Едва прибыв на хутор, Паулюс потребовал встречи с представителем советского командования. В деревенский дом, в котором он содержался, отправился начальник Сталинградского управления НКВД Александр Воронин, лично отвечавший за жизнь пленника. Филин, уже начавший работу с пленными, прибыл туда вместе с Ворониным. При виде Воронина Паулюс, сидевший за столом, даже не поздоровавшись, начал с ходу выкладывать свои претензии и обиды. Они заключались в следующем: пленным подается один завтрак, тогда как они привыкли и ко второму, во-вторых, ни разу не было сухого вина, и, в-третьих, не представляется никакая информация о положении на фронтах…
Все это звучало и нагло, и комически одновременно. Но так как было ясно, что Паулюс понадобится для очень серьезной политической игры, выслушали его спокойно. Воронин, чуть выждав, хладнокровно ответил:
– Отвечаю по всем вашим пунктам, господин фельдмаршал. Напоминаю вам, что в данный момент вы находитесь не на курорте, а в плену. Я подчеркиваю: в плену! Вино, в данном случае сухое, производится в Крыму, а он пока что захвачен вашими войсками. Вместо вина вам ежедневно выдается, как мне известно, водка. Вашему адъютанту и другим генералам норма выдачи составляет сто граммов в сутки. Кормят вас довольно сытно. Так что, думаю, хватит и одного завтрака. Что касается информации… Вам будут доставлять газеты, наши, советские, немецкие мы тут не получаем.
– А кофе? Я не могу без кофе по утрам.
– Кофе? – усмехнулся Воронин. – Поищем. Если найдем, то…
Филин, внимательно наблюдавший все это время за Паулюсом, подумал, что работать с этим человеком будет сложно. Гонор прусского офицера, считающего себя венцом творения, не бог весть какой кругозор, умение мыслить лишь шаблонами и догмами, были слишком очевидны. Но глупым его, конечно, назвать нельзя.
В те дни немцы все-таки стали предпринимать попытки выкрасть фельдмаршала. Были уничтожены несколько небольших десантных групп численностью до сорока человек, пробиравшихся в Заварыгино. Над самим хутором были засечены разведывательные самолеты. В Заварыгино для усиления охраны перебросили еще один батальон. А спустя сутки пленных вообще отправили подальше в глубь России. Сначала в Саратов, а затем генералов и высших офицеров во главе с Паулюсом доставили в Суздаль, где в бывшем монастыре располагался лагерь для высшего командования. И не только немецкого, но и их союзников – итальянцев, венгров, румын, испанцев и прочих. Жили они в монашеских кельях, но вот в грехах своих каяться не спешили.
Тогда Филину поработать с Паулюсом не пришлось – его срочно вызвали в Москву, где он получил новое задание. Но он знал, что все это время с Паулюсом шла серьезная и упорная работа. Еще в сентябре 1943 года из пленных немецких офицеров и генералов был создан "Союз немецких офицеров", руководителем которого стал генерал артиллерии Вальтер фон Зайдлиц. Союз призывал немецких офицеров выступить против Гитлера или сложить оружие ради будущей Германии. Паулюса настоятельно "уговаривали" примкнуть к Союзу и даже предлагали возглавить немецкие воинские части – одно время планировалось сформировать их из числа военнопленных. Замысел этот по многим причинам не осуществился, а Паулюс, несмотря на длительную обработку, политической активности не проявлял, постоянно уклонялся от конкретных решений.
Примерно год спустя после поселения в Суздале Паулюса пригласил к себе в кабинет начальник лагеря полковник Новиков. Он передал пленнику письмо от… жены. Как это письмо во время боевых действий, минуя границы, попало из Берлина в Суздаль – отдельная повесть. Наши разведчики, рискуя жизнью, сумели сообщить жене правду о положении ее мужа. Семья до этого пребывала в полном неведении относительно судьбы Паулюса. Нацистская пропаганда распространила на весь мир три версии о Паулюсе. Первая – фельмаршал принял яд кураре, который постоянно носил с собой. Вторая – он попал в плен тяжело раненным, и русские мучают его, требуя показаний. Третья – Паулюс погиб как солдат на боевом посту. Нашли даже летчика, который якобы 2 февраля пролетал над центром Сталинграда и своими глазами видел, как было взорвано здание универмага, в подвале которого сидел штаб Паулюса. Наш разведчик сумел убедить жену фельдмаршала в своей правоте, и она даже решилась передать через него письмо мужу.
Может быть, именно письмо жены стало последней каплей, приведшей Паулюса к решению, от которого он так долго уклонялся. 3 августа 1944 года он заявил лагерному начальству, что серьезно настроен пересмотреть свое отношение к публичному выступлению против гитлеризма, но "ищет удобную форму, которая не была бы истолкована в Германии как удар в спину германской армии". Уже 8 августа 1944 года Паулюс выступил по радио, вещающему на Германию, с призывом к немецкому народу отречься от фюрера и спасти страну. Для чего необходимо немедленно прекратить проигранную войну… Тогда семье Паулюса нацистские власти предложили публично осудить его как предателя, отречься от него, а заодно сменить фамилию. Когда семья отказалась выполнить эти требования, жена фельдмаршала Елена-Констанция была отправлена в Дахау, а сына, капитана вермахта Эрнста-Александра Паулюса, заточили в крепость Кюстрин. Они дожили до конца войны, и теперь Паулюсу можно было даже обещать встречу с ними…
В кабинет ввели Паулюса. Он был в добротном гражданском костюме, сух, подтянут, но сильно напряжен. Филин подумал, что после Сталинграда фельдмаршал ничуть не постарел. Скорее даже поправился, видимо, и вина, и кофе ему теперь хватает. Но форму, надо отдать должное, держит.
– Присаживайтесь, господин фельдмаршал, – кивнул на стул Гресь и повернулся к Реброву:
– Давай, майор, переводи.
Ребров отошел от окна, встал чуть сбоку от Филина и принялся за работу.
– Хочу представить вам наших сотрудников, которые только что прибыли из Нюрнберга, – сказал Гресь, усаживаясь на диван. – Думаю, вам будет полезно узнать от них самую свежую информацию.
Паулюс коротко кивнул головой и глухо спросил:
– И как сегодня выглядит Нюрнберг? Я его хорошо помню… Прекрасный старинный город. Очень много цветов.
– Нюрнберг выглядит как город, который подвергся массированным бомбардировкам авиации союзников, – холодновато произнес Филин. – Правда, есть районы, которые практически не пострадали. В основном окраины.
– А какая там сейчас погода?
– Уже несколько дней идет дождь, мокро, висит туман. Мы с трудом вылетели.
– Понятно.
– Что же касается самого процесса, то… И Геринг, и другие подсудимые твердят одно и то же. Что все они были против войны с СССР и не принимали участия в ее подготовке. Все затеял лично Гитлер. Ну, и Гиммлер с Геббельсом, куда ж без них – они же покойники. Что же касается ваших коллег военных…
Паулюс заметно напрягся.
– Они заявляют, что Германия всегда опасалась нападения соседних стран и потому готовилась к войне… Генерал Манштейн, который будет выступать как свидетель, заявил, что военная доктрина Германии строилась на том, что соседи имели притязания на германские территории. Когда подсудимым говорят о нападении на Польшу, они заявляют, что Польша сама начала войну, и потому Германия вынуждена была наступать, но только с целью обороны. Нападение на Норвегию? Германский флот на севере Европы стремился лишь предотвратить захват Норвегии войсками Англии…
Филин сделал паузу, ожидая реакции Паулюса, но тот молчал.
– Вторжение в Бельгию и Голландию? – продолжил Филин. – У ваших коллег и тут есть ответ. Хорошо известно, что Англия и Франция давно имели план использования территорий этих стран в качестве плацдарма для нападения на Германию. Если бы Германия не захватила их, они были бы захвачены противником… Ну и так далее. По всем позициям. Советский Союз был готов вот-вот напасть на Германию. И потому Германия лишь упредила удар противника.
Паулюс по-прежнему тяжело молчал. Ребров даже осведомился, все ли он понимает. Паулюс только кивнул.
– Хочу обратить ваше внимание на один очень важный момент, – остановился в шаге от него Филин. – Подсудимые все время оперируют понятиями "Германия", "германский народ", "германская армия"… То есть получается, что это не нацисты, захватившие власть в Германии, грезили о мировом господстве и хотели поставить на колени весь мир. Нет, получается, что такова воля и желание всех немцев, что такова природная суть Германии как государства. Вы понимаете, каковы будут последствия, если возобладает такой подход? – с нажимом спросил Филин.
Молчание Паулюса стало его раздражать. В конце-концов, он в плену и должен отдавать себе отчет, что это значит. Однако Филин быстро подавил в себе растущее недовольство. Игра шла слишком серьезная, чтобы можно было позволить себе дать волю настроениям.
– Я вам объясню, что все это значит. Среди стран-победительниц борются две точки зрения. Первая. Разделить гитлеризм и немцев, отделить их друг от друга. Вторая. Доказать всему миру, что Германия – это извечно агрессивное государство, угрожающее всему миру, и потому нужно сделать все, чтобы лишить ее возможности быть таковой впредь. Для этого расчленить на части, уничтожить ее промышленность, превратить в аграрную страну…
Паулюс непроизвольно сжал кулаки.
– Германия всегда представляет угрозу для других – вот их кредо. И подсудимые в Нюрнберге делают все, чтобы доказать справедливость такого отношения. Любой ценой спасая себя, они готовы пожертвовать всей Германией. Трибунал в Нюрнберге намерен судить нацистских преступников, совершавших чудовищные злодеяния, овладев Германией, навязав ей свою волю, подчинив немецкий народ. Но они, спасая свою жизнь, доказывают, что они и Германия – одно и тоже.
– Я вас понял, – с трудом выговорил Паулюс. – Но коллизия, моя личная коллизия, не так проста.
– А на мой взгляд, достаточно проста. Либо нацисты будут осуждены как преступная организация… Либо они подведут под приговор всю Германию. И у вас есть возможность помешать этому. Если долг перед Германией и немецким народом для вас не просто красивые слова.
– И, тем не менее, я должен подумать, – сжал губы Паулюс.
– Думайте. Но не забывайте, что времени у вас уже немного.
В машине, катящей в Москву, Гресь спросил:
– Ну, как впечатления?
– Он колеблющийся человек, – вздохнул Филин. – Совсем не политик. Пример образцового служаки, всегда действующего в рамках своей компетенции и полномочий. А мы предлагаем ему выйти за эти рамки…
– Может, надавить на него посильнее? Кстати, поставить в известность, что мы можем судить и его самого. Материалы на него у нас собраны…
– Запугать? Сломать?
– А что такого? – фыркнул Гресь. – Он что, из особого теста сделан?
– Ну, во-первых, насколько я знаю, есть планы предложить ему высокий пост в послевоенной Германии. Чуть ли не министра обороны… Американцам это, кстати, совсем не понравится. У них свои министры готовы.
– Ну, планы… Планов у нас всегда громадье. Важно, чтобы они были выполнимы.
– А во-вторых, если его взять на испуг, где гарантии, что он будет вести себя нужным образом на суде? – не сдавался Филин. – Выдержит ли он встречу со своими бывшими сослуживцами? Сможет ли там выступить против них? Выдержит ли он допрос с пристрастием, который ему устроят защитники? Ведь они постараются просто размазать его по трибуне. Объявят его предателем и трусом. Человеком, который изменил присяге, капитулировал, погубил солдат, которых ему доверила родина… Если он поплывет там, в Нюрнберге, впадет в истерику или раскаяние, дело будет непоправимо испорчено. Лучше уж тогда вообще его туда не везти.
– Думаешь, не выйдет уговорить его выступить в Нюрнберге?
– Да нет, почему… Надо только внушить ему, что от него очень многое зависит, пусть проникнется сознанием своей миссии.
Ребров, сидевший на переднем сиденье, кашлянул. Генералы посмотрели на него.
– Ольга Константиновна Чехова считает, что он пойдет на многое ради встречи с женой, – бесстрастно доложил Ребров. – Можно пообещать ему, что ее доставят в Нюрнберг. А потом разрешат приезжать к нему и в Советский Союз…
– Хорошо, мы учтем этот момент, – подумав, произнес Гресь. И заключил: – С Паулюсом будем работать дальше. И в направлении жены тоже. Но если он согласится, а мы решим, что он готов, возникнет другой вопрос – как доставить его в Нюрнберг в целости и сохранности? Все-таки американская зона оккупации, мы там гарантий дать не можем.
– Да, у американцев возникнут разные вопросы, если обратиться к ним напрямую, – согласился Филин. – И кто его знает, что им придет в голову? И кого они о прибытии Паулюса поставят в известность? Интересно, они про нашу с ним затею уже знают?
– Что ты имеешь в виду? – недоуменно спросил Гресь.
– Утечку информации, – вздохнул Филин. – Как там агент Шпиц поживает? Не прорезался больше?
Гресь аж зубами скрипнул.
– Работает, сволочь!
– Если он каким-то образом пронюхает о наших планах и сообщит им про Паулюса, можем его просто не довезти…
– Вот и думай, как его в Нюрнберг доставить так, чтобы не прихлопнули, – отрезал Гресь. – Вам там виднее.
Самолет в Нюрнберг улетал рано утром, и Филин, которому, как всегда, не хотелось ехать в свою пустую квартиру, где им овладевала тяжелая и неодолимая тоска, решил ночевать на работе, в небольшой комнате отдыха рядом с кабинетом. Он уже собирался прилечь, когда в кабинет заглянул хмурый Ребров и, помявшись, сказал, что просит разрешить ему не возвращаться в Нюрнберг. Что готов к работе в любом другом месте, кроме Нюрнберга. Готов, если надо подать рапорт.
Филина это не удивило, мало того, он ждал такого разговора.
– И что ты собираешься делать? – резко спросил он. – Надеюсь, не запьешь? Не начнешь пропадать по грязным кабакам, опускаясь все ниже…
Ребров удивленно вскинул голову.
– Что ты на меня так смотришь? Не ты один рассказы Бунина читаешь.
Филин посмотрел на потухшего, обиженно нахохлившегося Реброва и подумал, что зря он так начал разговор – грубо получилось, бестактно. Ведь человек страдает, по-настоящему мучается… Он помолчал и уже совсем другим тоном продолжил.
– Не надо тебе этого делать, Денис, не надо. По многим причинам. Во-первых, мне тебя там заменить некем, а дела заворачиваются серьезные, можно сказать, решительный момент настает. А во-вторых, не могу я тебя тут оставить. Потому что тут с тобой может нехорошее случиться.
– Да не собираюсь я спиваться! – глухо буркнул Ребров.
– Я не об этом.
– А о чем?
– О том, что полковник Косачев отделался простым выговором, и уже приступил к работе – получил назначение здесь, в Москве – в следственную часть… Я знаю, что это за человек… Он предпримет все, чтобы отомстить тебе. А за одно и мне. Ну, я ладно… Но я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось! Не хочу и не допущу этого. Ты меня понял?
– Так точно.
– Ну вот, а теперь давай чай пить.
Постскриптум
"…Фактически, в каждом министерстве рейха, среди лиц, занимавших ответственные посты, имелись агенты русской секретной службы, которые могли использовать для передачи информации тайные радиопередатчики".
Вальтер Шелленберг, руководитель внешней разведки рейха
Глава XIX
Разговорчики в строю
Утро было теплое, туманное. В саду, окружавшем коттедж, на Айхендорфштрассе, когда туман рассеивался и выглядывало солнце, уже чувствовалось приближение весны. Руденко пил чай на кухне, поглядывая в окно. Напротив сидела жена – Мария Федоровна. Она смотрела на мужа жалостливо, по-бабьи пригорюнившись. Время от времени супруга чуть заметно покачивала головой, обращаясь к каким-то своим тревожащим ее мыслям.
На кухню неслышно вошел вальяжный серый кот. Скосив на него глаза, Мария Федоровна с некоторой даже гордостью сказала:
– А Мурзик-то наш без тебя спать никогда не ложится. Ждет. Вчера вот до самой ночи в кресле сидел, пока ты не приехал.
– Молодец, наш человек, – засмеялся Руденко и почесал замурлыкавшего кота за ухом. – Пойду пройдусь чуток по саду, что ли. А то в этом суде сидишь, как грешник в преисподней. Лица у всех синие, как у утопленников.
Мария Федоровна понятливо кивнула.
– Дочкам в Киев звонила? – спросил Руденко, натягивая шинель.
– Звонила. Говорят – скучают. А так все хорошо. Отметки в школе хорошие.
– Вот и добре… Где там моя охрана? – поинтересовался уже в дверях Руденко.
Из комнаты у входа в коттедж, где располагались личные охранники главного обвинителя, чертом выскочил сержант Иосиф Гросман, что-то на ходу дожевывая.
– Не составите мне компанию во время прогулки, товарищ сержант? – вежливо поинтересовался Руденко.
– Слушаюсь, товарищ генерал! – без задержки выпалил Гросман.
– Правильно отвечаете, товарищ сержант, – похвалил его Руденко с чуть заметной усмешкой. – Ибо указания начальства, как известно, подлежат исполнению, даже если они неисполнимы.
Гросману даже показалось, что он подмигнул ему в этот момент и расплылся в улыбке.
В саду Гросман пристроился чуть сзади Руденко, внимательно поглядывая по сторонам. Мокрый сад был прозрачен и пуст.
– У вас ведь, товарищ сержант, я думаю, есть личный счет к тем, кого мы судим? – вдруг остановился Руденко и повернулся к Гросману.
– Есть, товарищ генерал. Как у всех советских людей. Отец погиб на фронте, дядя, Иосиф Нахманович, после побега из плена два года партизанил в одесских каменоломнях, а потом погиб. Дедушку Пиню и бабушку Маню, немцы сожгли живыми во время карательной операции. Я когда первый раз в зал попал и увидел этих фашистов так близко… У меня все внутри переворачивалось, голова кругом… Взял бы автомат и…
– А вот этого не надо, – мягко сказал Руденко. – Они теперь свое получат.
Он уже собрался продолжить прогулку, когда Гросман решился на вопрос:
– Товарищ генерал, разрешите спросить?
– Спрашивайте, конечно, товарищ сержант.
– А правду говорят, что Гитлер жив и прячется где-то в Тибете?
– В Тибете? Ишь ты, в Тибет уже отправили, – покрутил головой Руденко. – Нет, в Тибете он не прячется. У нас теперь есть доказательства, что Гитлер отравился. Труп его опознан. А разговоры о том, что он жив, это просто слухи или… политические спекуляции. Кое-кому они выгодны.
– Товарищ генерал, а вот говорят, что были какие-то силы таинственные, которые ему помогали, – решил выложить, пользуясь моментом, все мучившие его вопросы Гросман. – Что иначе бы он такого безобразия не натворил, без этих вот сил?
– Мистические силы, говорите? – Руденко снял фуражку, привычно почесал залысины. Потом решительно вернул фуражку на место. – Если бы они были, эти самые мистические силы, мы бы с вами тут, товарищ сержант, сейчас не гуляли. Другое дело, что он морочил немцам головы этими самыми силами, чтобы добиться от них полного послушания. А может, и сам в них верил, потому как был психопатом…
В этот момент раздались гудки подъехавшей машины.
– Так, – вздохнул Руденко, – вот и погуляли.
У коттеджа рядом с машиной, за рулем которой сидел Ребров, стояли Филин и Александров. Дышали, подставляли лица под выглянувшее солнце.
– Ну, здоровеньки булы! – приветствовал их подошедший Руденко. – Пойдем в дом или погуляем?
– Погуляем, конечно, – весело сказал Филин.