– Ну, тогда пошли, – махнул рукой в глубь сада Руденко. – А вы, товарищ сержант, – обернулся он к Гросману, – подождите нас здесь. Не беспокойтесь, совсем далеко мы не уйдем, все время будем у вас на глазах.
– Товарищ генерал, – насупился Гросман. – Мне строго приказано сопровождать вас везде…
– Вы помните, что нужно делать, получив указания начальства? – чуть напряг голос Руденко.
– Так точно, – вытянулся Гросман, уловив недовольство в голосе генерала.
– Вот и выполняйте.
– Вчера пришло сообщение из Москвы. Принципиальное решение о доставке свидетеля в Нюрнберг принято. Он готов давать показания трибуналу, – сообщил Руденко, когда они с Филиным и Александровым остались втроем.
– И когда его доставят? – уточнил Филин.
– Когда и как – это предстоит решить нам с вами, – усмехнулся Руденко. – Так что вся ответственность за успех операции на нас ложится. Есть одно жесткое условие: на все про все нам дается пара дней. Доставили – выступил – отправили. Вот такой график.
– Это понятно. У него среди немцев множество врагов – считают, что он предатель, погубил тысячи солдат… Поэтому каждый день его пребывания здесь увеличивает опасность какой-либо провокации, – озабоченно сказал Филин. – Ему в Москве обещали выкроить время для его свидания с женой и сыном, которых он давно не видел.
– Ну, это уже по вашей части, – отмахнулся Руденко. – Я лично не возражаю, но когда, как, вы уж сами решайте. Мое дело допрос провести так, чтобы без сучка и задоринки.
Какое-то время они шли молча, но каждый думал о том, что ход с Паулюсом, конечно, выигрышный и эффектный, но вот в случае срыва или неудачи… Москва объяснения слушать не будет – надает по шапке со всеми вытекающими последствиями.
– А теперь давайте пройдемся по пунктам плана, – нарушил молчание Руденко. – Пункт первый. Доставка свидетеля в Нюрнберг.
– Делать это открыто, легально с разрешения американцев, опасно, – решительно сказал Филин. – Здесь до сих пор полно упертых нацистов, преступников и просто темных личностей, готовых на все. Действовать без разрешения американцев – тоже риск. Помните, недавно они задержали наш самолет и арестовали его экипаж, поскольку он приземлился без их разрешения?.. Сразу после победы они еще закрывали на такое глаза, но с тех пор ситуация переменилась. Американцы могут потребовать и предварительного допроса Паулюса, узнав о его появлении. И нам трудно будет им в этом отказать. А что может случиться во время допроса и после…
– Да все, что угодно, – фыркнул Александров. – У них там, в комнате для допросов, в это время кто только не появляется! Какие-то люди все время бродят – заходят, выходят… Прямо как в зоопарке!
– Так как действовать будем? – в упор посмотрел на Филина и Александрова нахохлившийся от тяжелых мыслей Руденко. – Или еще не придумали?
– Ну, кое-какие мысли есть, – не стал томить начальство дальше Филин. – Думаю, доставлять его в Нюрнберг надо тайно, соблюдая конспирацию и все меры предосторожности, но с формального разрешения американцев… Чтобы все приличия соблюсти.
– Согласен. Но как именно это можно сделать?
– Лучше всего доставить его сначала самолетом в Берлин, в нашу зону оккупации, а потом на нашу базу в Плауэн. А уже оттуда на машине в Нюрнберг. Это всего несколько часов. К тому же из Плауэна очень много наших машин ходит, американцы к ним привыкли, если досматривают, только для проформы. Ну, а если подарить несколько банок икры и бутылок водки…
– Что, клюют? – удивился Руденко.
– Еще как! – усмехнулся Филин.
– От, бисовы дети!.. Хорошо, Сергей Иванович, доработайте с товарищем Александровым план и действуйте. Теперь пункт второй. Как и когда предъявить свидетеля суду? Уж коли это наш крупный козырь, то и играть им надо наверняка.
– Я думаю, тут нужен, как говорят, наши американские друзья, элемент шоу, – предложил Филин.
Руденко вопросительно посмотрел на собеседника.
– Что за шоу такое?
– Я хочу сказать, что его появление должно произойти очень эффектно, зрелищно, чтобы весь зал вздрогнул от неожиданности, а корреспонденты раззвонили о сенсации на весь мир…
– Ох, Сергей Иванович, доведут вас эти американские фокусы, – засмеялся Александров. – Тлетворное влияние Запада ощущается.
– Да нет, тут он прав, – оживился Руденко. – Момент надо выбрать самый-самый! И какое там тлетворное влияние? Мы еще в июне сорок пятого на процессе Окулицкого всегда учитывали, что суд освещают наши и западные газеты, а некоторые заседания транслируются по радио на всю страну. И добрые сюрпризы готовили обвиняемым. Хорошая драматургия нужна! Вообще, этот момент я беру на себя, есть у меня одна задумка…
– Тут вот еще какая заковыка, – задумчиво сказал Филин.
– Еще одна! – развеселился Руденко. – Не было у бабы забот, так привезли порося. Аж из Москвы!
– Мы должны быть на сто процентов уверены, что Паулюс выступит так, как надо. Одно дело согласиться на такое в Москве, и другое – выступать здесь. Увидит разрушенный Нюрнберг, своих начальников, хоть и бывших, услышит обвинения адвокатов, которые начнут его топтать и провоцировать… Как бы не расквасился, не поплыл. Не хотелось бы сесть в лужу!
– Начальство, Сергей Иванович, и об этом подумало, – непонятно улыбнулся Руденко.
– И?
– И считает, что окончательное решение – выступать или не выступать? – мы должны принять на месте. Самостоятельно. Исходя из его состояния. В конце-концов, если он пойдет на попятную, обойдемся и без него… Отправим обратно, если он будет не в состоянии выступать. В общем, Москва оставляет последнее слово за нами. Ну и, соответственно, полная ответственность тоже на нас.
– Москва, Москва… – привычно вздохнул Филин.
Александров остро взглянул на него, растянул губы в улыбке.
– Разговорчики в строю.
– Стихи, – развел руками Филин. – Михаила Юрьевича Лермонтова, между прочим.
Постскриптум
Как признал генерал фон Швеппенбург, участники созданной американцами группы из германских высших офицеров по составлению документальных отчетов о военных компаниях вермахта, получили возможность "изымать из обращения те или иные разоблачительные документы, которые могли быть использованы на Нюрнбергском процессе".
Генерал-фельдмаршал Кюхлер, как старший по званию в группе, указывал на недопустимость "какой-либо критики германского командования" и поставил задачу "соорудить памятник германским войскам".
Глава XX
Тевтонский рыцарь
У входа в бар во Дворце правосудия Ребров увидел Пегги, мило беседующую с помощником одного из немецких адвокатов. Этот молодой "ариец" с явно военной выправкой давно уже привлекал внимание Реброва, уж слишком он не походил на всю остальную адвокатскую братию.
– Хеллоу, Денис, – весело помахала ему Пегги. – Встретимся через пять минут. Есть новости!
"Ариец" в сторону Реброва намеренно не повернулся, что-то этим демонстрируя.
– Ну и что вам поведал этот тевтонский рыцарь? – поинтересовался Ребров, когда Пегги уселась напротив.
– Ого! Уж не звуки ревности слышу я в вашем голосе? – подняла безупречно прорисованные брови Пегги. – Наконец-то!.. Но почему вы решили, что он, этот молодой немецкий юрист, тевтонский рыцарь?
– Ну, судя по выправке, до того, как стать адвокатом, сей красавец прошел хорошую строевую подготовку. И, наверняка, боевую тоже.
– Вы наблюдательны. А он действительно хорош… – хищно потянулась Пегги. – Но, чтобы вы знали, я встречалась с ним только как журналистка. Интересовалась, как он воспринимает слова французского обвинителя, что германский народ надо перевоспитывать? Нет, не просто перевоспитывать, а сделать его другим.
– И что он ответил?
– Сказал, что перевоспитанием германского народа уже занимался господин Гитлер. И что немцы, узнав всю правду о Гитлере, сами способны решить, какими им быть. Сказал, что от таких заявлений попахивает желанием объявить немцев порочным народом, привить им на долгие годы комплекс вины и воспользоваться этим для собственной выгоды.
– Грамотно излагает.
– Да, неплохо. Но вы мне нужны вовсе не для того, чтобы обсуждать судьбу германского народа.
– А для чего же? – состроил непонимающую физиономию Ребров.
– Сенсация, Денис, мне нужна сенсация! Не могу же все время писать только о том, как полковник Эндрюс ужесточает режим содержания подсудимых!.. Этак мои читатели начнут сочувствовать несчастным стариканам, что ютятся на скамье подсудимых и содержатся в самых суровых условиях!.. Неужели ваш генералиссимус, этот ваш дядя Джо, не заготовил какой-то хорошей бомбы?
"Эта чертовка что-то пронюхала, – подумал Ребров. – Ее американские информаторы на что-то ей намекнули…"
– И учтите, если вы мне откажете, то мне придется придумывать сенсацию самой! – задорно выставила вперед подбородок Пегги.
– Представляю себе! – засмеялся Ребров. – Не гоните коней, Пегги. Уверяю вас, когда наши обвинители начнут излагать реальные факты, то все выдумки рядом с ними поблекнут.
– Я так и знала, что ничего от вас не добьюсь, – разочарованно вздохнула Пегги. – Вы не человек, а истукан. А вот я не такая! Учтите, вы сами толкаете меня к этому тевтонскому рыцарю. И уж он-то мне не откажет.
Когда Пегги умчалась, Ребров погрузился в размышления. Что-то американцы знают… Вопрос – что именно? Насколько конкретно? Этот чертов агент в Москве!
– Не помешаю?
Ребров поднял глаза. У столика стояла красавица Белецкая с чашечкой кофе на подносе.
– Нет, конечно.
– Спасибо.
Белецкая присела.
– Эта американская журналистка, она забавная, – сказала она, размешивая ложкой сахар в чашке. – А главное, по-моему, человек хороший. В душе…
– Пожалуй. А вы хорошо разбираетесь в людях.
– Знаете, вообще-то я психолог, – улыбнулась Белецкая. – Так что мне положено. У меня большой опыт общения с людьми, пребывающими в тяжелом психологическом состоянии…
– Вы работали с психами?
– С душевнобольными, – мягко поправила Белецкая. – Но даже мне здесь очень тяжело, а ведь я человек, повторяю, привычный… Но порой просто нет сил справиться с отрицательной энергией, которой тут все пропитано.
– Вы имеете в виду подсудимых?
– Не только. У меня такое ощущение, что весь город накрыт черными клубами зла и горя.
– Очень образно. Простите, мне надо идти, – встал Ребров.
– Конечно, – улыбнулась Белецкая. – Конечно, идите. Только не поддавайтесь…
– Чему?
– Отчаянию. Оно не вечно. К тому же весна скоро.
Из последнего сообщения Гектора следовало, что американские спецслужбы извещены о возможности прибытия Паулюса в Нюрнберг. Более того, они примерно представляли и маршрут, по которому его планируется доставить – через Плауэн.
Когда Ребров доложил об этом Филину, тот только раздраженно махнул рукой. Но сделать уже ничего было нельзя. План был одобрен лично Сталиным, и просить отменить его означало довести до сведения вождя, что в Москве давно действует агент, которого никак не удается выявить. Другу Филина генералу Гресю такой поворот событий ничего хорошего не сулил, последствия могли быть самыми печальными. Поэтому Филин решил на свой страх и риск в Москву о сообщении Гектора ничего не сообщать, а продумать на месте операцию по безопасной доставке Паулюса в Нюрнберг.
Гектор сообщил также, что, судя по всему, сами американцы ничего предпринимать не намерены. Выставлять своих свидетелей есть право у каждой стороны, так что силовой вариант с их стороны вряд ли возможен… Но среди американцев есть люди самых разных взглядов, поэтому реальной представляется ситуация, что кое-кто из спецслужб, ведущий свою игру, может сообщить о прибытии Паулюса скрывающимся в подполье эсэсовским бандам. А вот они уже могут пойти на самые крайние меры… Времени было уже в обрез. План, который Филин продумал сразу после возвращения из Москвы, был таков. В Плауэн, где размещается оперативная группа Генпрокуратуры, о чем американцам прекрасно известно, отправится Георгий Николаевич Александров. Как начальнику Следственной части советской делегации ему позволено больше многих других. На него американская администрация выпишет пропуск, разрешающий выезд с американской территории и въезд обратно. Пропуск будет оформлен лично на него и на нескольких сопровождающих его лиц без указания фамилий. Это – обычное дело, и у американцев в таких ситуациях возражений обычно не возникало.
Но раньше в Плауэн выедет Ребров с двумя сотрудниками. Один из которых с большого расстояния вполне сойдет за Паулюса – он одной с ним комплекции. Туда этот человек поедет в военной форме, а обратно – в таком же гражданском костюме, в котором будет и свидетель… В Плауэне есть парикмахер, который сделает из него практически двойника Паулюса. Они поедут из Плауэна на полчаса раньше, чем Александров со своими людьми и Паулюсом, и будут выполнять роль подсадной утки… Примут возможный удар на себя.
Чтобы внимание вероятных нападающих было сосредоточено на первой машине, Филин предложил Руденко отправить в Плауэн и своего охранника сержанта Гросмана. Его хорошо знают, и если он будет в машине, нападающие это истолкуют, как верный знак, что происходит что-то необычное и сосредоточат внимание именно на этой машине.
Когда Филин рассказал об этом Руденко, тот с сомнением покачал головой:
– Вы же понимаете, что я не могу сержанту Гросману такое приказать. Тут риск, а человек прошел фронт, остался в живых…
– В том-то и дело, что Гросман – человек опытный, разведчик, ходил за языками за линию фронта… Если что-то случится, он сможет действовать по ситуации, – настаивал Филин.
– Приказать я ему такое не могу, – непреклонно сказал Руденко.
Сошлись на том, что Гросману предложит участвовать в операции Ребров, с которым они уже работали вместе, когда спасали Лидию Корзун.
Постскриптум
"Я испытал нечто наподобие шока, услышав, как российская делегация отзывается о нашей англо-американской практике обвинения, считая ее несправедливой по отношению к подсудимым… Так как она не дает подсудимому представления о полном объеме доказательств, собранных против него. Русские считают, что наш подход превращает уголовное судопроизводство в игру. В этой критике определенно есть рациональное зерно".
Из воспоминаний Роберта Джексона, Главного обвинителя от США на Нюрнбергском процессе
Часть вторая
Навстречу судьбе
Глава I
"Фюнф хаузен ГПУ"
Наша стрелковая дивизия в городе Плауэн размещалась в старинных кайзеровских казармах из красного кирпича, которые почему-то назывались казармами Тухачевского. Рядом находился зеленый островок из пяти трехэтажных коттеджей среди фруктового сада, обнесенного чугунной оградой с большими воротами, пропускным пунктом и полосатым шлагбаумом. Раньше в них размещалось какое-то иностранное представительство. Немцы эти коттеджи называли "Фюнф хаузен ГПУ", боялись их как огня, и почему-то со страхом сравнивали с гестапо. На самом деле здесь была резиденция оперативной группы Генеральной прокуратуры СССР. Она служила как бы перевалочной базой между Москвой и Нюрнбергом.
Машина, за рулем которой был Гросман, лихо затормозила у ворот.
– Прибыли, – доложил Гросман.
Сидевший рядом с ним Ребров рассеянно сказал:
– Ты, я вижу, здесь бывал раньше. Все знаешь.
– Да сколько раз! – похвастался Гросман. – Сопровождал товарища генерала.
Расположившиеся на заднем сиденье два офицера с интересом рассматривали уютный военный городок.
Комендант базы, майор Емелин, нескладный мужичок, внешне похожий на только что призванного запасника, лично встретил их во дворе и провел в отведенные комнаты.
Оставшись один в небольшой комнатке на третьем этаже, откуда был хорошо виден весь двор, Ребров распахнул окно и вдохнул кружащий голову свежий воздух уже оживающего от зимней спячки сада. Потом он достал из чемоданчика тот самый томик Бунина, что привезла из Парижа Пегги, раскрыл на первом попавшемся месте, прочитал последние слова рассказа: ".. чувствуя себя постаревшим на десять лет". Какое совпадение. Именно постаревшим чувствовал себя и Ребров, вернувшись в Нюрнберг из Москвы. Ему уже было окончательно и предельно ясно, что расставание с Ириной – это уже навсегда. И все эти разговоры об их молодости, о том, что всякое может случиться и вообще вся жизнь впереди, ничего не стоят…
Его отвлек стук в дверь. Это был майор Емелин. Он сообщил, что самолет с гостем задерживается по погодным условиям Москвы, вероятное время прибытия – завтра после обеда. Так что придется ночевать. Ребров ничего против не имел, только спросил:
– С оружием поможете?
– Это – без проблем, – махнул рукой Емелин. – Наше, трофейное – какое предпочитаете?
– А вот завтра с утра сходим на ваше стрельбище и отберем подходящее.
Оружие на стрельбище было на любой вкус.
– Ну, сержант, покажи-ка, как вы там в разведке стрелять умеете, – подначил Ребров азартного Гросмана с удовольствием перебиравшего автоматы и пистолеты.
Тот, решительно шмыгнув носом, выбрал себе немецкий "вальтер", и выпустил всю обойму в мишень. Потом сбегал проверить, куда легли пули. Вернулся страшно довольный собой:
– Я же говорил – девятки, восьмерки… Разведка порожняк не гонит!
Гросман покрутил головой, потом вкрадчиво спросил:
– А вы как, Денис Григорьевич? Постреляете или не будете? Если, конечно, давно не стреляли, то и срамиться не стоит. Тут привычка нужна.
Ребров поглядел на его хитрованскую рожу, усмехнулся, взял два пистолета и открыл огонь с обеих рук. Даже с места стрельбы было видно, как пули раздирают в клочья центр бумажных мишеней.
Гросман задумчиво почесал нос.
– Могем. Очень даже…
Ребров отложил пистолеты.
– Может, еще пару шмайсеров возьмем? Ты с ними как, имел дело?
– А то! – выгнул брови Гросман. – Мы в разведку только с ними ходили. Ловчее с ними-то.
– Пожалуй, – согласился Ребров. – А главное, если американцы вдруг остановят и начнут досматривать, скажем, что нашли по дороге.
Когда они вернулись на базу, там царили суета и напряженность. У штаба стоял озабоченный Александров, рядом с которым подпрыгивал от возбуждения майор Емелин. Когда Ребров подошел к ним, Александров успокаивал разволновавшегося Емелина.
– Вы, товарищ майор, не дергайтесь особо, ничего лишнего делать не надо. Все должно быть максимально буднично. Будет гость и с ним один сопровождающий немец. Ну и наших двое – охрана. Комнаты для них готовы?
– Так точно. Там у нас есть квартира с отдельным входом, туда гостя и определим.
– Ну и отлично. И вообще мы вас долго тут напрягать не станем, – еще раз успокоил его Александров. – Какой у нас распорядок, товарищ Ребров?
– Отдых, ужин, потом здоровый, но короткий сон. Тронемся на рассвете. Сначала мы, потом, где-то через полчаса, вы с гостем.
Услышав шум моторов во дворе, Ребров, лежавший одетым на кровати, подошел к окну.