- Так себе. Бальм сегодня хочет силой прогнать меня отдыхать. Еще чуть-чуть, и он запретил бы мне садиться за руль.
- И как вы?
- Ни в коем случае! Победа будет за мной. Я не собираюсь следить за ходом дела в своем саду на шезлонге!
- Я вас, конечно, понимаю, только играть своим здоровьем вам тоже нельзя.
- Ничем я не играю, все в порядке! Теперь к делу. Все люди слышали запись?
- Да. Никто никого не узнал.
Дверь кабинета была приоткрыта. Лейтенант Фариа тихонько протиснулся в нее с лицом человека, принесшего дурные вести. Мистраль невольно обратил на это внимание:
- Что вы хотите сказать? Дело развалилось, мир рушится?
- Не совсем так, но вещь как минимум неприятная.
- Давай, мы слушаем.
Кальдрон понял, что молодой лейтенант смущается и без приглашения не начнет.
- Утром я получил по почте - она опять заработала - дубликат детализации разговоров Димитровой. Несколько дней назад я их получил в конверте, потому что почта была в отрубе, и передал Дальмату, он хотел сам с ними работать.
- Ну и что?
- Сейчас я быстренько посмотрел списки. С компьютером это очень быстро. Среди номеров, по которым звонила Димитрова, пять раз встретился мобильный Поля Дальмата.
В кабинете настала тишина. Фариа опять пришел в замешательство.
- Ошибки, полагаю, быть не может? - спросил Мистраль, ко всему готовый.
- Нет, это тот самый номер, который Дальмат нам всем дал, когда пришел в отряд.
- Когда были звонки?
- Около двух месяцев назад. Позже не было.
- Добро, принесите мне эти списки и никому больше про эту историю не говорите. Это ведь не само собой разумеется, тем более что дело касается начальника вашего отряда.
Когда Фариа ушел, Кальдрон встал и закрыл дверь кабинета.
- Что вы собираетесь делать?
- Прежде всего все обдумать и не говорить об этом с Дальматом, пока у меня не будет достаточно материала для такого разговора. У нас в разгаре дело об убийствах, минимум трех, может быть, шести или даже больше людей, а перед нами только разбросанные частички пазла.
- Я держу в голове его личное дело, которое нам передали при переходе к нам. Там ничего подозрительного - одни благодарности да поощрения.
- Я позвоню коллеге - начальнику СОИ, у которого Дальмат работал прежде. И говорить буду не суконным протокольным языком.
- А Бальму словечко скажете?
- Да, но не прямо сейчас. Подожду, пока данные для ответа соберутся вместе. А вы, Венсан, при моем разговоре с Дальматом будете присутствовать.
- Не могу представить, чтобы Дальмат замарался на большой пакости.
- Я тоже, но мы вынуждены признать: он не стал нам сообщать о знакомстве с Димитровой. Это не пустяки.
- А вообще его поведение, когда он узнал о ее убийстве, должно было меня насторожить. Как раз перед вашим приходом в то утро, когда вы ему "намылили шею", он у меня в кабинете совершенно раскис. Признаюсь, я тогда не понял, что с ним случилось.
- Как бы то ни было, как только мы ответим на этот вопрос, со службы он уйдет.
- Понимаю, но сомневаюсь. Не могу я поверить, что он был хоть как-то замешан в убийстве.
- Я с вами согласен, Венсан, слава Богу, это так. Потому-то я и не спешу и ищу ответ прежде, чем говорить с ним.
Около десяти вечера Оливье Эмери ехал на максимально дозволенной скорости восемьдесят километров в час по правой стороне парижского окружного бульвара. Машин было не много, а жару при опущенных стеклах автомобиля можно было терпеть. Оливье Эмери держал сигарету в левой руке, курил и время от времени стряхивал пепел, свешивая руку через окно вдоль дверцы.
Правый поворот, съезд к воротам Ла Шапель, Париж - Север, Восемнадцатый округ. Эмери нашел тихую улочку и припарковал машину неподалеку от окружного бульвара. Поставил ее на ручной тормоз, заблокировал руль, запер все дверцы и с полчаса шел оттуда пешком.
В 23.15 он вошел в подъезд высотного жилого дома и направился прямо к лифту. Обернув палец бумажным платком, чтобы не прикасаться к кнопке лифта, он нажал на десятый этаж. Там достал из кармана плоский ключ и открыл последнюю дверь направо по коридору. Закрыл ее спиной. Платок выбросил в мусорную корзину. Здесь он в нем не нуждался.
Квартира была маленькая, идеально прибранная, мебель в чехлах, чтобы не пылилась. Тут он мог ходить всюду, не рискуя наткнуться на зеркало, даже в ванной. Содержимое рюкзака он вывалил на диванчик. Интересовали его только последние пять тетрадей. Он проверил их хронологию, а затем поставил в ряд к остальным двадцати четырем.
Все, что он написал за двадцать четыре года, стояло тут, на книжной полке, у него перед глазами. Тетрадки - настоящие верные товарищи - различались по внешнему виду, форматом и цветом обложек, но явно было, что в последние годы Эмери старался подбирать их по цветовой гамме и по размеру. Корешки были разные: где сплошные, где на пружинках. Большинство подклеено скотчем, ведь их носили в рюкзаке. Рядом с тетрадками лежала единственная книга - совершенно растрепанный сборник писем Сенеки. Эта книга была читана сотни раз. Она принадлежала одному старичку - единственному человеку, который отнесся к Эмери с состраданием. Сам Оливье Эмери тоже попытался вникнуть в текст и нашел, что некоторые фразы передают его переживания. Когда-то Эмери в годы скитаний по дорогам пересекся с тем старичком на несколько недель. Теперь ему приятно было видеть эту книгу.
Всю ночь он шарил по тетрадкам почти наугад и немного сходил с ума от этого. Около шести утра заснул с намерением проснуться как можно позже.
Глава 28
Четверг, 21 августа 2003 года.
Старшина утренней смены в полицейской части Девятого округа заканчивал просмотр ночных рапортов. Обычно ему очень нравилось это занятие, ведь рапорты всегда можно взять на заметку. Из ряда вон выходящего ничего, но в некоторых - любопытные штучки, помогающие раскрывать карманные кражи в людных местах, мелкий сбыт наркотиков и тому подобное. Но сейчас, в конце августа, к ним не поступало ничего по-настоящему интересного: одни бесконечные дела о смертях, связанных с жарой. Он с нетерпением ожидал сентября, чтобы уехать в милые сердцу Пиренейские горы, посидеть в тишине после года парижского сумасшествия.
К открытой двери кабинета робко подошла молодая патрульная - стажер. Старшина взглядом пригласил ее войти.
- Старшина, я была на происшествии у одного человека по заявлению соседей по поводу шума в доме. Инцидент исчерпан, но меня кое-что смущает. Жаловались на нашего коллегу, сержанта полиции.
- Ну да, а в чем проблема?
- Мне кажется, он шизофреник. Если так, это же несовместимо с нашей профессией.
- Откуда у тебя такие сведения?
- На самом деле это скорее интуиция, а не конкретные факты. У него очень необычная квартира. Там ничего нет, будто он там на самом деле не живет, а на входной двери, мне показалось, висит большое зеркало, но оно совершенно закрыто газетой. Когда я остановила взгляд на этом, кажется, зеркале, сержант на меня так неприятно посмотрел - мне даже стало неловко. Это, конечно, все очень зыбко, но я все-таки решила сказать вам.
- И правильно решила. Мне тоже по вызовам случалось бывать в квартирах, где жили шизофреники, а занавешенное зеркало действительно один из симптомов этой болезни. И ты права - шиза с нашим делом не дружит. Как зовут коллегу?
- Оливье Эмери. Он живет на Будапештской улице в доме…
- Не надо подробностей, я все найду по базе в компьютере. Если найду что-то подтверждающее твою догадку, я тебе скажу.
Девушка вышла. Старшина нашел ее наблюдение вполне здравым и решил обязательно проверить досье.
Машина "скорой помощи" выехала из больницы Сальпетриер. В ней лежал Себастьен Морен. Он был страшно рад вернуться домой, тем более что мать приехала из родного дома в Аннеси помогать сыну, пока он не может передвигаться. Через час Морен уже лежал в своей квартире. В инвалидной коляске он мог даже ездить по ней, хоть и нелегко было управляться с обеими ногами в гипсе и рукой на перевязи.
Одного из коллег Морен уже попросил проверить, работает ли Интернет. Из своей комнаты он был связан с друзьями и со всем миром, так что чувства одиночества не возникало.
В двенадцатом часу дня Мистраль и Дальмат вошли в вестибюль Дома радио. Там их встретила директор ФИП. Мистраль уже велел Кальдрону потихоньку наблюдать, как будет вести себя Дальмат.
Прежде чем назначить это свидание, Мистраль накануне дома весь вечер, к вящему недовольству Клары, провел за изучением вновь поступившего дела. Он слушал множество записей звонков на радиостанцию - ведь, если верить Элизабет Марешаль, вызывал пожарных, убил Димитрову и преследовал персонал коммутатора ФИП один и тот же человек. Это ему не дало ничего нового.
В блокноте Мистраль записал: "Все ниточки обрываются. "Икс" ни разу не звонил с одного и того же автомата ни на улице, ни в баре. Большая часть телефонов находится на Правом берегу - вот и все. Пожарным он тоже звонил не из этих кабин. "Икс" крайне умен, осторожен и умеет обходить ловушки. Он знает, как мы действуем. Абсолютно одержимый субъект. Я согласен с анализом его психологии, который сделала Элизабет. Непонятен его последний звонок: за что он хотел поблагодарить дикторшу ФИП?"
Директор радиостанции была встревожена: теперь расследование перешло к криминальной полиции, одно название которой наводило на мысли о страшных преступлениях. Не очень ей нравилось и то, что полицейский, представившийся начальником службы, выглядел изможденным, а на плечах его товарища словно лежала вся мировая скорбь. Все это не казалось залогом успеха. Мистраль посмотрел, в каких условиях делаются записи, и послушал несколько выступлений дикторши у микрофона.
- Вы знаете, это далеко не первый случай, когда кто-то из слушателей звонит по телефону и хочет говорить с дикторшей. Чаще всего, пожалуй, даже всегда - это мужчины, привлеченные женским голосом, звук которого кажется им таинственным. Имена дикторов в эфире никогда не звучат, и анонимность делает голос еще загадочнее. Разумеется, мы пресекаем все попытки общения.
- А более предприимчивых поклонников не бывало? Никто, например, не пытался сюда прийти? - спросил Поль Дальмат.
- Насколько я знаю, нет. Но на этот раз меня тревожит, почему расследованием занялась криминальная полиция.
- Паниковать не стоит, хотя возможно, что по делу об убийстве мы разыскиваем как раз того человека, который донимает персонал вашей станции. Наш эксперт утверждает, что там звучал тот же голос. Но торопиться с выводами не надо, мы еще ни в чем не уверены, в том числе и в этом. Если желаете, чтобы вашим дикторшам дали охрану, можно рассмотреть такую возможность.
Мистраль как мог пытался успокоить директрису.
- Я бы хотел вернуться к последней записи, - продолжал он, - той, где этот человек просит телефонистку поблагодарить дикторшу. За что? Есть у вас соображения?
- Между собой мы об этом думали, но все, что передавалось утром, было совершенно невинно. Говорили о жаре, о пробках, о заказе билетов на представления. У меня есть копия, к вашим услугам.
- Он звонил сразу после одного из таких сообщений?
- Нет, не сразу. Звонок был прямо после программы новостей, а ее читает единственный на станции мужской голос.
- А что было в этих новостях? Что-нибудь очень важное, совершенно особенное?
- Насколько я знаю, нет, но если этого человека ищут за убийство трех женщин - тогда да, они могли его заинтересовать. Сейчас мы их послушаем, если желаете.
Мистраль молча кивнул.
Через десять минут прослушивание записи новостей было закончено. Мистраль не пропустил сообщения, которое связывало два дела: "Как сообщает источник в органах правосудия, следствие не может ответить на вопрос, почему три убийства молодых женщин, совершенные в 2002 году в департаменте Уаза, так похожи на три других убийства, которые произошли недавно в Париже. Адвокат главного подозреваемого внес ходатайство о его освобождении, поскольку - цитирую: улики, выдвинутые против предполагаемого убийцы, не столь убедительны, как утверждало следствие".
- И действительно, насколько я вижу, только эта информация могла заинтересовать нашего клиента. Но почему он благодарил дикторшу? Это, мне кажется, одна из загадок этого человека. Только он сам дает себе сигналы: кого благодарить, кого наказывать, кого убивать и так далее.
На обратном пути на набережную Орфевр Дальмат вел машину, а Мистраль звонил судебному следователю Тарносу. Тот нервничал, и Мистраль дал ему выговориться.
- Я принял во внимание ваш тезис касательно перевернутых и снятых зеркал в домах двух убитых. Я сам съездил в дом Бриаля вместе с его поверенным и ничего подобного там не нашел.
- Каковы ваши выводы?
- Чтобы ничего от вас не скрывать, я скажу, что ваши наблюдения насчет зеркал, конечно, очень интересны, но усложняют мое дело и не дают реальных доказательств. Не знаю, на что нужны такие сведения, адвокат же Бриаля их просто уничтожил.
- Какие же выводы? Вы освобождаете Бриаля?
- У меня практически нет другого выхода. На него нет настоящих зацепок, и чем дальше движется дело, тем больше это похоже на оправдание. Я отпущу его.
- Когда?
- В понедельник к обеду он будет на свободе. Но если появятся новые факты, ничто не мешает опять взять его. Тем более что он не бомж - у него есть домашний адрес.
В Лианкурской тюрьме Жан-Пьер Бриаль обсудил со своим защитником грядущее освобождение, которое должно было состояться через три дня. Он не проявил ни радости, ни торжества - только сказал сокамерникам, что иначе и быть не могло, потому что он невиновен. Соседи тоже ни о чем не спрашивали - только телефон адвоката. Все они считали себя невиновными, а хороший адвокат никогда не повредит.
Жан-Пьер Бриаль собрал пожитки, раздал товарищам по несчастью коробки конфет, банки с вареньем и медом. Один из них втайне хранил у себя тетрадь, которую надзиратели ни в коем случае не должны были видеть. Взамен он получил маленький радиоприемник, который Бриаль каждую ночь держал возле уха. Во время ареста Бриаль как-то шепнул этому арестанту:
- Я тебе доверяю, я выбрал тебя. Если откроешь эту тетрадь - я узнаю и убью. Здесь ли, на воле, только убью. Если все будет так, как я думаю, а ты выполнишь уговор, я передам твоей жене пять тысяч евро.
Арестант согласился и дал Бриалю клятву. Пять тысяч евро - куш неплохой.
Кальдрон сообщил Мистралю, что первый зам ожидает его возвращения из Дома радио. Мистраль подозревал, что Бальм опять хочет отправить его на отдых. Он решил первым пойти в атаку.
- Здравствуй, "доктор". Вызывал?
- Вызывал. Звонил раздолбай из кабинета министров узнать, что у нас с твоим расследованием.
- И что ты ответил? Что отправил меня в отпуск? - Мистраль искренне веселился над затруднительным положением Бальма.
- Во-во, хорошо тебе говорить! А этот суслик паркетный требует с меня подробного отчета. Предварительные итоги - так он называет этот отчет. Он его пошлет министру. - Бальм еле сдерживал ярость.
- Это не проблема, - отозвался Мистраль. - Напишу я им предварительные итоги. Только не сейчас: сейчас я как раз еду в одну деревню в Сена-и-Марне, на границе с Ионной, узнать, почему убитая журналистка так интересовалась ее жителями и особенно некой Одиль Бриаль. После этого и итоги будут не такие предварительные.
- Делай как знаешь, только сам не садись за руль, тебе нельзя.
- А хочешь, я возьму отпуск на несколько дней?
Бальм что-то проворчал себе под нос и отвернулся.
Венсан Кальдрон положил перед Мистралем два листка. На одном стоял заголовок "Пожарные", на другом - "Полиция". На каждом - четыре имени и фамилии. Мистраль слушал пояснения Кальдрона.
- Вот данные на пожарных и полицейских из округа, которые побывали во всех трех квартирах. Здесь все просто: везде были одни и те же дежурные команды.
- А другие пожарные и полицейские там появлялись?
- Появлялись, но только в двух первых квартирах, у Норман и Коломар. А нас по-настоящему интересует только квартира Димитровой: ведь убийца, как говорит Элизабет Марешаль, именно там подал голос.
- Позвоню их начальству, пусть отправит их к нам в понедельник или во вторник.
- Кажется, все сложнее. Двое пожарных уехали в Мексику по программе обучения мексиканских пожарных, а трое полицейских в отпуске.
Мистраль сник.
- Только нащупаешь стратегию - тут же все разлетается в прах! Когда возвращаются пожарные?
- Для начала я бы послушал голос того, что со шрамами на лице - он вряд ли обожает смотреть на себя в зеркало, - подал голос Кальдрон, внимательно слушающий размышления Мистраля.
- Да, может быть. И еще был полицейский, который присутствовал на месте всех трех убийств, но входил только в квартиру Димитровой.
- Вот как? Кто же это?
- Старший патруля. Когда мы были у Норман и Коломар, их сержант оставался в машине. Один молодой патрульный говорил, что-де их старший сидит в машине, потому что там кондиционер, а у него от жары болит голова.
- Вы видели этого сержанта? Каков он из себя?
- Особого внимания я на него не обратил, он ходил опустив голову, а больше половины лица закрывала бейсболка. Я был занят осмотром места. Я вообще только потому и заметил его, что у двух других убитых его не было.
- Что ж, восьми человек из тех, что были у Димитровой, сейчас нет - займемся пока остальными. Этот сержант на месте?
- Взял несколько дней отпуска, но в понедельник вернется.
- Вот это уже годится! Я скажу Элизабет Марешаль - пусть готовит аппаратуру для своего анализа, чтобы во вторник мы все вместе поговорили с ним. У нас будет лишний день для сбора информации об этом парне. Фариа ее встретит, подвезет тяжести.
Оставшись один, Людовик Мистраль поискал в служебном справочнике телефон коллеги из СОИ, надеясь, что тот не в отпуске. На четвертый звонок он взял трубку. У Мистраля стало легче на душе: больно уж ему надоело все время топтаться на месте. Для разгона обменялись парой общих фраз по-приятельски, обсудили слухи из мира полиции, несколько удивительных внезапных повышений, после чего комиссар СОИ спросил:
- А тебя что интересует?
- Поль Дальмат.
- А, семинарист. Ну что, он освоился с кровавыми преступлениями?
- Как вижу, его семинарское прошлое ни для кого не секрет.
- Скажем так: это его тайна, но не секрет. А в чем проблема?
- Это ты мне скажи. Мне бы хотелось, чтобы ты мне о нем рассказал, но человеческим языком, а не казенным, иначе о человеке ничего не поймешь.
- У тебя с ним что-то не так?
- Пока еще все так, потому я тебе и звоню. Что он за человек?