Внезапно дверь за его спиной распахнулась; Аввакум вздрогнул и обернулся. Ох, этот Пьерро! Хитрый кот научился открывать дверь, повисая на ручке. Аввакум подошёл к двери, чтобы закрыть её, и увидел, что дверь в комнату Виттории по ту сторону прихожей тоже раскрыта настежь. Это неприятно удивило его. Видно, скучающий кот начал открывать все комнаты подряд.
"Чего доброго, этот наглец подумает, что я за ним слежу или шарю у него по карманам", - подумал Аввакум. У него не было ни причин, ни необходимости вступать в игру с Чезаре Савели, и потому Аввакум вышел в прихожую; в ванной шумела вода, "Встал под сильный душ, чтобы взбодриться после бессонной ночи!" - подумал Аввакум; ему сказали о бессонной ночи тёмные круги под глазами Савели.
Поравнявшись с дверью в комнату Виттории, он не смог сдержать любопытства и заглянул внутрь. Одежда Чезаре Савели была небрежно брошена на диван; даже чересчур небрежно. Диван стоял у самой двери, в двух шагах от неё, и Аввакум мог рассмотреть эту одежду, не входя в комнату и ничего не касаясь руками. Сверху валялся пиджак, под ним поясом вниз болтались брюки; на ковре были рассыпаны разные мелочи, должно быть, выпавшие из карманов: железнодорожный билет, карманный нож-финка, мундштук, монеты. Бросались в глаза туфли Савели - не их фасон, фасон у них был модный и, следовательно, стандартный; но каблуки были облеплены глиной, ещё не совсем засохшей; много глины набилось и в промежутки между подошвой и каблуком.
Душ в ванной шумел все так же сильно. Аввакум выпрямился, и его взгляд остановился на пиджаке, - на правом рукаве было тёмное пятно. Конечно, пятно вполне могло иметь самое невинное происхождение, однако тёмная личность Савели, натовского разведчика в прошлом и одного из организаторов банд "социального движения" в настоящем, бросала мрачную тень на все связанное с ним, и превращало честное пятно, скажем, от машинного масла, в пятно крови. Аввакум достал носовой платок, послюнявил уголок и потёр им испачканный краешек рукава.
Хочу тут же оговориться: пусть читатель не думает, будто я пользуюсь каждым удобным случаем, чтобы представить Аввакума неким следопытом-маньяком. Боже сохрани! Каждый, кто знает о деятельности Аввакума, конечно, знает и то, что мой друг превращался в следопыта, в страстного охотника в полном смысле этого слова только тогда, когда шёл по следам крупного зверя. А в данном случае, по крайней мере, на настоящем этапе нашего рассказа, зверем и не пахло. Аввакум просто проявил интерес , а интерес к вещам Савели легко объяснить, имея в виду личность их хозяина. Я бы добавил ещё одну причину: инстинкт самосохранения; Савели не был милосердным самаритянином, которому даже в голову не придёт полоснуть человека ножом но горлу или всадить ему в затылок пулю. Аввакум имел все основания ждать от него или одного, или другого, и такое ожидание, со своей стороны, усиливало его "особый" интерес к этому человеку.
Вернувшись в свою комнату, он включил радио, чтобы показать, будто его интересуют последние известия, и направился к окну. Было десять минут первого. Он ещё не дошёл до окна, когда его догнала и будто пощёчина хлестнула тревожная интонация диктора:
"Чрезвычайное сообщение. Сегодня ночью в филиале Боргезе совершено гнусное преступление. Похищена картина Корреджо "Даная". Эксперты оценивают это полотно Возрождения в четыреста с лишним тысяч долларов. По подозрению задержаны художник - член Итальянской коммунистической партии и часть служителей галереи. Следствие ведётся под личным контролем министра внутренних дел".
Это чрезвычайное сообщение подействовало на Аввакума как гром среди ясного неба. Правда, картины воровали и раньше, но до сих пор галереи ранга Боргезе не трогали. Преступление было сенсационным по месту совершения и вызывающе наглым по ценности пропажи; новость неминуемо должна была прогреметь по всей стране и оскорбить национальное достоинство итальянской общественности. Если учесть к тому же напряжённый политический момент, в который было совершено похищение, то и слепому становилось ясно, что кража "Данаи" - не случайность, а преднамеренная политическая провокация. Против кого? Диктор указал, что задержанный художник является членом компартии. Иными словами, официальное сообщение намекало на причастность коммунистов к исчезновению картины. Можно было ожидать, что в дальнейших сообщениях этот намёк превратится в громогласное обвинение. Аввакум прекрасно знал, что в таких случаях и правосудие, и правительственные средства информации поют антикоммунистический хорал в один голос.
Далее Аввакум подумал, что возможным вдохновителем провокации может быть само правительство, но отбросил это предположение не потому, что приписывал правительству высокие моральные принципы, а по тому, что правящая фракция не могла пойти на это сама, ибо как огня боялась бы возможного эффекта бумеранга. Самое вероятное, думал Аввакум, то провокацию устроили определённые круги, близкие к правительству и поддерживающие тесные связи, - разумеется, тайные, - с "социальным движением", то есть с правыми экстремистами.
В таком случае, рассуждал далее Аввакум, видный деятель "социального движения" Чезаре Савели не может быть не замешан в игру, тем более, что он возглавляет охрану Боргезе. Но если он участник игры, замыкал Аввакум цепь рассуждений, его прогулку в Санта-Анну наверняка следует рассматривать как манёвр, цель которого доказать обратное - а именно, что синьор Савели не имеет к данному происшествию никакого отношения.
Была и третья вероятность : картину похитил задержанный по подозрению художник, член компартии, которому это поручил пробравшийся в партию провокатор. Даже в этом случае (от чего упаси бог, думал Аввакум) Чезаре Савели опять-таки никак нельзя исключить из игры. Без содействия Савели такую операцию осуществить нельзя! А поездка в Санта-Анну - просто дымовая завеса , устроенная заговорщиками…
Такие напряжённые мысли со страшной быстротой пролетали в голове Аввакума; лицо его разгорелось, будто он стоял у горячей печи. И когда он услышал, что Савели топчется в прихожей, то открыл дверь и выжидательно встал на пороге. "Если этот тип боится, что я проверял его барахло, - думал Аввакум, - то он или решил меня пристукнуть, или попробует одурачить".
"Этот тип" действительно был в бешенстве, будто с удовольствием убил бы кого-нибудь, однако держал себя в руках. В зрачках его злобно скалились волки, но позади волков стояла невидимая Дисциплина с огромной дубиной в руках.
- Интересно! - процедил Савели, тяжело глядя на Аввакума налившимися кровью глазами. - Какого дьявола! Вы, оказывается, ещё здесь! Вы же хотели убраться ко всем чертям?
- Я действительно хотел кое-куда сходить, - подчёркнуто спокойно ответил Аввакум, - но подумал, что могу сделать это и позже, например, через час!
- Гм! - Савели одарил его кривой улыбкой, полной яда. - Вы чертовски здорово думаете! Браво!
Аввакум промолчал.
Противники смерили друг друга взглядом как боксёры после первого удара гонга.
- Прямо идиотизм! - снова начал Савели. - Неужели в этом доме нет платяной щётки? Раньше она всегда висела на вешалке! Но теперь здесь завелись квартиранты, и щётка куда-то запропастилась. - Говоря, Савели держал в руках пиджак и глупо вертел головой во все стороны, не поднимая, однако, лица к вешалке.
- Вот она, у вас над головой! - сказал Аввакум. - Как видите, щётка никуда не исчезла и висит на месте!
- Ага! - сказал Савели. Он взял щётку и принялся усердно оттирать тёмное пятно на рукаве. - Моя сестра - дура! - заявил он при этом. - Архидура! Зачем ей понадобилось сдавать комнату? А это - кровь! - взревел он, тыча в нос Аввакуму испачканным рукавом. - Видите? Кровь человека!
- Ну и что? - с подчёркнутым безразличием отозвался Аввакум.
- Вы, конечно, видели это пятно? Вы подумали, что я кого-то убил? Да?
- Я ничего не думал, - ровным голосом ответил Аввакум. - У меня привычка ни о чём не думать перед обедом.
- Не крутите! - угрожающе нагнул голову Савели. - Вы решили, что я убил человека! Знаю я, что у вас на уме! У вас перед глазами, наверное, одни убийства и кровь!
- Что вы! Я не выношу вида крови! - кротко усмехнулся Аввакум.
- Никого я не убивал! - снова взревел Савели уже октавой ниже, после паузы он добавил, - я мухи не трону, не то что человека! - и ни с того ни с сего громко захохотал.
- Вы неспособны убить человека, это видно с первого взгляда, - сказал Аввакум.
- На моих глазах автобус сбил молодого человека, - сказал Савели. - Я помог усадить его в машину, которая случайно проезжала мимо. Вот и выпачкался в крови.
- Ужасно! - воскликнул Аввакум. - И где это произошло?
- В окрестностях Санта-Анны, синьор!
"Осторожничаешь! - со злостью подумал Аввакум. - Постой, я тебя сейчас пришпорю, и ты откроешься для удара!"
- Вы знаете, - сказал он, - только что по радио передали чрезвычайное сообщение!
- Да? - отозвался Савели, усердно орудуя щёткой. - Вы сказали, чрезвычайное сообщение?
- Ограбили вашу галерею! - добавил Аввакум, стараясь поймать его взгляд.
Не поднимая головы Савели воскликнул:
- Когда?
- Вчера вечером.
- Вот так история! - Савели швырнул щётку на пол. Пиджак повис на его руке. - И что говорит полиция?
- Полиция говорит, что украденная картина стоит четыреста с лишним тысяч долларов!
- Четыреста тысяч?!
- А вы думали сколько?
- Я ничего не думаю, любезный, потому что не знаю, о какой картине речь.
"Осторожничаешь! - опять подумал Аввакум. - Впрочем, на такой крючок только дурак попадётся, а ты далеко не дурак!"
- Похищена "Даная" Корреджо! - сказал Аввакум.
- Санта Мария! - воскликнул Савели, но довольно сдержанно, так что нельзя было понять, расстроен он происшествием или удивляется ему.
- У вас, наверное, будут неприятности! - заметил Аввакум.
Савели пожал плечами:
- Вряд ли. Со вчерашнего дня и до 10 часов сегодняшнего я был в Санта-Анне. Ночевал в отеле "Республика". - Савели надел пиджак, хотя пятна ещё не отчистил. Он закурил сигарету, помолчал, потом заметил, - я добрый католик, синьор, и за меня заступятся и санта Анна, и санта Агнесса, и любая другая святая!
- Вы счастливчик! - сказал Аввакум. - Позавидовать можно! А вы знаете, что ваша племянница, синьорина Луиза, находилась в Боргезе до половины первого ночи? Она занималась в вашем кабинете.
Савели нахмурился, потом лицо его внезапно побагровело, в сероватых глазах снова вспыхнул гнев.
- Святая Анна мне свидетель, - сказал он голосом, в котором бушевали тайфуны, - клянусь её именем, что я вышвырну вас в окно, если вы зададите мне ещё один вопрос! Вы что воображаете? Что вы у себя дома, в своей красной Софии? Что вам можно распускать язык?
Неизвестно, каким оказался бы финал этой сцены, однако новое и неожиданное явление, как это бывает в комедии дель арте (этом чудесном детище Италии - вспомните только Панталоне, Полишинеля и Скарамуша!), если бы новое неожиданное явление не переключило внимания собеседников на события, разыгравшиеся в Боргезе предыдущей ночью.
Итак, наружная дверь сильно хлопнула (Аввакум ведь не запер её), и по тонкому ковру передней мягко застучали поспешные шаги Луизы.
- Здравствуй, дядя! - поздоровалась она чуть не с порога. - Ты давно вернулся? Добрый день, синьор! - обернулась она к Аввакуму и подала ему руку, что выглядело неуместно: они жили в одной квартире и виделись по сто раз на дню.
Девушка раскраснелась, учащённо дышала, в глазах её то вспыхивали, то гасли тревожные огоньки, выражение лица менялось с каждой секундой.
- Что вас так взволновало? - спросил Аввакум, беспокойно заглядывая ей в глаза.
Луиза развела руками и тут же бессильно уронила их.
- Я арестована! - сказала она, переводя взгляд с Савели на Аввакума, с Аввакума на ковёр и стыдясь слез, поступавших в глазам; ей, дочери Энрико Ченчи было не к лицу распускать нюни. - Меня ждали у парадного, - продолжала она, глядя в окно, - их двое, один в форме, другой в штатском. "Вы Луиза Ченчи?" - "Я". - "Синьорина, вам придётся пойти с нами в Боргезе". - "Но почему?" - "Там вам все объяснят." - "В чём дело, я ничего не понимаю". - "Очень просто, в музее украдена картина, ведётся следствие, вас вызывают. Идёмте!" Я стала упрашивать, чтобы мне разрешили подняться наверх хотя бы на минутку… Они пошли вместе со мной и сейчас ждут за дверью!
- Не понимаю, зачем так волноваться! - пожал плечами Аввакум. - Вам зададут два - три вопроса, тем дело и кончится. Не нужно нервничать! - Слова его были спокойны, от лица его тоже веяло спокойствием, только голос звучал слишком ровно.
- Но боже мой! - снова воздела руки Луиза. - Ведь вчера я до половины первого была там !
- Сколько раз я предупреждал, чтобы ты не засиживалась! - мрачно вставил Савели.
Казалось, девушка не слышит его.
- Я была до половины первого там! - повторила она.
- Из чего следует, что именно вы и похитили картину! - пошутил Аввакум.
- Нет, но её, кажется, украли именно в это время! - упрямо покачала она головой. - Где-то около половины первого, когда я была там. Они это знают!
Она принялась было ломать руки, но тут же овладела собой, чему немало способствовал внезапный и громкий стук в дверь. Видимо, полицейские чины потеряли терпение.
- Перестаньте! - внезапно заорал Савели. До сих пор он молчал и хмурился, но было видно, что нервы у него напряжены. - Перестаньте, черт бы вас побрал! - рявкнул он ещё раз, но не побагровел, а заметно побледнел.
- Синьор! - обернулся к нему Аввакум. - Мне кажется, вам следует проводить вашу племянницу до Боргезе.
- Я и без того иду туда! - глухо отозвался Савели и направился к двери.
Луиза не сводила глаз с Аввакума.
Он подошёл к ней и легко коснулся рукой её волос.
- Господи! - сказала Луиза.
- Ничего страшного, - ещё раз сказал Аввакум и погладил девушку по голове.
Вслед за своим дядюшкой она вышла на лестницу. Аввакум вернулся к себе, постоял посреди комнаты, потом устало опустился в кресло, вытащил трубку и рассеянно принялся набивать её. На улице прозвучал гудок полицейского "джипа".
К двум часам с холма Пинчио поползли тёмные тучи. Они скоро заволокли синее небо, и на город посыпался тихий осенний дождь.
Сумрачно стало и в Боргезе. Феликс Чигола распорядился выключить освещение в залах, а в мраморном вестибюле оставил только одну люстру. Пять её лампочек, горевшие среди хрустальных подвесок, походили на ужасно далёкие и одинокие звезды. Чигола знал, что сумрак действует на психику и что психически подавленный человек - нестойкий противник. При этом мрак в Боргезе был особый и действовал вдвойне гнетуще - так безлюдно и глухо было огромное открытое пространство между нижним этажом и чердаком. Если посмотреть из вестибюля наверх, можно было подумать, что стоишь на дне глубокого колодца.
В час тридцать минут прибыли Луиза Ченчи и Чезаре Савели в сопровождении двух полицейских. Чигола встретил начальника охраны учтиво, но подчёркнуто холодно. Он был человек опытный и знал, что Чезаре Савели - "фактор" среди крайне правых кругов; в переводе с языка недомолвок это означало, что он близок к мафии. И поскольку следствие о краже в Боргезе грозило поссорить главного инспектора с мафией, он видел в Савели человека, который в случае чего велит какому-нибудь типу вроде Карло Колонны пустить ему пулю в затылок. Эта "пуля в затылке" болезненно застряла в его сознании, как обломок стрелы под лопаткой раненого тигра. Инспектор стал чрезмерно раздражителен, причём из-за особо сложной обстановки негодовал и злился не только на левых, но и на правых, чего раньше за ним не водилось.
- Вам сильно повезло, - заявил он Савели, - раз вчера вечером и сегодня до 9 часов утра вас не было в Риме.
- Ну и что? - отозвался Савели с привычной самоуверенностью. - Что было бы, будь я в это время в Риме?
- Ничего особенного, - скривил рот Чигола, - я задержал бы вас вместе с остальными.
- Синьор, вы, кажется, забываете, с кем говорите! - сказал Савели.
- Отнюдь, синьор! Я очень хорошо знаю, что вы играете известную роль в "социальном движении" и к вашим услугам дюжина готовых на все молодцов.
Произнося эти слова, Чигола тут же представил себе, как "этот тип" Карло Колонна, прилизанный сутенёр, поднимает пистолет. Непонятно почему в ту же минуту он ощутил обжигающую боль в затылке. Инспектор тряхнул головой и поморщился: вот до чего доводят всякие сложности!
- Чего же вы от меня хотите? - бесконечно холодно и ещё более высокомерно поинтересовался Чезаре Савели.
- От вас - ничего, но потрудитесь соблюдать рабочее время Боргезе. Мне нужно, чтобы вы были в моём распоряжении с 8 до 12 и с 2 до 6 часов.
- Рабочее время в Боргезе начинается в 9 и кончается в 4 часа!
- Ну, не сердитесь, - внезапно смягчился Чигола. - Вы же видите, как важно для правительства, чтобы следствие закончилось до субботы! Я рассчитываю на вашу помощь, синьор!
- Я сделаю что могу, чтобы вытащить вас, - тут же поставил его на место Савели, - но вы должны немедленно допросить мою племянницу Луизу Ченчи и, как только она ответит на последний вопрос, отпустить её!
Но Савели снова просчитался, потому что инспектор даже с виду вовсе не походил на человека, который плохо держится на ногах.
- Весьма сожалею, но вынужден вас огорчить! - пожал плечами Чигола. - Я не намерен отпускать вашу племянницу, потому что она - одна из немногих лиц, находившихся здесь в то время, когда была совершена кража.
- Но она ушла около половины первого! - заметил Савели таким тоном, будто Луиза вернулась домой не после полуночи, а в час, когда примерные девочки возвращаются домой, ужинать с мамой и папой.
- Синьор, - отозвался Чигола, - кто и когда покинул здание музея - это ещё нужно установить!
Чезаре Савели помолчал, потом начал снова:
- Но всё же, согласитесь, молодая девушка не может остаться одна…
Он не договорил, потому что Чигола ударил кулаком по столу и встал:
- Что за чушь вы несёте, синьор! У каждой двери стоит человек, в вестибюле круглые сутки дежурит человек, в этом кабинете постоянно будет человек. Какого вам ещё общества для неё надо! - и поняв, что шутка получилась грубоватой, он усмехнулся, - пусть синьорина располагается в вашем кабинете, там её никто не побеспокоит!
На этом разговор между главным инспектором и начальником охраны закончился.
Савели пошёл устраивать племянницу в своём кабинете, а Чигола принялся рассматривать фотографии, протоколы и заключения технических экспертов. Они исключали возможность проникновения грабителей в музей снаружи. Ни окна, ни решётки, ни пол, не взломаны, даже на стенах не обнаружено ни малейшей царапины. Помещение, где расположены котёл и приборы парового отопления, имеет отдельный вход, фактически оно не связано с выставочными залами. Все окна, начиная с чердака и кончая вестибюлем, забраны снаружи металлическими решётками из толстых витых прутьев. Эксперты считали, что через них не пробраться и кошке, не только человеку.