- …Папуля смотрел на меня. Я плакал и крутил педали. Это плохо, что он заставил меня это делать. У меня болело сердце, болели ноги. И Дон смотрел на меня. Я все крутил, крутил, крутил. Я крутил педали стоя… Мне было так жарко… Папуля спросил, играл ли я в салочки на переменке. Я уже не мог говорить, не мог дышать. Дон лаял как ненормальный… Я стал кричать, я сказал папуле, что играл с другими ребятами. Папуля велел мне повторить. Я крикнул еще громче: "Я играл в салочки!" Я упал, мне было больно. Я уже ничего не видел. Папуля отвязал Дона. Дон подошел ко мне, стал лизать мне лицо… А потом папуля обнял меня. Папуля плакал, он тоже плакал.
Люк резко тормозит и останавливается, не снимая руки с руля. Он видит кролика, сидящего прямо посередине узкой дорожки, он неподвижен, в свете фар его глаза горят как рубины. Люк включает мотор, но зверек не двигается с места, можно подумать, что его парализовало от страха. Будучи хорошим психиатром, Люк понимает, что речь не идет ни о гипнотическом воздействии яркого света, ни о парализующей силе страха. Наоборот, этот кролик уже ничего не боится. Его не напугают ни хищные птицы, ни лисы, ни ружья, ни танки. В его мозгу словно открылся какой-то краник, и молекулы ГАМК, нейромедиатора, регулирующего стресс, полились мощной струей. Наверняка в этого бедного зверька уже не раз стреляли, и он так часто смотрел смерти в лицо, что этот краник больше просто не закрывается. И сегодня кролик стал жертвой кататонии.
Этот кролик ничем не отличается от больного из палаты A11.
Что же пришлось вынести этому человеку, прежде чем он дошел до такого состояния?
И тут же мысли Люка возвращаются к Жюли. Алиса, Жюли, кататоник… Все смешалось, и это его мучит.
Он выходит, берет кролика, ласково гладит его по спинке и относит на обочину, в высокую траву. Зверек цел и невредим, но надолго ли? С помощью ривотрила больной тоже имеет шанс на время прийти в норму. Лекарства спасают стольких людей. На время.
Наконец вдали появляются переливающиеся нежными цветами дюны. Пейзаж, сопровождающий его на протяжении всей жизни, колыбель его детей, уютное гнездышко, свитое его женой. Мертвые, ужасные декорации, причиняющие боль. Сейчас эти кучи песка кажутся огромными могилами, мрачными пирамидами.
И все же, несмотря на постоянную боль, Люк так никуда и не переехал. Точно так же, как Клод Дехане не избавился от своих репортажей.
Прошлое остается неизменным и продолжает притягивать к себе, словно магнит.
Измученный психиатр возвращается домой, голова у него раскалывается. Он включает свет, вешает пальто на вешалку и внезапно замирает. Кто-то приставил пистолет к его виску.
- Главное, доктор Люк Грэхем, не двигайтесь.
Голос звучит сдавленно, это почти шепот. Люка отталкивают в сторону. От удара ногой в бок он сгибается пополам. Теперь он лежит на полу, корчась от боли.
- Кто… Кто вы такой?
Он ничего не видит. Неизвестный погасил свет и направил луч фонаря прямо ему в глаза.
- Кто я такой - это неважно. А вот вы, Грэхем, - кусок дерьма. Жалкий докторишка, отчаявшийся, все потерявший, никому не нужный алкоголик, думающий о самоубийстве, лечите депрессивных идиотов. Не следовало вам лезть туда, куда вас не просят, тянуться к тому, что вам не по зубам. А вы все-таки влезли.
- Я… Я не понимаю…
Рукоятка пистолета прижимается к его виску.
- Ах, как хочется надавить посильнее, вы представить себе не можете. Сукин сын.
Люк шумно дышит. Кровь стучит в висках.
- Как по-вашему, с кем вы имеете дело? С кем-то, кто ничего о вас не знает? Я знаю, что вы сделали, я знаю ваши страшные тайны.
- Вы… Вы ошиблись, я не тот, кто вам нужен.
- А как насчет аварии с вашей семьей в две тысячи третьем?
Люк не может произнести ни слова, не может пошевелиться. Неизвестный продолжает:
- Вы ведь тоже оказались на краю пропасти, но это была психическая пропасть.
Дуло пистолета прижимается к его левому запястью.
- И вы спрыгнули.
- Хватит! Хватит!
- Я знаю все, чтобы потопить вас. В частности, одно имя. Жюстина Дюмец.
Люк потрясен этими разоблачениями, прошлое снова встает перед ним. Он пытается подняться, но пистолет не дает ему пошевелиться. Он прищуривается, и ему удается разглядеть, что посетитель одет во все черное, с капюшоном на голове. Сердце Люка словно зажали в тиски. В прошлом ему уже приходилось видеть этот капюшон. Он преследует его в самых страшных снах.
- Чего… Чего вы хотите?
- Прежде всего, оставьте в покое Алису Дехане. Вы не будете ее лечить. Вы оставите ей ее воспоминания. В следующий раз я не буду так снисходителен.
- Но… При чем тут Алиса? Какое она имеет к этому отношение?
Пистолет со страшной силой обрушивается ему на голову.
- За кого вы меня принимаете?
Люк стонет, с трудом поднимает голову.
- Я ничего не понимаю!
- И не пытайтесь понять, вот и все.
- Я не могу отказаться от пациентки! Никогда в жизни!
Вздох.
- Вообще-то, несмотря ни на что, Грэхем, я вас уважаю, вам это известно? Мозгоправы знают, как ранить людей, знают лучше других, от них куда больше толку, чем от пыток. Слова имеют такую власть, а в мозгах у людей столько всяких извращений, и все это только и ждет, как бы вырваться наружу и расцвести пышным цветом. Вам, наверное, много чего довелось услышать, а, Грэхем? Сколько женщин рассказывали вам, как их в детстве трахали родные отцы? А вы-то своего не упустите, а? Вы их тоже имеете? А уж Алиса Дехане вам много порассказала, я думаю?
- Вы ненормальный.
Луч фонаря начинает метаться.
- А красотка Доротея? Как она поживает?
Люк трет висок, потом смотрит на кровь на кончиках пальцев.
- Вы знаете Доротею?
- Конечно. Я все про вас знаю. Про ваших больных, про ваши недостатки, про ваши достоинства… Бедный папа умер на теннисном корте, мама киснет в доме престарелых, и так далее. - Луч фонаря светит то в один глаз, то в другой. - Алиса не поправится. Выкиньте ее, как мусор. Послушайтесь, Грэхем, или вы сдохнете. Если придется, я займусь хорошенькой бабенкой, с которой вы сегодня ужинали в ресторане. Как там ее зовут? Жюли Рокваль?
- Она тут ни при чем, оставьте ее в покое!
- Отлично, мы друг друга поняли. Есть еще кое-что. Этот тип, которого вы поместили в свою клинику…
Люк подносит руку ко лбу:
- Диск с записями из центра, фотографии, бланк госпитализации. Это были вы.
- Когда вы меня от него избавите?
Люк делает глубокий вдох.
- Господи боже мой, о чем вы?
- Вы прекрасно меня слышали.
- Я… Я не могу сделать ничего такого. Он в больнице, он не скоро выйдет оттуда, и…
- Значит, убейте его в больнице. Судя по всему, она не так уж хорошо охраняется. Даю вам два дня, чтобы найти способ. До послезавтра вечером.
- Вы… Вы больны… То, что вы сделали, переходит все мыслимые границы.
- Может быть. И может быть, если бы в мире было побольше таких, как я, мир стал бы лучше. Ну, так мы договорились по поводу этого человечка?
Люк не отвечает, но его молчание красноречивее слов.
- Великолепно. А теперь… Надо сжечь все материалы по Дехане. Записи, ваши бумаги, все.
- Прошу вас, я…
- Если мне придется повторять вам еще раз, это может плохо кончиться.
Люк встает, совершенно разбитый, и идет в столовую. Там он открывает шкаф и достает оттуда небольшую коробку.
- Все здесь. Кассеты, мои записи, рисунки Алисы.
- Вы уверены, что это все? А в кабинете у себя вы ничего не прячете?
- А что еще я могу там прятать?
- Не валяйте дурака, а пойдите-ка лучше и принесите мне все кассеты из автомобиля.
- Нет… Не…
- Идите!
Люк в отчаянии подчиняется.
Незнакомец кивает головой:
- Хорошо, хорошо. В огонь…
Люк открывает топку и бросает туда коробку, кассеты. Один из самых трудных поступков за всю его жизнь. Пляшущие языки пламени жадно пожирают свою добычу. Проходит не больше пяти минут, и все превращается в пепел. Все слова Алисы, самая суть терапии… Люк застывает, глядя, как испаряются результаты его работы. Алиса… Ее изломанная память, ее травмы… Все улетело.
Голос принимается за свое:
- Теперь - жесткий диск из вашего компьютера.
- Там нет ничего, что…
- Значит, вам не жалко будет мне его отдать. Давайте!
Люк послушно идет к кабинету. Открывает корпус системного блока, вырывает провода. Неизвестный сует жесткий диск в карман.
- Ладно, Грэхем, извините, но мне пора. Убейте кататоника, оставьте в покое Алису, и больше вы никогда обо мне не услышите. Ваше прошлое останется позади, и вы счастливо доживете до старости. В противном случае вас ждет ад.
Фонарь гаснет. В темноте Люк чувствует, как что-то ударяется о его грудь.
- Вот, держите, можете добавить к своей коллекции.
Еще какое-то движение и хлопок входной двери.
Люк, шатаясь, встает. Опирается ладонями о стену. Весь дом дрожит и, кажется, вот-вот обрушится вместе с миром, со всем его миром, который уже рухнул.
Он разражается слезами.
Потом с трудом зажигает свет. Напавший на него человек швырнул ему вырезку из газеты с черно-белым снимком, снятым с той скалы, откуда упала машина его жены.
Глубокая внутренняя рана вновь открылась.
Люк, доведенный до отчаяния, падает и кричит.
Вопль раненого зверя - он никогда не подумал бы, что способен издать такой звук.
23
Обессилевшая Алиса сидит на пассажирском сиденье, поджав колени к груди, и недоверчиво смотрит на Фреда. Волосы прилипли ко лбу, очки забрызганы грязью. Дождь за окнами фургона понемногу стихает.
- И что это все значит? - спрашивает Фред, отрывая на мгновение взгляд от дороги. - Господи, Алиса, что такое с тобой творится?
Поскольку девушка не отвечает, он старается успокоиться и продолжает уже гораздо мягче:
- Я увидел, что ты никак не возвращаешься, и стал волноваться.
Алиса смотрит на него как-то странно:
- Из-за тебя папуля опять сломает мои карандаши и накажет меня. Мне нельзя выходить из дома, я поранюсь, а если я поранюсь, я могу умереть.
- Почему?
- Нельзя, нельзя, нельзя.
Тот же тонкий наивный голосок. Алиса почти не разжимает губ, она прижала подбородок к плечу. Фред подносит руку к ее затылку, но она не позволяет ему до себя дотронуться.
- Что случилось с тобой, бедняжка?
Алиса снова плачет, закрывая лицо руками:
- Отвези меня, отвези меня, отвези меня… Я хочу вернуться домой, к папуле и мамуле. Ты злой.
- Алиса, ты должна мне объяснить. Я не могу оставить тебя в таком состоянии. Кто-то на тебя злится? Что происходит, черт возьми?
Теперь она не смотрит на него, она что-то делает руками, изображает какие-то формы, каких-то зверей. Потом улыбается застенчивой детской улыбкой. Можно подумать, что мира вокруг нее не существует.
Старый фургончик выезжает на автостраду, Фред оплачивает проезд и сворачивает в сторону Кале. Дождь прекратился. Фред выключает дворники.
- Парень, которого я стукнул… Ты его знаешь?
- Это доктор Грэхем. Отвези меня, отвези меня.
Фред хмурится:
- Сколько тебе лет?
Алиса отвечает не задумываясь. Она чешет коленку, как будто хочет сковырнуть корку.
- Восемь.
Фред готов поверить, что он обращается к какому-то другому человеку, с собственными понятиями, с собственной мимикой.
- И как тебя зовут?
- Николя.
- Это неправда…
Их обгоняет универсал с подставкой для велосипедов. Фред замечает, что выражение лица пассажирки изменилось.
- Тебе не нравятся велосипеды? Я уже заметил, когда ты была у меня. Такое впечатление, что ты их боишься.
Алиса показывает язык:
- Я их не боюсь, я их ненавижу. Из-за них пришлось убить Дона Диего. Но ты молчи…
- Почему я должен молчать?
- Молчи… Это все секреты, про это знаем только я и папуля.
- А ты не хочешь рассказать мне свои секреты?
Она замолкает, играет со складками промокшей блузки.
- У тебя есть чупа-чупс?
- Что?
- Ну, чупа-чупс, карамелька…
- Э-э-э… Нет.
Алиса корчит злую гримаску:
- Вот поэтому я с тобой и не дружу. И больше я с тобой не разговариваю. Отвези меня обратно.
Фред вздыхает. Он останавливается на заправке, запирает дверцы машины, заливает полный бак, отходит, чтобы заплатить. Алиса вздергивает подбородок, медленно отводит руки от лица. Кажется, что огромная волна заливает ее голову. В кабине так спокойно, что она тоже успокаивается. Она трет глаза, поворачивает голову влево, вправо, вздрагивает, когда открывается дверца. Вначале она резко прижимается к стенке, готовая бежать:
- Фред?
Молодой человек в бандане усаживается на свое место и внимательно смотрит на нее. Ее голос звучит нормально, она держится прямее. Очки немного сползли с носа.
- Ну что, получше?
- Что я тут делаю? Что…
Она смотрит на свои часы - они разбиты.
- Фред, господи…
- Черная дыра?
Алиса кивает:
- Сад на ферме… Я закончила… копать… я…
- Копать? Зачем?
- Надо ехать домой! Я должна увидеть отца, я должна…
Она открывает дверцу, выходит и бросается бежать. Фред ловит ее у зоны отдыха.
- Алиса! И куда ты собираешься дойти таким образом?
- Я тебе уже сказала, я…
Фред крепко держит ее за руки, она отбивается и кричит. Он выпускает ее и отступает на шаг.
- Алиса, я… я не знаю, как тебе помочь.
Алиса ходит взад-вперед, она задыхается.
- Мне надо поехать к отцу. Понять, что происходит.
- Но, если ты помнишь, тебя только что пытался убить какой-то тип!
- Что?
- Черт, ты и это забыла…
Фред смотрит на Алису, как на перепуганного зверька. Измученные беженцы порой прибывали в Кале в состоянии душевного кризиса, и Алиса по всем статьям напоминает их.
- Мужчина, ростом не меньше метра восьмидесяти, волосы немного с сединой, голубые глаза. У него синий внедорожник, если хочешь - я записал номер. Я ему как следует вмазал лопатой по носу.
Фред протягивает ей листок бумаги. Алиса выхватывает его.
- Синий внедорожник? Но… Это же машина доктора Грэхема!
- Кто он такой?
- Доктор Грэхем! Мой психиатр! Он вовсе не пытался убить меня, что ты несешь? Ты его ударил?
Фред корчит гримасу.
- Он гнался за тобой. Что, по-твоему, я должен был делать?
- Надо туда вернуться. Это важно. Поехали!
Фред хватается за голову.
- Но… Ты себя слышишь? Я твержу тебе, что еще несколько минут назад ты делала все, чтобы сбежать!
- Все это ничего не значит. Доктор Грэхем меня давно наблюдает, он хочет мне помочь. Ты стукнул его лопатой! Я… Я должна поговорить с ним, а потом поговорить с отцом. Моя сестра… Моя сестра жива. Ее могила пуста. - Алиса трясет головой. - Это подло, Фред! Заставить меня верить, будто моя сестра умерла. Я уже и не могу представить себе Доротею живой. Десять лет… Это выше моих сил.
Фред, не оборачиваясь, идет к машине. Растерянная Алиса обгоняет его и становится у него на пути.
- Ты уходишь?
Фред вздыхает, а потом отвечает:
- Пойдем со мной… Мы быстренько заберем твою машину, а потом я отвезу тебя домой. Тебе надо отдохнуть.
Фред забирается в фургон, Алиса садится на пассажирское место, поправляет очки. Ее трясет при мысли о том, что произошло за последние дни. Фред смотрит в зеркальце и трогается с места.
- Думаю, что здорово опоздаю к вечерней раздаче еды.
- Это я виновата.
- Не волнуйся. Завтра будем делать, что ты хочешь, и постараемся разобраться в этой заварушке. Отличить правду от лжи. Алиса, я… я должен тебе кое-что сказать.
- Что?
- Несколько минут назад, прежде чем… ты выбралась из своей черной дыры, ты… Это очень странно, ты вела себя как маленький мальчик. По разговору, по тому, как ты двигалась. Ты говорила "папуля, мамуля", как маленький дурачок. Ты утверждала, что тебе восемь лет. Сказала мне, что тебя зовут Николя.
Алиса не отрывает глаз от дороги. Если бы только она могла убежать, закрыться где-нибудь, остаться одна.
- Бог знает что ты говоришь.
- Думаю, что и вчера, когда ты удрала из фургона, ты как будто стала ребенком, как раньше, с теми же реакциями, теми же страхами, такой же неуклюжей. Вот почему мальчиком по имени Николя - этого я не знаю. Но думаю, что эти черные дыры возникают каждый раз, когда ты превращаешься в этого мальчика. Мальчика, который боится отцовских наказаний, боится всего, что его окружает.
Алиса не видит во всем этом никакого смысла, она всегда так убегала, еще на ферме, и сейчас тоже. Это ведь так просто - убежать, спрятаться под кроватью.
- Я больше не хочу закрывать глаза на правду. На этот раз я хочу дойти до конца. Понять, какую роль во всем этом сыграл мой отец. И точно понять, чем я больна.
- Тут я согласен. Давай ты как следует отдохнешь сегодня ночью, а завтра приедешь ко мне, и мы с тобой вдвоем попытаемся разобраться, как ты можешь жить с этой кашей в голове.
24
Жюли останавливается на заправке у автострады. Одиннадцать часов ночи, одинокая женщина в вечернем платье заливает полный бак отстойной тачки… Круто. Бывало и получше.
Потом она заезжает на парковку, выходит и, опершись на капот, закуривает сигарету. Хватит уже жвачки. И потом, если уж начинать снова, то лучше сейчас. Достаточно простого жеста, и вот уже вспыхнул огонек, и вот она присоединилась к миллионам курильщиков. Интересно, присоединится ли она и к миллиону французов, поступающих ежегодно в отделения общей психиатрии? Вполне вероятно, если все так пойдет и дальше.
Она с улыбкой смотрит на предостерегающую надпись на пачке сигарет: "Курение убивает". Да, может быть. Но не наверняка, не так, как любовь. Сегодня вечером она снова влипла. Ей доводилось видеть раненых животных, но им было далеко до Люка Грэхема. Он не может отделаться от мыслей о своих больных, прошлое до сих пор кровоточит. Загнанные глубоко внутрь жестокие страдания раздирают его.
Жюли не трогается с места, вокруг никого нет, в голове вертятся все те же вопросы. Судя по всему, ночь предстоит бессонная.
Наконец она решает включить свой мобильный, который вырубила перед приходом Люка. Кто знает, может быть, он ей звонил.
Голосовая почта… Сердце замирает.
Жюли, это Мартен. Мартен Плюмуа… Э-э-э… можешь позвонить, когда хочешь. Я получил результаты анализов с одеяла на твоем больном. Дело довольно странное… Пока…
Она смотрит на часы. Почти полночь. Он сказал "когда хочешь". Она набирает номер и одновременно глубоко-глубоко затягивается в ожидании сенсации. Внезапно она снова начинает чувствовать приятный вкус горячего табачного дыма где-то в горле. Четыре тысячи химических соединений, большая часть которых осела в ее красных кровяных шариках, чтобы навредить организму. Но до чего же хорошо!
Трубку снимают.
- Мартен? Это Жюли. Я не помешала?
Молчание.