- Да, да, пожалуйста, - рассеянно ответил Юрочка и поднял глаза. Прямо на него смотрел черный с голубоватым отливом кружок объектива "Эльмар". Объектив резко нырнул под стол, и перед глазами возник с виду благообразный, солидный человек средних лет. Седоватые брови приятно оттеняли голубизну его глаз, полные, сочные губы кривились в благожелательной усмешке.
- Я вам, кажется, помешал?
- Нет, нет, что вы, пожалуйста, - поспешно проговорил Юрочка, убирая листки в карман. - Простите, не откажите в любезности, какой у вас аппарат? - вдруг выпалил он и страшно смутился.
- О, вы, я вижу, настоящий любитель! - добродушно протянул сосед по столику, снимая с плеча камеру, и словоохотливо пояснил - "Кодак", экспериментальная модель. А каким вы работаете?
- "Зорким-один", - пренебрежительно поморщился Юрочка, нежно ощупывая многочисленные механизмы, смонтированные на крупной, обтянутой коричневой кожей камере. Назначения большинства из них он себе просто не представлял.
- А где экспонометр? - спросил он, недоуменно заглянув в видоискатель.
- Установка скоростей автоматическая, по фотоэлементу. Объектив качающийся. Все механизмы действуют от часовой пружины.
Владелец чудесного аппарата со смаком перечислял его поразительные достоинства.
- Да, - умеют, знаете, за границей вещи делать, - заключил он. - Давно фотографией занимаетесь?
- Да нет, стаж маленький. Я, видите ли, журналист, так что начал снимать по необходимости, а потом увлекся.
- В "Приморской заре" работаете? - с уважением осведомился собеседник.
Юрочке мучительно захотелось ответить "да".
- Нет.
- В областной комсомольской газете?
- Нет, - и так же пренебрежительно, как о своем "Зорком", добавил: - В заводской многотиражке.
- О, - неожиданно улыбнулся сосед, - настоящая школа для журналиста. Только в таких маленьких редакциях на больших заводах и можно найти свое творческое лицо и накопить опыт для будущей работы в крупных газетах. Правильно делаете, молодой человек. Поверьте слову старого газетного работника.
- Вы тоже журналист?
- Был. Сейчас сердце не позволяет мотаться по командировкам, объектам. Был не последним фотокорреспондентом в Сибири. Впрочем, что же это мы не познакомились. Родлинский Аркадий Владиславович.
- Юрий Николаевич Веселов.
- Очень приятно. Да, бывало, мои этюды и фотоочерки печатались в крупных журналах, не только в газетах. А сейчас я просто фотограф. Знаете, Подгорная улица, ателье "Артистическое"? Кроме того, веду фотокружок в Доме офицеров флота. А все из-за сердца - пошаливает проклятое.
С завидным для сердечника аппетитом Родлинский отрезал ломтик за ломтиком от сочного, чуть красноватого в середине бифштекса, обильно приправлял его горчицей, слегка посыпал красным перцем, рассматривал долю секунды и, блаженно щурясь, отправлял в рот. За мясом следовали стружки жаренного в масле картофеля и розоватый прозрачный лук. Каждый кусок бифштекса был как бы самостоятельным эпизодом в жизни Родлинского, и все эпизоды завершались добрым глотком коньяка.
Юрочка, только что окончивший есть бездарный шницель, несколько минут крепился, потом не выдержал и подозвал официантку.
- Лидочка, мне, пожалуйста, кофе с коньяком. Коньяк двойной. А компот не надо, - скороговоркой добавил он вполголоса.
Через несколько минут недавние соседи уже выпили за прошлое и будущее советской журналистики, за рост молодых талантов, которые идут в литературу из гущи жизни, и за многое другое, не менее приятно щекотавшее Юрочкино самолюбие. А еще через полчаса непривыкший к коньяку сотрудник заводской многотиражки доверительно излагал Родлинскому свои взгляды на стиль работы редактора, который "не пропускает е-его статьи в по-полосу".
- Юноша, с какой стати редактор будет тратить на вас свой гонорарный фонд? Ведь он у вас невелик. Какой тираж?
- Две тысячи.
- Ну вот, видите, - подытожил Родлинский, хотя размер тиража никакого отношения к сумме гонорара не имел. - Учитесь смотреть жизнь, как негатив. Можете записать для вашей первой книги, Юрий Николаевич.
Юрочка яростно закивал. Онемевшие губы его не слушались, говорить по пустякам он не решался. Мысли, как муравьи, расползались в разные стороны.
Разговор, вернее монолог Родлинского, вернулся к фотографии.
- Да, установить экспозицию по экспонометру, навести на резкость и даже выбрать кадр сумеет всякий. Искусство фотографа начинается в лаборатории. При определенном умении можно "вытянуть" почти, любой негатив, главное - подобрать проявитель. Вы где химикалии покупаете?
- Я готовыми работаю.
- Молодой человек, вы шутите! И вам не стыдно признаться в этом?
Юрочке вдруг действительно стало стыдно.
- Работать готовым проявителем! Да это простительно только безнадежному дилетанту. А вы должны стать настоящим профессионалом, - и Родлинский разразился длинной тирадой о нетерпимости дилетантизма в искусстве.
Все это время Юрочка мысленно пытался найти подходящее оправдание. Уловив момент, он прошептал:
- У меня тесно…
- Тесно? Чепуха, Юрий Николаевич. Если вы не возражаете, я могу помочь вам организовать великолепную походную фотолабораторию из подручных средств. Да что говорить! Мы можем прямо сейчас этим заняться, если, конечно, вам удобно.
- И-идем… - решительно заявил Юрочка и резко поднялся. Родлинский поплыл куда-то в сторону и вниз. Стул с грохотом опрокинулся.
- Что вы, тише, тише, на нас смотрят, - испуганно зашептал фотограф. - Садитесь, ведь нужно иногда и расплачиваться.
- Да-да, сейчас. - Юрочка не сел. - Л-Лидочка, щтет!
- Да вы садитесь, жуир, - почти со злобой проговорил Родлинский. - Не устраивайте демонстрацию, это портит репутацию журналиста.
Юрочка радостно засмеялся: "демонстрация портит репутацию!" Здорово…
- Меня здесь знают… - добавил он без всякой связи.
Наконец подошла официантка со счетом. Юный журналист мельком взглянул на внушительную цифру, значительно превышающую его дневной бюджет, и небрежно бросил на стол сторублевку.
- Идем.
Родлинский взял своего молодого друга под руку, и они вышли на залитую багровеющим вечерним солнцем улицу.
Дома Юрочка разложил перед спокойно курившим фотографом пачки любительских снимков. Лениво просмотрев несколько штук, Родлинский вдруг оживился…
На живца
Прошло несколько дней. Волнение, поднятое на сейсмической станции далеким "Ураганом", постепенно улеглось. Профессор Вяльцев регулярно навещал Рочева в госпитале и с увлечением спорил с ним по отдельным положениям диссертации. Остальные сотрудники занимались своими обычными делами. Не было на станции только дяди Вани. Вахтер частенько жаловался на усталость, и профессор Вяльцев, сводив его к знакомому врачу, устроил старика в городскую больницу. Говорили, что там ему выделили отдельную палату и тщательно исследуют… Словом, о странной ночи почти все позабыли.
Не забыл только майор Страхов. Изолировав с помощью профессора и врачей вахтера, он все внимание группы направил на посетителей и заказчиков Солдатова. Под особое наблюдение был взят шофер такси Маневич.
В дверь кабинета постучали.
- Разрешите, товарищ майор?
- Входите, Марченко. Садитесь.
Майор Страхов устало откинулся на спинку стула. Лейтенант подошел к столу, минуту поколебался и сел в глубокое кресло.
В кабинете майора был только один жесткий высокий стул, на котором сидел сам хозяин. Вся остальная мебель - мягкие низкие кресла и диван - была подобрана так, чтобы хоть у себя за столом майор, человек маленького роста, мог говорить с людьми, не задирая голову. Правду говоря, Марченко не догадывался о невинной хитрости своего начальника. В каком бы положении они ни разговаривали - стоя или сидя, Петр всегда ощущал себя мальчишкой. Ну, чуть старше, чем в школе с учителем.
- Что нового? Докладывайте.
- Наблюдение за шофером такси Маневичем установлено. Старый холостяк. Выпивает умеренно. Любит читать, читает все подряд. Удалось установить, что у Солдатова чинил обувь не первый раз. Подозрительных знакомых нет, есть приятели с автобазы, но ни с кем из них регулярно не встречается.
- Какие же выводы?
- Капитан считает, что Маневич может встречаться с напарником в такси, во время работы.
- А вы что думаете?
- Я с ним согласен.
- Что предприняли?
- Регистрируем всех пассажиров такси 47–12. Любимая стоянка Маневича - площадь Морзавода.
- Интересно.
- Пока был только один повторный пассажир - фотограф Родлинский.
- Что он из себя представляет?
- Мы запрашивали его личное дело. Биография безупречная… Кроме того, ведет фотокружок в Доме офицеров флота.
- Интересный способ проверки. А какой шпион будет писать в биографии, что он шпион? Я не хочу сказать, что Родлинский враг, меня немного удивил сам принцип. С одной стороны, повторная поездка и работа в Доме флота наводит на некоторые подозрения. С другой стороны, в городе не так много машин, ездит он как фотограф часто… Надо проверить, пользуется ли он другими такси.
- Правильно, товарищ майор.
- Одобряете?
- Так точно.
- Эх, Марченко, с капитаном вы согласны, со мной согласны, а когда же нам придется согласиться с вами? Что еще?
- Все.
- Можете идти. Передайте капитану мои соображения. Перед отъездом я с ним поговорю подробнее.
Когда за лейтенантом закрылась дверь, Страхов встал и подошел к окну. Море чуть дымилось и сливалось на горизонте с тяжелым, сумрачным небом. По зеркальной поверхности, как мускулы под лоснящейся кожей породистого скакуна, проходили усталые, пологие волны, только у берега они неожиданно вздыбливались белыми гребнями. Левее начиналась бухта. Голубоватая радужная пленка нефти и мазута, казалось, сковывала вольный разбег волны; у бортов океанских громад, томящихся у причалов, вода была подернута мелкой рябью. Портовый катер изредка вспарывал маслянистую поверхность бухты.
"Видимо, клев хороший", - подумал майор.
Он любил посидеть вот так, перед заходом солнца, у левого борта серо-стальной махины. Откормленная на камбузных отбросах, ленивая салака брала приманку без особых размышлений, сразу клевала отчетливо и резко. Можно было ловить бычков, привязав на палец левой руки лесу. Пожалуй, майор даже больше любил бычковую ловлю. Вот напряженная нить передает чуть заметные толчки - это какая-то рыба исследует лесу. А вот толчок чуть посильнее - и мысленно майор почти видит, как взъерошенный уродливый глянцевитый бычок губастым ртом "ласкает" крючок. Наконец резкий толчок - он берет азартно, и тут уж нужно не зевать, сильным взмахом руки подсечь добычу и подхватить лесу другой рукой.
Видеть, что происходит под водой, Страхову помогало не только богатое воображение, но и большой опыт рыбной ловли. Увлекся он этим на севере, где долго служил в погранотряде. Там прелесть рыбной ловли заключалась в том, что все движения рыбы были отчетливо видны в прозрачной воде маленьких озер. Здесь, на юге, в теплых густых водах, приходилось ловить на ощупь. На помощь приходили навыки и особое, опытом порожденное "зрение".
Иногда и на работе, когда в руках только одна ниточка и дело только начинается, майору казалось, что он вроде рыбака… "Видеть" движения, поступки врага здесь тоже помогали опыт и знание его психологии… Сейчас такой ниточкой мог оказаться Маневич. Кто он - связной, простой исполнитель воли босса или один из главных действующих лиц? Кто потянется за этой ниточкой?
А быть может, все подозрения излишни и Маневич честный человек? Перед майором лежала его биография, составленная на основе многочисленных запросов. Биография на первый взгляд безупречная. Страхов взял един из пронумерованных листков.
"…За пять лет работы в должности шофера начальника главка проявил себя как отличный специалист и хороший товарищ".
"Штамп, один штамп, - раздраженно подумал майор. - Вызвать бы того чинушу, который составил этот документ. Конечно, личный шофер начальника… Что могли написать о нем?"
А вот самоотверженный поступок - спас своего начальника во время паводка - всего четыре года назад. Ну что ж, можно только сказать, что человек он хладнокровный и смелый.
Майору вдруг почему-то захотелось посмотреть на Маневича самому. Так просто - проехать на стоянку у Морзавода или у центрального рынка и взять такси…
Он набросил плащ и вышел из кабинета. Уже у самой двери, отвечая на приветствие часового, майор вдруг заколебался и чуть было не повернул обратно. Ниточка, ниточка, вдруг ты оборвешься?
"В конце концов такси имеет право взять каждый", - подумал майор и решительно вышел на улицу.
Фотография - это искусство
День начался с головной боли. Свирепая, тупая, она отмечала каждое движение резкими вспышками. Шаркая по комнате, Юрочка вспоминал советы бывалых людей. Следовало бы принять горячий душ, помыть голову, выпить содовой, но просто невозможно себя заставить даже думать о чем-либо горячем.
"И вроде немного пил", - соображал за своим рабочим столом Юрочка, принимая вторую таблетку пирамидона. Перед ним нахально приплясывали строчки статьи инженера "Качество - это главное".
После обеденного перерыва Юрочку вызвали к городскому телефону.
- Добрый день, Юрий Николаевич. Как самочувствие? Напоминаю на всякий случай - жду вас сегодня в девять. Все приготовил, захватите пленку.
Юрий восхитился - милейший человек. Взялся отпечатать последнюю пленку и показать несколько приемов.
Вечером он собрался с силами, принял душ и посвежевший, как бы заново родившийся, пошел к Аркадию Владиславовичу.
- Плохо спали, тяжелый день? - участливо осведомился тот, впуская Юрочку в квартиру. - На вас лица нет.
- Так, не по себе что-то.
- Хотите поправиться? - подмигнул фотограф, раскрывая буфет и доставая початую бутылку.
- Что вы, меня от одного запаха мутит.
- Молодо-зелено. Я не настаиваю. Пленку принесли? Или голова очень болит?
- Я вполне ничего. Принес. Принял душ. Помогло.
- Это правильно. Давайте.
Юрочка протянул две металлические катушки.
- Так и держите в катушках? Удобно?
- По-моему, очень удобно. А что? - удивленно поднял глаза Юрочка.
- Размотал - десяток царапин. Еще размотал - еще царапины. В увеличитель пропустил - царапины. Пока нужный кадр найдете, всю пленку испортите. Начнем с азов. Правда, это мои собственные приемы, но так и быть, с вами поделюсь как с коллегой. С ацетоном знакомы? Вот, берете старую или чистую засвеченную отмытую пленку, отрезаете два кадра вот так, теперь аккуратно режете один нужный вам кадр. - Родлинский все это демонстрировал на Юрочкиной самой лучшей ленте. - Если соседний плохой, а это у любителей часто бывает, режете по нему и с двух сторон подклеиваете закраинки из чистой пленки. Ацетон берет хорошо, полтора миллиметра вполне хватит. Затем делаете вот такой пакетик и пишете на нем содержание кадра. Что у вас здесь?
- Токарь Смирнов Н. К. - отличник специального задания, - покорно продиктовал Юрочка.
- Вот, пишем и откладываем. Когда наберется много пакетиков, заведете себе фототеку, а попросту, несколько ящиков, - Родлинский подошел к шкафчику, напоминающему библиотечную картотеку, и выдвинул один ящик.
- Видите? Виды моря, затем виды новостроек, затем остров Русский, остров Шелехова и так далее, по алфавиту. Другой ящик - портреты видных людей. Найти легко, а то за несколько лет столько у вас накопится материала, что без картотеки зарез. Ясно?
Юрочка восторженно смотрел на фотографа.
- Гениально. Завтра же сделаю все, как у вас.
- Правильно. А теперь садитесь и режьте - пленку. Я ее царапать не собираюсь, пленка вроде хорошая.
Родлинский достал из ящика письменного стола пачку узеньких конвертиков и широким жестом положил на стол:
- Действуйте. Спать не очень хотите?
- Нет, что вы! - Юрочка вооружился ножницами и стал работать. Каждый кадр, подклеенный и законвертованный, Родлинский придирчиво рассматривал, бормотал что-то одобрительное. Примерно через полчаса он поднялся.
- Знаете что, я сейчас подготовлю реактивы. Составлением их мы займемся в следующий раз, а то поздно.
Он прошел в темную комнату и неторопливо начал готовиться к печатанью.
В третьем часу ночи Юрочка усталый, но совершенно счастливый пришел домой. Не раздеваясь, он присел у письменного стола и еще раз просмотрел пачку снимков. Подобных у него еще никогда не было: четкие, глубоких тонов, отлично проработанные, сверкающие великолепным глянцем, они могли сделать честь любому фотокорреспонденту. Действительно, старик умел работать. Юрочка любовно перебрал два десятка пакетов с кадрами - их перед самым уходом принес ему Аркадий Владиславович со словами:
- Возьмите. Знаете, что ни говори, - военный объект, могут быть всякие неприятности… Не оставляйте их даже дома.
"Какой милый, бесценный человек", - засыпая, еще раз подумал Юрочка…
А милый, бесценный человек в это время внимательно, строчка за строчкой изучал два номера заводской газеты, принесенные Юрочкой. Мальчишка хвастался своими снимками. Вместе с переписанными надписями на конвертах и пробными отпечатками, которые Родлинский придирчиво браковал и небрежно бросал в большую ванночку якобы с водой, они составляли богатейший материал для обобщений. Да. На заводе что-то происходит. Родлинский блаженно потянулся.
- А я ничего еще мальчишке и не рассказывал. Если "уроки" пойдут и дальше так, через месяц я буду знать о заводе все!..
Волчий закон
Придя домой после очередной встречи с Юрочкой, Родлинский быстро записал все, что узнал в этот раз, и сел за расшифровку внеочередного приказания шефа. Внимательно прочитав полученный текст, он секунду сидел, сжав виски руками.
- Что они там, с ума посходили все? Как я один буду работать, - пробормотал он, прогоняя мысль, что уже привык к Маневичу и что ему просто страшно остаться в этом чужом городе одному, без малейшей возможности отвести с кем-либо душу. Значит, Маневич на подозрении… Где, когда была допущена ошибка, в приказе не говорилось. Родлинский еще раз проанализировал события последнего месяца. В деле с Юрочкой Маневич не замешан. До этого они никаких акций по Морзаводу не проводили, а следовательно, и попасться не могли. Остается только история с Рочевым. Проклятое задание. Как ему не хотелось выполнять его, будто сердце чувствовало. Родлинский припомнил подробности. Подходов к сейсмической станции не было. Маневич предложил устроить вахтером на станцию одного старика, который иногда в свободное время чинил ему сапоги и валенки. Маневич знал за ним кое-какие грешки и был уверен, что старик не подведет… Значит, вахтер на подозрении, на подозрении теперь и Маневич. Его оставили как живца, чтобы схватить Родлинского… Фотограф почувствовал вдруг, как по его спине поползли мурашки. Скорее развязаться с Маневичем, чтобы скрыть свою связь с делом Рочева… Но как узнал об этом босс?..