- "Зеро" пояснил, что так у него обусловлено с центром: первую свою радиограмму я должен дублировать. Только вот не довелось…
Менатян криво усмехнулся и развел руками.
- Что верно, то верно, - не довелось, - философски заметил Кирилл Петрович и повернулся к Горюнову: - Как, Виктор Иванович, все записал? На сегодня, пожалуй, хватит.
Когда Менатяна увели, Кирилл Петрович прошелся несколько раз взад-вперед по кабинету и остановился против Горюнова, аккуратно укладывавшего в папку протокол допроса.
- Как, Виктор, какое у тебя впечатление? Правду говорит?
- По-моему, правду. Да нам ведь и так многое было известно - совпадает.
- Да, совпадать-то совпадает, - задумчиво произнес Скворецкий. - Посмотрим, однако, что скажет "Зеро".
Глава 33
Теперь на допрос был вызван "Зеро" - капитан Попов. Он вел себя совсем не так, как Менатян. Плотно усевшись на стуле, приветливо улыбаясь Скворецкому м Горюнову, "Зеро" сразу взял быка за рога.
- Разрешите, гражданин майор? - обратился он к Скворецкому. - Мы с вами люди одной профессии и должны понимать друг друга с полуслова. Так вот: заботиться о благополучии абвера у меня нет никакого желания, мне своя шкура дороже. Я хочу жить. Жить! Я готов рассказать вес, что знаю - а знаю я немало, - при условии, что мне будет сохранена жизнь. Устраивает вас такое предложение?
- Значит, так, - недобро прищурился Скворецкий. - Сделка? Вы - мне, я - вам. Так, что ли?
- Сделка? Грубо, майор. Просто деловое соглашение двух разведчиков, вполне устраивающее обе стороны. Разве не так? Поверьте, цену своим показаниям я знаю, мне же нужна только жизнь, больше ничего.
- Жизнь? - задумчиво сказал майор. - А двадцать пять лет лагерей или тюрьмы вас устроят?
- Э-э, - махнул рукой "Зеро", - двадцать пять лет! Срок большой. Стоит ли загадывать так далеко вперед?
- То есть? Что-то я вас не совсем понимаю.
- Между тем все очень просто, - доверительно сказал "Зеро". - Двадцать пять лет… Даже пятнадцать. За столь длительное время многое может произойти, измениться. Еще как!
- Что, надеетесь сохранить жизнь, очутиться в лагере, а там немцы победят и вас вызволят? - Кирилл Петрович не скрывал своей злости.
- Немцы? Победят? - "Зеро" от души рассмеялся. - Бросьте, майор! Песенка фюрера спета. Я над этим стал задумываться еще в дни вашего контрнаступления под Москвой, в декабре сорок первого. А после Сталинграда, после Курска… Одним словом, все ясно. Что там говорить! Теперь счет пойдет не на годы, на месяцы. Ваши будут в Берлине, можете не сомневаться.
- Я в этом не сомневался с первого дня войны, - отрезал Скворецкий. - Но вот вы…
- А что я? У меня тоже голова на плечах имеется. И, смею думать, неплохая. Меня она, во всяком случае, устраивает, причем не только как предмет, на который напяливают шляпу или фуражку.
- Охотно верю, - согласился Скворецкий. - Не так часто встречаются люди, которых не устраивала бы их собственная голова. Но насчет вашего заявления о скором поражении немцев…
- Послушайте, майор, за кого вы меня принимаете? За нациста? Напрасно. Да, я офицер германской армии. Кстати, тоже майор. Немец, но не гитлеровец. Особым поклонником фюрера я никогда не был. Мое отношение к Гитлеру окончательно сложилось еще в канун войны, когда нацисты замахнулись на Бломберга и других наших крупных генералов, многих из которых, кстати, я знавал лично.
- Занятно, - заметил Скворецкий. - Вас послушать, так вы чуть ли не враг Гитлера. Антифашист! Что-то не вяжется это с вашими делами, господин Попов или как вас там.
- Гражданин майор! - с пафосом воскликнул "Зеро". - Я - солдат. Разведчик. И я - немец! Долг перед родиной…
- Бросьте, - резко оборвал Скворецкий. - Какой вы к черту солдат! Вы - тайный убийца, шпион, вот вы кто. А туда же - "родина"! У таких, как вы, нет родины. Сегодня вы работаете на немцев, завтра, заплати они больше, будете работать на американцев, англичан, на черта, дьявола… Тоже мне разведчик!
- Ваше право, гражданин майор, ваше право, - спокойно возразил "Зеро". - Мы многое понимаем по-разному. Как же, однако, насчет моего предложения?
- А вот как! Зарубите себе на носу, что ни в какие сделки, ни в какие соглашения вступать с вами я не буду. Рассказывайте, и все, а суд решит вашу участь. Правда - и это я обязан вам сказать, - суд учтет ваше поведение на следствии, вашу правдивость. Это все, что я могу обещать.
"Зеро" глубоко задумался, потом тряхнул головой и сказал:
- Ладно. Рискну. Отступать некуда. Пишите. Я - не Попов. И не Гераськин. Моя фамилия - Беккенбауэр. Франц Иоганн Беккенбауэр. Я - офицер германского вермахта, майор. Состою в кадрах германской армии с 1916 года. Вы говорите, я не солдат, не разведчик. Вы заблуждаетесь. Почти всю свою сознательную жизнь я отдал разведке, и если мы с вами кое в чем расходимся, - что ж! Это дело взглядов, методов. Но, повторяю, особым поклонником Адольфа Гитлера я никогда не был, можете мне верить, хотя одно время мне и казалось, что он ведет Германию к мировому величию. Однако война против вас - это глупость. Безумие. Я знаю Россию. Еще великий Бисмарк…
- Знаете что, Беккенбауэр, - перебил Скворецкий, - обойдемся без Бисмарка. Вы считали войну, навязанную нам фашистами, безумием, были противником Гитлера, а сами… Бросьте!
- Как хотите, господин майор, но я говорю чистую правду.
- "Правду"! Вы только полюбуйтесь на него!
- Да, да, правду. Если хотите знать, то в своих сообщениях до войны я делал все, что было в моих силах, чтобы предотвратить роковой шаг.
- Слушая вас, господин Беккенбауэр, можно подумать, что, будучи германским шпионом, вы чуть ли не защищали наши интересы, интересы Советского Союза. Полноте!
- Нет, зачем же? Я действовал в интересах Германии и именно поэтому правдиво освещал ваши успехи, мощь вашей армии. Даже чуть не поплатился за это. Мои донесения оказались неугодными руководству абвера. И - повыше. А когда война все же началась, я действовал как солдат, как немец…
- Как самый оголтелый гитлеровец, как бандит с большой дороги, - вставил Кирилл Петрович. - Не будем, однако, терять время попусту, убедить вас мы ни в чем не убедим, да, говоря по совести, и не собираемся. Рассказывайте о своих преступлениях.
- Преступлениях? - усмехнулся Беккенбауэр. - Пусть, по-вашему, будет так. Но что именно вы хотели бы знать в первую очередь? С чего начать? Мне много о чем есть рассказать.
- Вот и давайте с самого начала: как вы очутились в нашей стране, когда, с какой целью, под каким прикрытием. По порядку.
- Очутился? Я не очутился в вашей стране, я здесь родился. Это и предопределило мою судьбу. Слушайте…
По словам Беккенбауэра, его отец еще в девяностые годы прошлого столетия был рекомендован одному русскому вельможе, крупному помещику, в качестве управляющего имением. Имение это, насчитывавшее тысячи десятин земли и сотни голов скота, было расположено на юге России. Сам владелец поместья бывал здесь редко, и управляющий фактически являлся полновластным хозяином отданных ему в руки земель, творил на них суд и расправу. Владелец, постоянно проживавший в Петербурге, требовал одного: регулярной высылки всех доходов. Денег, денег и денег. Это требование Беккенбауэр-старший выполнял неукоснительно, не забывая, впрочем, и себя.
Здесь, в русском поместье, в 1897 году, и родился Франц Иоганн Беккенбауэр, будущий "Зеро", здесь прошло его детство. Когда ему исполнилось восемь лет, родители отдали его в немецкую гимназию, находившуюся в ближайшем крупном городе. В гимназии, как и в семье, Беккенбауэра-младшего воспитывали в чисто немецком духе, в духе преданности Германии, кайзеру. Значительную роль в этом играла мать Франца, происходившая из старинного прусского рода. Кем был его отец на самом деле, "Зеро" не знает, но предполагает, что не только управляющим имением.
- Кем же? Шпионом? - уточнил Горюнов.
Беккенбауэр пожал плечами:
- Разведчиком, вы хотите сказать? Возможно.
- Почему так неопределенно, Беккенбауэр? Вы уж не скромничайте.
- Я и не скромничаю, но точно мне ничего не известно. Во всяком случае, когда наша семья вернулась на родину, в Германию, - это произошло в 1914 году, незадолго до начала первой мировой войны, - отец сразу надел военный мундир с погонами майора. А еще год спустя, в 1915 году, в самый разгар войны, он определил меня в офицерское училище. Сам он вскоре ушел на фронт и в том же, 1915 году погиб.
Надо сказать, продолжал "Зеро", что среди знакомых Беккенбауэра-старшего преобладали, как оказалось по возвращении в Германию, военные, со многими из которых познакомился и молодой Беккенбауэр, в том числе и с будущим главнокомандующим сухопутными войсками Германии генерал-полковником фон Фричем, опороченным и изгнанным Гитлером и его кликой из армии в 1938 году.
В офицерском училище Беккенбауэр-младший пробыл недолго. Где-то наверху учли его особые качества - знание России, превосходное владение русским языком, - и судьба будущего "Зеро" была решена. Он был переведен в специальную школу, готовившую разведчиков, а в 1918 году направлен в Россию.
- Стоп, - поднял руку Скворецкий. - Направлены в Россию? Как? В каком обличье?
- Я "вернулся" на "родину" под видом освободившегося из плена в связи с окончанием войны русского солдата.
- И сразу стали Поповым?
- Да, я был снабжен документами на имя рядового Ивана Степановича Попова. Так началась моя новая жизнь в новом обличье. Как я жил, чем занимался все эти годы, без малого четверть века, рассказывать долго: всякое было. Работал на заводе, учился, пошел в армию, сначала вольнонаемным, в военторг, потом в кадры, интендантом. Этого я и добивался…
- Хорошо, - прервал "Зеро" Кирилл Петрович. - Вашей так называемой "трудовой деятельностью" мы займемся в другой раз, а сейчас рассказывайте о шпионской работе.
- Но разведывательной работы до последних лет я почти не вел, - возразил Беккенбауэр.
- Не вели? Вы хотите сказать, что вас заслали в Советскую Россию в шпионских целях еще в 1918 году, а вы долгие годы сидели и бездействовали? Так вас надо понимать?
- Не совсем так. Видите ли, я был направлен в Россию с дальним прицелом.
- То есть? - спросил Горюнов.
- Моя основная работа должна была начаться в военное время, только со вступлением Германии в войну.
- Какую еще войну? Или командование германской армии, милитаристские круги Германии планировали новую войну против России еще в 1918 году, когда не кончилась первая мировая война?
- Этого я не знаю, - пожал плечами "Зеро". - Это вне моей компетенции. Полагаю, никто тогда войны не планировал, но готовым нужно было быть ко всему. Этим и определялись поставленные передо мной задачи.
- А вы, значит, - настаивал Виктор, - так-таки ничего до начала войны и не делали? В качестве шпиона я имею в виду.
- Разведчика, - невзирая на пренебрежительный жест Горюнова, педантично повторил "Зеро". - Нет, почему ничего не делал? Кое-что делал.
- Уточните, - потребовал Скворецкий.
- Как я уже докладывал, я периодически составлял обзорные донесения и пересылал их по начальству. Правда, начал я этим заниматься не сразу, лишь с тридцатых годов, когда устроился в Красной Армии.
- Ну еще бы, куда уж там сразу! Вам же нужно было "акклиматизироваться". Так, что ли?
- Конечно, и на акклиматизацию требовалось время, но главное, это те задачи, которые передо мною были поставлены.
- Это мы уже слышали. Потрудитесь сказать, каким путем вы пересылали ваши шпионские донесения? - спросил Скворецкий.
- У меня была связь с одним из сотрудников германского посольства в Москве. Через него же я получал деньги и инструкции. Кроме того, после 1931 года я трижды бывал в Германии и лично докладывал руководству военной разведки добытые мною сведения и свои соображения.
- Бывали в Германии? Каким образом?
- Нелегально, конечно. Делалось это так…
- Минутку, - остановил арестованного Скворецкий. - К вашей довоенной шпионской работе мы еще вернемся, как и к поездкам в Германию, сейчас нас прежде всего интересует вопрос о последних двух годах, годах войны. К этому и переходите. Только одно: когда вы были в Германии в последний раз?
- Последний? В конце 1940 года. В ноябре.
- Кому и что докладывали?
- Я был у генерала Грюннера, которого знавал и раньше, а также был принят самим начальником абвера. Представил подробный доклад о состоянии вооруженных сил вашей страны, вооружении, вещевом и прочем довольствии. Доклад мой был принят далеко не благосклонно. Если бы не полковник Кюльм, вставший на мою защиту, не знаю, чем бы все кончилось.
- Кюльм? А разве вашим шефом был не генерал Грюннер?
- Грюннер - ничтожество. - "Зеро" сделал пренебрежительный жест рукой. - Он мелкий карьерист, тупица и никогда не поднимет голоса в чью бы то ни было защиту. Всему голова в нашем отделе - Кюльм. О, это настоящий разведчик!
- Понятно. Еще вопрос: значит, уже тогда, в 1940 году, шла речь о предстоящей войне против Советского Союза? Так. Какие же задачи были перед вами поставлены в связи с готовившимся фашистами разбойным нападением на нашу страну?
- Тогда, в 1940 году, никаких новых конкретных задач передо мной не ставилось - оставались прежние: сбор сведений, информация. Был, правда, разговор о налаживании диверсионной деятельности, но он носил общий характер.
- Связь, по возвращении в Москву, вы поддерживали прежним путем, через того же сотрудника германского посольства?
- Да. Однако встречались мы крайне редко: раз в четыре-пять месяцев. Не чаще.
- Хорошо. В дальнейшем мы уточним все обстоятельства, все подробности этой связи. Другие каналы у вас были?
- Был еще один, резервный. Через сотрудника посольства одной из нейтральных стран. Им я стал пользоваться после начала войны, когда Германское посольство эвакуировалось из России.
- Где вы встречались с этим "нейтралом"? Как часто?
- Я с ним не встречался. В глаза его ни разу не видел.
- Позвольте, - возмутился Кирилл Петрович, - ведь только что вы говорили… Или…
- Вот именно, - кивнул "Зеро". - Был связник. Один из швейцаров гостиницы "Националь". Ему я передавал свои донесения, зашифровав их надлежащим образом, а он переправлял дальше.
- Этот швейцар - ваш агент?
- Мой. И еще того посольства.
- Может, и еще чей?
- Все может быть, но его роль маленькая: получил, передал. А место, служба, удобное.
- Этим каналом вы пользовались до последнего времени? Он действует и сейчас?
- Действует, только я им пользовался редко. В 1941 году, перед самым началом войны, мне дали радиста. Работал я с ним около полутора лет. В начале 1943 года он погиб.
- Как погиб? - спросил Виктор. - При вашей помощи?
- При моей? Нет. Он просто попал под трамвай. Дурацкая история…
- И больше радиста у вас не было, после гибели того? - задал вопрос Скворецкий.
Беккенбауэр замялся:
- Как вам сказать? Вроде бы и был, а на самом деле не было.
- А нельзя ли пояснее? Был? Не было?
- Тут в двух словах не скажешь. Помните старших лейтенантов Гитаева с Малявкиным, с которых началось наше знакомство?
Скворецкий молча кивнул и подал знак: продолжайте, мол.
Гитаев и Малявкин, рассказывал Беккенбауэр, клички "Музыкант" и "Быстрый", были направлены ему в помощь. Один из них - "Быстрый" - был радистом. Однако "Зеро" тогда не удалось его использовать: "Музыкант" и "Быстрый" провалились. Далее "Зеро" подробно описал историю "разоблачения" "Музыканта" и "Быстрого".
- Значит, - уточнил Скворецкий, - это вы спровоцировали побег Малявкина и Гитаева из прокуратуры и, воспользовавшись этим, сами, собственными руками убили Гитаева, пошли на убийство? Так?
- Убил? - поморщился Беккенбауэр. - Вы неудачно выбираете выражения, гражданин майор. Не убил, а ликвидировал.
- "Ликвидировал"! Выражения вы выбираете осторожно. Но зачем? С какой целью?
- А как же иначе? - изумился "Зеро". - После того как мой помощник, лейтенант Константинов, заподозрил Гитаева, возникла угроза и мне. Гитаева надо было убрать. Разве не ловко я это сделал? Гитаев был убит - убит при попытке к бегству. Кто помешал ему бежать? Капитан Попов. Честь и хвала капитану Попову. К тому же он и жертва злодея Гитаева. Разве не ловкий ход? - "Зеро" самодовольно улыбнулся.
- Продолжайте, - сухо бросил Скворецкий.
- Так все же ясно! Гитаев пырнул Попова финкой (что он сделал по приказу того же Попова, но рассказать об этом никому не расскажет - я стреляю без промаха!) и Попов - герой! Он сближается с органами НКВД и следит за ходом расследования. Правда, узнал я мало… А как же иначе мог поступить на моем месте любой разведчик? Как бы вы, например, поступили?
- У нас, советских людей, есть заповедь: сам погибай, а товарища выручай. Впрочем, что обсуждать с вами вопросы морали? Мы говорим на разных языках.
- Да, пожалуй, - холодно согласился Беккенбауэр. - Только мой язык - язык цивилизованных народов всего мира. Разведки всех цивилизованных государств…
- Бросьте о цивилизации! - махнул рукой Скворецкий. - Ваш язык - язык агрессоров, колонизаторов, империалистов. Язык вандалов, так будет точнее. Давайте, однако, к делу. Что стало с Малявкиным после убийства Гитаева? Почему, кстати, вы и его не уничтожили?
- Зачем? - спокойно возразил Беккенбауэр. - Он меня не знал и никакой опасности не представлял. Обстоятельства сложились так, что я мог проследить за ходом розыска. Я об этом уже говорил. Это учитывалось. Малявкин сумел скрыться, уйти от преследования. Это лучшая ему рекомендация. Я провел дополнительную проверку и намеревался в дальнейшем его использовать. Не вышло.
- Проверку? Какую еще проверку вы проводили?
Беккенбауэр самодовольно улыбнулся:
- О, это было не просто, но… удалось. Я связался с полковником Кюльмом и генералом Грюннером, и по моей просьбе в Москву был направлен со специальным заданием агент "Острый".
- Вы имеете в виду Осетрова, он же Буранов?
- Что? - впервые за время допроса "Зеро" изменила выдержка. Голос его задрожал: - В-вы… Вы знаете про Осетрова?
- Знаем. Всё знаем.
- Но почему же вы его не арестовали? Почему?
- Ай, ай, ай, Беккенбауэр! Не догадываетесь? Действительно не догадываетесь? А туда же - "я разведчик"! Тоже мне разведчик.
Беккенбауэр отер выступивший на лбу пот и продолжал:
- Да, "Острый", он же Буранов, был снабжен документами лейтенанта Советской Армии Осетрова. "Острый" имел явку к "Быстрому", а также к одному нашему старинному агенту - кстати, запишите: Шкурин. Проживает по адресу: Солянка, дом номер, квартира номер, - который сейчас не представляет особой ценности. Эту явку "Острый" передал "Быстрому". Случись с "Быстрым" что не так, вы взяли бы "Острого", взяли бы и Шкурина. Этого не случилось. "Острый" благополучно вернулся назад, а Шкурин и поныне тачает сапоги. Он сапожник. Поэтому я и считал… Но, простите, я ничего не понимаю…
- Еще бы! Вы полагали, что умнее и хитрее всех, что вам не составит труда обвести нас вокруг пальца. Просчитались! Не об этом, однако, речь… Зачем Шкурину понадобилось являться на продовольственный склад? Или Осетров перемудрил?