- С такой точки зрения я об этом никогда не думал.
- Кое-что я успела увидеть, но не сказала бы, чтоб это была "вся жизнь". Больше похоже на ленту новостей, да и новости довольно скучные. А что бы в таком случае увидели вы?
- Боюсь, мой фильм был бы мало похож на "Унесенных ветром".
- "Унесенных ветром" я не успела посмотреть.
- Как раз в Лиссабоне этот фильм можно посмотреть, больше в Европе его нигде не показывают. Может быть… - Он запнулся, в последний момент вспомнив, кто он и что он и с кем разговаривает. - Может быть, когда жизнь станет попроще…
- Неужели она когда-нибудь станет попроще?
- Может, и нет, - согласился он. - Но бывают не только плохие проблемы, бывают и хорошие.
- И у нас есть выбор?
- Выбора особого нет, однако хорошее надо хватать сразу, как только наткнешься. Не упускать. Вот как нынче.
- Мы же случайно столкнулись! - Почему-то ей не удавалось оторвать взгляд от пола.
- Неужто? - И он тоже отвел взгляд, принялся рассматривать фонари на лужайке.
Высоко над головой роились крылатые насекомые. Искусственное освещение превратило его лицо в черно-белую фотографию, резко проступили черты, залегли сероватые тени. Не лицо - рисунок карандашом. Геометрический чертеж. Анна поймала себя на том, что таращится во все глаза, словно ребенок на какое-то чудо, и лишь слабый голос в отдаленном уголке сознания пытался напомнить: таращиться на людей - невежливо, невежливо тыкать пальцем, о деньгах говорить невежливо и о еде тоже, не говоря уж о манере выходить из-за стола, не спросив разрешения. Сколько запретов, сколько правил этикета! И откуда только берутся?
- О чем вы сейчас думаете? - спросил он, повернув голову так, чтобы смотреть прямо на нее.
Анна поспешно прокручивала последние мысли, пытаясь найти среди них хоть одну, которую можно было бы высказать вслух.
- О судьбе, - солгала она. - Вы же сами заговорили…
- Не уверен, что судьба действует во время войны, - усмехнулся он. - Кажется, будто Господь выпустил все из-под контроля и дети играют сами… испорченные дети. Вам не кажется, что мы в руках…
- А, Фосс, познакомьте меня с вашей очаровательной спутницей.
Это был голос того самого немца, которого Анна подслушала в кабинете Уилшира, голос четкий и резкий, как цокот копыт по щебенке. Фосс послушно сделал ритуальный жест в сторону Анны, лихорадочно перебирая страницы своего мозга в поисках имени. Пустота. Другой рукой с открытой ладонью он указал на генерала, высокого, лысеющего, с пенсне на жирной физиономии и козлиной бородкой. Вылитый профессор, специалист по истории искусства, например.
- Генерал Райнхардт Волтерс, позвольте вам представить… - Он обернулся к Анне, сдаваясь.
- Анна Эшворт, - подсказала она. - Живу здесь, у Уилширов.
- Красивый дом, - без особого энтузиазма похвалил Волтерс. - И вечер прекрасный. Вы - англичанка, мисс Эшворт?
- Да, англичанка, - ответила она, постаравшись смягчить голос.
- Простите за вопрос. Внешне вы не похожи, хотя говорите, как англичанка.
- Много загорала, - пояснила она.
- Вы только что приехали, насколько я понимаю? После Англии кое-что покажется странным… тут. - Он растопырил пальцы, указывая на все вместе и ни на что в отдельности.
- Отсутствие затемнения?
- Хотя бы, - кивнул он, - и хорошие отношения с… с врагом. Мы тут в Лиссабоне все дружим между собой.
Волтерс усмехнулся, выставив напоказ желтые зубы и дырку позади клыка. Зря надеется. Анна отнюдь не собиралась поддерживать добрые отношения с врагом, во всяком случае, с этим врагом. Но тут ей припомнилось, что Фосс - тоже враг.
- Вы правы, генерал Волтерс, здесь война вовсе не ощущается, - признала она. - Наверное, если бы и здесь на голову падали бомбы, мы были бы не так любезны друг с другом. Но теперь… - И она поднесла к губам бокал шампанского.
- Совершенно верно, совершенно верно, - закивал Волтерс. - Капитан Фосс, на одно слово, будьте добры.
Фосс и генерал коротко поклонились Анне и, пройдя через террасу, ушли от фонарей, освещавших фасад здания, в матовую черноту сада. Анна пощупала шишку на голове и подумала: ей бы следовало усвоить урок. Но ее не подготовили к тому, что линия фронта окажется размытой. И что ей теперь делать с Карлом Фоссом, военным атташе немецкого посольства, если даже сейчас - самой себе не солжешь - она высматривает его и ждет его возвращения?
- Часть гостей останется на ужин, - сообщил Уилшир, двумя пальцами придерживая ее за плечо. Вечно он трогает ее руками. - Надеюсь, вы присоединитесь к гостям?
Ответа Уилшир не дождался, его подхватила и унесла та самая группка женщин, которых он совокупно окрестил румынками. Воспользовавшись этим прикрытием, Анна спустилась по ступенькам и скрылась в темноте. Первая часть вечеринки заканчивалась.
- Je vous remercies infinement, - услышала Анна пронзительный аристократический голос в тихой ночи, - mais on etes invites de diner par le roi d'ltalie.
Она повернулась спиной к свету, приучая глаза к темноте. На лужайке никого не было. Она двинулась вперед, к кустам, откуда слышались голоса, однако именно эти голоса заставили ее резко свернуть в сторону, как только она приблизилась. Сопение, стоны, чмоканье и шлепки. Растерянная, девушка остановилась неподалеку. Звуки затихли. Через полминуты из кустов вылез Бичем Лазард, на ходу возвращая волосам безупречный пробор, вертя головой, чтобы воротник сел на место. Он неторопливо прошел к дому, а еще через минуту в том же проеме показалась Мэри Каплз. Женщина приподняла подол платья и тщательно отряхнула колени. Запрокинула голову, встряхнула волосами - чем пышнее, тем лучше.
Глава 13
Воскресенье, 16 июля, дом Уилшира, Эштурил
Анна рассчитывала встретить за ужином кого-нибудь из англичан. Хотя бы супругов Кардью. Она видела Кардью в начале вечера, и тот помахал ей издали рукой, но пересеклась она с ним под самый конец и всего лишь на минутку: успела только сообщить, какое место выбрала в качестве тайника для писем, и супруги отбыли на ужин с испанской торговой делегацией. За столом рядом с Анной оказались две супружеские пары португальцев, по одной паре аргентинцев и испанцев, Волтерс из немецкого посольства, Бичем Лазард и единственная незамужняя женщина, кроме самой Анны, - итальянская графиня, немолодая, со следами былой красоты.
Анну усадили поблизости от окна, между аргентинцем и Бичемом Лазардом. Напротив сидела маленькая португалка, вся голова в мелких кудряшках и платье чересчур элегантное, не по чину. Уилшир занял один конец стола, кресло его жены в другом торце пустовало, и никто не осведомлялся о ней.
В глубоких серебряных чашах подавали густой желтоватый суп-пюре. Вкус какой-то металлический, возможно от оловянного черпака. Во время первой перемены левое бедро Лазарда упорно вжималось в правое бедро Анны, а сам он тем временем вел разговор с соседкой по правую руку, обращаясь к ней на своем зазубренном, ржавом португальском. Соседка отвечала на безукоризненном английском, но Лазарда это не останавливало.
Прибыло второе блюдо - рыба, что послужило для всех мужчин за столом сигналом сменить собеседницу. Лазард повернулся к Анне, окинул ее недоверчивым взглядом, словно затейливый десерт, - с какого кусочка начать.
- Сегодня я познакомилась в Хэлом и Мэри Каплз, - первой заговорила она, чтобы сбить его с толку. - С вашими соотечественниками-американцами.
- Да-да, Хэл, - отозвался он, словно речь шла о дальнем родственнике, а не о человеке, чью жену он только что отделал в кустах. - Бьюсь об заклад, Хэл вам все уши прожужжал своим бизнесом. Он только о делах и умеет разговаривать.
- Еще о рулетке… и о певчих птицах. Его увлечение.
- В жизни бы не поверил! - фыркнул Лазард. - А чем увлекаетесь вы, Анна? Надеюсь, не машинописью и стенографией?
Анна принялась разделывать рыбу, подражая умелым движениям Лазарда: прорезала вдоль позвоночника и отделила съедобную часть. Как удачно, что можно заняться едой и выиграть время. Чем же она увлекается теперь, когда стала Анной Эшворт? Математика ушла в прошлое.
- Наверное, я по старинке люблю повеселиться, только случая у меня пока не было. В Англии сейчас не очень-то весело.
- Придется мне поводить вас… показать злачные местечки Лиссабона.
- Тут есть злачные местечки?
- Еще бы, можно пообедать в "Негрешку", сходить в танцбар "Майами", заглянуть в клуб "Олимпия". Отличные заведения.
Приподняв повыше рыбий хребет с повисшей на нем головой, Лазард хищно выбирал кусочки белой плоти.
- Вчера в Лиссабоне были волнения. Я только прилетела. Мне говорили, народ возмущается из-за плохой еды. В шорисуш добавляют опилки.
- Коммунисты, - произнес Лазард, будто поставил смертоносный диагноз. - Коммунисты! В городе много всяких партий и кружков, но, грубо говоря, все делятся надвое: "имущие" и "неимущие". Вы принадлежите к "имущим", Анна, так что вам придется привыкать к "неимущим" или не высовывать носу из Эштурила, здесь все свой брат, "имущие".
Он сложил нож и вилку поверх обглоданного рыбьего скелета и одним глотком осушил бокал; вышколенный лакей тут же долил вина. Тарелки убрали, и графиня воспользовалась краткой паузой перед жарким, чтобы подать - на весь стол, от одного конца до другого - первую за общим ужином реплику:
- А теперь, герр Волтерс, когда Шербур пал и союзники идут на Париж, что собирается делать ваш герр Шикльгрубер?
- Опять она, - проворчал Лазард в салфетку.
Волтерс мужественно принял вызов. Приподнял бокал за ножку, слегка покачал, словно движение вина могло подсказать ответ, задумчиво погладил бородку.
- Фюрер, мадам, сохраняет спокойствие, - ответил он, любезностью парируя грубость аристократки. - А что касается Парижа, по карте, может, он и близок, но, смею вас заверить, союзники столкнутся с весьма серьезным сопротивлением.
- А как насчет русских? - не сдавалась графиня.
Волтерс вцепился в край стола, толстая задница заерзала по гобеленовой обивке кресла. Все взгляды были устремлены на генерала: авось перепадет кроха секретной информации. Лишь постукивание ложек - прислуга накладывала в тарелки овощи и рис - нарушало тишину. На миг показалось: сейчас генерал вскочит, опрокинет стол, придавив им зловредную сплетницу. Но Волтерс молча обвел глазами всех, кто сидел за столом, кроме молодой англичанки и этой графини в обносках, словно упрекая каждого: они разбогатели, продавая все подряд тогда еще победоносному рейху.
- Да, верно. У русских сейчас дела идут хорошо, - размеренно заговорил он. - Однако даже и не думайте, чтобы хоть малая часть гер… французской земли досталась врагу без борьбы - без такого ожесточенного сражения, какого еще мир не видел. Мы не уступим.
Хладнокровная уверенность генерала слегка напугала всех присутствующих, за исключением Уилшира. Того скорее позабавила демонстрация фанатизма - с обеих сторон.
- Вы не думаете, что они предпочтут избавиться от него… - продолжала графиня.
- Они! - переспросил Волтерс.
- Немцы, которые любят свою страну, которые позаботятся о том, чтобы Германия существовала и впредь, когда все это кончится.
- Германия будет существовать всегда, - почти прошептал Волтерс. Ни один разговор никогда еще не заводил его в такую бесплодную, ледяную пустыню.
- Я смотрю, у вас еще верят в чудеса.
- Чудеса не исключены, мадам, - буркнул Волтерс, но, сообразив, что эти слова могут показаться смешными, добавил: - Разве вы не слыхали, как мы бомбим Лондон беспилотными ракетами?
Все взгляды обратились к Анне. Все уже знали, что она - англичанка, только что из Лондона.
- Это, - негнущимся пальцем ткнул в потолок генерал, - это лишь начало.
Вилки замерли, так и не коснувшись тарелок.
- Сколько уже лет немецкие газеты пророчат чудо-оружие, - небрежно бросил Лазард. - Так оно готово, наконец?
Волтерс, не отвечая, воткнул вилку и нож в мясо и принялся пожирать его, точно завоеванную Европу.
После ужина женщины перешли в гостиную, выпить кофе и выкурить по сигарете, а мужчинам в соседней со столовой комнате подали сигары и портвейн. Обходя обеденный стол, Волтерс нагнал Уилшира.
- Кто она? - громко спросил генерал.
- Графиня делла Треката, - с улыбкой ответил хозяин.
- Жидовка?
Немолодая итальянка, выходя в коридор, вцепилась в руку Анны, ее пальцы судорожно впились в кожу девушки чуть повыше локтя.
- Жидовка, кто же еще, - тонким бумажным голосом прошелестела она.
- Вы о чем?
- О себе. Я слишком откровенно говорила о… достопочтенном герре Шикльгрубере, - шептала графиня, - но ведь… вот вы - англичанка, да?
- Да, но сейчас я работаю в Лиссабоне и живу в этом доме.
- Что вы скажете о мистере Мосли?
- Мне кажется, он во многом неправ.
- Да уж, - подхватила ее спутница, - "во многом неправ". Мне бы поучиться у вас деликатности. Кроме нас с вами тут других врагов у фашизма нет. У аргентинцев Перон, у испанцев их Франко, у португальцев Салазар, а немцы - ну, сами знаете, кто они такие, эти немцы.
- А мистер Лазард?
- Капиталист, - пренебрежительно отмахнулась графиня.
- А мистер Уилшир?
- Непредсказуемый ирландец. Занимает нейтральную позицию, как Салазар. Понимаете, что это значит? Он торгует с обеими сторонами, хотя в глубине души предпочитает одну из них. В случае с Уилширом вернее будет сказать, что он не любит одну из противоборствующих сторон, однако деньги делает на обеих.
- По крайней мере, он не фашист.
Женщины расселись вокруг остывшего камина, португалки вставили сигареты в слишком дорогие мундштуки, графиня курила без мундштука и угостила сигаретой Анну. Служанка разливала кофе.
- Кто-нибудь видел Мафалду? - поинтересовалась одна из соотечественниц миссис Уилшир.
- Говорят, она больна, - откликнулась графиня.
- И уже довольно давно, - подхватила испанка.
- Мы уезжали на север, - пояснила вторая португалка. - И ничего не знали.
- Я ее видела, - неожиданно для самой себя вмешалась Анна.
- И?
- Я только вчера приехала.
- Но вы ее видели?
- Да.
- Ну так расскажите.
- Дело в том…
- Здесь все друзья Мафалды, - сказала испанка, и ее слова прозвучали угрозой.
- Дайте девочке сказать, - заступилась графиня.
- Она… путается немного, - осторожно начала Анна.
- Путается?! Как это - путается?
- Она… приняла меня за другую.
- С Мафалдой такого быть не может.
- Я же тебе говорила, - сказала вторая португалка первой на своем родном языке. - Я же говорила: платье.
- Чье это платье? - по-английски спросила аргентинка.
Все взгляды вернулись к Анне, только графиня осталась спокойно стоять у камина, курила, вздернув подбородок, не интересуясь подобными пересудами.
- Ведь это не ваше платье, правда? - спросила одна из португалок Анну.
- Дайте девочке слюну проглотить, и она вам ответит, - снова вмешалась графиня.
- Нет, не мое. Мое в чистке. Это платье оставили в моей комнате, пока я спала.
- Я так и думала. Такое платье могла сшить только та парижанка, что живет в квартале Шиаду. Я тоже заказала у нее пару платьев.
- Смею надеяться, не то, что сейчас на вас? - съехидничала графиня.
- Я так поняла, это платье и костюм для верховой езды, который я надевала утром, принадлежали американке… и дона Мафалда тоже это знает. Она приняла меня за нее.
- Худи Лаберна, - торжествующе вскинула руки испанка.
Аргентинка со стуком поставила чашечку на кофейное блюдце:
- Какая Худи?
- Джуди Лаверн, - уточнила Анна. - Мне сказали, несколько месяцев назад ее депортировали.
- Кто это вам сказал?
- Другая американка, Мэри Каплз.
- Почем ей знать? - фыркнула португалка.
- Эта маленькая пута даже не бывала здесь, - подхватила испанка, и аргентинка радостно засмеялась.
- Джуди Лаверн погибла в аварии, - сказала графиня. - Прежде чем ее успели депортировать.
- Если вы катались в серре, вы уже видели эту дорогу, - подхватила португалка. - Она возвращалась в Кашкайш и не вписалась в крутой поворот, сразу после пересечения с шоссе на Азойю. Слетела с огромной высоты. Страшное дело. Машина буквально взорвалась. У девушки не было ни малейшего шанса спастись.
- Говорят, она пила, - зловещим эхом отозвалась вторая португалка.
- Откуда это известно? - придралась графиня. - Она сгорела дотла.
Жемчужное ожерелье внезапно сдавило Анне горло, машинальным движением она подсунула палец под бусины. Как же так, почему Мэри Каплз ничего не знала?
- Но зачем же мне дали одежду Джуди Лаверн? - еле слышно спросила она.
- Просто она оказалась под рукой, - проявила здравый смысл вторая португалка. - Вряд ли вы приехали с большим гардеробом… из Англии-то.
И вновь взгляды оторвались от Анны, встретились, многозначительно обмениваясь тайным знанием. Это чужое платье, эти люди, "высшее общество"! Аргентинка с волосами, зачесанными так туго, что брови поднялись выше челки, испанка, всюду чующая блуд, надменно презирающая маленькую путу Мэри Каплз. Сплетницы-португалки, удобно устроившиеся на своих пухлых задах, посасывающие нелепо разукрашенные мундштуки. Каждой позарез нужно показать, как много она знает - ни о чем. Единственный приличный человек во всей компании - еврейская графиня.
- Надеюсь, вы-то ничего не перепутаете, как дона Мафалда, - решительно заявила Анна. - Я - вовсе не Джуди Лаверн, хотя на мне ее платье.
- Разумеется, дорогая, - приторным голосом пропела португалка. - Разве кто что говорит?
Снисходительный тон только подлил масла в огонь, и Анна уже не могла сдержаться:
- Вы все знали, что Джуди Лаверн была любовницей мистера Уилшира, и вы решили, что я тоже стану его любовницей, раз уж я унаследовала ее одежду. Так вот: я не его любовница, не буду ей, никогда, ни за что не стану его любовницей!
После такой речи ей следовало бы решительным шагом выйти из гостиной, но, во-первых, пока разминешься со всей этой мебелью, а во-вторых… к черту! Графиня ласково похлопала Анну по руке, то ли подбадривая, то ли пытаясь остановить.
Атмосфера в комнате заметно сгустилась. Все посасывали свои сигареты и мундштуки - и молчали.
- Как вы думаете, кто первым войдет в Берлин? - небрежно спросила графиня.
Вопрос пробил группку сплетниц насквозь и врезался в стену как горящая стрела. Все сделали вид, будто ничего не слышали. Аргентинка с испанкой заговорили о конных бегах, португалки - о каких-то общих знакомых. Огненная стрела может поджечь дом и все сгорит дотла, прежде чем они ответят на такой вопрос.