Людям, знакомым с деятельностью разведки очень мало и поверхностно и судящим о ней в основном понаслышке или по произведениям беллетристов (которые, отчасти по незнанию, отчасти ради усиления художественного эффекта, стараются как-то приукрасить или романтизировать истинное положение вещей), наверное, не очень хорошо понятно, почему оброненная кем-то в полемическом задоре достаточно туманная фраза, тем более дошедшая из вторых рук, от источника, чья надежность тоже еще вызывает весьма и весьма большие сомнения, может так взбудоражить и потом еще долгое время лихорадить широкий круг людей столь серьезного ведомства, причем на различных его уровнях, вплоть до самого высшего. Но человек, хоть немного поварившийся во всей этой каше, знает, с каких порой микроскопических зацепок начинались самые серьезные и громкие дела, разработки и операции и к каким подчас печальным последствиям приводила недооценка каких-нибудь на первый взгляд самых незначительных мелочей.
Поэтому информация, полученная Парижской резидентурой и привезенная в Москву Ахаяном, была воспринята в Центре с самой повышенной степенью серьезности и внимания. И хотя имеющихся сведений об интересующем объекте было явно недостаточно (а может быть, как раз именно поэтому), резидентурам в Вашингтоне и Оттаве (а точнее, в силу особого, немного щекотливого характера дела, весьма ограниченному контингенту этих резидентур) было дано задание использовать все имеющиеся у них возможности для установки личности некоей Хелен Мэтью, приблизительно тридцати пяти лет, предположительно гражданки Канады, предположительно уроженки Торонто, предположительно имеющей какое-то отношение к американскому информационному агентству "Ассошиэйтед Пресс".
Какой-либо ответной информации из Америки и Канады до сих пор еще не поступило, но это было вполне естественно – прошло меньше недели с того момента, как туда был направлен соответствующий запрос. Зато пришли новости из Франции. Вчера, второго ноября, в воскресенье, в 17:55 по московскому времени, командир корабля "Боинг-737", авиакомпании "Аэрофлот", прибывшего рейсом 250 из Парижа в аэропорт "Шереметьево-2", передал старшему пограннаряда, поднявшемуся в телетрап для встречи и досмотра самолета, объемный, хорошо упакованный, туго перетянутый особой опознавательной толстой ниткой и тщательно запечатанный пакет, на котором размашистым почерком, от руки было написано всего лишь два слова: "Василию Ивановичу". Пакет был незамедлительно передан дежурному по контрольно-пропускному пункту, от него – специальному посыльному и через полтора часа уже доставлен в "лес" и принят под роспись оперативным дежурным Службы внешней разведки.
И вот сейчас плотная обертка уже валялась в корзине для бумаг, а на изумрудном сукне стола Ахаяна лежало несколько документов, бывших еще каких-нибудь десять минут назад содержимым доставленного вчера вечером в Центр пакета. Документ, лежащий непосредственно перед хозяином кабинета и только что внимательно им прочитанный, являлся отчетом старшего лейтенанта Иванова о его встрече с агентом "Мармоном", прошедшей в соответствии с намеченным планом в прошлую субботу, 1 ноября, с четырнадцати тридцати до семнадцати ноль пяти, в Пункте ОВ-1, под коим подразумевалось кафе "Рефюж Голуа" в парке Астерикс.
Отчет был весьма обстоятельный и занял более восьми страниц текста. В нем оперативный работник подробно и довольно складно описал весь ход встречи и все сопутствующие ей обстоятельства, а также в деталях изложил содержание состоявшейся у него беседы с агентом. При этом полученные им от "Мармона" дополнительные сведения о "Матрене", которые могли пролить свет на эту пока еще весьма загадочную личность, были отражены в отдельном, приложенном к отчету документе. Тем не менее, ни этот документ, ни сам отчет не занимали сейчас Василия Ивановича в такой степени, как только пара абзацев из этого отчета, который он, опустив глаза в узенькие прямоугольники своих очков, решил перечитать повторно.
"...Сообщив эти сведения, "Мармон", как бы спохватившись, добавил, что, вполне вероятно, переданная им информация может оказаться для его "русских друзей" уже малоактуальной, так как, по самым последним полученным им данным, "Матрена" собирается в самое ближайшее время, чуть ли даже не через две недели, покинуть Францию. На мой вопрос, откуда он получил эти данные, агент рассказал, что вчера, в пятницу, тридцать первого октября, около десяти часов вечера, ему домой позвонила Сюзанна Гюссман (с которой у него двумя днями раньше состоялась личная встреча и от которой он, под легендированным предлогом, получил упомянутые выше сведения) и сообщила, что "Матрена" через неделю организует прощальную вечеринку по случаю своего отъезда домой и через нее, свою подругу, приглашает "Мармона" принять участие в этом мероприятии. В связи с этим "Мармон" высказал свое удивление фактом того, что он, познакомившись с "Матреной" только неделю назад и не являясь ее близким другом, попал в число приглашенных, на что Гюссман сказала ему, что удивляться не стоит, так как "Матрена" высказала намерение организовать грандиозную пирушку, на которую соберется куча народу и куда, помимо других своих приятелей и знакомых, она хочет пригласить всех тех, с кем она, по ее словам, недавно так весело покутила в редакции журнала "Ливинг Франс" и с кем у нее будут связаны приятные воспоминания о последних днях и неделях ее пребывания в Париже.
Кроме того, агенту в ходе этого телефонного разговора удалось выяснить, что "Матрена" якобы собирается отправиться сначала в Англию, откуда она дальше поплывет в Нью-Йорк трансатлантическим лайнером "Королева Елизавета". На его вопрос, почему она для возвращения домой решила избрать такой несколько необычный и явно не быстрый маршрут, Гюссман ответила, что "Матрена" высказала пожелание спокойно отдохнуть недельку в комфортных условиях, на свежем морском воздухе, что ей очень даже не помешает после трех лет сумасшедшей работы во Франции. Когда "Мармон" спросил ее, в чем причина столь внезапного отъезда ее подруги, Гюссман ответила, что, по словам "Матрены", той якобы предложили какую-то хорошую вакансию и новую интересную работу в Соединенных Штатах, от которой она не смогла отказаться, несмотря на всю свою любовь к Франции и Парижу. Беседа с Гюссман закончилась тем, что "Мармон" принял переданное ему через нее приглашение, так как он посчитал, что в ходе вечеринки ему удастся получить об объекте нашего интереса какие-то дополнительные новые сведения.
После получения данной информации мной агенту было высказано одобрение его решения принять участие в вышеупомянутом мероприятии и при этом детально обсуждена его предстоящая линия поведения.
Особое внимание при инструктаже "Мармона" было уделено следующему моменту: во избежание расшифровки ему было предписано никоим образом по собственной инициативе не поднимать тему якобы имеющегося у объекта источника информации в российском посольстве и порекомендовано, если получится, в зависимости от складывающейся по ходу обстановки, попробовать осторожно спровоцировать остальных присутствующих на вечеринке участников празднования юбилея журнала "Ливинг Франс" поднять при удобном случае эту тему в форме либо шутливого обращения, либо какого-либо тоста. Сам же "Мармон" был нацелен прежде всего на сбор новых дополнительных сведений о самой "Матрене" и в первую очередь информации о ее дальнейших планах, намерениях и маршрутах движения".
Закончив чтение, Ахаян положил перед собой отчет, снял и немного раздраженно бросил поверх бумаг очки; затем, закрыв глаза, устало потер кончиками пальцев виски. Дело начинало принимать все более запутанный и не очень обнадеживающий оборот. Все эти грядущие малопонятные и абсолютно непредсказуемые перемещения в пространстве объекта только-только начавшейся оперативной разработки (причем перемещения неожиданные, во всяком случае, для организаторов разработки) в конечном итоге грозили обернуться вполне вероятным исчезновением этого объекта из поля зрения российской внешней разведки, а это было бы наихудшим из всех возможных вариантов. Пока человек на виду, с ним можно работать и, как бы он ни был внимателен, осторожен и закрыт для общения, к нему всегда при желании, необходимой настойчивости и умении можно найти какой-нибудь подход и подобрать нужный ключик, хотя иногда это и может потребовать громадных усилий и серьезных затрат времени, сил и средств. Подобранный же ключик способен открыть путь к истине, и, как бы в конечном счете ни оказалась пуста и ложна казавшаяся ранее важной и правдоподобной полученная первичная информация или, наоборот, каким бы горьким и даже убийственным для отдельных карьер и человеческих судеб ни стало вскрытое реальное состояние дел и положение вещей, это все же в любом случае было лучше, чем неопределенность. Неопределенность, особенно затянувшаяся, всегда перерастает в неуверенность в себе самом и плодит сомнения в отношении окружающих тебя товарищей и коллег; она порождает нервозную атмосферу всеобщей подозрительности, которая как ржа разъедает души и губит отношения между людьми, связанными общностью целей и устремлений, и отвлекает их от конкретной и реальной повседневной работы. Поэтому, если к "Матрене" или через нее к кому-либо другому идет или шла какая-то неофициальная информация из российского посольства, будь оно во Франции или в любой другой стране, то источник этой информации (который, уж коли называть вещи своими именами, не заслуживает иного эпитета, кроме слова "предатель") должен быть четко и однозначно выявлен и установлен. Точно так же, если вся эта история с предполагаемым "источником" представляет собой не более чем вымысел, "утку", блеф, непроизвольную или преднамеренную "дезу", это должно получить ясное и недвусмысленное подтверждение, чтобы заведенное дело можно было со спокойной совестью побыстрее закрыть и сдать в архив.
Между тем косвенным подтверждением того, что это не "утка" и не "деза", являлся еще один факт, установленный Ивановым, о котором он докладывал отдельной служебной запиской, также доставленной вчерашним нарочным пакетом. В этой служебной записке оперработник сообщал о том, что, как ему удалось установить, имя "Матрены" фигурировало в списках гостей специальной фотовыставки "Мирная жизнь Чечни", прошедшей на территории посольства в сентябре прошлого года. Это свидетельствовало о том, что интересующее российскую внешнюю разведку лицо по крайней мере хотя бы раз посещало посольство и наверняка имело контакт с его представителями. А посему начавшаяся оперативная разработка должна быть не только продолжена, но и максимально активизирована и ускорена, чему неожиданный и резкий отъезд объекта этой разработки в пока еще так точно и не установленный пункт конечного назначения не только никоим образом не способствовал, но и мог серьезно помешать, если вообще не воспрепятствовать.
Василий Иванович тяжело вздохнул и нажал маленькую, едва заметную кнопку звонка, вмонтированного в край его массивного стола. Через секунду на пороге кабинета появилась невысокая худощавая женщина, лет тридцати пяти, со смугловатым лицом и с живыми, немного раскосыми глазами. В руках она держала блокнот и карандаш. Это была помощница Ахаяна, которая работала с ним уже более четырех лет.
Надо заметить, что, несмотря на тот факт, что в общей массе сотрудников аппарата Службы внешней разведки женщин всегда традиционно, по вполне понятным причинам, было не так уж много, в последнее время их удельный вес, тем не менее, хоть и не резко, но все же стал год от года постепенно увеличиваться. И хотя Василий Иванович был человек старой закваски и, как многие зубры разведки, приверженец консервативных традиций, что предполагало достаточно скептическое отношение к использованию женщин на оперативной работе (естественно, как полноправных штатных сотрудников, а не просто исполнителей отдельных заданий и поручений в роли агентов), он, тем не менее, став начальником "романского" отдела и нуждаясь в надежном и исполнительном помощнике, способном одновременно выполнять все секретарские функции, перепробовал несколько вариантов и в конечном итоге остановил свой выбор на этой, внешне не очень яркой, но достаточно милой и, что самое главное, предельно дисциплинированной, аккуратной и сообразительной представительнице слабого пола. Она никогда ни о чем не забывала, держа в памяти самые, казалось, незначительные мелочи и детали, часто действовала на опережение, предугадывая еще только назревавшие просьбы и распоряжения своего шефа, при этом никогда на задавая ненужных вопросов и лишний раз не демонстрируя свой ум и осведомленность. Этому, по всей видимости, способствовало ее воспитание и стиль жизни – она была дочерью одного из заслуженных ветеранов органов, славно поработавшего в свое время по линии управления нелегальной разведки, и женой действующего сотрудника того же управления, которое размещалось в соседнем корпусе ясеневского комплекса. Ее даже звали Зоя – такое имя ей дал отец, в честь одной довольно известной в чекистских кругах в предвоенные и военные годы и весьма энергичной дамы, занимавшей немалый руководящий пост в тогдашней системе НКВД и одновременно с этим снискавшей себе дополнительную популярность своими рассказами для детей, повествующими о славных деяниях вождя мирового пролетариата. Одним словом, нынешний Зоин начальник ей практически полностью доверял, и в обстоятельства известного дела, хотя и в самых общих чертах, она тоже уже была посвящена.
После некоторой паузы Ахаян медленно перевел взгляд на свою помощницу, тихо, в спокойной выжидательной позе, стоящей на пороге кабинета:
– Значит, так, Зоя, перво-наперво надо будет связаться с приемной Петра Игнатьича и попросить о срочной встрече. (Петр Игнатьич был заместитель директора Службы, курировавшей деятельность европейского управления, пост начальника которого, по пока еще не переигранному сценарию, должен был занять Василий Иванович).
– Хорошо, – бесстрастным тоном ответила Зоя и, быстро сделав пометку в своем блокноте, снова устремила на начальника невозмутимый взгляд.
Начальник, секунду помолчав, счел необходимым сделать пояснение:
– Похоже, наша парижская краля собралась в бега. – Он поднял полученный им полчаса назад отчет и, слегка потряся им в воздухе, снова бросил на стол. – Так что, по всей видимости, в ближайшее время нам всем предстоит большая запарка.
– Н-да, – неопределенным тоном протянула Зоя.
– Второе, – продолжил Ахаян. – Надо узнать, на месте ли Силантьев и Пашкевич.
Силантьев возглавлял так называемый "северный" отдел, руководивший работой резидентур в Лондоне и в скандинавских странах; Пашкевич был начальником управления нелегальной разведки.
– Я уточню, но Силантьев в конце прошлой недели улетел в Осло. Пашкевич точно в Москве и должен быть здесь, у них сегодня после обеда большое совещание, – последовал уверенный ответ.
Начальник, прищурившись, внимательно посмотрел на свою помощницу:
– Муж доложил?
– Подтвердил. Вы же знаете, Василий Иванович, я никогда не пользуюсь только одним источником информации.
– Молодец.
– Мне связаться, тоже переговорить насчет встречи?
– Не надо. Я ему сам позвоню. Потом. Мне сейчас главное – к "самому" прорваться.
– Ясно, я сейчас свяжусь, все узнаю.
Ахаян удовлетворенно кивнул головой:
– Потом вот что еще, Зоя. До конца дня надо будет разузнать ближайшее расписание трансатлантических рейсов, совершаемых из Саутгемптона в Нью-Йорк некоей посудиной, под названием "Королева Елизавета".
– Какая ж это посудина. Это, после "Титаника", самый большой и роскошный круизный лайнер.
– Серьезно?
– Да. Правда, его скоро заменить хотят. На более современный корабль. Нового поколения. Тоже "королева", только на этот раз Мария.
– Слушай, и откуда ты все знаешь?
– Ну... об этом сейчас много где пишут.
– Да? – Ахаян вздохнул. – Счастливые люди. Можете себе позволить еще почитать газеты. А тут времени только и хватает, что на выжимки, выдержки, сводки и прочие разные... компиляции. Ну да ладно. Значит, ты поняла? Насчет "Елизаветы".
– Узнать только расписание?
– А что еще?
– Наличие свободных мест. – Несмотря на по-прежнему суховато-деловой стиль речи, в голосе Зои на этот раз послышался некий подтекст: – Например.
– Узнай, – после некоторой паузы, в тон ей ответил Ахаян. – На всякий случай. И последнее – забронируй-ка мне местечко на самолет, на следующий понедельник, но пока не выкупай.
– В Париж? В Лондон? – снова делая пометку, спросила Зоя.
– В Париж, – уточнил Ахаян. – Только не "Аэрофлотом". Возьми на "Эр Франс". Естественно, экономическим. Нашим никаких официальных уведомлений по шифросвязи. Пошлем им весточку от "Василия Ивановича". И посмотри мне какой-нибудь отельчик. Так, средней руки, без особой помпы, но чтобы поближе к центру. Лучше на левом берегу.
– Хорошо, будет сделано.
– Все зафиксировала?
– Все.
– Тогда действуй. В первую очередь...
– Я поняла, сейчас же свяжусь с приемной. Я могу идти?
Ахаян посмотрел на свою помощницу, в собранной позе с серьезным видом замершую на пороге кабинета, в полной готовности его сию же секунду покинуть, и внезапно улыбнулся. Он в этот момент почему-то вдруг вспомнил один очень давний загородный пикник, на который, по случаю то ли первого, то ли девятого мая, собрались с женами и детьми десятка полтора сотрудников тогдашнего Первого Главка и в котором вместе со своими родителями участвовала и стоящая сейчас перед ним серьезная, даже строгая женщина, запомнившаяся ему тогда какой-то озорной непоседливой девочкой-подростком, лихо командовавшей стайкой крутившихся возле нее ребят. И тут же, каким-то еще неясным, смутным импульсом, у него в голове мелькнула еще одна мысль:
– Слушай, Зоя, все забываю тебя спросить. Как папа-то?
– Да ничего пока, молодцом. Тьфу, тьфу, тьфу.
– Преподает?
– Да уже год как нет.
– Совсем, значит, ушел, вчистую, – вздохнув, покачал головой Василий Иванович.
– Ну почему. На консультации еще вызывают. Не часто, конечно, но...
– Н-да. Что поделаешь. В сущности, нас всех ждет одно и то же будущее. Покой, тишина. А ведь какой в свое время монстр был, а? Сто лет его не видел.
– Ну... приезжайте. Он сейчас на даче практически весь год. И зимой, и летом.
– А мама?
– И мама с ним. Приезжайте, они будут только рады.
– Да я с самым величайшим. Ты привет ему... обязательно... и скажи, что я при случае непременно... в самое ближайшее время... да что там, в ближайшее. Вот прямо в эти выходные и заскочу. Так и передай.
– Хорошо, передам, – женщина впервые за все время ее пребывания в кабинете начальника улыбнулась, и с этой улыбкой так мгновенно улетучилась куда-то вся ее деловитая серьезность и строгость, что Ахаян уже не мог сдержаться, чтобы еще раз не улыбнуться ей в ответ. – Ладно, Зоя, иди, звони в приемную. Времени у нас сейчас на раскачку нет. Цейтнот.