2
Колючие метели носились по огромной русской степи. Обмороженные техники в куртках из искусственной кожи возились по ночам у моторов, едва успевая готовить машины к полетам. "Ме-109" не выдерживали морозов. Моторы запускались трудно, работали неустойчиво, в радиаторах замерзало масло. Прожекторы скользили по заснеженным стоянкам, освещая скорчившихся часовых, бетонные землянки, вокруг которых кучами громоздились ржавые консервные банки, картофельная шелуха и пустые бутылки от шнапса. Только в дотах и можно было обогреться.
- Ну и погода, черт возьми! - ругался лейтенант Шмидт. - Если я протяну здесь месяц, то закажу молебен.
- Перестань ныть, - мрачно отозвался Вайдеман. - Мы здесь живем, как боги. Посмотрел бы, в каких условиях находятся армейские летчики…
- Я не хочу, чтобы в этой земле замерзали мои кости! - взорвался Шмидт. - Я не хочу, чтобы о нас в газетах писали напыщенные статьи, окаймленные жирной черной рамкой!
- Ты офицер, Шмидт! - прикрикнул Вайдеман.
- К черту офицера! Неужели вы не понимаете, что мы в безнадежном положении? Наши дивизии все равно пропадут, и отчаянные наши попытки пробиться к ним стоят в день десятков самолетов. Я не трус… Но мне обидно, что самую большую храбрость я проявляю в абсолютно бессмысленном деле.
- Фюрер обещал спасти армию, - сказал Пихт.
Летчики замолчали и оглянулись на Пихта, который сидел перед электрической печью в меховой шинели и грел руки.
- Из этой преисподней никому не выбраться, - нарушил молчание фельдфебель Эйспер. - Позавчера мы потеряли семерых, вчера - Привина, Штефера. Сегодня на рассвете - Нинбурга…
- Это потому, что у нас плохие летчики. - Вайдеман бросил в кружку с кипятком кусок шоколада и стал давить его ложкой. - Такие нюни, как Шмидт…
- Черта с два, я уже сбил двух русских!
- А они за это время четырнадцать наших.
- У них особая тактика. Видели, как вчера зажали Пихта?
- Какая там особая! Просто жилы покрепче.
Вайдеман отхлебнул чай и поморщился:
- В бою надо всем держаться вместе и не рассыпаться. Русские хитро делают: двое хвосты подставляют, наши бросаются в погоню, как глупые гончие, а в это время их атакует сверху другая пара.
- Но и мы так деремся!
- Завтра кто нарушит строй, отдам под суд, - не обращая внимания на Шмидта, сказал Вайдеман.
…На рассвете техники стали заливать в моторы "мессершмиттов" антифриз. Пихт побежал к своему самолету. Обросший, с коростами на щеках и носу, фельдфебель Гехорсман копался в моторе "фокке-вульфа".
- Что не весел, Карл? - спросил Пихт. Гехорсман стянул перчатку и показал окровавленные пальцы:
- Я не выдержу этого ада.
- Вот коньяк, выпей - будет легче. - Пихт протянул ему фляжку.
- Слушайте, господин капитан, - проговорил Гехорсман тихо. - Смотрю я на вас, вы не такой, как все.
- Это почему же?
- Да уж поверьте мне. Если бы все были такие, как вы, Германия не опаскудилась бы, боль им в печень!
- Брось, Карл, - похлопал его по плечу Пихт. - Самолет готов?
- Готов.
- Когда-нибудь ты все поймешь, - многозначительно произнес Пихт. - Я могу рассчитывать на тебя?
- Как на самого себя!
- Хорошо, Карл. А теперь давай парашют. Гехорсман помог Пихту натянуть на меховой комбинезон парашют и подтолкнул летчика к крылу:
- Только берегитесь. Русские когда-нибудь посшибают вас всех.
Из землянок выходили другие летчики и медленно брели к своим машинам.
- Ты знал Эриха Хайдте? - вдруг спросил Пихт.
- Знал, - помедлив, ответил Гехорсман.
- Он был неплохой парень?
Гехорсман сделал вид, что не расслышал, спрыгнул с крыла и отбежал в сторону.
Над аэродромом проплыли на большой высоте две группы трехмоторных "юнкерсов". Около восьмидесяти самолетов. Их и должны были прикрывать асы отряда Вайдемана. Истребители, стреляя выхлопами, стали выруливать на старт. Снежная пороша забушевала на стоянках.
Пихт включил рацию. Сквозь треск в наушниках прорвался голос Вайдемана:
- Так не забудьте: кто выскочит из строя, отдам под суд!
Истребители на форсированном режиме догнали транспортные самолеты и построились попарно сверху. Пихт посмотрел вниз на белую снежную пустыню. Ни деревень, ни городов - снег и снег. Люди давно ушли отсюда, а если кто и остался, то, наверное, зарылся так глубоко в землю - не достать никакими фугасками. Иногда через поля, а чаще через холмы пробегали обрывистые змейки покинутых окопов.
- Внимание, проходим линию фронта, - предупредил Вайдеман.
Никакой линии внизу не было. Та же равнина, те же снега. Только где-то на горизонте дымно чадил подожженный дом, черная лента тянулась по белому снегу. В небе слева вдруг что-то передвинулось и насторожило Пихта. Закачали крыльями пузатые транспортники, закружились турели с короткими спарками пулеметов. "ЯКи"!
Светло-зеленые истребители с яркими красными звездами стремительно сблизились с тяжелыми самолетами, и строй сразу же стал распадаться. Одна машина, задымив, пошла к земле.
- Русские! - закричал Вайдеман. - Звенья Пихта и Шмидта вниз!
Пихт, убрав газ, нырнул в образовавшуюся брешь и сразу же попал в клещи двух "ЯКов". Он двинул ручку вперед, крутнул нисходящую спираль. Ушел! И тут в прицеле появился "ЯК". Истребитель шел в атаку против трех "юнкерсов". Пихт дал длинную очередь. Трасса прошла перед носом истребителя. Русский летчик оглянулся назад, увидел повисший в хвосте "мессершмитт" Пихта, видимо, что-то закричал и змейкой стал закрывать своего товарища, который шел впереди.
Откуда-то сбоку вывалился Шмидт.
- Мазила! - заорал он, повисая на хвосте ведомого и стреляя из всех пулеметов.
"ЯК" завалился на крыло и, рассыпаясь, полетел вниз.
Пихт бросил истребитель в сторону, оглянулся - ведомого нет. "ЯКи" и "мессеры" крутились, как взбесившиеся осы. Внизу на земле дымило несколько рыжих костров - горели первые сбитые самолеты. Русских было немного. Но две пары сковали Вайдемана. Две пары щелкали "юнкерсов". Три истребителя навалились на Шмидта и его ведомого. Шмидту удалось сначала вырваться из тисков, но на крутой горке его самолет потерял скорость и завис. В этот момент "ЯК" с короткой дистанции срезал самолет очередью. "Мессер" взорвался, рассыпав по небу куски крыльев и мотора. "Отвоевался Шмидт", - успел подумать Пихт.
Строй "юнкерсов" распался окончательно. Теряя машину за машиной, группы разворачивались и, разгоняясь на планировании, пытались оторваться от "ЯКов".
"Теперь попробуй уберечь себя", - приказал себе Пихт.
Он направил машину вверх, где дрался Вайдеман. Один из "ЯКов", заметив его, вошел в полупетлю. Нажав на гашетки, Пихт отбил атаку. "ЯК" скользнул на крыло, стараясь зайти в хвост. "Нет, не отцепится". Тыльной стороной перчатки Пихт вытер пот. На помощь "ЯКу" подоспел еще один.
- Фальке! - закричал Пихт, вызывая Вайдемана. - Отгони сверху, они зажали меня.
- Не могу, Пауль… - хрипло отозвался Вайдеман.
В бешено перемещающихся линиях земли и неба Пихт все же увидел его самолет - единственный "Фокке-Вульф-190" новейшей модификации, который еще не вошел в серийное производство. Пихту удалось на несколько секунд отбиться от "ЯКов". Он пристроился к Вайдеману так, что тот не мог уйти с левым разворотом.
- Освободи путь! - закричал Вайдеман.
"ЯК" открыл огонь.
- У меня заклинило мотор! - испуганно сообщил Вайдеман.
- Попал снаряд?
- Наверное. Я выхожу, следи за мной. - "Фоккер" быстро проваливался вниз.
- Садись на вынужденную. Видишь реку? - спросил Пихт.
Вайдеман промолчал, видимо, отыскивал на карте место, над которым сейчас летел.
- Да, кажется, рядом можно сесть. Но там русские!
- Вряд ли. Зажигание выключено?
- Да
- Перекрой баки!
Сильно раскачиваясь с крыла на крыло, "фоккер" Вайдемана планировал с выключенным двигателем. Вот он перевалил через овражек, достиг реки.
- Если русские - беги! - успел крикнуть Пихт.
Самолет Вайдемана врезался в сугроб и пропал в фонтане снега.
Пихт резко потянул ручку на себя. От перелрузки потемнело в глазах. Два "ЯКа" шли на него. Тогда он закрутил отчаянный штопор, вышел из него почти у самой земли и хотел уйти на бреющем. Но "ЯКи" решили доконать его. Тогда Пихт снова полез вверх. Последнее, что он увидел в холодном небе, - дымящийся "юнкерс". Чей-то истребитель отвесно шел к земле и, воткнувшись в запорошенную землю, взорвался, как большая фугасная бомба. "Мессеры" и "юнкерсы" скрылись. Теперь Пихт видел только "ЯКи".
Взрыв у мотора сильно качнул самолет. В следующую секунду будто треснул фюзепяж. Пихт выпустил управление из рук и до боли сжал зубы. "Все… - На плечи навалилась страшная усталость. - Обидно, такая нелепая смерть…" Мотор захлебнулся и трясся оттого, что еще крутился погнутый винт. На мгновение Пихт услышал цепенящую тишину, а потом свист.
"А может, попробовать?" - шевельнулась мысль.
Рука нашла у левого борта ручку, потянула вверх. Скрипнул задний козырек кабины и рванул фонарь. Морозный воздух хлестнул по лицу. И тут Пихт увидел кружащуюся внизу белую землю, проволочные заграждения, дорожки темных окопов. Правой рукой он раскрыл замок привязных ремней. Больно дернули лямки парашюта. "ЯКи" прошли рядом. В заиндевевших фонарях Пихт увидел любопытные лица пилотов.
На землю он свалился, как будто сбитый ударом кулака, - ударился подбородком о твердую кочку. Закапала кровь. Он стянул перчатку, зажал рану.
- Да вот он! - услышал Пихт за спиной русскую речь.
- Вот фриц проклятый, притаился, - проговорил другой.
- Тише, Семичев! Еще стрелять будет.
- Я вот ему стрельну!
Из глаз Пихта сами собой потекли слезы. Он уткнулся в колючий сугроб и замер. Над головой захрустел снег.
- Может, убился? - почему-то шепотом спросил солдат.
- Давай перевернем. Кажется, дышит еще.
- А парашют добрый. Нашим бабам на платье бы…
- Да он пойдет и на военную надобность. Берем?
- Давай.
Солдаты взялись за плечи Пихта.
- Я сам, - проговорил Пихт.
- Живой! Что-то лопочет по-своему! - обрадованно воскликнул солдат.
Пихт поднялся на колени и освободился от ремней парашюта.
- Не балуй, - отскочив и вскидывая винтовку, неожиданно закричал солдат в рыжей старой шинели и подшитых валенках, видимо Семичев. - Хенде хох!
Другой, помоложе, маленький и узкоплечий, вытащил из кобуры парабеллум, поглядел на Пихта и удивленно свистнул:
- Плачет…
- От мороза надуло, - сердито сказал солдат с винтовкой, Семичев. - Он ведь, немец, к зиме непривычный.
Тот, кто обезоружил Пихта, был так мал, что винтовка, перекинутая через плечо, ударяла его прикладом под колено. Лицо у солдатика почернело от холода, на бороде заиндевел белесый пушок. Он еще раз взглянул на Пихта.
- Первый раз вижу фрица так близко.
- Насмотришься еще, - вздохнул Семичев и дернул винтовкой. - Ну, идем, гей форвертс!
Вдруг издалека донеслись выстрелы. Стреляли беспорядочно и зло. Пихт увидел зарывшийся в снег "фокке-вульф" Вайдемана. Альберт, сильно хромая, бежал в сторону немецких окопов. Значит, уцелел.
Шагов через двести Пихт свернул в лесок. Пахнуло дымом и душноватым солдатским теплом. Он спустился в траншею. У дверей одной из землянок появился солдат с грязным ведром. Видимо, он собирался выбросить сор на помойку. Увидев летчика в серо-голубом немецком комбинезоне, солдат истошно закричал:
- Братцы, глядите! Фрица ведут.
Из землянок выскочили солдаты - кто в нательном белье, кто в гимнастерках без ремня, в шинелях внакидку, а кто и совсем голый до пояса. Гомон вдруг смолк. В настороженной тишине Пихт почувствовал и любопытство, и ненависть, и еще что-то недоброе.
- Длинный, гадюка, - тихо проговорил кто-то.
- А видел, как наших сшибал?! Семичев, видимо гордый поручением привести пленного, сообщал подробности:
- Упал, значит, и лежит, примолк. Думал, мы не заметим.
- А может, треснулся об землю и дух на миг потерял?
- Да нет, мы когда подошли, он забормотал чтой-то по-своему и стал снимать парашют. Дескать, Гитлер капут.
Солдаты засмеялись. Кто-то спросил:
- И куда его теперь?
- А там разберутся.
В командирской землянке было жарко. На раскрасневшейся железной печке подпрыгивал чайник. В темном закутке виднелись нары, но свет падал только на стол, сколоченный из расщепленных и необструганных бревен, да на сердитое лицо старшего лейтенанта в расстегнутой гимнастерке, с перевязанной рукой.
- Товарищ комбат! - крикнул с порога Семичев. - Ваше приказание выполнено, фриц доставлен.
- Встань у двери. - Комбат здоровой левой рукой застегнул воротник и, поднявшись, обошел вокруг Пихта.
- Значит, попался? Ферштеен? Пихт отрицательно замотал головой. Комбат неуклюже достал из кобуры наган и взвел курок.
- К стенке! - закричал он вдруг. - Семичев, ну-ка отойди в сторону.
- Я прошу доставить меня к старшему командиру, - проговорил Пихт.
- Что он говорит? Понял, Семичев?
- Никак нет, товарищ комбат.
- Просит доставить к старшему командиру, - отозвался из темноты с нар глуховатый голос.
Пихт повернулся на голос. С нар сползла шинель и появилось заспанное пожилое лицо. Офицер с капитанской шпалой на петлицах сунул босые ноги в валенки, поискал в кармане очки и нацепил на широкий нос, отчего лицо посуровело, сделалось строже. У капитана на шее лиловел фурункул, и голову он держал, наклонив в сторону, изредка притрагиваясь рукой к больному месту.
- Я для него старший! - куражливо крикнул комбат.
- Ладно, Ларюшин, - остановил его капитан. - Я поговорю с пленным, а то ты сгоряча пустишь его в расход.
На хорошем немецком языке капитан спросил Пихта:
- Какого ранга вам нужен старший?
- Полка или дивизии.
- Они, гады, семью мою под Смоленском… - прошептал комбат и вдруг смолк, всхлипнул носом.
- По какому делу? - спросил капитан, неодобрительно покосившись на Ларюшина.
- Извините, но я вам не могу сказать. Лишь прошу об одном: на нейтральную полосу приземлился новейший истребитель "Фокке-Вульф - 190". Добудьте его любой ценой…
- Ларюшин, позвоните в штаб. - Всем туловищем капитан повернулся к Пихту: - Вы из эскадры асов "Удет"?
- Да.
Комбат крутнул ручку полевого телефона:
- Алло, алло, шестой говорит. Дайте второго… Смирнов, ты?.. Слушай, надо прислать к нам кого-нибудь из отдела разведки дивизии. Пленный немец-летчик просит… Да, важный… Из эскадры "Удет"…
Пихт переступил с ноги на ногу, спросил:
- Вы не можете дать мне чая?
- Что он мелет? - Комбат оглянулся на капитана.
- Чая просит.
- Вот нахал! - удивленно воскликнул комбат и вдруг засуетился, достал откуда-то из-под вороха карт кружку, горсть сухарей, кусок сахару, налил кипятка.
От чая пахнуло нагретой медью и дымком. Жадно Пихт впился зубами в черный сухарь.
- Не кормят вас, что ли? - спросил комбат.
- Видать, проголодался, - ответил капитан.
Через час приехал майор из отдела разведки дивизии, а вечером Пихта доставили на аэродром.
Сопровождающий офицер помог ему снять комбинезон и надеть армейский полушубок, от которого пахло по-домашнему теплой овчиной и кожей. Вместо шлема Пихт надел шапку. Из ящиков офицер соорудил нечто вроде сидений. В кабине витал стойкий запах ржаных сухарей, стылого металла, оружейного масла.
- Не замерзнем, наверное. - Офицер с сомнением потрогал заиндевевшие стенки фюзеляжа.
Взревели моторы, погрохотали, то сбавляя газ, то прибавляя. "Дуглас" наконец качнулся и начал разбег.
- У вас есть папиросы? - спросил Пихт.
- Пожалуйста. - Офицер щелкнул портсигаром.
От крепкого дыма Пихт закашлялся. Настоящий, русский табак вошел в легкие и закружил голову.
В иллюминаторе плясали близкие зимние звезды. Убаюкивающе гудели моторы. Пихт привалился спиной к переборке кабины, попытался задремать, но не смог. От волнения дрожали руки и сильнее билось сердце.
Офицер открыл дверцу кабины летчиков и попросил радиста включить приемник. Стихийно-могучую "Песню темного леса" Бородина услышал Пихт. Он судорожно глотнул. Снова, как и в первый раз, на глаза набежала слеза. "Нервы", - подумал Пихт и отвернулся, испугавшись, что офицер заметит слезы. Неожиданно музыка оборвалась и донесся бой кремлевских курантов. Часы били полночь.
- Далеко еще до Москвы? - спросил офицер.
Второй пилот, молоденький, курносый парень, посмотрел на часы и, не оборачиваясь, ответил:
- Минут сорок лета…
"Сорок минут… Сорок", - подумал Пихт и прижался лбом к холодному плексигласу иллюминатора.
3
Пихт шел бесконечно длинным пустым коридором, и взгляд его цепко останавливался на каких-то пустяковых деталях: на отбитой штукатурке, отсыревшем углу, где стояла старая фарфоровая урна, склеенная гипсом, на окнах с бумагой крест-накрест или забитых фанерой, на паркетном полу, на котором каждая дощечка издавала тягучий и больной звук. Большинство кабинетов было закрыто.
Сопровождающий офицер остановился перед угловой дверью, на которой висел обыкновенный тетрадный лист, пришпиленный кнопками. На бумаге косо была выведена фамилия:
"Зяблов" .
Из-под двери на пол падала полоска света..
Офицер постучал.
- Войдите, - услышал Пихт глуховатый, знакомый голос.
- Товарищ полковник, по вашему приказанию пленный доставлен, - доложил офицер.
- Вы свободны. Вот вам пропуск в гостиницу.
Когда офицер вышел, Зяблов по-стариковски медленно поднялся из-за стола. В округлившихся его глазах светились и радость и изумление.
- Мартынов? Павел? - тихо, почти шепотом спросил он.
- Собственной персоной, товарищ полковник, - ответил Пихт - Мартынов по-русски.
Зяблов быстро подошел к нему и обнял:
- Здравствуй, Павлушка!
- Здравствуйте… Здравствуйте, - снова повторил Мартынов, удивившись, как нежно звучит это обыкновенное русское слово. - Вот, довелось все же встретиться. Господи, я уж и не чаял…
Он почувствовал, что язык стал каким-то непослушным и твердым, как-то странно прозвучали его слова. Будто он вообще был немым и только сейчас обрел дар речи. Звук "л" соскальзывал, "г" получалось как горловое, твердое "х".
- Акцент у тебя сильный, - огорчившись, произнес Зяблов.