США (Вашингтон)
Подъезжая к дому, Джим Коэн предупредил жену, что будет через несколько минут. Когда он вошел, его ждал накрытый стол, а в магнитофон была вставлена кассета с излюбленными произведениями Баха.
Джим, повинуясь давно заведенному ритуалу, поцеловал жену и, сняв пиджак, прошел в ванную. Через несколько минут он вышел посвежевший, благоухающий французским мылом и одеколоном "Лакост".
- Все уже на столе, - с ноткой нетерпения в голосе предупредила жена.
- Спасибо, дорогая. Иду! - откликнулся помощник президента. Но в столовую сразу не пошел, а сначала заглянул в детскую.
Четверо его детей сосредоточенно играли на полу. Игры имели практический смысл: пластмассовый конструктор учил семилетнего Джорджа профессии строителя, солдатики преподавали его пятилетнему брату Майклу полководческую науку, а куклы и кукольные домики воспитывали в трехлетних сестрах-двойняшках Мэри и Барбаре материнские чувства.
Дети были увлечены своим делом и не обратили внимания на появление отца. Прислонившись плечом к косяку двери, Джим умиленно наблюдал за ними. Его обычно плотно сжатые или, наоборот, растянутые в вежливой улыбке губы смягчала умиротворенность. Что-то подобное можно увидеть на лицах индонезийских Будд…
Наконец, Майкл, проведя рекогносцировку своих игрушечных войск, поднял глаза и первым заметил отца. Бросив солдатиков и игрушечную боевую технику, мальчик с радостным воплем кинулся к нему. Джим поднял сына высоко вверх и дважды подбросил. Крепко поцеловав, он осторожно опустил его на землю. Довольный Майкл громко визжал от восторга.
Джордж, на два года старше брата, вел себя более степенно. Но и на его лице, усыпанном мелкими веснушками, появилось счастливое выражение после того, как отец, поцеловав его, помог достроить арочный мост через реку из папье-маше. Наметанный глаз помощника президента, приученный замечать тончайшие нюансы в выходящих из недр вашингтонских министерств документах, мгновенно разглядел, какой детали не хватает для завершения строительства. А чуткие худые пальцы безошибочно поставили ее на место - в основание нижнего пролета моста.
После этого Джим Коэн посадил на левую руку Мэри, а на правую - Барбару, и устроил подобие воздушных качелей. Двойняшки млели от восторга, когда отец подкидывал их слишком высоко.
Подошедшая Синтия с улыбкой наблюдала за расшалившимися членами своей семьи. Наконец, Джим заметил ее и опустил двойняшек на пол. Они сразу надулись - уж очень хорошо было качаться в воздухе.
Обняв жену, Джим, не смущаясь присутствием детей, страстно поцеловал ее. "Иметь детей и быть вместе - это и есть счастье!" - прошептал он ей на ухо. В мочках Синтии покачивались и переливались в огнях люстры крупные бриллианты. Эти сережки были подарены ей мужем по случаю двадцатилетия их свадьбы.
- Иди в столовую, милый, - преувеличенно громко посоветовала Синтия. - А то ужин остынет. - Приблизившись так, что накрашенные яркой малиновой помадой губы слегка касались ушей мужа, она еле слышно произнесла: - Я пойду приму ванну. Сегодня я купила новые простыни. Горничная только что застелила кровать…
Дуглас склонился к порозовевшей щеке жены, которая и в свои тридцать восемь сохранила молодость, красоту и обаяние:
- Ах ты моя озорница!
* * *
Робсон наслаждался унижением и страхом Дика. "Куда президенту до меня, - размышлял он. - Разве он может вот так, как я, заставлять людей ползать у ног, униженно вымаливать прощение, казнить и миловать. А между тем меня не избрали на этот пост. Мне помогали собственные силы, сноровка и умение".
- Я знаю, Дик, ты практик, слова в твоих глазах - понятие малоценное. Мне же от тебя надо только одно. Чтобы ты и в будущем работал на меня так же эффективно, как и в прошлом. Чтобы ты бросил пить и держал язык за зубами. Впрочем, не зря говорят: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
С неожиданным проворством покинув кресло, он подбежал к Дику и стиснул его запястье стальной хваткой.
- Пошли!
Скоростной лифт спустил их в цокольный этаж замка. Они прошли запутанными переходами, в которых Робсон, казалось, ориентировался с закрытыми глазами, и очутились в просторном зале. По его стенам было развешано старинное рыцарское оружие и доспехи. Рядом с огромным камином стоял худощавый юноша. Его короткие светлые волосы были тщательно приглажены и зачесаны на пробор. Он нервно оправил пиджак при приближении Робсона и уже открыл рот, желая, очевидно, о чем-то сообщить, но доминиканец весело оборвал его:
- Насколько успешно ты продал последнюю партию товара?
- За героин, спрятанный в конвертах от грампластинок и лазерных дисков, я выручил двенадцать миллионов. С учетом побочных расходов и моего гонорара вы получаете десять.
Юноша полез во внутренний карман пиджака, готовясь достать чеки.
- Ты действительно получил за героин двенадцать миллионов? - тихо переспросил Робсон.
Юноша побледнел.
- Я… никогда не обманывал… вас.
- Хватит болтать о честности, - резко оборвал его доминиканец. - Ты получил за героин ровно тридцать пять миллионов. С учетом побочных затрат, - скривил он губы в язвительной усмешке, - это двадцать два миллиона чистой прибыли. Ты аккуратно уложил купюры в чемоданы и отвез их в Нассау.
На юношу было жалко смотреть. Он дрожал, как осиновый лист.
Робсон взял радиотелефон, сказал одно короткое слово, и тут же рядом с парнем оказались два телохранителя. Они крепко схватили его за руки и, преданно вылупив глаза на хозяина, ждали дальнейших приказаний.
- Пошли к бассейну, - спокойно растягивая слова, сказал Робсон.
Бассейн находился в том же цокольном этаже. Это было просторное помещение, облицованное разными сортами мрамора, среди которых особенно выделялся белоснежный каррарский. "Одна доставка этого мрамора из Италии обошлась Робсону в несколько миллионов", - с уважением подумал Дик.
По краям бассейна стояли античные статуи - бог моря Нептун с трезубцем в окружении нереид; Аполлон; Диана с луком в руках; Юпитер; Афина. Широкие беломраморные ступеньки плавно спускались под воду.
Робсон дал знак рукой. Один из телохранителей, отойдя от юноши, зажег подводные прожекторы и вернулся к своим обязанностям конвоира. Яркий свет, отразившись от поверхности воды, разбился на мириады маленьких огоньков.
- Ты… здоров? - неожиданно спросил Робсон юношу.
- Совершенно здоров, разве только левую ногу ломит после ранения, - хрипло ответил юноша.
В его покрасневших глазах затеплилась надежда.
- Отпустите его, - приказал Робсон телохранителям. Они отошли в сторону. - Спустись к воде, - обратился он к торговцу наркотиками.
Юноша сделал несколько неуверенных шагов по широкой мраморной лестнице. Вода бассейна, колеблемая потоками воздуха, принудительно подгоняемого огромными вентиляторами, лизала носки его начищенных штиблет.
- Когда клал деньги на свой счет в "Кредит Свисс" в Нассау, ты купался в море?
- Да… - неуверенно произнес юноша.
Он никак не мог взять в толк, к чему клонит Робсон.
- Значит, ты хорошо плаваешь? - не унимался доминиканец.
- В колледже я был чемпионом по плаванию на полторы тысячи метров вольным стилем, - впервые за все время улыбнулся юноша. - Послушайте, мистер Робсон! Я готов отдать вам не только двадцать два миллиона, но и продать дом, машины, коллекцию картин и французской скульптуры, продать все, что я имею, занять денег у друзей и родственников, только не убивайте меня!
Он упал на колени и протянул руки к доминиканцу.
Тот стоял в позе Наполеона, скрестив руки на груди и устремив взгляд куда-то вдаль.
- Ты сам перестанешь уважать себя, если я разрешу тебе жить, - проговорил наконец Робсон. - Ты же не собака, чтобы кидаться за требухой, которую бросает хозяин. - Он помолчал, потом резко бросил: - Впустить в бассейн пираний!
Через полторы минуты зловещие рыбы деловито засновали по воде в поисках пищи. Одна вынырнула на поверхность и злобно покосилась на людей. Дика поразило сходство головы пираньи с мордой бульдога.
Робсон щелкнул в воздухе пальцами. Один из телохранителей, улыбаясь, побежал на кухню. Через несколько минут он вернулся, волоча за хвост тощую кошку. Она отчаянно мяукала и пыталась царапнуть или укусить охранника, но он предусмотрительно надел кожаные перчатки.
Робсон мотнул головой, и кошка была брошена в воду. Она отчаянно забила лапками, стараясь удержать голову над поверхностью и не захлебнуться. Вода под ней бурлила. Через мгновение она забурлила еще сильнее. Это подплывали пираньи. Очевидно, их несколько дней держали на голодном пайке. Кошка успела лишь дважды пронзительно мяукнуть, после чего была обглодана до косточек.
- Твое спасение зависит от твоей смелости и умения плавать, - усмехаясь проговорил доминиканец. - Если ты доплывешь до противоположного края бассейна, я отпущу тебя целым и невредимым. Даже не потребую двадцати двух миллионов. Это будет платой за зрелище. В конце концов плачу же я миллионы какой-нибудь мастерице стриптиза… Дерзай!
Юноше предстояло проплыть ровно пятьдесят метров. В подсвеченной прожекторами голубой толще воды тенями сновали пираньи. Кошка лишь раздразнила их аппетит. Они жаждали крови и мяса.
Заметив, что юноша колеблется, Робсон свеликодушничал:
- Можешь даже не раздеваться и не снимать ботинок. Это увеличит твои шансы.
Ливан (Бейрут)
Олег был наслышан об удивительной способности армян приспосабливаться к жизненным ситуациям. Однако не мог не удивиться перемене, произошедшей с Акопяном, когда их вертолет приземлился на крыше тридцатипятиэтажного небоскреба в армянском квартале Бейрута. Казалось, не было погибшей любовницы, взрыва "Александрии" со всеми находившимися там боевиками "Аль-Джихада". Здесь, тремя этажами ниже, в роскошно обставленной квартире, где его ждали жена и дети, это был примерный семьянин и нежный отец.
Расцеловав жену Кармен, Акопян представил Олегу своих шестерых детей - Амаяка, Кеворка, Ашота, Ованеса, Генриха и дочь Элеонору. Он целовал их так страстно, что Олег невольно усомнился: а не привиделась ли ему обнаженная любовница Акопяна в зашторенном номере "Александрии"?
- А теперь будем обедать. Дела подождут… - весело объявил Акопян, отпустив детей играть. Они побежали в огромную залу, набитую всевозможными игрушками и уставленную разнообразнейшими спортивными снарядами. - Какую кухню ты предпочитаешь: ливанскую или армянскую?
- Вообще-то я поклонник французской.
- Нет проблем! - Акопян что-то сказал повару. - До обеда в нашем распоряжении полчаса, - объявил он через несколько минут. - Не будем терять зря время. Пошли, я покажу тебе коллекцию русского серебра!
Они опустились на лифте на два этажа ниже и очутились в офисе компании Акопяна "Мидл-Ист Трейдинг". Офис был обставлен с чисто восточной роскошью, и Олег понял, что в нем Акопян принимает самых важных клиентов и партнеров своей фирмы. Там и была выставлена на всеобщее обозрение его коллекция.
В застекленных витринах тускло переливался и заманчиво мерцал серебряный ковш шестнадцатого века, которым какой-нибудь думный дьяк Ивана Грозного черпал из бочонка хмельной мед или пиво; горделиво возвышался массивный потир с четко вырезанной надписью по канту: "Спаси и сохрани мя, Господи"; заманчиво белели на фоне черного бархата сахарницы, солонки, молочники, блюда, кружки, стаканы, массивные церковные кресты.
- А вот это гордость моей коллекции! - торжественно объявил Акопян.
Он подвел Олега к массивному письменному столу и нажал какую-то кнопку. В центре столешницы образовался квадратный провал. В нем показался и вышел наверх небольшой куб из зеленоватого пуленепробиваемого стекла. Акопян снова на что-то надавил, и куб осветился изнутри. В призрачном свете люминесцентной лампы Олег разглядел яйцо, выточенное из темно-зеленого гелиотропа с красными вкраплениями. Оно было усыпано бриллиантами. Верхушка яйца была полуоткрыта, и внутри на нежно-голубой аквамариновой пластинке, имитирующей воду, мерцала золотая модель военного корабля.
Смирнов наклонился, стараясь прочитать название. "Память Азова", - удивительно четкими платиновыми буковками было написано на борту модели.
- Пасхальное яйцо фирмы Фаберже! - с гордостью сообщил армянин. - Работа мастера-самоучки Михаила Перхина. Он из крестьян. Его предки не знали никакого другого занятия, кроме обработки земли, но… сколько вкуса, виртуозности, мастерства у этого крестьянского сына! А ведь находятся люди, - покачал головой Акопян, - которые всерьез утверждают, что русский народ бесталанен и ленив. Какая чепуха!
В эту секунду зазвенел вмонтированный в брелок для часов миниатюрный радиопередатчик. Акопян поднес его к уху, затем улыбнулся Олегу:
- Зовут обедать.
…С хрустом разгрызая крылышко куропатки, политой изысканно-нежным провансальским соусом, Олег заметил:
- Ваша коллекция действительно потрясает. Но откуда у вас все это - пасхальное яйцо Фаберже, братины, кресты, которым место разве что в Грановитой палате московского Кремля?
- Из России, - пожал плечами Акопян. - Советую, кстати, попробовать "рокфор". Доставлен сегодня утром на самолете, совсем свежий… Мой дед покинул Армению сразу после победы большевиков во главе с Лениным в 1917 году. Пришлось бросить все нажитое. Но в конечном счете он не просчитался, а, наоборот, выиграл. Открыл в Бейруте несколько маленьких магазинчиков и стал ссужать деньги соседям и знакомым под небольшие проценты.
- Что-то вроде семейного банка?
Акопян кивнул:
- Да, это позволило деду без особых проблем получить в свое распоряжение значительные финансовые средства. И когда большевики стали продавать за границу сокровища царской фамилии и дворян, собственность которых экспроприировали для них рабочие и матросы, мой дед мог, не скупясь, платить за них звонкой монетой!
Акопян нажал кнопку звонка. Перед ним вырос слуга. Армянин сказал ему несколько слов, и тот вскоре вернулся с большим кожаным альбомом. Акопян полистал его и протянул Олегу:
- Вот смотрите! Большевики и особенно, конечно, их жены хотели отлично одеваться и вкусно кушать. Считайте, что это благодаря им мой дед смог открыть огромный антикварный магазин. Чего в нем только не было!
Всмотревшись в старую, слегка пожелтевшую фотографию, Олег разглядел диваны из красного дерева, великолепные ореховые секретеры времен Александра I и Освободительного похода русских войск в Европу 1812-1815 годов, массивные серебряные шандалы, зеркала елизаветинских времен в вычурных рамах, инкрустированные перламутром и жемчугом, шахматные доски, ширмы.
- К сожалению, из мебели мало что осталось, - вздохнул армянин, захлопнув альбом. - Во время второй мировой войны многое пришлось распродать по дешевке. Но вот серебряные и золотые вещи отец сохранил. А после того как в СССР началась перестройка и люди получили право выезжать за границу, они стали тащить туда ВСЕ, что попадалось под руку. Неконвертируемость советского рубля сыграла роль гигантского насоса: советские люди были готовы продать все, что угодно, за твердую валюту. Многие привлекательные девушки, кстати, стали валютными проститутками. А я получил возможность относительно недорого скупать серебряную утварь и почему-то особенно часто - церковные кресты!
Олег отпил "Шато Лафит-Ротшильд", вытер губы салфеткой и попытался заглянуть армянину в глаза:
- Когда я был обложен боевиками "Аль-Джихада", вы согласились выручить меня при условии, что впоследствии я отплачу вам услугой за услугу. Речь идет о вывозе из России антикварных вещей. Я не ошибаюсь?
- Возможно.
- Если так, то я в этом деле не участник. С моей помощью ни один предмет старины или искусства не покинет Россию. Грабить сотворенную народом красоту и продавать ее за доллары не соглашусь никогда! - отчеканил Олег.
США (Вашингтон)
Глаза торговца наркотиками заметались по сторонам. Его ноги задрожали. Пересиливая себя, он начал спускаться по мраморным ступенькам в воду. Вот он уже по колено в воде, вот - по бедра. Дик испуганно следил за юношей. Он спрашивал себя, смог бы сам принять предложение Робсона и поставить на кон собственную жизнь, бросив вызов хищным пираньям. Глаза начальника отдела Департамента транспорта потемнели. "Я бы предпочел скорую смерть, - подумал он. - Пуля в лоб - и баста".
Неожиданно торговец испустил пронзительный крик и пулей выскочил из бассейна. Его левая штанина была разодрана сверху донизу. Сквозь лохмотья сочилась кровь.
Шатаясь, он подбежал к Робсону и прохрипел:
- Я… не могу… плыть!
Доминиканец с сожалением посмотрел на парня:
- Тогда тебе придется умереть.
Он щелкнул в воздухе пальцами, и к торговцу подскочил один из телохранителей. Грубо схватив парня за волосы, приставил к его затылку пистолет. Доминиканец поморщился:
- Оттащи его поближе к воде. Пусть труп сразу сожрут пираньи.
Проговорив это, он повернулся к Дику. Тот не выдержал его тяжелого пристального взгляда и опустил глаза.
- Я… понял все, - глухо проговорил начальник отдела Департамента транспорта. - Клянусь, не совершу никаких глупостей…
Швейцария (Аппенцелль)
Не отводя глаз от экрана телевизора, по которому шла вторая серия "Унесенных ветром", Гертруда Циммерман спросила:
- Куда ты?
- Хочу прогуляться.
Марта вертелась перед зеркалом, примеряя шляпку. Отложив зеленую в сторону, надела красную с черной лентой. "Пожалуй, так лучше, - подумала она. - Красное сочетается с желтой кофтой и зеленой юбкой и создает праздничную гамму".
У дверей она, чуть помедлив, бросила:
- А пирог был великолепен. Я давно не ела такого, мама!
Гертруда Циммерман благодарно улыбнулась. Что-что, а клубничный пирог ей удавался всегда.
Поправив шляпку легким движением руки, Марта вышла из дома. С окрестных гор дул свежий ветерок. Он, словно расшалившийся ребенок, играл локонами женщины.
Пройдя несколько десятков метров, Марта оказалась на Хауптгассе, сплошь застроенной деревянными домами XV и XVI веков. Фасады домов имели четкий энергичный рисунок за счет выходящих наружу дубовых балок, темных от времени. Между ними оставались пятна светлой штукатурки, на которых местные умельцы с любовью и старанием изобразили гербы полукантона Аппенцелль и соседних кантонов, сценки из городской и сельской жизни, альпийские пейзажи.
По Хауптгассе деловито сновали туристы из Японии и Сингапура с фотоаппаратами, видеокамерами и диктофонами, стремясь с помощью технических приспособлений удержать и сохранить обрушившийся на них поток информации и впечатлений.