- Да, вероятнее всего, - подтвердил он мою догадку. Затем забрал конверт обратно, осторожно касаясь его лишь самыми кончиками пальцев. Это был солидных размеров конверт из кремовой бумаги с тремя крупными американскими марками и броским штемпелем, гласящим: "Первый европейский авиарейс "Пан-Америкэн". "Граф Цеппелин"".
- Что, очень ценная вещь? - спросил я.
Он аккуратно вложил свой конверт в пластиковый пакет и убрал его в большой альбом, битком набитый такими же реликвиями.
- Лишь для тех, кто хочет их иметь! - торжественно произнес он и без всякой причины продолжил: - Да, мы намеревались устранить Клода-адвоката. Это было в 1947 году. Тогда он выступал со свидетельскими показаниями в одном из судов в Гамбурге. Пина узнала об этом из сообщений парижских газет.
- Но вы так ничего и не предприняли?
- Не совсем так… Наша злость, наша обида происходили от естественного неприятия предательства как такового. Но в действительности Клод никакого предательства не совершал! Он был настоящим немцем и выдавал себя за француза лишь с тем, чтобы содействовать борьбе, которую вела его родина…
- Оставьте, пожалуйста! Это пустая софистика! - не удержался я.
- Подожди! Ты не припоминаешь того акцента, с которым он говорил, когда мы были вместе?
- Он неоднократно говаривал, что прибыл с севера Франции.
- По-твоему выходит, что мы нигде никогда не бывали и заметить в нем боша просто не могли, так, что ли?
- Да, у нас не было возможности разъезжать по всей стране и сравнивать где кто как говорит! Правда, за исключением одного человека - Мариуса. Только он мог провести такое сравнение. Впрочем, именно это обстоятельство, видимо, и предопределило его судьбу.
- Я тоже так считаю, - негромко произнес Френкель. - Но заметь, что и жизнь самого Клода, пока он находился среди нас, тоже постоянно висела на волоске. Ты хоть раз задумывался над этим?
- Только те люди были нашими людьми, Серж! Я говорю о тех людях, которые погибали в ужасных муках в нацистских лагерях смерти. Могу ли я после этого воспринимать ваш рационализм и вашу логику? Нет, никогда! И я полагаю, что вам лучше оставить это ненужное всепрощенчество и перестать играть роль набожного…
- …иудея. Ты это имеешь в виду?
- Я не знаю, что я имею в виду! - вспылил я, выведенный из равновесия его фразой.
- Успокойся, Чарльз! Эта горячность не в твоем характере. Ты ведь всегда рассуждал спокойно и основательно. Без тебя мы непременно бы кинулись в партизанщину, вместо того чтобы тихо и незаметно создавать мощную подпольную сеть, которая успешно действовала до самого последнего дня войны. - Вскинув голову, он испытующе посмотрел мне в глаза и спросил: - Теперь ты считаешь, что мы действовали неверно и все это было не так как нужно?
Я не стал отвечать на его вопрос. Взяв со стола несколько его драгоценных конвертов, я принялся их сосредоточенно рассматривать.
- Выходит, мы сражались не с тем противником? - уже как бы спрашивая самого себя, продолжал Серж Френкель. - Ну и пусть!.. Все это уже в далеком прошлом, и войны больше нет. Сейчас меня больше интересует, чем торгует твой дружок, Шемпион, со своими арабами.
- Оружием, вы это имеете в виду?
- А разве я упоминал об оружии? - с напускным недоумением переспросил меня он. В окне за его спиной был виден прекрасный вид старой Ниццы. Полуденное солнце медленно шло на закат, заливая своими багряными струями черепичные крыши домов.
- А ведь это вы воссоздали нашу бывшую разведсеть, не так ли? - спросил я, стараясь несколько изменить тему разговора.
Вместо ответа на мой вопрос он показал пальцем на необычно большую, замысловатой формы лампу, которая занимала значительную часть дивана, на котором я и располагался.
- Это отличная инфракрасная лампа. Мне частенько приходится ею пользоваться, так как нынешняя погода дурно влияет на мой артрит. Если она тебе мешает, то отодвинь ее в сторону! - произнес Френкель, как если бы мой вопрос вообще его не касался.
Такой слишком резкий поворот в нашем разговоре меня совсем не устраивал, и я, так же не обращая внимания на его слова, продолжил:
- Я говорю о сети "Герника", Серж! - Он по-прежнему смотрел на меня ничего не понимающими глазами и молчал. Как ни странно, но все намеки, недосказанности этого разговора "глухих" только теперь начали выстраиваться в моем сознании в единую и цельную систему доводов и заключений. - Так вы вновь взялись играть в шпионов ради денег или потому, что все так сильно ненавидели Шемпиона? Ну скажите же мне, в чем причина, почему? - напрямую спросил я его.
Серж Френкель не стал ничего отрицать. Хотя его молчание и не доказывало того, что я прав в своих догадках. Ведь он был тем человеком, который отнюдь не стремился безоглядно расставлять все точки над "и", тем более когда однозначный ответ может обернуться серьезными неприятностями.
- Любознательность, даже чрезмерная любознательность не является чем-то противозаконным, Чарльз! Тем более здесь, во Франции, - уклончиво ответил Френкель.
- Я виделся сегодня с Шемпионом, - сказал я, намереваясь перейти к более конкретному разговору.
- Я знаю об этом… Вы были в "Херрен Клэб".
В его словах название этого клуба прозвучало как злая насмешка. Не потому, что оно как-то негативно характеризовало сам этот клуб или же его членов, а потому, что оно создавало своего рода имидж неуемного потребителя, потребителя всего и вся. Тут тебе и сияющие "мерседесы", молчаливые шоферы, каракулевые воротники, приятный запах гаванских сигар… До этого я никогда не замечал, насколько хорошо Шемпион вписывался в эту обстановку.
- Так вы присматриваете за ним?
Серж Френкель взял со стола еще какой-то конверт, аккуратно извлек его из прозрачного пластикового пакета и сказал:
- Я послал его одному заказчику еще в прошлом месяце, а он заявил, что этот конверт слишком потрепан и не годится для его коллекции. Сегодня он вернулся ко мне уже от другого заказчика, который на этот раз посчитал, что он слишком хорошо выглядит, чтобы быть подлинным! - Он улыбнулся своей неизменной улыбкой и взглянул на меня, как бы пытаясь убедиться в том, что я по достоинству оцениваю его шутку.
- Да-а… - ответил я, только чтобы показать, что я слушаю.
- В 1847 году этот конверт отправился морем с Маврикия в Бордо. В Южной Ирландии на нем была поставлена соответствующая печать. В Дублине на обратной стороне поставили еще одну марку. А прежде чем он наконец попал в Бордо, в Лондоне и в Болонье на него приклеили еще по одной марке. - Френкель поднес его поближе к настольной лампе. Это был невзрачный клочок желтоватой бумаги, сложенный и склеенный таким образом, что из него получался простой пакетик, на котором был написан адрес. Вся же его обратная сторона представляла из себя целую мешанину из марок и штемпелей, с какими-то названиями и числами.
Серж многозначительно взглянул на меня.
- Так твой клиент считает, что он фальшивый? - спросил я.
- Он считает, что водяные знаки на бумаге не соответствуют вот этой дате. Да и сама марка, поставленная в Дублине, у него тоже вызывает сомнения.
- А что вы сами думаете по этому поводу? - возможно вежливее поинтересовался я.
Вместо ответа он потянул за края конверта так, что он медленно расползся как раз посередине на две половинки.
- Он совершенно прав, это самая настоящая фальшивка, - произнес Френкель.
- А вы обязаны были поступить с ним именно таким образом?
- Если бы я его сохранил, а какому-то клиенту очень захотелось его заполучить, то… мог бы я в этом случае быть до конца уверенным в себе, что не поддамся соблазну?
В ответ я лишь улыбнулся. Мне было крайне трудно представить себе этого спартанца поддающимся соблазнам.
- Мне не было еще пятнадцати лет, когда я вступил в компартию. Тогда я был очень горд этим. На ночь я прятал свой билет под подушку, а днем таскал его во внутреннем кармане жилета, заколотом на булавку. Всю свою жизнь я отдал этой партии! И ты, Чарльз, хорошо знаешь об этом.
- Да, я знаю об этом, - подтвердил я.
- Сколько раз мне приходилось рисковать! Полицейские дубинки, пуля в моей ноге, воспаление легких, которое я подхватил зимой во время боев в Испании… Ни о чем этом я не жалею! Каждый юноша должен иметь что-то, ради чего он может пожертвовать своей жизнью. - Он поднял со стола клочки разорванного конверта. В глубине души он, быть может, еще какое-то мгновение и сожалел, что поступил именно так, но его руки решительно сдавили их в комок. - Когда я узнал о пакте между Сталиным и Гитлером, то кинулся убеждать людей в том, что это - меньшее из двух зол. А потом была эта ужасная война. А потом эта Чехословакия!.. Ну и пусть, думал я, так как всегда недолюбливал чехов. Но когда русские танки вторглись в Венгрию… Ладно, думаю, ведь они сами об этом попросили… Только я спрошу тебя, где ты видел хоть одного честного, порядочного венгра?
Я весело улыбнулся этой его шутке.
- Но я - еврей, - продолжил Френкель. - Они бросали мой народ в концлагеря, морили его голодом, выбрасывали на улицу любого, кто заикался о желании выехать в Израиль. Когда же эти свиньи, называющие себя социалистами, взялись помогать арабам… тогда-то я понял, что им наплевать, что я коммунист, что для них я прежде всего еврей. Еврей! Это-то теперь тебе понятно?
- А Шемпион?..
- Ты вот время от времени заходишь ко мне. Говоришь, что отдыхаешь здесь… Я верю тебе. Но я до сих пор не перестаю удивляться тебе, Чарльз. Чем это может заниматься в мирное время такой человек, как ты? А? Ты мне как-то сказал, что ты теперь экономист и работаешь по государственной линии. Очень хорошо! Но ты уже не первый раз задаешь мне вопросы о Шемпионе и всех остальных… И я не могу не засомневаться в том, что твоя работа на твое правительство ограничивается лишь экономическими проблемами.
Наш разговор все более приобретал ненужный для меня оборот, и я спросил напрямую:
- Так с кем же в таком случае Шемпион?
- И с кем я? Ты это тоже хочешь знать? - выпалил Френкель. - Так вот всем и каждому хорошо известно, с кем Шемпион - с арабами!
- Ну, а вы сами?
- А я с евреями! Тут нет ничего проще!
Глава 9
Женева. Это великая цитадель Кальвина, удивительным образом затесавшаяся между нависающими громадами серых скал и серой гладью Женевского озера. В этом необычном окружении и сам город тоже становился каким-то серым. Здания из серого валуна, полицейские в серой униформе, банковские банкноты серого цвета, "серый" политический курс… Да, политике этот оттенок был особенно свойствен.
Я стоял и смотрел через чисто вымытые окна отеля на сверкающие струи фонтана. Пожалуй, он был той единственной вещью, которая своей живостью скрашивала окружающую серость. Падающие с большой высоты водяные брызги рассыпались по поверхности озера мириадами ярких огоньков. Автомобильное движение по набережной было неестественно медленным. Машины ежеминутно останавливались, трогались и снова замирали в ожидании движения. Удивляло то, что здесь не гудели, не сигналили фарами, не возмущались, не спорили… Весь город жил спокойно и размеренно, и чем-то очень напоминал размеренный ход часов, которые здесь делали. Было уже десять часов утра, но вокруг стояла необычная тишина. Тишина, которая едва ли нарушалась мягким шелестом пересчитываемых банкнот и тиканьем миллионов наручных часов.
- Надо же мне было быть таким дураком, чтобы приехать сюда! - недовольно буркнул он и резко отставил в сторону розетку с кукурузными хлопьями.
- Ты приехал сюда потому, что отлично знаешь, что в противном случае это обернется для тебя большими неприятностями. Я же оказался здесь потому, что считаю это необходимым… - спокойно ответил я.
- Так ты приехал сюда сам, по своей инициативе? Иными словами, это идет не по официальной линии, а исключительным образом от тебя лично? Но ведь это чрезвычайно опасно! - Его тонкий голосок звучал визгливо и недовольно.
- Уже слишком поздно поднимать шум, Азиз! Оставим это… - уверенным тоном ответил я, пытаясь поставить точку на этом бессмысленном препирательстве. Я налил в чашку чая и передал ее ему. В ответ последовала широкая, но холодная улыбка Азиза. Он работал в дирекции Международной метеорологической службы, располагающейся на Авеню Джузеппе Мотта. Думаю, что его непосредственное руководство было бы немало удивлено, узнай оно о том, что их исполнительный сотрудник является старшим аналитиком разведслужбы Египта. Но этому удивлению не было бы конца, если бы его каирские боссы узнали в свою очередь о том, что он уже почти десять лет является платным агентом Лондона. - Тем более, что рано или поздно это пройдет по официальной линии. В этот исход дела ты можешь поверить без доли сомнения!
- Ты как-то уже говорил эти слова… в Нью-Йорке!
- То было совсем другое дело. Ты получил за него девятнадцать тысяч долларов. Тогда! Сейчас же это будет без какой-либо платы.
- Я очень рад, что ты заранее сообщил мне об этом, - произнес Азиз и недовольно хмыкнул.
Он был человеком молодцеватого вида, небольшого роста, с крупными живыми глазами, редеющей шевелюрой и носом, чем-то напоминающим лемех плуга. Смуглый цвет лица, унаследованный им от родившей его суданской крестьянки, производил своеобразный эффект в сочетании с апломбом, с которым он носил белые полуботинки и дорогой галстук. При этом последнее качество он однозначно усвоил от одного египетского горнозаводчика, который некогда усыновил его. Его небольшая бирюза в заколке на галстуке, видимо, была добыта на какой-нибудь шахте, которую разрабатывают еще с первых династий египетских фараонов. Для таких людей, как он, очень непросто приспособиться к убогости национализированных земель и высоким налогам, эти бедняги вынуждены скитаться по богатому Западу.
- Так стало быть, на этот раз никаких денег не будет? Ну нет, это звучит несерьезно… - по-прежнему улыбаясь своей холодной улыбкой, сказал он.
- Мне нужна информация о Шемпионе, - оборвал я, не обращая внимания на его слова. - О Стиве Шемпионе, - повторил я и, дав ему пару-тройку секунд на усвоение сказанного, добавил: - Мне в этом деле, Азиз, нужна помощь, очень нужна.
- Ты, наверное, не совсем в своем уме!
Я слегка ткнул его в бок локтем и сказал:
- А запросы из Лондона о торговом балансе Ливии, секретные приложения к соглашению по Синаю, а данные о контактах Киссинджера и твой декабрьский отчет? Все эти документы прошли через меня. За последние три года на этих делишках ты прихватил не менее четверти миллиона долларов, зная, что в большинстве случаев твоя информация - самая настоящая чепуха. Что, разве не так? Так! Это самые легкие деньги, которые тебе когда-либо приходилось зарабатывать. И все они тоже прошли через меня!
- Ты на что намекаешь? На свою долю, что ли? - настороженно бросил он. Затем Азиз подлил себе еще чая в чашку и какое-то время безуспешно пытался подхватить ложечкой дольку лимона. Наконец это ему удалось, и он запихнул ее себе в рот. Глядя на скривившуюся физиономию, я не мог не улыбнуться.
- Мне нужно созвониться с офисом… Надеюсь, я это могу сделать? - спросил он и взглянул на свои золотые часы. Затем его пальцы непроизвольно пробежались по бриллиантовым запонкам, как бы убеждая его в том, что они на месте.
- Брось! Я прибыл сюда по делу и не собираюсь тратить время попусту. Так что давай рассказывай. Я позабочусь о том, чтобы ланч доставили нам прямо в номер. И кроме того, я полночи потратил на то, чтобы обшарить весь номер на предмет подслушивающих устройств!
Он со скучающим видом осмотрел мой аскетического убранства номер, ночь пребывания в котором стоила недельного заработка рабочего, и без энтузиазма произнес:
- Да это, впрочем, и не займет много времени…
- Учти, Азиз, на этот раз я могу потерять гораздо больше, чем ты.
Он бросил на меня короткий взгляд и недовольно хмыкнул.
- А я так не считаю! - выдавил он из себя. Прошло еще какое-то время, прежде чем он как бы невзначай переспросил: - То есть тебя интересует только Шемпион?
Что поделаешь, таковы все, кто продает нам информацию! Они всячески набивают ей цену и очень неохотно расстаются даже с небольшими ее частями. Мне они чем-то напоминают ушлых филателистов, которые всегда показывают сначала самую значительную часть своей коллекции, а потом при первой возможности пытаются сбагрить самые сомнительные экземпляры. Азиз не спеша пригладил волосы на голове и сказал:
- Вы всегда играли со мной по-честному, это я признаю… - Я молча наблюдал за ним и ждал, пока он сам себя окончательно убедит в том, что проще рассказать все, что мне нужно. - Ну-у-у, эта старая история хорошо нам известна, - начал Азиз со своим своеобразным акцентом. - Это Лондон поставил Шемпиона в довольно жесткие рамки торговли оружием…
- Если быть точнее, то торговля оружием для террористов!
- Да-а-а, для террористов. В конце концов, он вышел на контакт с нашими людьми…
- С вашими людьми из политической разведки?
- Совершенно верно, - подтвердил Азиз, закивав головой. Какого черта, подумалось мне, он не перестает называть "нашими" тех, кого он уже почти десять лет с завидной стабильностью продает нам вместе с потрохами? Я терялся в догадках, но прерывать его не стал. - Но Лондону следовало бы подумать заранее, что из всего этого может получиться. Вспомните, отец Шемпиона всю жизнь прожил в Египте. Каирская академия закатила в его честь солидный банкет, когда он уходил. Сам Насер был когда-то его студентом! Как, впрочем, и Садат тоже… Молодой же Шемпион говорит на арабском языке гораздо лучше, чем я, хотя и не араб…
- Может, ты все-таки прикуришь свою сигарету, а не будешь ею размахивать в разные стороны?
Азиз моментально среагировал на мое замечание. Широко улыбнувшись, он ловко подхватил на лету коробок спичек, который я ему бросил. Было отчетливо видно, что этот золотистый коробок произвел на него впечатление.
- Ну мы, конечно же, его завербовали. - Он с удовольствием выпустил в воздух клуб дыма, смахнул длинным ногтем табачную крошку со своих губ и продолжил: - По первому времени все было очень просто и однозначно. В Лондоне знали, что он стал двойным агентом. И в Каире тоже знали об этом. Это был самый подходящий способ взаимосвязи между Египтом и вами…
- Короче, когда же это произошло?
- Где-то в самом начале лета прошлого года. Как раз накануне учений 7-го флота США. Он передал нам тогда данные о радиосетях НАТО. Поскольку это не входило в его обязанности, Лондон был крайне встревожен, тем более что переданные им данные всплыли в Дамаске! Словом, Шемпион этими своими делами сжег за собой все мосты.
- Ты считаешь, что он сделал это из-за денег?
- А из-за чего же еще?!
- Я чувствую, что здесь что-то не так… Ты же, Азиз, говоришь обо всем этом деле слишком однозначно. И в этом твоя ошибка!
- Ошибка? Какая ошибка?
Я вновь поднялся и подошел к окну, чтобы еще раз взглянуть на озеро.
- В том, что ты пересказываешь мне самые обычные сплетни, которые ходят по отелю "Хилтон" в Каире!