Едва я свернул на Форсайт-стрит, тишину разорвал грохот выстрела из переулка; Фредерик в ужасе вскинулся, а я вернулся на грешную землю и завертел головой в поисках источника неприятностей. Выстрел донесся со стороны старого доходного дома - сущей преисподней, которую живой человек мог бы назвать "домом". Я спрыгнул с козел, чтобы успокоить Фредерика, похлопал его по могучей шее и скормил пару кусков сахара, которые всегда таскал в кармане, когда был за извозчика. Все это время я не спускал глаз с переулка и вскоре разглядел причину переполоха: безумного вида мужчина, маленький и жилистый, с большими вислыми усами и в фетровой шляпе с широкими обвислыми полями. Он вышел с древней двустволкой в руках, наглее некуда, словно ему было решительно наплевать, кто за ним наблюдает. За его спиной раздался крик, но он даже не обернулся, заявив во всеуслышанье:
- Вот я и позабочусь о твоем, блядь, маленьком хахале! - После чего трусцой добежал до угла Элдридж-стрит, за коим и исчез. Фараонов рядом, понятно, не случилось; они вообще редко показывались в этой части города, а если кто-то и был неподалеку, грохот дробовика, скорее всего, заставил его развернуться и резво почапать в другую сторону.
Я вернулся на козлы, и мы со всей прыти помчались к Институту. Добравшись до номеров 185–187 по Восточному Бродвею - двух зданий красного кирпича с черным кантом по низу, которые доктор купил и переоборудовал под свои нужды бог знает сколько лет назад, - я заметил молодого патрульного, караулившего парадный вход. Соскочив на землю, я вновь потрепал по шее Фредерика, скормил ему еще кусок сахара и направился к фараону, который был, похоже, настолько зеленым, что даже не знал меня.
- Полагаю, вам не будет интересно знать, что какая-то морда с дробовиком шляется по Элдридж, - сказал я.
- Да что ты говоришь, - ответил фараон, смерив меня взглядом. - А тебе что за дело?
- Да никакого, - пожал плечами я. - Просто показалось, что оно скорее ваше.
- Мое дело - здесь, - объявил фараон, поправив свой легкий летний шлем и надувшись так, что с его синей груди чуть было не брызнули пуговицы. - Судебные дела.
- М-да, - произнес я. - Ну, может, вы тогда скажете доктору Крайцлеру, что его возница прибыл. Это ведь первая задача суда - убедиться, что он держится подальше от здания.
Фараон зыркнул на меня, поворачиваясь к ступеням.
- Знаешь, - сказал он, подходя к двери, - такое вот поведеньице тебе когда-нибудь боком выйдет, сынок.
Я дождался, пока он скроется внутри, а потом покачала головой и сплюнул в канаву.
- Так сними штаны и побегай, - буркнул я. - Сынок. (Наверное, мне стоит здесь отметить, что все годы с доктором Крайцлером не изжили во мне одного, наряду с тягой к куреву, - отношения к фараонам.)
Через пару минут патрульный вернулся в сопровождении доктора Крайцлера, группки его студентов и набожного с виду мешка с костями, в котором я заподозрил преподобного Бэнкрофта. Ребята - самые юные из подопечных доктора - были довольно типичной подборкой тех, кого он привечал в Институте: маленькая девочка из богатой семьи, которая всю жизнь отказывалась разговаривать с кем-либо, кроме собственной няни, - до того, как повстречалась с доктором Крайцлером, разумеется; потом еще пацан, чьи предки-бакалейщики из Гринвич-Виллидж колотили его почем зря лишь потому, что зачат он был случайно, и они его терпеть не могли; еще одна девчушка - ее обнаружил один из приятелей доктора во взрослом публичном доме, хотя ей было от силы лет десять (доктор, к слову, никогда особо не расспрашивал, что же забыл в публичном доме означенный приятель); ну и мальчик из особняка в Род-Айленде - этот все свои восемь лет жизни в нескончаемых припадках ярости крушил все, к чему ни притрагивался.
Все они были облачены в институтскую серо-голубую форму, придуманную самим доктором, дабы богатые детки не могли помыкать бедными. Первая малышка - та, что никогда не разговаривала, - буквально висела у доктора на ноге, не давая ему идти, пока он на ходу делился последними инструкциями и советами с преподобным. Другая девочка просто сцепила за спиной руки и хлопала глазами так, будто вообще не понимала, что за дьявольщина тут творится. Мальчики, напротив, веселились - скакали вокруг доктора, из-под его прикрытия награждая друг друга шутливыми тычками. Типичная вроде бы картина для этого места: однако, присмотревшись, вы без труда заметили бы признаки чего-то не вполне естественного.
В первую очередь, это было видно по самому доктору. Его черный полотняный костюм был измят и местами - до складок, ясно давая понять, что его владелец проработал в нем всю ночь. Впрочем, даже если бы вам ничего не сообщила одежда, это сделало бы его лицо: взгляд у доктора был предельно уставший и опустошенный, без всякого намека на то довольство, что осеняло его черты лишь в Институте. Обращаясь к преподобному, он немного подавался вперед - так неуверенно и несвойственно себе, что даже мистер Бэнкрофт, похоже, это почувствовал: обнял доктора за плечо и сказал, что ему бы лучше просто расслабиться и попытаться выпавшие недели использовать во благо, а здесь все утрясется к лучшему. Доктор при этих словах замолчал и лишь смиренно качнул головой, потер глаза и вдруг вспомнил о детях, прыгавших вокруг.
Он улыбнулся и даже попытался воспрянуть духом, когда сначала отдирал девочку от ноги, а затем утихомиривал расшалившихся пацанов, разговаривая с ними, как он это обычно делал со всеми нами, - ласково, но прямо, словно и не существовало меж ними разницы в возрасте. Затем он поднял глаза и увидал меня на тротуаре; я заметил, что ему потребно усилие, чтобы дойти до коляски, - однако вторая девочка сделала все, чтобы эту задачу ему усложнить. Из-за спины она извлекла букет роз из местной цветочной лавки, обернутый в простую бумагу: розовые и белые лепестки, казалось, распространяли вокруг себя само лето во всей его славе. Доктор улыбнулся и присел перед ней, чтобы принять букет, хотя, когда она обвила руки вокруг его шеи - падший ангелочек, коему доктор подарил второе детство, - улыбку его с лица словно стерло, и он, я видел, сдерживается из последних сил. Доктор быстро поднялся, еще раз наказал мальчикам вести себя пристойно, пожал руку преподобному Бэнкрофту и чуть ли не бегом скатился по ступенькам. Я заранее оставил дверцу коляски открытой, так что он просто рухнул в салон.
- Отвези меня домой, Стиви, - вот и все, что он смог произнести. Я быстрей плевка метнулся наверх с бичом в руке. Мы уже разворачивались, уже катили обратно, а дети все еще стояли на крыльце и махали нам вслед; доктор не ответил им, лишь вжался в бордовую кожу сидений.
Он оставался безмолвным все время, пока мы ехали к северу, даже когда я заикнулся о той встрече с вооруженным безумцем. Пару раз я оборачивался к нему, чтобы убедиться, что он не уснул. Он не спал; но хоть утро с каждой минутой и становилось только прекраснее, и легкий ветерок наполнял улицы свежестью, ароматом листвы, превосходившим сейчас даже извечную вонь мусорных куч, конского навоза и мочи, доктор ничего этого, казалось, не замечал. Правую руку свою он сжал в кулак и легонько постукивал им себе по губам, напряженно уставясь в пустоту, левая же с такой силой вцепилась в розовый букет, что доктор поранился о шипы. Я услышал, как он зашипел от боли, но я ничего не сказал - я просто не знал, что тут можно сказать. Он был словно стреляная пуля, это было ясно, и лучшее, что я мог тут поделать, - отвезти его домой побыстрее. С этим намерением я подхлестнул Фредерика, наказав ему пошевеливаться, и вскоре мы уже огибали Стайвесант-парк.
Оказавшись внутри дома на 17-й улице, доктор обратился к нам с Сайрусом. Лицо его было пепельным от измождения.
- Мне нужно попытаться немного отдохнуть, - пробормотал он, начиная подниматься по лестнице. На кухне грянуло какое-то ведро, и он замер, едва заметно вздрогнув, - грохот вышел, пожалуй, даже для миссис Лешко слишком оглушительным. За ним не замедлил последовать поток, как мне показалось, русских проклятий.
Доктор вздохнул:
- Если возможно как-то объясняться с этой женщиной, не будете ли вы любезны попросить ее хотя бы пару часов соблюдать в доме тишину? Если она не в силах, дайте ей на сегодня выходной.
- Да, сэр, доктор, - ответил Сайрус. - Если вам что-нибудь необходимо…
Тот лишь поднял руку и признательно кивнул, после чего растворился на верхней площадке лестницы. Мы с Сайрусом переглянулись.
- Ну? - прошептал мне Сайрус.
- Плохо дело, - ответил я. - Но у меня есть мысль… - Тут из кухни снова громыхнуло и донеслась очередная серия проклятий. - Ты займешься миссис Лешко, - сказал я, - а мне надо позвонить мистеру Муру.
Сайрус кивнул, и я рванул через кухню, обогнув по пути ворчащую и моющую пол массу плоти в синем платье, именуемую миссис Лешко. Вдоль стены, выложенной белым кафелем, с которой свисали всевозможные горшки да кастрюли, прямиком в буфетную - там висел телефон.
Закрыв за собой дверь, я схватил маленькую слуховую трубку, дернул стебель рупора до своего роста и призвал телефонистку, которую попросил соединить меня с "Нью-Йорк Таймс". Через пару секунд на другом конце провода возник мистер Мур.
- Стиви? Мы тут кое-что раскопали. Интересное.
- Да? Что-то насчет младенца?
- Только подтверждение того, что малышка на самом деле пропала - никто из прислуги консульства ее уже много дней не видел. Я не хотел расспрашивать никого рангом выше после того, через что довелось пройти сеньоре. Но лучше сам рассказывай - что там у тебя?
- Ну, в общем, он совсем расклеившись, - ответил я. - Но сейчас пошел наверх отдыхать. И я думаю…
Мистер Мур помолчал, ожидая, что я продолжу. Я отчетливо слышал треск печатных машинок в редакции.
- И ты думаешь?..
- Да, не знаю… это дело… Если вы ему все правильно преподнесете, он и правда может… Я имею в виду связь с этими испанскими делами… и насчет сеньоры, если нам удастся их свести… и чтобы портрет этой мелкой…
- О чем ты, Стиви?
- Да ни о чем… Он правильно настроен, тут все в порядке. И если дело ведет в ту сторону, куда может…
- А-а… - облегченно выдохнул мистер Мур. - Понял… Похоже, твое образование начинает приносить плоды, мой мальчик.
- Чё, правда?
- Если я понял тебя правильно, ты говоришь о том, что это дело может вытащить за собой на свет божий довольно неприглядные подробности касательно тех же общественных кругов, что суют доктору палки в колеса. И тот факт, что здесь замешано невинное дитя, все это лишь усугубит. Верно?
- Ну типа да. Что-то вроде.
Мистер Мур присвистнул:
- Вот что я тебе скажу, Стиви. Я знаю Ласло еще с тех пор, когда мы с ним были моложе тебя сейчас. И мне все равно, насколько ему надоело и он вымотан, но если уж это его не расшевелит, значит, Ласло умер и мы уже сейчас можем готовить похороны.
- Ага. Только нам нужно правильно ему подсунуть идею.
- На этот счет можешь не беспокоиться. Я уже обо всем позаботился. Скажи доктору, что мы все явимся к нему на коктейль. - Тут я услышал, как на том конце линии кто-то позвал мистера Мура. - Да? - ответил он в сторону. - Что? Бенсонхёрст? Нет-нет-нет, Гарри, я занимаюсь Нью-Йорком! Да какая мне разница, что там сказал босс Платт, Бенсонхёрст - это не Нью-Йорк! Но это и не было моим сюжетом с самого начала! Ну, хорошо, хорошо… - Голос его снова стал яснее. - Стиви, мне пора - тут какой-то сумасшедший врач вчера свою семью пытался перестрелять в Бенсонхёрсте. Властям явно не нравится, как мы преподнесли эту историю. В общем, не забудь - мы собираемся на коктейль.
- Но вы же не рассказали мне, что вы там раскопали…
- Потом, - ответил он.
Щелчок и тишина. Похоже, у меня не оставалось другого выбора, кроме как дождаться вечера и выяснить, о чем же таком любопытном толковал мистер Мур.
Глава 7
Доктору Крайцлеру удалось проспать до середины дня, после чего он вызвал Сайруса в свой кабинет. Я тоже сунул голову в дверь, дабы сообщить доктору, что мистер Мур, мисс Говард и Айзексоны намереваются прийти на коктейль, перспектива чего вроде немного его утешила. Далее они с Сайрусом принялись перебирать всю почту за последние дни, которая миновала внимание доктора. Пока они были всецело сосредоточены на этом занятии, я попытался пару часиков поучиться, однако довольно вымученно. В итоге, придумав себе отговорку, что многие дети и так летом не учатся, я спустился в каретный сарай, чтобы тайком курнуть там, а заодно подсыпать Фредерику еще овса и лишний раз пройтись скребком по его шкуре. Затем настала очередь Гвендолин, ожидавшей с обыкновенным своим терпением. Она была доброй кобылой, такой же сильной, как и Фредерик, но без присущего ему пыла - и ее присутствие подействовало на меня несколько умиротворяюще.
Гости объявились около половины седьмого. Солнце все еще ярко сияло меж двумя квадратными коренастыми башнями церкви Святого Георгия, что на западной стороне Стайвесант-парка: сегодня был самый длинный день в году, и все прогнозы сходились на том, что такая дивная погодка должна продержаться почти всю неделю. Мистер Мур с компанией поднялись в гостиную, где доктор все еще был погружен в чтение какого-то письма, одновременно слушая игру и пение Сайруса: тот исполнял печальную оперную арию о том, наверно, как люди влюбляются, после чего умирают (насколько я разузнал о сем музыкальном жанре - извечная оперная тема). За нижеследующей сценой я наблюдал с верхнего пролета лестницы, укрывшись в уголке потемнее.
Доктор встал и тепло пожал каждому руку, а мистер Мур хлопнул его по спине.
- Ласло… отвратительно выглядите, - объявил он, немедленно доставая серебряный портсигар, где у него хранились сигареты, набитые дивной смесью виргинского и русского черных табаков.
- Хорошо, что вы это заметили, Мур, - со вздохом ответил доктор, указывая мисс Говард на мягкое кресло, стоявшее напротив. - Сара, прошу вас.
- Джон, как всегда, - само воплощение такта, - произнесла та, присаживаясь. - С учетом всех обстоятельств, доктор, мне кажется, выглядите вы просто изумительно.
- М-да… - буркнул доктор неуверенно. - С учетом всех обстоятельств… - Мисс Говард вновь улыбнулась, сообразив, насколько двусмысленным вышел ее комплимент, но доктор вернул ей улыбку, разряжая обстановку и показывая, что по достоинству оценил ее слова. - И детектив-сержанты здесь, - продолжил он. - Это, без сомнения, приятный сюрприз. Сегодня я получил письмо от Рузвельта - как раз читал его, когда вы появились.
- Правда? - спросил Люциус, вместе с братом подвигаясь ближе к креслу доктора. - Что же он пишет?
- Спорю, он теперь не так измывается над моряками, как проделывал это с нашими патрульными, - добавил Маркус.
- Неприятно вас прерывать, - вмешался мистер Мур из другого угла гостиной, - но все же мы здесь ради коктейлей. Ничего, Крайцлер, если мы сами себе их смешаем? - И он указал на тележку из красного дерева со стеклянными полочками, загруженную бутылками. - Не верится мне, что эта валькирия внизу возьмет сей труд на себя. Она, к слову, беженка, что ли?
- Миссис Лешко? - Доктор кивком указал на тележку со спиртным, и мистер Мур бросился к ней, словно умирающий от жажды в пустыне. - Да нет, боюсь, она - наша нынешняя экономка. И к моему глубочайшему сожалению, наша кухарка. Я просил Сайруса попробовать подыскать ей другое место… Мне бы не хотелось ее увольнять, прежде чем она не найдет себе работу.
- То есть, я вас правильно понял - вы питаетесь ее стряпней? - изумился мистер Мур, выставляя в ряд шесть стаканов и наполняя каждый поочередно джином, небольшим количеством вермута и завершая композицию капелькой горькой настойки: он называл эту штуку мартини, хотя я слыхал, как некоторые бармены звали ее мартинес. - Ласло, вы же знаете, какова русская кухня, - продолжил он, обнося всех напитками. - Я имею в виду, они же едят лишь потому, что им приходится.
- Я прискорбно осведомлен об этом, Мур, уж вы мне поверьте.
- Так что с письмом, доктор? - спросила мисс Говард, потягивая коктейль. - О чем нам хотел поведать наш глубокоуважаемый заместитель министра?
- Боюсь, ни о чем хорошем, - ответил доктор. - Последний раз, когда я получал весточку от Рузвельта, он сообщал, что проводит довольно много времени с Кэботом Лоджем в доме Генри Адамса. Сам Генри сейчас в Европе, однако там его нелепый брат - похоже, держит двор в его столовой.
- Брукс? - поинтересовалась мисс Говард. - Вы находите это скверным, доктор?
- Вы же не считаете, что к нему в самом деле кто-то прислушивается, - вставил Маркус.
- В этом я не вполне уверен, - ответил доктор. - Я отписал Рузвельту, что считаю Брукса Адамса субъектом, склонным к бреду, возможно даже - патологически склонным. В нынешнем письме он утверждает, что скорее согласен в целом с моей оценкой, но все еще видит некоторый прок во многих идеях этого человека.
- Это пугает, - выпучил глаза Люциус. - Все эти бредни насчет "боевого духа" и "крови воинов"…
- Форменный нонсенс, вот что это такое, - провозгласил доктор. - Когда люди, подобные Бруксу Адамсу, зовут к войне, дабы воодушевить соотечественников, они тем самым лишь демонстрируют собственную дегенеративность. Хотел бы я взглянуть на этого крикуна поблизости от поля боя…
- Ласло, - сказал мистер Мур, - успокойтесь. Брукс сейчас в моде, вот и все. Никто не принимает его всерьез.
- Так нет же, такие люди, как Рузвельт и Лодж, воспринимают его идеи всерьез. - Доктор встал и, немного пройдясь, остановился у крупной пальмы в горшке рядом с распахнутым двустворчатым окном, не переставая покачивать головой. - Они там в своем Вашингтоне сейчас, будто школьники, строят планы войны с Испанией - и я вам вот что скажу: война эта изменит страну. Глубоко изменит. И далеко не к лучшему.
Мистер Мур улыбнулся, допивая:
- Вы говорите, как профессор Джеймс. Он утверждает то же самое. Вы, кстати, так с ним и не виделись?
- Не говорите ерунды, - отозвался доктор, слегка смутившись при упоминании своего старого учителя, с которым, по правде сказать, он действительно не разговаривал уже много лет.
- Что ж, - сказал Люциус, пытаясь выглядеть беспристрастным. - У испанцев, допустим, есть веский повод на нас обижаться - мы же как только их не обзывали, от свиней до мясников, из-за их обращения с кубинскими повстанцами.
Мисс Говард выказала озадаченную улыбку:
- Как, интересно, одна персона может являться и свиньей, и мясником?
- Уж не знаю как, но им удалось, - ответил мистер Мур. - Они вели себя как кровожадные дикари, пытаясь задавить бунт, - все эти их концентрационные лагеря, массовые казни…