Впрочем, случиться сие могло лишь после того, как они с помощью мисс Говард завершили бы расследование смертей младенцев в "Родильном доме", дабы встретить противника во всеоружии. Но эта сторона дела вышла особенно запутанной - оказалось крайне сложно, если не вообще невозможно даже разыскать большинство матерей вышепомянутых младенцев, не говоря уже о том, чтобы поговорить с ними. "Родильный дом", как я уже сообщал, удовлетворял нужды незамужних и бедных матерей, и многие из них при поступлении туда не сообщали своих настоящих имен. В особенности это касалось большинства зажиточных женщин, пришедших в "Родильный дом", дабы скрыть результаты адюльтеров, или же тех, кто успел насладиться преимуществами супружества, прежде чем скрепить его формальностями. Детектив-сержантам и мисс Говард потребовалось несколько дней, чтобы разыскать единственную женщину, которая призналась, что она и была матерью одного из умерших малышей - когда же они наконец эту одинокую мать нашли и поведали ей свои подозрения, та поспешно выставила их, почуяв проблемы с законом и не желая ничего знать. Поэтому поиски пришлось настоятельно продолжать.
В это время доктор с мистером Муром приступили к следующей задаче: увидеться с достопочтенным мистером Корнелиусом Вандербильтом II - тем, кого мистер Мур звал Корнелем. (Этим именем он отличался от деда, ворюги-старикана, прославившего фамилию, а заодно и от собственного сына, Корнелиуса III, которого называли Нейли.) Когда доходило до благотворительности, щедрее мистера Корнелиуса II было не найти, но в придачу к этому он был чуть ли не самым лицемерным святошей Нью-Йорка - и уж, конечно, его не интересовала встреча с таким сомнительным человеком, как Крайцлер. Если кто-либо из нашего отряда и надеялся на прием в гигантском особняке - который архитекторы относили к "шато французского Ренессанса", - занимавшем целый конец квартала Пятой авеню между 57-й и 58-й улицами, об этом одолжении следовало просить через третьих лиц: а именно, мистеру Муру пришлось искать помощи своих родителей, к чему он всегда относился с подлинным презрением. Они же, добившись назначения аудиенции на четверг, предупредили сына, что к чему бы ни относилось его дело, ему лучше никоим образом не касаться в беседе сына Вандербилта Нейли, чьего существования старый джентльмен в настоящее время не признавал.
Смелости юному Нейли было не занимать: он женился на женщине, которую действительно любил, но ее положение в обществе семья сочла ниже его достоинства. Битва за этот брак была столь ожесточенной, что Корнелиуса II в итоге хватил удар, вскоре после чего он вычеркнул старшего сына из своего завещания. Сам молодой человек довел брачную процедуру до конца и рванул с молодой супругой в Европу. Вернулись они лишь недавно, но город гудел слухами все время их отсутствия. В дело, разумеется, вмешалась желтая пресса - всецело на стороне любви, для лучшей продажи газет. Большая часть высшего света схожим образом сочувствовала молодой паре, поскольку действительно старые нью-йоркские семьи, в том числе семейства мистера Мура и мисс Говард, считали нуворишей Вандербилтов прежде всего незваными гостями на своей затянувшейся вечеринке. Роман сына продолжал изводить Корнелиуса II (который теперь курсировал между нью-йоркским дворцом и еще более абсурдно-замысловатым прибежищем в Ньюпорте, Род-Айленд), и к нынешнему лету он сделался настолько желчным фарисеем, что это практически его убивало. У человека было семьдесят миллионов долларов и вся система Нью-йоркской центральной железной дороги в качестве личной игрушки, и при этом романтические эскапады двух молодых людей фактически сводили его в могилу: этих богачей иногда просто не понять…
Как бы то ни было, настал четверг, и мы отправились в центр города в крытой коляске. Средняя дневная температура неуклонно росла по мере нашего погружения в июль, и к восьмому числу уже поднималась так быстро, что вызывала те унылые теплые летние дожди, что всегда проливаются, дабы охладить или очистить город. Шлепая по лужам среди особо дурно пахнущих лошадиных испражнений, наша коляска подкатилась к Мюррей-Хилл и въехала в район особняков на Пятидесятых улицах, оставив позади прочие дворцы Вандербилтов, возведенные в нескольких кварталах от пристанища Корнелиуса II. Главной целью каждой из этих махин, как мне всегда казалось, было лишь превзойти предыдущие, даже если это означало нагромождение такого количества деталей и надстроек, что сами здания превращались в нечто смехотворное или попросту уродливое.
К № 1 по Западной 57-й улице это относилось прежде всего: вероятно, предполагалось, что яркий красный цвет кирпича в контрасте с белизной известняка, использованного для обрамления окон и декоративных деталей, должен воссоздать облик французского Ренессанса, но по мне, так это все куда как больше тянуло на цирковой шатер. Пристройка, сооруженная для задней части дома мистером Ричардом Моррисом Хантом - тем, что проектировал новое крыло музея "Метрополитэн", - была намного приятнее глазу и даже могла бы считаться симпатичной, рассматривай вы ее в отдельности от всего остального. Но эффект, производимый фасадом дома, если подъезжать к нему со стороны центра города, заставлял думать, что вы собираетесь встретиться с неким высококлассным шутом. И, в сущности, так оно и было - жаль только, что сам Корнелиус II не понимал этой шутки.
Примерно за полквартала к югу от 57-й улицы шум нашего экипажа, а заодно и шум окружающий внезапно угас: огромные пласты некоего мягкого покрытия - на вид вроде древесной коры - были уложены на мостовую кварталов, окружавших № 1 по Западной 57-й, дабы недужного мистера Вандербилта не беспокоили звуки проезжающих лошадей и повозок. В наши дни невероятно представить себе, что городские кварталы можно замостить наново ради удобства отдыха одного-единственного человека, но Корнелиус II был необходим городу, главным образом - в силу своей филантропической деятельности. Разумеется, страдал он не из-за шума, как не преминул отметить доктор: этого человека можно было поместить в комнату, облицованную бетоном и свинцом, но пока его не покинет мысль о том, насколько ничтожна оказалась его власть над собственным сыном в сердечном вопросе, тело его не перестанет деградировать.
Когда мы добрались до № 1, доктор объявил мистеру Муру, что, особенно учитывая трудности, с которыми было получено сие приглашение, ему не стоит входить туда с намерением прищемить мистеру Вандербилту нос, как прежде того хотелось. Они лишь поведают несчастному старому инвалиду, что пытаются отследить перемещения миссис Хатч, чтобы связаться с нею, поскольку считают, что она может оказаться некоторым подспорьем в деле, над которым работает доктор - и ничего более. Мистер Мур нехотя согласился, и они взошли по парадной лестнице к огромной арке дверного проема, облицованной известняком. Мистер Мур позвонил, лакей открыл и сообщил, что мистер Вандербилт ожидает их в "мавританском салоне" в задней части дома. Будучи достаточно осведомленным, чтобы понимать, что речь идет о курительной комнате, выглядящей, вероятно, точь-в-точь как иллюстрация из "Тысячи и одной ночи" - подобные покои считались в те дни последним криком моды среди богачей, - я спустился с кучерского места и, когда лакей вернулся, спросил его, не присмотрит ли он минутку за экипажем, потому как мне надобно сбегать по поручению доктора на пару кварталов выше. Тот весьма любезно согласился, и я рванул за угол Пятой авеню. Оказавшись у задней стороны дома, около симпатичных porte cochère, спроектированных мистером Хантом, я обнаружил, что от заднего двора меня отделяет довольно высокий забор чугунного литья. Конечно, перелезть через него труда бы для меня не составило, но поблизости - даже в такой мокрый день - прогуливались люди, так что тут требовалось немножко осторожности.
Я воспользовался старым трюком: уставился на высокую крышу особняка по другую сторону улицы, лишь немногим уступающего роскошеством дому Вандербилта, показал пальцем и заорал:
- Он хочет прыгать!
Это было единственное заявление, гарантирующее, что любой и каждый нью-йоркер остановится, чем бы он ни занимался, и обернется в указанном направлении. Прогуливающиеся в тот день по Пятой авеню исключением не являлись, и тех нескольких секунд, за которые они сообразили наконец, что я их надул, мне хватило, чтобы перелезть через ограду Вандербилтов, пробежать и укрыться за одной из квадратных колонн porte cochère. Осмотрев заднюю сторону дома, я вскоре приметил на западной стороне открытый эркер, из которого доносились голоса. Я мог без труда спрятаться у дальней части эркерного пролета, и так и поступил, позволив себе один-единственный разок заглянуть в комнату.
Если и можно одним словом описать вкус семьи Вандербилт, мне оно неизвестно. Вы бы, полагаю, просто сказали, что они любили "побольше": еще больше камня, еще больше роскоши, еще больше произведений искусства, еще больше еды - в придачу к уже имеющимся. "Мавританский салон", в который я и заглянул в тот день, служил прекрасным тому примером. Мало того, что дерево стенных панелей - в полные два этажа высотой - было дорогим, насколько вообще возможно, а вырезанный на нем орнамент был намного сложнее арабских образцов, на основе которых и выполнялся, - нет, стены к тому же оказались инкрустированы прочими драгоценными материалами, включая, не поверите, перламутр. Перламутр на стенах, подумать только… Если вы в состоянии заказывать подобные абсурдные украшения - и ни много ни мало у такого дизайнера, как мистер Луис Камфорт Тиффани, - то не удивительно, я считаю, что вас может хватить удар, если ваш собственный ребенок вдруг откажется делать, что вы ему велите. С высокого потолка свисала исполинская луковица люстры Тиффани со светильниками меньшего размера, также из стекла от Тиффани, подвешенными вокруг ее центрального крепления. Аккурат под этой конгломерацией, перед мраморным мавританским камином на нескольких гигантских, толстых персидских коврах стояло несколько бархатных кресел с прямыми спинками. В двух восседали доктор с мистером Муром, казавшиеся в этом помещении очень маленькими; а напротив них - укрытый, несмотря на июльскую жару, роскошным меховым пледом - мистер Вандербилт, выглядящий точно в соответствии со своим самочувствием: как человек медленно, но неуклонно приближающийся к смерти. Вытянутое лицо и свирепый взгляд, некогда способные навести страх на большинство людей даже на неплохом расстоянии, переполняло сейчас измученное уныние, а голос его был груб.
- И что же у вас могут быть за причины явиться ко мне за подобными сведениями? - вопрошал он.
Я снова нырнул вниз, чтобы спрятаться, и услышал, как мистер Мур отвечает:
- Эта женщина какое-то время служила у вас, мистер Вандербилт, - по крайней мере, она упомянула вас в качестве работодателя в некоторых больничных документах, что мы видели.
- В каких же именно? - Тон мистера Вандербилта был, мягко говоря, снисходительным. - Да, она работала здесь. Но что до ее приватных дел - именно такими они и были, и уважались как таковые. Элспет Хатч была надежной прислугой. С момента ее прибытия в город.
- И это произошло?.. - вмешался доктор.
Я услышал хриплый вздох хозяйского раздражения, после чего мистер Мур вынужден был добавить:
- Если бы дело не было таким срочным, мистер Вандербилт…
- Срочным? - перебил старик. - Срочным, однако вы не скажете мне, в чем оно заключается?
- Конфиденциальность врача и пациента, - ответил доктор. - Уверен, вы понимаете.
- И мы бы не навязывались вам, - сказал мистер Мур, - будь у нас хоть какой-то выбор.
- Что ж, - проворчал мистер Вандербилт. - Вы, наконец, хотя бы поняли, что это и есть навязывание. Уважай я вашу семью чуть меньше, мистер Мур…
- Да, сэр, - проговорил мистер Мур. - Именно.
Еще один раздраженный вздох мистера Вандербилта.
- Мы наняли Элспет Хатч в… должен сказать, это было летом 1894 года. Вскоре после той трагедии. Мы слышали от друзей с севера о ее несчастье, и моя жена подумала, что предложенное ей место - нам в любом случае нужна была горничная - даст ей шанс покинуть дом и оставить прошлое позади. Миссис Вандербилт - женщина необычайного участия. - И ворчливо добавил: - И происхождения…
Последовало несколько молчаливых мгновений, во время которых, как я понял, доктор с мистером Муром покосились друг на друга, пытаясь сообразить, о какой "трагедии" упомянул мистер Вандербилт. Памятуя о его отношении, вряд ли можно было рассчитывать, что он станет делиться какой бы то ни было информацией касательно личных злоключений своей бывшей прислуги, если поймет, что посетители его до сих пор о них не знают.
- Действительно, необычайное участие со стороны вашей жены, сэр, - наконец сказал доктор. - И, вне всякого сомнения, оно помогло миссис Хатч прийти в себя. Перемена места - часто единственное противоядие после такого прискорбного случая.
- "Прискорбного случая"? - загрохотал мистер Вандербилт. - Когда у вас на глазах сумасшедший расстреливает ваших детей? Вы что, любите преуменьшения, доктор, или просто привыкли к трагедиям в силу своей работы?
От такого заявления глаза мои чуть не выскочили из орбит - и я лишь смог подумать, как трудно, должно быть, доктору и мистеру Муру было скрыть аналогичную реакцию.
- Я… конечно же не хотел показаться бессердечным, сэр, - в конце концов проговорил доктор. - Возможно, работа моя порой и впрямь не дает мне относиться к - убийству, - он тщательно произнес это слово, будто отчасти ожидая несогласия; но такового не последовало, и он закончил, - с должным уважением.
Старик Вандербилт на сей раз фыркнул:
- Полагаю, этого и следовало ожидать. Во всяком случае, она прибыла сюда всего два или три месяца спустя. И трудилась с редким усердием, если учесть, что судьба ее старшей дочери осталась столь неопределенной.
- А… ну да, конечно, - изрек мистер Мур. - И когда, вы сказали, она оставила работу у вас?..
- Я не говорил, мистер Мур. Но она уволилась в следующем мае, когда вновь вышла замуж, и на ее попечении оказался племянник. Я предложил ей рекомендации, и безоговорочные, но она сказала, что хочет посвятить себя карьере сестры милосердия. Я сообщил, что она может незамедлительно обращаться ко мне, если я смогу оказать ей в этом отношении хоть какое-то содействие. Но она так и не обратилась. И это, джентльмены, действительно все, что я могу вам поведать.
Я услышал, как открылась дверь, и заботливый голосок произнес:
- Простите, сэр, но миссиз говорит, вам пора отдохнуть.
- Да, - заключил мистер Мур. - Спасибо вам, мистер Вандербилт, за встречу с нами. Вы были чрезвычайно любезны - и очень помогли. Вскоре снова собираетесь в Ньюпорт?
- Завтра, вообще говоря. Потому мне и нужно собраться с силами. Я прикажу, чтобы вас проводили.
- Прошу вас, сэр, - вмешался доктор, - не беспокойтесь. Мы и сами вполне найдем дорогу. И спасибо вам еще раз.
Донеслись какие-то звуки передвижения, и это послужило мне намеком: дождавшись, пока мимо по авеню пройдут люди, я что было сил ринулся к литой ограде, взобрался наверх, перелез, приземлился на тротуар и беспечно пошагал прочь, игнорируя пристальные взгляды проходившей мимо пары и стараясь выглядеть так, будто скачу через заборы миллионеров каждый божий день, а по воскресеньям - аж дважды.
Я вернулся к коляске через пару секунд после доктора с мистером Муром, которые заставили меня объяснить, где я был. В этом, конечно, имелось определенное преимущество - ведь им уже не нужно было пересказывать мне свою беседу с мистером Вандербилтом, хотя второй случай нарушения частных владений за неделю доктора, конечно, не особо порадовал. Но потрясение от услышанного ими внутри превозмогало прочие соображения.
- Ненавижу! - негодовал мистер Мур, когда мы тронулись обратно в центр. - Ненавижу! В точности как Люциус и говорил: всякий раз, когда нам кажется, что мы чего-то добились - шмяк! неожиданно обрушивается новая порция сведений и меняет всю картину.
- А почему вы так уверены, что картина изменилась, Мур? - осведомился доктор.
- Вы же слышали, что он сказал, Крайцлер! - завопил мистер Мур в отчаянии. - Детей этой женщины "расстрелял у нее на глазах сумасшедший". Что, по-вашему, все это значит, прости господи?
Доктор пожал плечами:
- Да что угодно. Может, это правда. А может, всего лишь ее фантазия.
- Крайцлер, - перебил мистер Мур, в раздражении стукнув рукой по двери коляски, - он сказал, что об этом ему сообщили друзья. Она что, разъезжает по всему штату и выдумывает истории про убитых детей ради людского сочувствия?
- Не по всему штату. Очевидно, это происшествие приключилось неподалеку от ее родного городка. Так что если тут и есть хоть какая-то доля правды, ваш друг из конторы окружного прокурора сможет нам об этом поведать. Вам уже удалось с ним связаться?
- Я написал ему в понедельник, - мрачно отозвался мистер Мур, впадая в настроение под стать жаркой, влажной погоде. - И отправил телеграмму во вторник. Но, полагаю, мне лучше сейчас по новой телеграфировать ему или попытаться дозвониться по телефону. Пусть обо всем узнает. - Тут он вновь вышел из себя. - И что это еще за "племянник", оставленный, по словам старика, на ее попечение?
- А вот это, - объявил доктор, - почти наверняка выдумка. Или, если быть точным, ложь. Ей нужно было сочинить какую-нибудь байку, чтобы объяснить внезапное появление в своей жизни мальчика Йохансенов.
- О да. - Объяснение сей подробности нисколько не воодушевило мистера Мура. - Иисусе, это все равно что пытаться уследить за махинациями трех разных людей.
- Верно, - согласился Доктор. - Слой за слоем…