Парк вокруг "Казино" был подходящим обрамлением для всего этого пышного отдыха - фонтаны, пруды, статуи и красивые деревья окаймляли дорожку к заросшим плющом стенам трехэтажного здания. Тем вечером мы вошли туда через парадные двери, и детектив-сержанты с облегчением отметили, что мистер Кэнфилд - один из немногих в Саратоге владельцев игорных домов и отелей, кто не вывесил на дверях своего заведения табличку "Посетители-евреи не приветствуются". Войдя, мы обнаружили себя в огромном, щедро покрытом коврами вестибюле с массой народа, располагавшемся как раз перед общественным игорным залом. Ставки там были невысоки (белые фишки шли по доллару, красные по пять, синие по десять, желтые - за сотню, а коричневые - за тысячу) по сравнению с приватными комнатами наверху, где все умножалось в сто раз.
Как бы я ни нервничал перед тем, как приступить к игре, надо признаться, в еще большем нетерпении меня в тот вечер держало желание увидеть того, кто всюду известен был под именем "Принц игроков". Ждать пришлось недолго: лишь только мы вошли, я поймал взгляд полного, но компетентного на вид человека, чисто выбритого, с темными глазами, примечавшими все, что творилось вокруг. (Лицо это было столь завораживающим, что в итоге завладело интересом такого художника, как мистер Дж. А. М. Уистлер, и тот запечатлел его на холсте.) При виде вошедшего мистера Пиктона лицо сие, а также сам его хозяин, заторопились к нам, протягивая руку в радостном приветствии.
- Ну надо же, мистер Пиктон! - провозгласил мистер Кэнфилд. - Ночку за столами захотелось провести, верно? Или вас сюда привела только кухня Колюмбэна?
- Кэнфилд! - с чувством приветствовал его мистер Пиктон. - Со мной нынче гости моего дома, а я сообщил им, что ни в коем случае нельзя покидать округ, не увидев нашего величайшего вклада в современную американскую культуру!
Мистер Пиктон быстро представил нас, и мистер Кэнфилд приветствовал всех с дружелюбием, свойственным успешному игорному магнату. Но здесь крылось и нечто большее - похоже, тот простой факт, что мы были гостями мистера Пиктона, означал, что и обхождение нас ждет особое.
- Мистер Пиктон немало помог в самое рискованное время, - объяснил мистер Кэнфилд, будто услышал мысль у меня в голове. - Во времена того скверного маленького приступа реформ он убедил округ, что Саратога может закрыть все мелкие дома, ежели пожелает, но "высокие заведения" класса "Казино" стоит оставить - если, конечно, не хочется вновь кормиться лишь с минеральных вод.
- Вряд ли я оказался настолько полезным, Кэнфилд, - отозвался мистер Пиктон. - Даже самые стойкие из реформаторов в конечном счете понимали, что режут глотку самим себе. А что нынче публика?
- О, все они в сборе, - отвечал Кэнфилд, провожая нас в обеденную залу. - Брэди, мисс Расселл, Джесси Льюисон - а Гейтс наверху, все еще намеревается поставить рекорд.
Этот список лишил меня дара речи: имена Брильянтового Джима Брэди, магната в снабжении железных дорог, желудок коего был в шесть раз больше нормы, а аппетит к еде почти столь же велик, что и страсть к драгоценным камням, и мисс Лиллиан Расселл, известной актрисы и постоянной спутницы Брэди, были, конечно, известны тогда почти всему миру, как и теперь, - тогда как в игорных кругах имена Джесси Льюисона - "спортивного банкира" - и мистера Джона Гейтса (который вскоре заработал прозвище "Поставь-Миллион" за проигрыш, а потом и отыгрыш почти всей этой суммы - и все в один день - в Саратоге) были столь же легендарны, а волнение вызывали даже посильней.
- Брэди в обеденной зале, разумеется, - продолжал мистер Кэнфилд. - Прикончил уже половину Колюмбэновых запасов и требует продолжения. Подыщу вам столик подальше от него - даже при всех своих брильянтах аппетиту прочих людей в такие моменты он способствует мало. - Махнув официанту на входе в зал, мистер Кэнфилд еще раз пожал руку мистеру Пиктону. - Альберт позаботится о вас - так что до встречи в игорном зале. Полагаю, наверх вы не собираетесь?
Мистер Пиктон с улыбкой покачал головой:
- С моим жалованьем? Никаких шансов, Кэнфилд. Мы и так нанесем себе немалый урон в общем зале, благодарю покорно.
Мистер Кэнфилд выразил свое почтение прочим из нас и чуть было не растворился в толпе, но потом словно вспомнил что-то и остановился:
- О, кстати, Пиктон. Прошел слух, будто вы собираетесь вновь открыть то дело - насчет застреленных деток?
Нам оставалось только скрыть свое изумление - но мистер Пиктон лишь улыбнулся и вновь покачал головой.
- Не переживайте, Кэнфилд, - сказал он. - Постараюсь держать вас в курсе.
- Сами же знаете, как оно, - ответил тот, вежливо пожав плечами. - В этом городе люди готовы ставить на что угодно, и ставят - похоже, будут ставки и на облаву и процесс. Мне бы просто хотелось прикинуть разумные шансы.
- Пока два к одному на облаву, - изрек мистер Пиктон. - А что до процесса, я дам вам знать.
Мистер Кэнфилд бросил на него, что называется, оценивающий взгляд:
- Два к одному? Уверены?
- Уверен, - подтвердил мистер Пиктон. - Хотя человек, которого мы арестуем, может стать для вас сюрпризом.
Мистер Кэнфилд кивнул, развернулся и с очередным прощальным жестом вернулся к своему занятию - делать глупцов счастливее.
- А вот это, друзья мои, - заметил мистер Пиктон, - я и имел в виду, когда говорил о скорости распространения слухов в здешних городках.
- Хотите сказать, они собираются заключать пари на это дело? - спросил доктор, с видом легкого отвращения окинув взглядом толпу богатеев.
- Без сомнения. А вот этот блеск в глазах, Мур, ни к чему, - сообщил мистер Пиктон, покосившись на друга. - Кэнфилд не обрел бы своего положения, позволь он людям с доступом к информации себя облапошивать. - Мистер Пиктон двинулся в дальний конец вестибюля. - Так что же - отобедаем, пожалуй?
Столик наш, может, и располагался подальше от Брильянтового Джима Брэди и мисс Лиллиан Расселл, как сказал мистер Кэнфилд, но по дороге к нему нам все равно пришлось миновать эту знаменитую парочку; и событие сие воодушевляющим назвать было нельзя. Не то чтобы нам довелось как-то пообщаться с ними или их окружением - но я быстро понял по одним их нелепым выходкам, что занимательная легенда иногда может обернуться довольно удручающей реальностью. Я все знал о прославленных ювелирных гарнитурах Брильянтового Джима, общее количество бриллиантов в которых было около двадцати тысяч. И, конечно, я знал о его аппетите. Но ни одна из этих историй не подготовила меня к зрелищу человека со свиноподобной физиономией - человека, чьи знаменитые габариты из тщеславия были втиснуты в одежду на два размера меньше - проделывающего свой обычный трюк за едой: есть он начинал, когда усыпанное бриллиантами брюхо было в футе от стола, и отказывался остановиться, пока оно не касалось его края. Как раз когда мы проходили мимо, он расправлялся с семейством омаров, а поверх дорогого белого костюма и драгоценностей у него был повязан слюнявчик. К тому же он был чересчур громок - громок, с набитым ртом и весьма волен в выражениях со своими леди, прекрасно понимая, что при его миллионах и отсутствии у дам иного дарования, кроме как быть хорошенькими, они не только вынуждены все терпеть, но еще и улыбнутся, и посмеются за компанию.
Рядом с Брильянтовым Джимом сидела мисс Лиллиан Расселл, чье лицо я, разумеется, видал на рекламных щитах в Нью-Йорке - несмотря на это, впервые узрев ее во плоти, я подумал: то были чертовски льстивые плакаты. Она тоже лакала громогласные пошлости Брэди, точно кошка молоко из миски. Я вовсе не хочу сейчас показаться ханжой: бог свидетель, мой рот и тогда, и теперь способен на неподобающие вещи. Но есть все же разница между некими непристойностями в лексиконе и совершенно оскорбительным поведением, а Брэди представлял собой, как говорится, эту разницу во плоти. Все мы были наслышаны о том, что мисс Расселл на самом деле не оказывает Брэди сексуальных услуг (казалось невозможным, что кто-то в действительности способен на физический акт с этой махиной), а вместо того предается утехам с приятелем Брэди Джесси Льюисоном. Однако тем вечером, как мне показалось, мистер Льюисон к подобного рода делишкам был не расположен: может, мисс Расселл и являлась прекрасной актрисой, но фигура ее демонстрировала ущерб, нанесенный ей за множеством обеденных столов. Каких бы ухищрений несчастной команде горничных ни стоило затянуть ее в платье с узкой талией, жалованье свое они отработали не хуже любого горняка, это уж точно.
Прочая активность в том обеденном зале - представлявшем собою красивый длинный холл с маленькими витражными окошками в потолке и полированными дубовыми полами - схожа была с происходившим за столом у Брэди: посетители набивали себе животы, пили как сапожники, слишком громко болтали и "флиртовали" таким манером, что обеспечил бы обычной нью-йоркской проститутке ночь в ближайшей каталажке. Притом в обычной жизни все это были уважаемые люди: у себя на Гудзоне они заправляли большим капиталом и государственными решениями, да еще и жизнями миллионов простых людей заодно. И хорошо, что мы приехали сюда играть, начал подумывать я: ведь если бы нам пришлось хоть с кем-то общаться, вряд ли бы я это вынес.
Впрочем, тут я был не одинок: к окончанию трапезы общее настроение за нашим столом было близко к отвращению - и, когда мы выходили, я сообразил наконец, что именно за этим хитрый мистер Пиктон и привел нас сюда.
- Как следует взгляните на все это напоследок, - сказал он. - Если нам удастся привлечь Либби Хатч к суду, дело придется иметь не просто с возмущением тихих граждан из городков наподобие Боллстон-Спа. Нет-нет - на головы наши сверх того обрушится все могущество власти сего сиятельного общества. Ведь сама суть лицемерия требует масок, за которыми можно скрыться, не так ли, доктор? А маски идиллического дома и святости материнства - первые и самые неприкосновенные из их числа. Да, если я прав, в ближайшие недели вам предстоит увидеть некоторые из этих самых лиц на галереях зала суда в Боллстоне.
В тот момент, когда некоторые из нас пытались сосредоточиться на развлечениях, мысль эта была определенно не самой подходящей. Мисс Говард, в свою очередь, уже достаточно насмотрелась в обеденном зале и решила немедля возвращаться в дом мистера Пиктона на трамвае. Доктор, Сайрус и детектив-сержанты - никто из которых не отличался особой азартностью - согласились составить ей компанию, оставив место подлинным энтузиастам.
Мистер Мур с мистером Пиктоном пропустили по паре рюмок на скорую руку, пока я давал им краткие наставления по своей рулеточной стратегии; когда же они направились в общий зал, из их вида и разговора можно было заключить, что им все же удалось подавить свое отвращение к толпе. Мне же, ввиду запрета наблюдать за игрой, осталось выбирать между залом для дам и детей и перекуром снаружи - выбор, что называется, не из трудных.
Забредя в долгие ветви плакучей ивы, свисавшие над одним из прудиков парка за "Казино", я с раздосадованным стоном подергал за крахмальный воротничок и галстук, жалея, что не могу немедля снять все эти штуки. Потом прикурил сигарету и начал думать - но не о том, сколько мне выгорит, если дела внутри пойдут на лад, а о словах мистера Пиктона в обеденном зале. Вряд ли можно было назвать умиротворяющими мысли о том, что, обвинив Либби Хатч, мы рассердим всех этих богатых могущественных лицемеров и волокит - а может, даже станем для них угрозой; и поначалу я решил было, что виной моему отчетливо нервозному ощущению стали именно неприятные представления о грядущем. Но вскоре я понял, что волнение у меня в желудке вызвано какой-то непосредственной причиной, чем-то связанным с окружающим меня прямо сейчас. Сначала я не мог сообразить, в чем источник беспокойства, но через пару минут до меня дошло:
За мной наблюдали.
Оборачиваясь, я поглубже забрался в ивовые ветви и оглядел темноту вокруг - но нигде в этой части парка не было видно ни души. Но с каждой секундой я все больше убеждался в том, что кто-то откуда-то следит за каждым моим движением. Покрывшись холодным потом, я снова подергал галстук и воротничок и начал фут за футом перемещаться, очень быстро дыша. Наконец я выкрикнул в, казалось, совершенно пустую тьму:
- Кто здесь? Что вам нужно? - Понимая, что это несколько безрассудно, но не в состоянии удержаться, я сунул руку в карман штанов. - У меня пистолет! - заорал я. - И я им воспользуюсь, говорю вам…
Вдруг передо мной пронеслось темное пятно: с неба точно свалилась быстрая тень и мягко приземлилась в траву - но я все равно завопил и отпрыгнул. В пруд я не плюхнулся, лишь схватившись за ветку ивы; и хоть и услышал быстрые удаляющиеся шаги, когда наконец поднял глаза, человека того уже не было.
Отдышавшись, я понял, что теперь уж точно остался один: чувствовал я это столь же определенно, как и присутствие незнакомца прежде. Кто бы ни прятался на дереве - наверняка некий ребенок, как я глупо предположил тогда, - его, должно быть, устрашило упоминание оружия, и он бросился прочь, напуганный мною еще больше, чем я им. Обнаружив, что выронил сигарету, я прикурил еще одну и направился к "Казино", посмеиваясь над собственной глупостью, так и не сообразив, сколь близка была подлинная опасность.
Впрочем, потом я понял это: ведь через какие-то часы я вновь столкнулся с этой опасностью и увидел ее лицо.
Глава 33
Мистеру Муру, мистеру Пиктону и мне в ту ночь за столами вполне повезло, и в результате субботним утром мы встали с, как говорится, радужными перспективами насчет ожидающих нас дел. Доктор с Сайрусом уже собрались и отправились на ферму к Вестонам в маленькой наемной двуколке; Маркус с мисс Говард на заднем дворе у мистера Пиктона сражались с тремя большими кипами хлопка, доставленными ранее. Люциус же тем временем устроил на заднем крыльце лабораторию - тщательно осматривал каждую деталь "кольта" Дэниэла Хатча и посыпал их порошком, дабы снять отпечатки пальцев, прежде чем взяться за разборку и обновление револьвера. При столь полезной поголовной занятости мистеру Пиктону показалось весьма осмотрительным поехать к себе в контору в суд и продолжить изыскания по делам, имевшим некоторое сходство с нашим (юристы зовут это "прецедентами"), а мы с мистером Муром проследовали в столовую отведать превосходного завтрака миссис Гастингс.
После еды настал и наш черед приступить к работе: Люциус выдал нам пару увеличительных стекол, медицинский щуп и два очень острых карманных ножа, и велел заняться куском обшивки и сиденьем возницы с подводы Хатчей, оттащенных детектив-сержантами к задней части дома. Нам следовало осмотреть их каждый дюйм, а при обнаружении чего-то похожего на пулевое отверстие воспользоваться медицинским щупом, чтобы проверить, не засел ли внутри металлический предмет. Если же он там присутствовал, нам, ясное дело, не нужно было пытаться извлечь его: вместо этого мы должны были при помощи ножей срезать все дерево вокруг, чтобы оставить сей предмет в неприкосновенности. Мы с мистером Муром выслушали эти инструкции с заметным отсутствием воодушевления, поскольку было понятно: последуй мы вышеозначенной процедуре, на освобождение пули из дерева уйдет уйма времени, даже если нам повезет и наткнемся мы на нее быстро. Но мы постарались сдержать ворчание и вскоре с головой погрузились в работу.
Примерно через час обнаружился первый кандидат на дырку от пули. Я нашел маленькое отверстие в углу доски и весьма взволновался, когда, сунув туда щуп, прикоснулся к чему-то, скорее всего состоящему из металла. Я подозвал детектив-сержантов для проверки, и они согласились, что найденное мною вполне может оказаться пулей. Теперь важно было, срезая вокруг него дерево, не коснуться его лезвием ножа - условия этого я в пылу энтузиазма, признаться, не вполне понимал. Ведь если пулю можно будет опознать как таковую, что за беда, если на ней окажется пара ножевых царапин?
Само собой, сей вопрос был не из тех, что стоит задавать Маркусу с Люциусом, если только вы не настроены на крайне долгую лекцию о некоем перспективном направлении судебной науки. Нас с мистером Муром сорок пять минут без перерыва потчевали сведениями из новой области баллистики, и семинар этот лишь усугубило участие мисс Говард. Проще говоря, баллистика, похоже, сводилась к оружейному аналогу взятия отпечатков пальцев: несколько лет назад один англичанин обнаружил, что пули при прохождении оружейного ствола обязательно получают отметины от повреждений (зазубрин на металле и прочего), характеризующих данный ствол. К 1897 году, когда почти у всех пистолетов и длинноствольного оружия ствол стал нарезным, было установлено, что след на пулях оставляет и сама нарезка, состоящая из собственно "нареза" и его так называемого "поля". Нарезом назывались спиральные дорожки, проделанные внутри ствола (закрученные в правую или левую сторону), чтобы придать пуле вращение на выходе из дула и тем самым спрямить траекторию ее полета; полем же нареза называли пространство между желобками. Пули, прошедшие через эти желобки и грани, оказывались помечены линиями, в точности отражающими специфический нарез данного ствола. Эта система идентификации уже успела успешно зарекомендовать себя, хоть и не в Соединенных Штатах: несколько лет назад один французский коллега детектив-сержантов, некто мсье Лакассань, обнаружил соответствие количества, промежутков и витков следов на пуле, изъятой из трупа, стволу оружия подозреваемого. Впоследствии подозреваемый был приговорен, по большей части - в силу этих баллистических улик.