Однако нельзя было сказать, что она не питала ничего и к детям Хатчей, которые, как миссис Райт поведала мисс Говард, оказались в странном, запутанном положении, вынуждавшем их к постоянной скрытности. Все они, как и подозревала мисс Говард, первые месяцы своей жизни провели с кормилицей - это и уберегло малышей от превращения в живую демонстрацию материнских недостатков Либби Хатч и, тем самым, стало единственной причиной их благополучного выживания в младенчестве. Но потом жизнь все же оказалась к ним довольно сурова. Кларе было проще всего, ведь Дэниэл Хатч нисколько не сомневался, что она его дитя. Но появление сперва Мэтью, а затем и Томаса повлекло неприятности, поскольку к тому времени Хатч начал подозревать жену в неверности. Наличие у обоих мальчуганов густых кудрявых черных волос, темно-карих глаз и оливковой кожи (в отличие от обоих родителей и сестры) Хатч счел доказательством того, что их прижили от другого - и хотя старик так и не смог узнать, от кого именно, к Либби он со временем стал относиться все более враждебно, а к Томасу и Мэтью потерял всякий интерес.
Как ни странно, сказала миссис Райт, все это был не пустой стариковский бред: Либби в самом деле обманывала мужа, хоть и с человеком, коего тот бы в жизни не заподозрил. Священник, венчавший Хатчей, преподобный Клэйтон Паркер, цветом глаз, волос и кожи обладал будто бы тем же, что и маленькие Мэтью с Томасом, а в усадьбу Хатчей наносил регулярные визиты, и там старый Дэниэл всячески развлекал его, насколько позволяла скупость. Миссис Райт, похоже, не единожды видела Либби и Паркера, слившихся в жарких объятьях в лесу за домом, внезапный же рецидив угрюмого беспокойства Либби летом 1893 года приключился, по совпадению, немедля после того, как Паркер объявил своему начальству, что, дескать, его духовные таланты в Боллстон-Спа пропадают впустую, и его надобно перевести творить добро в Нью-Йорк, этот Вавилон современности.
- Священник? - выдохнул Маркус, услышав все это. - Да что, черт подери, священник мог предложить женщине, вышедшей замуж за одного из богатейших людей города?
- Молодость, привлекательность и обаяние, для начала, - ответила мисс Говард. - Хотя, мне кажется, миссис Райт не ошибалась, когда говорила, что Либби одних этих качеств было бы маловато. Нет, там крылось что-то еще. Своего рода… респектабельность, что ли. Нет, больше того. Искупление, быть может.
- Искупление? - повторил Люциус.
- И внутренняя дорожка к богу, - вмешался я.
- Да, вот это, пожалуй, ближе, Стиви, - произнесла мисс Говард, направляя маленького черного моргана прямиком к дому мистера Пиктона. - Я не совсем уверена, хочу услышать мнение доктора…
Мы достигли того участка маршрута, где Чарлтон-роуд превращалась в Чарлтон-стрит. Я привстал, чтобы попытаться различить окрестности в тусклом вечернем свете, и вскоре узрел четыре башенки дома мистера Пиктона - а потом и легкий экипаж без лошади у крыльца.
- Ага, похоже, шанс у вас будет, - объявил я мисс Говард. - Они вернулись от Вестонов.
Подъехав к дому, мы положили кусок обшивки и сиденье от экипажа Хатчей на крыльцо и зашли внутрь, где в гостиной обнаружили Сайруса за пианино мистера Пиктона, а нашего хозяина - стоящим в дальнем углу, где доктор переносил заметки на объявившуюся грифельную доску.
Этой штуке, без сомнения, предстояло стать двойником доски из № 808 на Бродвее, и мистер Пиктон был безусловно зачарован сим процессом.
- Ну вот, - объявила с улыбкой мисс Говард, сообщая о нашем появлении, - уютная домашняя картина, не так ли?
Сайрус прекратил играть, а доктор с мистером Пиктоном быстро обернулись к нам.
- Наконец-то! - вымолвил доктор. - Какие новости из дома Хатча? Наша новая доска ждет!
Следующий час или около того был полон сумбура: каждый пытался объяснить остальным, чего удалось добиться за первый день в городе. Дела у доктора с Кларой Хатч после моего ухода с фермы продолжали идти весьма неплохо, и хотя девочка пока не изрекла ни одного настоящего слова, доктор не сомневался, что сможет в итоге ее на это подвигнуть. Но дело все равно было нелегкое: Клара находилась в том состоянии, которое доктор назвал "затянувшейся истерической диссоциацией", подразумевая, что увиденное девочкой оказалось слишком ужасно для понимания - ее собственного или чьего бы то ни было еще.
Впрочем, мистер Пиктон объяснил, что мы просто вынуждены будем добиться от нее слов: он нимало не сомневался, что его босс, окружной прокурор Оукли Пирсон, даст согласие на сбор большого жюри для рассмотрения обвинений против Либби Хатч не раньше, чем Клара будет готова прямо сказать "в меня стреляла мама". Собери мы хоть все вещественные доказательства в мире, ни одно из них не станет существенным в деле, вызвавшем столько волнений, - и, несомненно, приведет к новой вспышке гнева, едва мы огласим свою теорию преступления, - если девочка не заговорит. И хоть он продолжал еще какое-то время объяснять нам все это, основная мысль мистера Пиктона была проста: если собираешься обвинить женщину в убийстве собственных детей, надо быть чертовски уверенным в наличии не только мотива, возможности и средства, но и свидетелей.
Мотиву, возможности и средству, впрочем, еще предстояло сыграть свою роль, их-то мы и могли расследовать, пока доктору предстоял процесс возвращения Клары Хатч к общению. Наиболее доступной для рассмотрения темой в тот вечер казалось средство - ведь мы надеялись, что орудие нападения Люциус извлек на свет божий из старого колодца. Попросив у миссис Гастингс кусок клеенки и расстелив его на пианино, Люциус осторожно положил сверху влажный коричневый сверток и начал медленно разворачивать и разрывать бумажный пакет парой стальных медицинских щупов.
- Я спрашивала у миссис Райт, не заметила ли она в оружии чего-нибудь необычного, прежде чем выкинуть его в колодец, - сказала мисс Говард, когда мы все столпились вокруг Люциуса. - Чего-нибудь, указывающего на перемещение с места или стрельбу. Но она призналась, что была слишком расстроена, чтобы обращать внимание на подобные детали.
- Понятно, - проговорил Маркус, наблюдая, как брат разворачивает пакет с выпукло проступающим содержимым. - Она не сказала, какого возраста эта вещица?
- Хатч говорил миссис Райт, что всегда держал его под подушкой, - заметила мисс Говард. - В Гражданскую войну он сам не был на фронте - оплатил себе замену, - что исключает вероятность армейского происхождения оружия.
- Да, - согласился Маркус. - Это, скорее всего, одна из самых стандартных моделей. А с учетом возраста и вряд ли большого опыта стрельбы старик, пожалуй, выбрал что-нибудь попроще.
- Верно, - продолжила мисс Говард. - Что-то наподобие "кольта-миротворца" - судя по силуэту, весьма похоже. Ранний вариант, конечно. Когда там выпустили первые армейские модели простого действия, в 71-м? По времени примерно так и выходит.
- Но разве это оружие из тех, что легко могла бы использовать женщина? - поинтересовался доктор.
Обычно на подобные вопросы отвечали Маркус или Люциус, но мисс Говард нравилось быть в центре внимания, и братья благоразумно предпочли не вставать у нее на пути.
- Не вижу тому препятствий, - заявила она, пожав плечами. - Может, на вид револьвер сорок пятого калибра и не кажется дамским, но эта армейская модель простого действия использовала металлические фабричные гильзы и обладала очень мягким спуском. Довольно простой, работоспособный механизм, в самом деле. К тому же даже длинноствольные модели весили не больше трех фунтов, и она бы прекрасно справилась даже без особого опыта обращения с оружием.
Я заметил, как мистер Пиктон бросил на мисс Говард изумленный взгляд, а потом обернулся к мистеру Муру.
- И не думай искушать судьбу с этой барышней, Руперт, - заметил мистер Мур.
Внезапно Люциус обеспокоенно проговорил:
- Кажется, я не могу снять пакет с этой штуки целиком.
- А зачем оно вам вообще надо? - осведомился мистер Мур.
- Если мы сможем доказать, что оберточная бумага местного производства, - объяснил за брата Маркус, - это станет аргументом против того, что перед нами какой-то другой револьвер, выкинутый кем-то позже.
- Но для этого ведь не обязательно сохранять пакет целиком, - сказал мистер Пиктон. - Взгляните на его нижнюю часть, детектив, и увидите слова ""Пакеты Веста", Боллстон-Спа, Нью-Йорк" мелким шрифтом.
Люциус сосредоточился на части пакета, обмотанной вокруг дула револьвера, потом расцвел:
- Вы правы, мистер Пиктон, - так и есть! Дайте-ка снять его… - Он извлек из кармана хирургический скальпель и произвел аккуратные маленькие разрезы в днище пакета, потом снял квадратный кусок оберточной бумаги и осторожно отложил его на клеенку. - Вот так. А теперь мы можем…
Чуть более быстрыми движениями Люциус начал сдирать полоски оставшейся бумаги, обнажая обычный револьвер простого действия - из тех, что запросто встретишь на стандартных журнальных иллюстрациях на тему Запада. Темно-коричневую рукоять покрывала светло-зеленая плесень, а ствол и барабан вороненой стали порыжели от ржавчины. Никто из нас не знал, что и думать, пока Люциус не достал оружие, просунув один из своих щупов через скобу спускового крючка, вместе с братом осмотрел револьвер, а потом улыбнулся.
- Спасибо вам, мистер Вест, - выдохнул он.
- Хотите сказать, он в хорошем состоянии? - осведомился мистер Мур.
- Скажем проще, - ответил Люциус. - Боллстон-Спа - действительно родина лучших в мире бумажных пакетов.
Маркус, осмотрев в свой черед оружие, уверенно кивнул.
- Хм, да, - объявил он, пытаясь сдерживать воодушевление. - Чуть-чуть усилий, и из него действительно можно будет снова стрелять.
- А это означает… - вмешался мистер Мур.
- Это означает, - ответила улыбающаяся мисс Говард, - баллистическое испытание.
На лице мистера Мура отразилось изумление:
- Пардон, что?
- Если, конечно, - отложив револьвер и воздев палец, объявил Люциус, - удастся найти в этих обломках повозки пулю для сравнения.
- Эй, эй, помедленнее! - взмолился мистер Мур.
- Что скажете, мистер Пиктон? - спросил Маркус. - Какого ваши судьи мнения на предмет баллистического анализа?
Мистер Пиктон пожал плечами:
- Они, конечно, о нем осведомлены. Но, насколько я знаю, у нас пока не было дел, где это бы использовалось при осуждении. С другой стороны, не припоминаю и таких, где сей аргумент специально исключили бы. Судьи наши, похоже, не совсем примитивны в этих вопросах - временами они не против создания прецедента. Если мы наткнемся на нечто убедительное - особенно в сочетании с прочими уликами, - думается, я смогу проверить это и посмотреть, что отсюда будет следовать.
- Проверить что? - запричитал мистер Мур. - Черт возьми, люди, да о чем это вы?
Я и сам был порядком сбит с толку, да и доктор с Сайрусом, на мой взгляд, соображали не больше. Но мы предпочли оставить дурацкие вопросы мистеру Муру, ведь у него - я говорю это со всем должным уважением к прочим, более выдающимся качествам этого человека - все выходило так естественно.
- Если мы заставим его заработать, - обратился Люциус к мистеру Пиктону, по-прежнему игнорируя мистера Мура, - нам понадобится оборудовать что-то наподобие стрельбища.
- Что ж, - радостно ответил мистер Пиктон, указывая на заднюю часть дома, - мой двор в вашем распоряжении, детектив! За ним нет ничего, кроме кукурузного поля. Если скажете мне, что понадобится…
- Не много, - отозвался Люциус. - Лишь кипа-другая хлопка.
- Ничего проще, - кивнул мистер Пиктон. - Миссис Гастингс! Мы… - Он обернулся и обнаружил, что домоправительница уже стоит в дверях, слушая нас с озадаченным и ошарашенным видом. - Ага! Миссис Гастингс, позвоните мистеру Бёрку, будьте любезны, и скажите ему…
- Да, сэр, - отвечала миссис Гастингс, отвернувшись и всплеснув руками. - Несколько кип хлопка, сэр, чтобы вы могли стрелять на заднем дворе!
- Должно быть просто идеально, - сказала мисс Говард, все еще разглядывая револьвер.
- О да, - вмешался мистер Мур; голос его начал приобретать обычные для подобных моментов жалобные интонации. - Идеально. Даже не потрудиться объяснить это остальным, что бы вы там ни делали.
Мистер Пиктон расхохотался, потом обратился к старому другу:
- Прости, Джон, мы, кажется, были невежливы, да? Ну так вот, в порядке компенсации - на сегодня мы и так позаботились практически обо всем, о чем могли. На самом деле, должен сказать, это был исключительно удачный день! Так, может, вскочим в трамвай и отправимся к Кэнфилду? Обстоятельно обсудить все сможем за ужином - потом немного рулетки, может, пару карточных партий…
- Тихо! - скомандовал мистер Мур, подняв руку и неожиданно обретя энергичный и возбужденный вид. - Все наверх и одеваются в вечернее платье, пока не начались новые дискуссии, или Руперт не передумал! Давайте-ка, пошевеливайтесь!
- А если мы не хотим идти? - возразила мисс Говард, когда мистер Мур подтолкнул ее к лестнице. - Меня не интересуют…
- Тогда можешь просто поесть и сразу возвращаться домой, - перебил мистер Мур. - Дай нам спокойно погубить наши развратные души!
Я метнулся к лестнице, но потом, вспомнив кое-что, обернулся к мистеру Муру:
- Поставите за меня? Я слыхал, детям в таких местах играть не дают.
- Не переживай, Стиви, - заверил мистер Мур. - Буду точно следовать твоим указаниям. Но чтобы попасть в обеденную залу, тебе все равно придется надеть выходной костюм.
Я кивнул ему и улыбнулся:
- Потому его и прихватил: единственное, что может заставить меня напялить это, - честная игра!
Стремительно взбежав по лестнице, я ворвался в свою комнату, закрыл дверь и распахнул большой гардероб красного дерева, куда до того сунул комплект вечернего платья, купленный мне доктором около года назад. Сдается мне, тогда он надеялся, что я со временем проявлю некий вкус к опере и в один прекрасный день действительно с удовольствием стану сопровождать его и Сайруса в "Метрополитэн"; но пока же я побывал в ложе доктора в вышепомянутом заведении - и в вышепомянутом вечернем платье - всего лишь раз, да и то лишь потому, что это было необходимо для расследования дела Бичема. Но сейчас я с радостью втиснулся в жесткую крахмальную белую сорочку и черный костюм - раз уж в таком виде мне светило сделать ставку-другую на надежном рулеточном колесе, которых, как я всегда слышал, было достаточно в славящемся на всю Саратогу игорном доме и ресторане Ричарда Кэнфилда, известном остальной стране просто под именем "Казино".
Однако желание надеть костюм не заменяло опыта в этом деле: я пыхтел и ругался, втискиваясь, перепоясываясь и затягиваясь в сии одеяния, а галстук в итоге оставил подвязать кому-нибудь другому. Когда я спустился, остальные были уже готовы, и мистер Мур ворчал от нетерпения, пока мисс Говард весьма любезно приводила в порядок ленту из белого шелка, висевшую у меня на шее. Наконец мы покинули дом и не спеша дошли в теплой темноте до станции электрического трамвая Боллстон-Спа, где в приподнятом настроении сели в маленький открытый вагон - тогда еще не подозревая, что наш хозяин задумывал это маленькое путешествие не только как отдых.
Глава 32
Системе трамвайного сообщения Боллстон - Саратога исполнился лишь год, и выглядела она соответственно: в нашем вагоне были отполированные перила и чистые сиденья, а сам он стоял на сияющих узких рельсах. Эта штука на большой скорости миновала четыре или пять миль сельской местности, отделявших Боллстон-Спа от главной улицы Саратоги - Бродвея, - а ветерок, овевавший нас на передних сиденьях вагона, казался освежающим и даже волнительным - с учетом того, куда мы направлялись. Воздух был из тех, что усиливает предчувствия, так сказать, - и хотя поездка длилась лишь около пятнадцати минут, моей юной душе она показалась вечностью.
Наконец вагон скользнул в величайший американский центр отдыха со стороны южной оконечности местного Бродвея. Отсюда нам открывался превосходный вид на самое сердце города - и, должен сказать, на это чудо стоило взглянуть. Бродвей Саратоги, обрамленный прекрасными раскидистыми вязами, просто в качестве улицы составил бы честь любому городу где угодно - но за деревьями простирались ухоженные тротуары в сияющих огнях бесчисленных магазинов и грандиозных отелей, каждый из которых обещал азарт всех сортов и опровергал устаревшую городскую славу "курорта". Не осталось ни намека на то, что уединение и отдых в Саратоге были ценным товаром (или даже возможностью): старые деньки, когда политики, ученые и художники со всего мира встречались "на водах" и разговаривали о высоких материях, окончательно канули в лету к 1897 году, и место это превратилось в цветущий рынок удовольствий.
"Казино" Кэнфилда оказалось похожим на особняк квадратным зданием, расположившимся в тенистом зеленом парке, главной достопримечательностью которого раньше был источник Конгресс - один из множества старых минеральных источников города. На самом деле "Казино" было построено другим известным игроком - ирландцем Джоном Моррисси, дородным профессиональным боксером и крутым парнем Таммани, который на свои выигрыши сам учредил игорное заведение и скачки (Моррисси же проложил и первые в Саратоге рельсы). Во время возведения в 1870–1871 годах здания, известного тогда как "Клуб", Моррисси вбухал туда все роскошества итальянского стиля, какие только смог вообразить, и дело стало процветать с самого начала. Однако этого оказалось мало, чтобы заполучить самый желанный для Моррисси приз: признание в тех кругах общества, представители коих тысячами тратили доллары в его заведении. Умер он в 1878-м, и права собственности временно перешли к разным второразрядным дельцам, пока в 1894 году здание не было выкуплено и перестроено его нынешним владельцем, Ричардом Кэнфилдом.
Кэнфилд, подобно Моррисси, нажил состояние на игорном деле, но при этом не обладал сомнительным прошлым головореза, которое так и не позволило Моррисси добиться отношения к себе как к настоящему джентльмену. Открыв игорные дома в Провиденсе, Род-Айленд, а потом и в Нью-Йорке, Кэнфилд все свободное время (и недолгий тюремный срок) расходовал на превращение себя в ученого-самоучку и художественного критика. Завладев "Клубом" Моррисси, он применил все свои знания на практике, наполнив здание наимоднейшими предметами интерьера и искусства, выстроив новую обеденную залу для гурманов и наняв готовить для гостей одного из самых известных в мире французских шеф-поваров. А отказавшись допускать к игре за столами женщин и детей, он попросту перехитрил реформаторов, кои не слишком долгое время в самом начале его деятельности пытались перевернуть уклад Саратоги и даже успешно прикрыли множество игорных домов помельче. Впрочем, в то же время Кэнфилд устроил для детей и женщин большой зал отдыха, где они могли услаждать себя замороженными десертами и развлечениями - и сообщать своим отцам и мужьям, на что за них поставить.