Воцарилась долгая пауза, потом голос из гостиной зазвучал намного тише:
- Да. Так мне и послышалось… Она сказала, что из конторы окружного прокурора?
- Да, мэм.
- Тогда впусти ее, Эммелин. Впусти ее.
Негритянка неохотно отошла в сторону, давая нам с мисс Говард пройти через пещеру прихожей в гостиную.
Невозможно было различить цвета потрескавшихся стен той комнаты или кусков старинных обоев, все еще державшихся на них немногочисленными островками. Мебель, теснившаяся вокруг тяжелого стола с лампой, тоже пребывала в обветшалом состоянии. Слабый желтый свет маленького дымного огонька лампы доходил до углов комнаты, но не проникал в них - и как раз в одном из этих углов на жалком старом диване сидела наша "хозяйка"; ноги и большую часть тела ее скрывало вручную сшитое стеганое одеяло. Перед лицом она держала старый веер, медленно перемещая его, чтобы обдувало прохладой - по крайней мере, так я понял ее действия. И, насколько можно было судить, в комнате больше не было ни души.
- Миссис Мюленберг? - тихо обратилась мисс Говард, глядя в темный угол.
- Не знала, - ответил скрипучий голос, - что окружной прокурор начал брать на службу женщин. Кто вы?
- Меня зовут Сара Говард.
Голова за веером кивнула.
- А мальчик?
- Мой кучер, - сказала, улыбаясь мне, Сара. - И мой телохранитель. - И, вновь повернувшись к миссис Мюленберг, добавила: - Похоже, в этом городе мне без него не обойтись.
Затененная голова продолжала кивать.
- Вы спрашиваете про Либби Фрэзер. Она - опасная тема для бесед… - Внезапно и резко миссис Мюленберг глубоко вдохнула - со стоном, от которого волосы бы встали дыбом даже у покойника. - Прошу вас, - продолжила она через несколько секунд, - сядьте…
Мы нашли два стула с прямыми спинками, что казались чуток покрепче прочих предметов в комнате, и попробовали усесться.
- Миссис Мюленберг, - сказала мисс Говард, - признаюсь, я несколько озадачена. Мы - я - разумеется, приехали сюда не в поисках неприятностей. И без намерения кого-либо обидеть. Но, похоже, одно лишь упоминание имени Либби Фрэзер…
- Видели, что осталось от соседнего дома? - перебила миссис Мюленберг. - Это был мой дом. Точнее, моего мужа. Мы жили там с нашим сыном. Люди в этом городе не хотят, чтобы их дома превратились в обугленный кирпич и пепел.
Мисс Говард осмысливала это несколько секунд.
- Хотите сказать - это ее рук дело? Либби Фрэзер?
Голова вновь закивала.
- Только мне никогда этого не доказать. Как не доказать и того, что она убила моего ребенка. Она слишком умна…
От упоминания еще одного мертвого ребенка, да еще и в таком городе и в таком доме, как эти, я был готов броситься в окно гостиной, вскочить в бричку и настегивать нашего маленького моргана, пока мы снова не очутимся в Нью-Йорке. Но мисс Говард никогда не отступала.
- Понимаю, - тихо, но твердо сказала она. - Думаю, вам стоит знать, миссис Мюленберг, что помощник окружного прокурора Пиктон готовит женщине, известной вам как Либби Фрэзер, обвинение в убийстве - убийстве ее собственных детей.
Это вызвало очередной приступ одышки за веером, одна нога на краю дивана начала заметно дрожать.
- Своих собственных… - Нога внезапно замерла. - Когда? Где?
- Три года назад - в Боллстон-Спа.
До нас донесся еще один судорожный вдох.
- Стрелявший… по их словам, случайно - не негр?
- Да, - подтвердила мисс Говард. - Вы знаете об этом?
- До нас доходили слухи, - проговорила миссис Мюленберг. - А город прочесывал поисковый отряд. То были дети Либби?
- Именно. И мы считаем, что это она убила их. А заодно - и еще нескольких малышей в Нью-Йорке.
Теперь из-за веера раздался другой звук - и через несколько секунд я разобрал в нем хриплые рыдания.
- Но чему я так поражаюсь? - наконец тихо проговорила миссис Мюленберг. - Если какая женщина и могла сотворить такое, то - одна Либби.
Наклонившись, мисс Говард вложила все сочувствие, на которое была способна - и которое было способно на многое, особенно в обращении с лицом одного с нею пола - в следующий вопрос:
- Миссис Мюленберг, вы не расскажете мне, что здесь произошло? Это может помочь нам приговорить ее.
Последовала новая пауза, тихие всхлипывания прекратились - зато вновь начала подергиваться нога.
- Ее казнят?
Мисс Говард кивнула:
- Вполне вероятно.
Теперь в голосе миссис Мюленберг звучало какое-то облегчение, а может, даже восторг:
- Если она умрет… если вы сможете это устроить, - тогда да, мисс Говард. Я расскажу вам, что случилось.
Крайне тихо и осторожно мисс Говард достала блокнот и карандаш, приготовившись записывать. Когда же миссис Мюленберг приступила к рассказу, старая негритянка покинула комнату, качая головой, словно слушать это было выше ее сил.
- Это было давно, - начала миссис Мюленберг. - Или не было, согласно представлениям большинства. Поздним летом 1886-го. Тогда она к нам и явилась. Семья моего мужа владела одной из фабрик здесь, в городе. Мы переехали в соседний дом сразу после свадьбы. Он принадлежал его бабушке. О, это было прекрасное место, с чудесными садами, спускавшимися к реке… А в этом доме тогда жил смотритель поместья. Тем летом родился наш первый ребенок. Наш единственный ребенок. Я не смогла сама кормить его, и мы дали объявление о поиске кормилицы. Либби Фрэзер откликнулась первой, и мы оба сочли ее очаровательной. - Точкой во фразе стал полупридушенный безжизненный смешок. - Очаровательной… Мне всегда казалось, если уж начистоту, что муж мой находил ее, пожалуй, чуточку слишком очаровательной. Но она отчаянно стремилась работать, стремилась угодить - стремилась всеми способами. А я этому сочувствовала. Я сочувствовала…
Выдержав долгую паузу, мисс Говард рискнула спросить:
- И как скоро у вашего сына начались нелады со здоровьем?
Миссис Мюленберг вновь медленно кивнула ей.
- Что ж. Вы и в самом деле осведомлены о Либби… Да, он заболел. Сначала мы подумали - колики, только и всего. Я могла его успокоить и успокаивала, насколько возможно - но я не могла кормить его, а от пребывания с Либби ему всегда будто бы становилось хуже. Плакал час за часом, дни напролет… Но мы не хотели увольнять девушку - она ведь и вправду так стремилась работать, и так старалась… Но вскоре у нас не осталось выбора. Майкл - мой сын - не отзывался на ее заботу. Мы решили, что нужно найти кого-то другого.
- Как Либби приняла эту новость? - спросила мисс Говард.
- Если бы ей только пришлось принять эту новость! - проговорила миссис Мюленберг; голос по-прежнему был тихим, но в то же время - страстным и скорбным. - Если бы мы только заставили ее принять это и вынудили уйти… Но когда мы сказали ей, она была так подавлена и так убедительно умоляла дать ей еще один шанс, что мы не смогли отказать. И после этого все действительно изменилось. Все действительно изменилось… Самочувствие Майкла стало меняться - к лучшему, как мы подумали поначалу. Его приступы плача и колик утихли, и он вроде бы начал принимать уход Либби. Но то было дурное затишье - признак не счастья, а болезни. Медленной, изнурительной болезни. Он терял румянец и вес, а молоко Либби проходило через него будто вода. Но это была не вода. Это была не вода…
Молчание длилось так долго, что я решил было: миссис Мюленберг заснула. Наконец мисс Говард вопросительно взглянула на меня, но я мог лишь пожать плечами, надеясь, что она поймет, как мне хочется смотаться из этого дома к чертовой матери. Но мисс Говард чего-то ждала, и я знал, что мы никуда не уйдем, пока она не добьется своего.
- Миссис Мюленберг? - тихонько прошептала она.
- М-м? Да? - пробормотала женщина.
- Вы говорили…
- Я говорила?
- Вы говорили, что это была не вода - молоко Либби…
- Нет. Не вода. - Мы услышали новый вздох. - Яд…
При этом слове я нервно заерзал на стуле, но мисс Говард продолжала настаивать:
- Яд?
Темная голова приподнялась и опустилась.
- Мы много раз вызывали доктора, но он не мог объяснить, что происходит. Майкл был болен - ужасно болен. А потом начало страдать и здоровье Либби. И доктор решил, что это, должно быть, лихорадка, какая-то разновидность инфекционного заболевания, которую мой сын передал ей. Откуда нам было догадаться… - Ее нога вновь начала нервно дергаться. - А я сомневалась. Назовите это хоть материнским инстинктом - я просто не могла поверить, что мой сын заразил Либби. Нет - я просто не сомневалась, что это она с ним что-то делала. Муж сказал, что от постоянных тревог я стала неуравновешенной. Он сказал, что ради помощи Майклу Либби подвергает себя опасности. Он выставлял ее героиней, да и доктор тоже. Но я с каждым днем убеждалась все больше. Я не знала, как она это проделывает. Я не знала, зачем. Но я стала сидеть с ними во время кормления, а вскоре отказалась оставлять его с ней одного - наотрез. Но он так и не окреп. Болезнь прогрессировала. Он чах, она тоже слабела… И вот однажды я зашла к ней в комнату, пока она дышала воздухом на улице. И нашла в ее комоде два пакета. В первом был белый порошок, во втором - черный. Я не знала, что это такое, но взяла их показать мужу. Черный порошок он не опознал, но насчет второго сомнений не было. - Миссис Мюленберг словно боялась продолжать, но наконец произнесла это слово: - Мышьяк.
Мисс Говард, похоже, догадалась, что я готов дать деру, и накрыла мою руку ладонью, чтобы удержать меня на месте.
- Мышьяк? - переспросила она. - Она скармливала его вашему сыну?
- Если вы осведомлены о Либби, - миссис Мюленберг даже слегка прошипела, - то должны знать: она слишком умна, чтобы нагло решиться давать ему порошок напрямую. К тому же, когда бы она ни оставалась с ним, я следила за ней. Когда бы она ни оставалась с ним - но не когда она оставалась одна. И в этом была моя ошибка… Муж спросил Либби, зачем ей мышьяк. Она ответила, что однажды ночью в комнате ее разбудила крыса. Можно подумать, у нас были крысы… Но другого объяснения мы не нашли. - Пытаясь сдержать очередные рыдания, миссис Мюленберг заговорила, задыхаясь: - Вскоре после этого Майкл умер. Либби прекрасно прикидывалась убитой горем - и не один день. А правда открылась мне, лишь когда хоронили моего сыночка. Либби стояла и плакала, и я вдруг поняла, что к ней возвращается здоровье. Внезапно мне все стало ясно - так ясно… Она действительно отравила его - ела мышьяк сама, и он поступал к нему через ее молоко. Маловато для убийства взрослой женщины, но вполне достаточно для младенца. До такого бы не додумался сам сатана.
Этого мне уже было чересчур.
- Мисс Говард… - зашептал я. Но она лишь крепче сжала мою руку, не сводя глаз с темного угла комнаты, и спросила:
- Вы спросили ее об этом?
- Конечно, - выдохнула миссис Мюленберг. - Я понимала, что ничего не смогу доказать. Но я хотела, чтобы она знала: я знаю, что это сделала она. И еще мне хотелось понять, зачем. Зачем убивать моего сына? Что он ей сделал? - Снова полились слезы. - Чем маленький мальчик мог досадить взрослой женщине, чтобы та захотела его убить?
В ту минуту мне показалось, что мисс Говард пустится в объяснение теории насчет сознания Либби Хатч, выведенной нами за последние недели, но этого она делать не стала; мудрое решение, заключил я, ведь даже если миссис Мюленберг и схватит принципы, ее эмоциональное состояние не позволит с ними смириться.
- Разумеется, она от всего открестилась, - продолжила миссис Мюленберг. - Но той самой ночью… - Рука ее поднялась, указывая на руины по соседству. - Пожар… мой муж погиб. Я едва спаслась. А Либби исчезла.
Опять воцарилась тишина, и я молился, чтобы истории на этом настал конец. Так оно и оказалось, но мисс Говард не готова была оставить все как есть.
- Миссис Мюленберг, - спросила она, - вы готовы будете предстать перед жюри и рассказать об этом? Это может помочь.
По комнате вновь разнесся тот страшный жалобный стон:
- Нет… нет! Зачем? Вы сами сможете рассказать им… кто угодно сможет! Я не могу ничего доказать… я не нужна вам…
- Я могла бы рассказать им, - пояснила мисс Говард, - но никакой силы это не возымеет. Если же они услышат это от вас и увидят ваше лицо…
Тут стон превратился в хриплый, ужасающий смех:
- Это невозможно, мисс Говард: они не смогут увидеть мое лицо. Даже я не могу его видеть. - Повисла ужасающе безмолвная пауза, и тут со внезапным ознобом я сообразил, к чему ей веер. - У меня нет лица. Оно осталось в огне. Вместе с моим мужем - и моей жизнью… - Тень ее головы начала трястись. - Я не стану являть эту массу шрамов в зале суда. Я не доставлю Либби Хатч такого удовольствия напоследок. Надеюсь, моя история поможет вам, мисс Говард. Но я не буду… я не могу…
Мисс Говард глубоко вздохнула.
- Понимаю, - сказала она. - Но, быть может, вы окажете помощь в другом. Мы не смогли определить, откуда Либби приехала. Она когда-нибудь говорила с вами о своем доме?
- Не совсем, - был ответ миссис Мюленберг. - Она часто рассказывала о городах за рекой, в округе Вашингтон. Мне всегда казалось, что она оттуда. Но не ручаюсь.
Мисс Говард кивнула и встала, выпустив наконец мою руку:
- Конечно. Что ж… спасибо вам, миссис Мюленберг.
В дверях появилась старая негритянка, чтобы проводить нас к выходу. Но не успели мы выйти в прихожую, как миссис Мюленберг позвала:
- Мисс Говард! - Мы обернулись. - Взгляните на лицо вашего мальчика. Видите страх в его глазах? Вам это может показаться лишь игрой его воображения. Но вы ошибаетесь - то, что было когда-то моим лицом, хуже любых порождений его сознания. Знаете ли, каково это - так пугать людей? Простите, что большего я не могу, - и надеюсь, вы и в самом деле понимаете…
Мисс Говард коротко кивнула, и мы двинулись наружу. Негритянка тихо закрыла за нами дверь.
Я быстро как мог понесся к бричке, и удивился, что мисс Говард не сделала того же самого. Она смотрела на реку и явно ломала над чем-то голову.
- По дороге в город мы случайно не миновали паромную переправу? - тихо спросила она, медленно приблизившись к упряжке.
- Ох нет, - быстро ответил я, несколько обнаглев от страха. - Сегодня я через никакую реку переправляться не намерен, мисс Говард - нет, мэм! - Потом, нащупав пачку сигарет, опомнился. - Простите меня, но тут никак…
И внезапно услышал чрезвычайно тревожный шум: шаги, множество шагов, взбивающих сухую дорожную пыль. Мы с мисс Говард отошли от повозки и уставились на север в темноту, вскоре изрыгнувшую человек десять посетителей таверны. Они направлялись к нам - и вид имели, мягко говоря, не склонный к разговорам.
- Вот дерьмо, - воскликнул я (обычная моя реакция в таких ситуациях); потом быстро огляделся, пытаясь сообразить, что же делать. - Мы по-прежнему можем сбежать на юг, - решил я в итоге, не усмотрев в том направлении ничего, грозящего неприятностями. - Если будем как следует пошевеливаться…
От звука вращающегося револьверного барабана я судорожно дернулся. Мисс Говард извлекла "кольт" и проверяла гнезда с таким видом, что было ясно - шутить она не станет.
- Не волнуйся, Стиви, - тихо сказала она, пряча револьвер за спиной. - Я не намерена позволить подобным людишкам запугать нас.
Я глянул на приближающуюся шайку пьяных, хмурых мужчин, потом снова на мисс Говард, и понял, что у меня на глазах вот-вот случится нечто поистине мерзкое.
- Мисс Говард, - проговорил я, - не стоит…
Но было уже слишком поздно: местные приблизились к нам и рассыпались в линию вдоль дороги. Вперед выступил человек, с которым мы говорили, только приехав в город.
- Сдается, вы нас, похоже, не поняли, - обратился он, шагнув к мисс Говард.
- А что тут понимать? - осведомилась она. - Вы, толпа взрослых мужчин, напуганная одной-единственной женщиной.
- Вы имеете дело не только с нами, леди, - ответил мужчина. - Когда речь заходит о Либби Фрэзер, вы имеете дело со всем этим городом. Она натворила здесь немало бед. Никто не хочет связываться ни с ней, ни с кем-то, ею интересующимся. А если это до сих пор неясно…
Вся компания шагнула ближе. Не знаю, что уж там они собирались учинить с нами, но возможности такой им не представилось: мисс Говард достала револьвер и навела на предводителя.
- Отойдите-ка лучше, мистер, - прошипела она, стиснув зубы. - Предупреждаю, мне никакого труда не составит засадить вам пулю в ногу - или куда-нибудь поважнее, если вынудите меня.
Мужчина впервые улыбнулся:
- О, да неужто вы меня пристрелить собрались? - Он повернулся к приятелям и объявил: - Она собралась застрелить меня, парни! - вызвав обычный набор тупых смешков у своих сотоварищей. Потом снова посмотрел на мисс Говард: - Уже стреляли в кого-нибудь, юная мисс?
Мисс Говард несколько секунд сверлила его тяжелым взглядом, потом очень тихо отозвалась:
- Да. Стреляла. - И, будто в подтверждение сказанному, быстро взвела курок "кольта".
Искренности этих слов и револьвера на взводе хватило, чтобы стереть улыбку с лица мужчины, и, по-моему, он уже почти готов был отступить и положить конец этому столкновению. Но тут тишину прорезал тихий свистящий звук - и человек вскрикнул, схватившись за ногу. Выдернув что-то у себя из-под коленного сухожилия, он воззрился на мисс Говард и медленно осел на колени. Глаза его закатились, и он рухнул на бок, вытянув вперед руку.
С зажатой в ней гладкой палочкой дюймов десяти в длину, заостренной с одного конца.
Глава 37
Мы с мисс Говард обменялись быстрыми и, что называется, исполненными ужаса узнавания взглядами, а мужчины столпились вокруг своего друга.
- Какого черта ты с ним сделала, дьявол тебя побери? - закричал один из них; похожий вопрос я уже слышал - при сходных обстоятельствах.
Я успел лишь пискнуть:
- Поверьте, это не мы… - но мужчины уже подхватили своего друга и в ужасе поволокли прочь.
- Убирайся отсюда ко всем чертям! - выкрикнул кто-то. - И держись, черт возьми, подальше!
На этом они скрылись в направлении таверны. Мисс Говард не выпускала из рук револьвер, оба мы начали оглядываться вокруг.
- Где он? - шепотом спросила мисс Говард.
- В такой темноте? - также шепотом отозвался я. - Да где угодно.
Еще минуту мы не шевелились, продолжая слушать и ждать, предполагая новые шаги нашего маленького врага - если он и впрямь был нашим врагом, в чем я начал уже сомневаться. Но ни на дороге, ни среди окаймлявших ее тенистых деревьев и кустов никаких следов активности не наблюдалось, и по мне это было вполне неплохо.
- Идемте, - сказал я мисс Говард и взял ее под руку.