Зазвонил личный телефон Коснова. Он снял трубку. Ему сообщили о разговоре Поткина с Бресновичем. Коснов оглядел собравшихся. Лейтенант Гродин сидел слева от него. Он был зятем Бресновича. Они с Поткиным отправятся в стан Бресновича. Им известно о письме. Гродин, несомненно, уже рассказал тестю. Капитаны Майоров и Мирский сидели друг против друга. Эти скорее из окружения Косыгина. Коснов не знал, насколько они посвящены в дело, как и полковник Таргин и лейтенант Булов. Они были людьми Брежнева. Майор Маслин пока поддерживал Хрущева, но это скоро пройдет.
Зазвонил внутренний телефон. Гродин поднял трубку.
- Капитан Поткин поднимается, - сообщил он остальным.
- Прошу извинить за опоздание. - Поткин остановился в дверях, затем подошел к столу и сел на указанное место. Он положил руки на портфель и посмотрел прямо перед собой. От напряжения его лицо покрылось испариной.
- Капитан Поткин, - начал Коснов.
Поткин вздрогнул, расправил плечи и повернулся к Коснову. Его лицо ничего не выражало.
- Благодарю вас и ваше подразделение. Вы добились поразительных результатов. Мы просили невозможного, и вы почти справились.
Поткин замер. Почему "почти"? Он не понимал.
- Если бы остальные работали так же плодотворно, у нас была бы отличная организация.
Поткин убрал руки с портфеля и натянуто улыбнулся. Пронесло!..
- Мы внимательно изучили ваши отчеты. У нас, естественно, появились вопросы. Поэтому мы и вызвали вас, - продолжал Коснов.
Поткин кивнул.
- Начнем с ЦРУ. Согласно вашему сообщению за последние шесть недель было всего десять новых назначений. Часть из них представляет интерес. Как вы пришли к такому выводу?
Поткин с облегчением вздохнул.
- Обычно инструктаж занимает до двух недель. Чаще всего в пределах недели.
- Вы уверены? - спросил Коснов.
- До сих пор, во всяком случае, всегда было так.
- И эти десять случаев тоже заняли около двух недель? - поинтересовался офицер, которого Поткин видел впервые.
- В-все меньше недели, и все получили назначения в различные отделения спецслужб.
- Все, кроме одного, - вставил Коснов. - Некто Лиман Смит.
Он заглянул в папку.
- Согласно вашему сообщению мистер Смит получил назначение в Каир в качестве архитектора-консультанта на строительстве жилого объекта. Верно?
Поткин быстро перелистал свое сообщение, нашел нужные страницы.
- В-верно.
- Однако до Каира он не доехал, - заявил Гродин.
Поткин насторожился.
- Вместо этого, - продолжил незнакомый Поткину офицер, - в тот день, когда мистера Лимана Смита ждали в Каире, некий мистер Теодор Уэббер прибыл в Будапешт в качестве промышленного консультанта. Мы получили его фотографию.
Офицер бросил ее через стол Поткину.
- Он удивительно похож на Лимана Смита.
Поткин сравнил фото Уэббера с фотографией Смита, которая была у него в материалах.
"Несомненно, одно лицо. Уэббер? Смит? - мучительно вспоминал Поткин, роясь в бумагах. - Смит?"
Память что-то подсказывала, но что? Он почувствовал, что взгляды всех присутствующих устремились к нему.
- Когда Уэббер прибыл в Будапешт? - не заикаясь спросил Поткин. В исключительно важных случаях он переставал заикаться.
- 12 сентября, - отозвался офицер.
- А когда его ждали в Каире по моим данным?
- 12 сентября.
Поткин продолжал искать. Наконец он нашел нужные бумаги.
- Вот мое сообщение: "Прибывает между 12 и 20 сентября".
Его оппонент заглянул в свои материалы.
- А у меня указано 12 сентября.
- У вас полный текст или его изложение? - поинтересовался Поткин.
- Изложение, - ответил офицер. - Но это не имеет значения. Пусть даже между 12 и 20 сентября. Появился-то он в Будапеште, а не в Каире.
Поткин облегченно вздохнул.
- Он завез торт.
- Что?
- Он завез торт, - повторил Поткин, - обычный ванильный торт, украшенный красными цукатами. На день рождения мистера Уильяма Новака. Его мать дружна с директором ЦРУ, она испекла торт для сына. В последнюю минуту мистера Смита попросили завезти торт по пути в Каир, и он согласился. А из Будапешта он отправился в Каир. Можете проверить - сейчас он в Египте.
- Почему нас не поставили в известность?
- П-потому что он прибыл в Каир 18 сентября, в указанный срок.
- А вы не допускаете мысли, что он доставил в Венгрию какую-либо информацию? Ее легко было спрятать в торт.
- Передо мной стояла задача выяснить, куда и когда он отправляется. Мне не поручали выяснять, что он будет делать попутно.
- Ясно, - прервал его Коснов. - Забудем торт. Сколько оперативников вы охватили в процентном отношении?
- Около восьмидесяти пяти процентов. Остальных прорабатываем.
- Неплохо, неплохо, - одобрил Коснов. - А вам удалось добыть информацию по уволенным и отставникам? Вряд ли мы найдем среди них то, что нам нужно, но лишняя информация не помешает.
За неделю до вылета Поткина в Москву, Коснов затребовал информацию по агентам, которые были уволены, в отпуске или в отставке. Предстояло выяснить только имена, остальная информация могла подождать.
- Вот список отставников и уволенных, - Поткин достал из портфеля несколько копий и раздал их присутствующим. Список включал сто тридцать три фамилии. Решили прежде всего заняться теми, кто оставил службу после смерти Полякова. Таких оказалось пятьдесят девять. Сорок вторым в списке шел Роун, Чарльз Эванс, ВМС (ОМР), капитан-лейтенант, уволен 10 октября 1964 года.
Полковник Коснов ушел с приема ровно в девять. Поткин остался. Всю первую часть вечера он провел в поисках Бресновича. Наконец он решил отдать посылку зятю Бресновича, лейтенанту Гродину. Поткин едва притронулся к угощению, но выпил две рюмки водки. Ни Брежнева, ни Косыгина он не встретил, хотя их ждали. Скорее всего, они совсем не приезжали, а может, уже уехали. Микояна он видел, а Суслова - нет. Говорили, Суслов болен. Но можно ли этому верить? Отсутствовали еще несколько высокопоставленных лиц. Хрущев, например. Естественно, китайцы. Поткин вдруг подумал о жене и девочках. Как они там? Бородатый кубинец с сигарой прижал его к стене и с жутким акцентом говорил что-то на ломаном русском языке. Поткин увидел, как Гродин жестом зовет его. Он поднялся за ним по мраморной лестнице в библиотеку. Это была теплая, отделанная деревом комната с камином из резного камня, в котором горели дрова. Бреснович стоял у письменного стола, изучая содержание посылки. Это была небольшая картина, написанная маслом. Бреснович с трудом сдерживал восторг.
- Превосходно, правда? - произнес он.
- Да.
- Идите сюда, ближе. Вам же не видно.
Поткин повиновался. Он разглядывал картину без особого восторга. Он не любил искусства, не понимал его. На балете он просто засыпал.
- А теперь что скажете?
- Очень красиво.
- Больше чем красиво. Это одна из лучших его картин, она великолепна. Согласны?
- Да.
- Вы знали, что в посылке? - спросил Бреснович.
- Нет.
- А что вы подумали?
- Ничего, просто посылка.
Бреснович сиял от удовольствия, разглядывая очередное приобретение. Он явно дразнил Поткина.
- Просто посылка?
- Да.
- Но раму вы, наверное, чувствовали? Думали, что там?
- Я перевез столько посылок, что давно перестал об этом думать. Сейчас - произведение искусства, в другой раз - что-нибудь противоположное.
Бреснович рассмеялся.
- Вы, товарищ Поткин, молодец. Я бы на вашем месте не удержался, заглянул. Я, знаете ли, просто не выношу мысли, что что-то происходит без моего ведома.
Он положил картину на стол и подвел Поткина к большому кожаному креслу перед камином, сам сел напротив. Наклонившись к Поткину, он спросил:
- Как по-вашему, кто из них одержит верх?
- Что?
- Кто одержит верх? Брежнев или Косыгин?
- П-понятия не имею.
- Ну, ну, товарищ Поткин, - настаивал Бреснович, - вы же наверняка это обсуждали с кем-нибудь, с женой, например.
- Нет, ни с кем.
Бреснович отрепетировано нахмурился.
- Товарищ Поткин, сейчас 1964 год. Ленина и Сталина нет в живых. С Берией покончено. У нас больше нет диктатора. Мы теперь мощная, процветающая, цивилизованная страна. Наша сила всегда была в умении приспособиться - и к лучшему, и к худшему. Товарищ Суслов - убежденный сталинист. К нему прислушиваются. Мы не согласны с ним, но это не причина, чтобы убрать его. Страной управляет Центральный Комитет. Много человек с разными мнениями. Это нормально. Но со всеми мнениями приходится считаться. Товарищу Хрущеву этот урок дорого обошелся.
- Но я п-правда не думал об этом.
- Думали, думали, как каждый россиянин, европеец, американец, азиат, как сами Брежнев и Косыгин. Мы никого не вводим в заблуждение. Не надо быть диалектиком, чтобы понять: править может только один человек, при любом строе, будь то коммунизм, капитализм или монархия. История доказывает это однозначно. Сейчас мы стараемся угадать, кто это будет. Прямо общенародное увлечение. Я думаю - Суслов, а вы, Гродин?
- Думаю - Косыгин.
Бреснович, казалось, удивился. Он обратился к Поткину:
- А вы, товарищ Поткин, как считаете?
- Н-никак. Поверьте, я не думал об этом. У меня нет мнения на этот счет.
- Бросьте! Вы же русский! Речь идет о вашей стране, о вашем будущем. - Голос Бресновича звучал сурово. - Вы же член партии.
- Я р-работал. Думать было некогда.
- Именно то, чем вы занимались, может серьезно повлиять на обстановку в Кремле.
- Н-не понимаю.
- Как по-вашему, что затевает Коснов? Что стоит за "Серией Пять"?
- М-мне бы не хотелось говорить об этом.
- Придется, дорогой мой, потому вы и здесь. Спрашиваю еще раз: что, по-вашему, стоит за "Серией Пять"? Почему полковник Коснов занялся этим?
Это было уже ближе к компетенции Поткина. Он успокоился.
- Думаю, это может быть очень ценная информация.
- Каким образом?
- Полная информация об агентах противника и их действиях облегчит работу контрразведки.
- Так, по-вашему, полковник Коснов старается облегчить работу контрразведки?
- Полагаю, да.
- Полагаете?
- Я не знаю всех тонкостей. Делаю только то, что поручают.
Бреснович снисходительно улыбнулся.
- Товарищ Поткин, ваш отдел потратил за последние два месяца тринадцать миллионов рублей. Не важно, откуда мне известно об этом. Главное - известно, и не от моего зятя. Мне все равно, верите вы или нет. Вам не кажется, что тринадцать миллионов - несколько многовато для облегчения работы контрразведки?
Поткин молчал.
Бреснович откинулся на спинку кресла.
- Что вы знаете о письме?
- К-каком письме?
Бреснович и Гродин переглянулись.
- Что, по-вашему, ищет Коснов?
- 3-замену Полякову.
- А почему это так важно? - Бреснович наклонился к Поткину. - Почему это должно обойтись только вашему отделу в тринадцать миллионов рублей?
- Н-не знаю.
- Создается впечатление, что это дело для Коснова важнее всех других.
Поткин задумался.
- Кажется, да.
- Вам известно, чем Поляков занимался в Москве?
- Нет.
- Он привез письмо от англичан. У нас есть все основания полагать, что оно предназначалось какому-то высокопоставленному лицу, возможно из ЦК.
- Что за письмо?
- Мы полагаем, соглашение.
- Не понимаю.
- По крайней мере четыре группировки боролись за то, чтобы снять Хрущева с должности и занять его место. Каждая из них старалась заручиться поддержкой Кремля и ЦК. Союзников соблазняли чем могли, шли на любой риск, иногда по-глупому. Все, что делалось, можно толковать по-разному, кое-что даже как предательство.
Бреснович встал, пересек комнату, взял со стола графин и вернулся на место.
- Одна из групп, очевидно, искала поддержку у прозападной части правительства. По-видимому, они о чем-то договорились с Западом, причем письменно.
- Письмо? - не удержался Поткин.
- Так точно! - Бреснович налил себе водки. - Письмо доказывало существование договора. Материальное свидетельство обеспечило бы поддержку. Мы точно не знаем, что было в письме, но это была гарантия.
Поткин задумчиво покачал головой.
- Впервые слышу, - заверил он Бресновича, обдумывая услышанное. - Значит, полковник Коснов охотится за тем, у кого письмо?
- Очевидно, так? - Бреснович с удовольствием потягивал водку. - Но, товарищ Поткин, письмо не дошло до адресата.
- Ч-что?
- Полякова задержали прежде, чем он успел доставить письмо, Коснов задержал.
- А где же письмо?
- А вы как думаете?
- У полковника Коснова? - предположил Поткин.
- Вот именно. Мы уверены, письмо у него, но он не знает, кому оно предназначено. Поэтому и затеяли операцию "Серия Пять". Коснов надеется, что новый агент выведет его на виновника или виновников.
Гродин протянул Поткину рюмку водки.
- Товарищ Поткин, - жестко начал Бреснович, - я должен опередить Коснова. И вы мне поможете.
- Н-но я работаю на полковника Коснова.
- Дорогой мой, официально, конечно, вы правы. Но это дело политическое. Неужели вы серьезно верите, что "Серия Пять" просто текущая операция? Письмо у Коснова, но оно - простая бумажка, пока не найдет получателя. Какой из четырех групп оно предназначено? Если он выяснит, эти люди будут у него в руках. Вот цель Коснова… и моей группы тоже. В борьбе против Хрущева нам удалось остаться в стороне. Если мы сейчас сумеем получить дополнительные голоса, мы станем самой мощной силой в стране.
- В-вы ставите меня в очень трудное положение! - На лбу у Поткина выступили капельки пота.
- Я помог вам в венгерских событиях, тогда ваше положение было куда тяжелее. Сейчас я прошу вас не об ответной услуге.
- Я готов.
- Вот и отлично. Мы должны узнавать обо всем, что происходит в отделе Коснова раньше него.
- Так и будет.
- Есть еще одна версия, - заметил Гродин, стоявший за креслом Поткина. - Возможно, никакого агента вообще нет.
- Н-не понимаю.
- Товарищ Поткин, вам не приходило в голову, что письмо с самого начала предназначалось Коснову? Что Поляков - его человек?
Поткин забеспокоился.
- Интересная мысль, правда? - Бреснович сиял. - Что, если вся "Серия Пять" задумана, просто чтобы отвести внимание от полковника?
- Не верю, - вырвалось у Поткина.
- Я тоже, - доверительно произнес Бреснович. - И тем не менее, возможно, если задуманное не удастся, нам придется доказывать именно это. Письмо-то у Коснова.
Разбойник быстро шагал по улице Сан-Франциско. Он зашел в бар и сел за столик рядом с крошечной сценой. Лили Лейден уже допевал песенку "Плохая погода". Пять небольших прожекторов высвечивали завитые щипцами длинные светлые локоны, сильно накрашенные глаза с наклеенными ресницами, румяна и толстый слой броской помады. Ярко-красное шелковое вечернее платье облегало фигуру, оставляя открытыми плечи.
Разбойник передал записку в артистическую. Вскоре Лили Лейден подсел к нему.
- Тебя ждут в Нью-Йорке, - сказал Разбойник.
- Когда? - прозвучал резкий хрипловатый голос.
- Сейчас. Я подожду.
Лили вернулся в артистическую, снял парик, смыл грим, переоделся и десять минут спустя уже шагал по улице рядом с Разбойником.
8
Кукольник
Профессор антропологии Мартин Бьюли бодро вошел в кабинет.
- Господа, господа, - начал он, подходя к письменному столу, заваленному бумагами. - Рад видеть вас. Пожалуйста, извините за задержку. Я ждал вас только утром. Но я не против ночных гостей. Нет-нет. Чем скорее мы приступим, тем лучше. Время - золото.
Он повернулся к книжной полке и начал торопливо снимать и складывать на стол толстые книги. Кукольник был чуть выше 180 см. Роун решил, что ему лет пятьдесят семь-пятьдесят восемь. У него было удлиненное лицо с тонким вздернутым носом и круглыми, как у совы, глазами; красивые черные волосы, разделенные посередине пробором, были гладко зачесаны, и только челка закрывала большой морщинистый лоб.
Профессор Бьюли деловито уселся за заваленный книгами стол, нашел среди них две папки, стопку бумаги, заточил карандаш, поправил манжеты, посмотрел на Ханиса и произнес:
- Разденьтесь, сэр.
Профессор внимательно со всех сторон осмотрел Ханиса, который стоял в одних трусах. Затем подошел к столу и сделал несколько записей, вернулся к Ханису и занялся его черепом и кистями рук. Еще раз подошел к столу и продолжил записи.
- Вы ведь выращивали пшеницу?
- Я? Когда? - удивился Ханис.
Профессор открыл одну из папок.
- Вы провели полтора года на ферме, и еще вы говорите немного по-русски.
- Да я в жизни ни на какой ферме не был. А по-русски я говорю свободно.
- Конечно, все считают, что свободно владеют языками, - снисходительно сказал Бьюли и откинулся на спинку кресла.
- Ну, я-то точно. Я в России пять лет прожил.
- Ну-ну! Не будем преувеличивать. В России вы вообще не были.
- Я прожил там пять лет, - повторил Ханис.
Профессор заглянул в папку.
- Позвольте узнать, когда именно?
- С 1935 до 1937 и с 1937 до 1940.
Профессор начал читать вслух.
- В 1935 году вам было семь лет и вы ходили в третий класс. Слава Богу, закончили его. В 1940 году вам было двенадцать и вы закончили грамматическую школу.
- Какого черта! В 1940 году я с другими охотился за Берией. Я вообще не кончал грамматическую школу.
- Вы хотите сказать, что у меня неправильные сведения? - холодно спросил Бьюли.
- Профессор, - перебил его Роун, - по-моему, вы читаете обо мне.
- Исключено. Я читаю о мистере Невью.
- Так это я.
Кукольник отодвинул папки и с беспокойством посмотрел на них обоих. Он вдруг начал быстро моргать и дергать носом.
- Странно, - он был явно обескуражен своей ошибкой, - очень странно!
Когда Кукольник, закончив осмотр Ханиса, велел ему сбрить бороду, Ханис пришел в ярость.
Теперь перед профессором в трусах стоял Роун. Не переставая говорить, Кукольник изучал его череп, уши и нос.
- Вы что-нибудь знаете об археологии и антропологии, мистер Невью?
- Только из "Нэшнл Джиогрэфик".
- Много лет назад я участвовал в одной-двух экспедициях для них. Настырная публика. Пожалуйста, откройте рот.
Профессор осмотрел с помощью стоматологического зеркальца и зонда зубы Роуна.
- Я предпочитаю Фонд Тиллинджера. Слышали про такой?
Роун молча кивнул головой, поскольку пальцы профессора ощупывали его зубы и мешали говорить.
- Как известно, это филантропическая организация со штаб-квартирой в Нью-Йорке. У вас всего две пломбы. Прапрадед Тиллинджера сколотил свое состояние на марганце, по-моему.
Бьюли записал что-то и начал осматривать мышцы шеи и плеч Роуна.
- Ну и, как многие в те времена, основал благотворительный фонд. Фонд специализировался на антропологии, иногда - архитектуре.
Он осмотрел спину Роуна.