- Да успокойся, успокойся, товарищ Соколов! - закричали с других коек.
Стремянной взял его за плечи и посадил на одеяло.
- Ложитесь, ложитесь, без разговоров!.. Еременко нет. Он умер. Не выдержал операции.
Соколов обессиленно откинулся на подушку. Его лицо и грудь покрылись потом. Несколько минут он лежал с закрытыми глазами.
Стремянной с тревогой смотрел на это тяжелое, чуть одутловатое лицо. И вдруг он склонился еще ниже: что-то по-новому знакомое мелькнуло в складке губ, в повороте головы…
В ту же секунду, словно почувствовав его взгляд, Соколов открыл глаза и прямо в упор посмотрел на Стремянного.
- Так умер, говорите? - сказал он тихо. - Что ж, туда мерзавцу и дорога. Он и в лагере был предателем. Сколько народу из-за него погибло!..
- Собака! - с ненавистью произнес усатый солдат. - Повесить такого мало… Жаль, что сам помер.
Стремянной искоса поглядел на усатого солдата и вдруг поднялся с места.
- Куда вы, товарищ Стремянной? - с тревогой в голосе сказал Соколов. И добавил просительно: - Побудьте еще хоть немного!
- Да я сейчас вернусь, - уже на ходу, оглядываясь через плечо, ответил Стремянной. - Гостинец я для вас захватил, да забыл - внизу в полушубке оставил. Сейчас принесу. А вы пока отдохните немного. Вредно вам так много говорить.
Стремянной быстро вышел из палаты, спустился вниз, достал из кармана полушубка плитку шоколада и, шагая через две ступеньки, опять побежал наверх. По пути он зашел в кабинет к Медынскому, дал ему кое-какие распоряжения и снова вернулся в палату.
Соколов ждал его, приподнявшись на локте и беспокойно глядя на дверь.
- Что же было дальше? - спросил Стремянной, подавая ему шоколад и, как прежде, усаживаясь в ногах. - Рассказывайте!
- Дальше? - Соколов махнул рукой. - Что ж дальше… Они все время требовали, чтобы я открыл им сундук. Им казалось, что в нем спрятаны какие-то важные документы… Я-то знал, что, кроме денег, там нет ничего. Но открывать сундук мне не хотелось. Хотите верьте, хотите нет, просто честь не позволяла. Так тянулось больше трех месяцев. А потом…
Все в палате затихли, ожидая, что скажет Соколов. Лейтенант Федюнин, приподнявшись на подушках и вытянув шею, в упор, не мигая, смотрел на него. Старый солдат нетерпеливо крутил свой темный ус. Гераскин схватил себя за подбородок, не замечая, что измазал руку "зеленкой". Стремянной сидел неподвижно, положив на колени руки, и внимательно слушал.
- А потом, - смущенно, чуть запинаясь, продолжал Соколов, - однажды ночью меня вывели во двор, поставили у стены сарая, навели на меня автомат и сказали: или ты сейчас умрешь, или открой сундук. - Соколов повернулся в сторону Стремянного. - Ну, я и подумал, товарищ подполковник, - черт с ними, с деньгами!.. Все равно они им пользы не принесут… а меня убьют ни за что.
- И вы им открыли? - спросил Стремянной.
- Да, открыл. А вы откуда знаете? - Соколов с удивлением взглянул на него.
- Во-первых, потому, что вы живы, - ответил Стремянной под общий смех. - А во-вторых, я этот сундук сегодня видел своими глазами. Я и подумал: если он цел, может быть, и вы живы…
Соколов пожал плечами.
- Судите меня как хотите, товарищ подполковник… - покорно склонив голову, сказал он, - я, конечно, виноват… Но, посудите сами, я бы погиб, зарыли бы они меня, ведь все равно сундук-то взорвали бы…
Раненые молча переглядывались. Каждый по-своему расценивал поступок Соколова.
- И верно, - сказал кто-то вполголоса, - если бы там секретные документы были!.. А то деньги… Не погибать же из-за них человеку…
Соколов с благодарностью посмотрел в тот угол, где прозвучали эти слова.
- А потом они меня отправили в тюрьму, - сказал он, опять поворачиваясь к Стремянному. - Тут вот - на окраине города. Пробыл я там до самых последних дней. Сегодня ночью нас вдруг внезапно подняли, построили и погнали по дороге в сторону Нового Оскола. Я понял, что, очевидно, наши начали наступление. Решил бежать… Когда проходили через мост, прыгнул вниз… Заметили… Стали стрелять… Ранили… Но мне удалось скрыться в кустах. А затем я вернулся! Вот и все.
- Все, значит? - задумчиво переспросил Стремянной.
- Все.
В палате на минуту сделалось совсем тихо.
Дверь слегка приоткрылась, и в щель просунулась лысая голова Медынского:
- Товарищ подполковник, вас спрашивают!
- Сейчас приду, - сказал Стремянной и вышел из палаты.
Он пробыл за дверью не больше минуты и вернулся назад как будто чем-то озабоченный.
Соколов это заметил сразу.
- Что случилось? - спросил он.
- Неприятная история, - ответил Стремянной, прохаживаясь между койками. - Ну, да это потом. Так на чем мы остановились?
- Ни на чем. Я все рассказал. Больше прибавить нечего. - Соколов поглядел на Стремянного спокойным, доверчивым взглядом. Только левая рука его то судорожно сжималась, то разжималась, теребя складки одеяла и выдавая скрытую тревогу.
Вдруг погас свет. Палата погрузилась в полную темноту.
- Движок испортился, - сказал голос усатого солдата.
- Моторист, наверно, заснул, - насмешливо процедил Гераскин.
- Горючего не хватило!
Раненые засмеялись.
Стремянной вышел в коридор, такой же темный, как палата, и крикнул:
- Почему нет света?
Чей-то голос ему ответил:
- Сейчас узнаем!..
- Принесите сюда керосиновую лампу!
- Есть!.. Сейчас!..
За дверью послышались чьи-то быстрые шаги. Кто-то, стуча каблуками, спускался по лестнице, кто-то поднимался. Мелькнула полоска света и тут же исчезла.
- Сюда, сюда, - сказал Стремянной какому-то человеку, который шел по коридору, - что у вас в руках? Лампа?.. Зажгите же ее! Спичек нет? У меня - тоже… - Он вернулся в палату. Человек с лампой остался стоять в дверях. - Товарищ Соколов, у вас есть спички?
- Нет, - ответил Соколов. - Я некурящий.
- У кого есть спички?
- Возьмите, товарищ подполковник, - сказал Гераскин и в темноте протянул коробку Стремянному.
Стремянной взял спички, но тут же уронил их на пол.
- Вот неприятность! - рассердился он. - Где-то около вас, Соколов, спички упали?
- Нет, - ответил Соколов, - кажется, они упали около соседней койки.
- Вы слышите? - обратился Стремянной к человеку, который стоял в дверях.
- Слышу, - ответил тот.
- Что вы слышите?
За дверью молчали.
- Что вы слышите? - повторил Стремянной настойчивей и громче.
Человек, стоящий в дверях, кашлянул и ответил медленно и сипло:
- Слышу голос бургомистра города - Блинова…
- Свет! - крикнул во всю силу легких Стремянной.
- Свет! - закричал в коридоре Медынский. Но в то же мгновенье Соколов вскочил с койки и бросился к окну. Он уже успел вышибить раму, когда Стремянной схватил его и повалил на койку, прижав всем своим большим телом.
Вспыхнувший свет осветил двух борющихся людей. Раненые повскакали с коек, чтобы прийти на помощь Стремянному, но этого уже не требовалось. Соколов лежал крепко спеленутый простыней, завязанной на его спине узлом.
На пороге комнаты появился новый человек - фотограф Якушкин с фонарем "летучая мышь". Он медленно, в напряженном молчании подошел к Соколову и нагнулся над ним.
- Узнаете меня, господин Блинов? - негромко спросил он. - Я - фотограф Якушкин. Вы у меня фотографировались…
- Это ложь, ложь! - прохрипел Соколов, стараясь вырваться из стягивающей его простыни.
В дверях показался Воронцов. Он неторопливо прошел между койками, вынул из кармана фотографию и показал ее Соколову.
- Посмотрите, господин бургомистр… Вы, несомненно, узнаете себя.
Раненые, вскочив со своих коек, уже больше не ложились. Усатого солдата трясло, как в сильном ознобе. Он стоял около койки Соколова и требовал, чтобы ему дали автомат застрелить предателя. Лейтенант скрипел зубами - он не мог себе простить того, что поверил рассказу Соколова и даже сочувствовал ему. Гераскин вдруг вырвался вперед, навалился на Соколова и занес кулак…
Воронцов схватил его за руку:
- Не трогайте! Это дело разберет трибунал!..
Через несколько минут Соколова заставили одеться, и конвой повел его по темным, безлюдным улицам на допрос в особый отдел.
Глава десятая. Тайна
- Товарищ генерал, пришел вас ознакомить с некоторыми показаниями, которые на допросе дал Соколов… виноват, Зоммерфельд.
- То есть как это - Зоммерфельд? - сказал Ястребов. - Разве он немец?
- Да, немецкий шпион. И не просто рядовой, товарищ генерал, а матерый… Заслан в Россию задолго до войны. Перешел границу на севере и с тех пор жил под фамилией Соколова…
- Так… Так…
Майор Воронцов вынул из большого желтого портфеля протокол допроса и положил его перед Ястребовым на стол. Стол был завален сводками и картами. По левую руку от генерала стоял телефон в желтом кожаном кожухе, по правую - открытый жестяной пенал с карандашами.
Ястребов склонился над листом бумаги, поглаживая рукой лоб и медленно, слово за словом, читая строки допроса.
- А как же, товарищ Воронцов, выяснилось, что Соколов на самом деле немец? Зоммерфельд или как там его? Неужели такой матерый волк сам признался?
- Да, товарищ генерал, - сказал Воронцов, - он в этом признался.
- Странно!
- Не так уж странно, товарищ генерал. Неопровержимые улики.
- Какие?
- Мы нашли среди документов, которые он хотел вывезти в сундуке, его автобиографию… Вот она… - Воронцов вновь раскрыл свой объемистый портфель и вынул из него несколько листков бумаги, исписанных синими чернилами, тонким острым почерком. - Как видите, документ написан собственноручно. В конце - личная подпись. Видимо, эту автобиографию он собирался переслать в Германию.
Ястребов взял протянутые ему Воронцовым листки и также внимательно и не спеша прочитал их от начала до конца.
- Удивительное дело, - сказал он, слегка пожимая плечами. - И как он не уничтожил такой документ? Как не предусмотрел?
- А шпионы, товарищ генерал, потому и проваливаются, что они когда-то чего-то не предусмотрят… - усмехаясь, ответил Воронцов.
- И потом… есть еще одна странность, - сказал Ястребов, - почему такого опытного шпиона гитлеровцы вдруг назначают бургомистром? Они могли заслать его обратно… Устроили бы ему побег из концлагеря… Или еще что-нибудь в этом роде.
- Ничего тут странного нет, - возразил Воронцов. - Мы специально интересовались этим вопросом. Дело в том, что гитлеровцы считали город своим крайне важным опорным пунктом. Они изо всех сил стремились уничтожить наших подпольщиков. А подходящего опытного человека для этого найти не могли. Вот тогда ими и было решено использовать Зоммерфельда… Все в городе считали его русским. Он же распустил слух, что гитлеровцы сделали его бургомистром насильно, а он, мол, человек честный. Он даже давал кое-кому поблажки, помог нескольким людям получить освобождение от посылки в Германию… А тем временем всякими путями искал связи с подпольщиками…
- И что же, сумел он эту связь установить? - спросил Ястребов.
- Он ее нащупывал. Подпольщики ему не доверяли.
- А гибель пятерых - это на его совести?
- И на его, и на чьей-то еще… Впрочем, пока он свою агентуру не выдает… Отмалчивается. Но это - глупое запирательство. Скоро оно кончится, и он начнет говорить… Все расскажет. Я в этом уверен.
- Вы правы. Улики неопровержимые. - Ястребов протянул Воронцову протоколы допроса. - Однако самого главного я не вижу. Что он сообщил об укрепрайоне?
- Вот за этим-то делом я и пришел, товарищ генерал. Надо будет, чтобы начальник штаба или начальник разведки присутствовали сегодня на допросе. Поставили интересующие их вопросы.
- Это правильно, - согласился Ястребов. - Когда они должны к вам явиться?
- Минут, так, через сорок.
Ястребов быстро встал, подошел к двери и приоткрыв ее, крикнул:
- Товарищ Стремянной, зайдите ко мне!
За дверью послышались голоса: "Начальника штаба к генералу", "Подполковника Стремянного к генералу!" Почти тотчас же хлопнула наружная дверь и в комнату, принеся с собой запах мороза, вошел Стремянной. Он был в полушубке и с планшетом через плечо.
- Из машины вытащили, товарищ генерал! По вашему приказу отправлялся принимать боеприпасы…
- Да тут одно важное дело, - сказал Ястребов. - Вам сейчас обязательно надо будет присутствовать на допросе… как его… - он посмотрел на Воронцова, - ну, не Соколова, а этого…
- Зоммерфельда, - подсказал Воронцов; поймав удивленный взгляд Стремянного, он объяснил: - Это настоящая фамилия вашего старого сослуживца Соколова… Некоторые подробности допроса я уже генералу сообщил, а вас проинформирую о них отдельно… По дороге…
- А как же быть с боеприпасами, товарищ генерал? - спросил Стремянной.
- Пусть едет начальник боепитания. Ничего, ничего… справится!.. А вы с начальником разведки должны присутствовать на допросе.
- Слушаю… Но вот как быть с начальником разведки? Я послал его в один из полков…
- Тем более надо быть самому… А вызывать его назад не стоит.
- Слушаю, - повторил Стремянной.
Ястребов встал из-за стола и с озабоченным видом прошелся по комнате.
- Постарайтесь получить самую подробную информацию об укрепрайоне. Самую подробную… - повторил он, останавливаясь перед Стремянным. - Я убежден, что Зоммерфельд знает многое… И это нам будет весьма, весьма полезно… Между прочим… - обратился он к Воронцову, - мне непонятно еще одно обстоятельство. Почему все-таки Зоммерфельд вовремя не скрылся из города? Что ему помешало?
- Меня это тоже интересовало, товарищ генерал, - сказал Воронцов. - При первом же допросе я спросил его об этом. Он утверждает… что у него, видите ли, с бывшим начальником гестапо Куртом Мейером были крайне обостренные отношения. В подробности Зоммерфельд не вдавался. Насколько я понимаю, они поссорились, потому что не поделили чего-то. А главное, он не может простить Мейеру, что тот помешал ему выехать из города. Кто-то из людей Мейера подложил под колеса его грузовика противопехотную мину. В результате взрыва Зоммерфельд был оглушен, потерял сознание и остался… Между прочим, пока он приходил в себя, у него из автобуса успели унести картины.
- Картины? - удивленно переспросил Ястребов.
- Да, картины, - повторил Воронцов.
В эту минуту где-то вдалеке раздался одинокий выстрел, затем прострочила автоматная очередь.
Командиры прислушались.
- Наверно, проверяют оружие, - решил Стремянной и обратился к Воронцову: - Что же дальше?
- А дальше он утверждает, что эту злую штуку с ним сыграл один из самых доверенных людей Курта Мейера - агент под номером Т-А-87. Как видите, в отместку своему бывшему соратнику он готов провалить разведчика, на которого тот делает самую большую ставку.
- А кто скрывается под этим номером?
- Неизвестно.
- Странно… Почему он знает только номер, а не человека?
- Я задал ему и этот вопрос. Зоммерфельд говорит, что номер ему назвал однажды сам Мейер, когда в одном из разговоров хотел показать, как он силен и какая у него тайная сеть. Это было еще до того, как их отношения испортились. Мейер говорил о Т-А-87, как об одном из самых ловких и опытных агентов, которому поручается выполнять важнейшие задания гестапо. Но в лицо Зоммерфельд его не знает. Не знает также - мужчина это или женщина.
- Ну хорошо, - сказал Стремянной, - а какое значение эти показания имеют для нас? Очевидно, сделав свое дело, Т-А-87 ушел из города вместе с гитлеровцами.
- В том-то и дело, что не ушел, - возразил Воронцов. - Зоммерфельд утверждает, что Т-А-87 оставлен для диверсионной работы. Немцы убеждены, что скоро они возьмут город назад… Поэтому им крайне важно иметь здесь свою агентуру.
Ястребов задумчиво покачал головой.
- Из этого надо сделать все выводы: Сегодня же поговорю с Корнеевым. А ты, Стремянной, действуй по своей линии - обеспечь надежную охрану города и всех военных объектов.
- Слушаю, - сказал Стремянной и встал.
Встал и Воронцов. Складывая документы в портфель, он обратился к Стремянному, который, готовясь идти, застегивал полушубок:
- А знаете, Егор Иванович, по моему разумению, картины все-таки где-то здесь, в городе!
- Почему? У вас есть данные? - живо спросил Стремянной.