Голоса смолкли. Спор не возобновлялся. Кручинин поманил меня и, нарочито громко ступая по прибрежной гальке, направился к судну. Придя на него, мы увидели, что Ансен сидит возле люка, ведущего в крошечную каютку. Шкипер лежал в каютке. Очевидно, потому его голос и доносился до нас не так громко. Хотя мы с Кручининым старались приблизиться так, чтобы нас было слышно издалека, оба они, по-видимому, были настолько заняты своими мыслями, что заметили нас лишь, только когда мы подошли к самому берегу. Какая-то излишняя суетливость чувствовалась в их движениях, когда Кнуд спускался в шлюпку, чтобы снять нас с острова, а шкипер подавал ему вёсла и отвязывал шлюпку от кормы бота.
После завтрака мы для вида совершили ещё одну небольшую прогулку по острову в обществе пастора и шкипера. Около полудня вернулись на "Анну" и отправились в обратный путь к материку.
На этот раз нам сопутствовал лёгкий, норд-вест, и шкипер Хеккерт показал высокое искусство управления в ледовых условиях парусным ботом без помощи мотора. Только подходя к дому, шкипер запустил мотор, и "Анна", задорно постукивая нефтянкой к полуночи пришвартовалась у знакомой нам пристани. Мы распрощались со спутниками и отправились в свой "Гранд-отель".
Не скажу, чтобы мы возвращались в хорошем настроении. Кручинин выглядел совершенно спокойным, но я знал, что в душе его свирепствует шторм. Вся наша поездка оказалась напрасной, нам предстояло вернуться ни с чем.
Именно с этой мыслью мы улеглись спать, с нею же приветствовали и заглянувшие к нам наутро яркие лучи весеннего солнца.
- Сходи за Ансеном, - довольно мрачно сказал мне Кручинин. - Пусть соберёт все что нужно для обратного похода через горы.
- Когда пойдём? - спросил я.
- Как только он будет готов… Нам тут делать больше нечего.
Не в очень весёлом настроении уселись мы в кухне около пылающего камелька, подтапливаемого старыми ящиками, и еле-еле поддерживали беседу с хозяином, по-видимому, не замечавшим нашего дурного настроения.
Внезапный стук в дверь прервал нашу беседу. В кухню вбежал Видкун Хеккерт. Бледный, растерянный, едва переступив порог, он без сил упал на стул.
Прошло немало времени, пока он успокоился настолько, чтобы более или менее связно рассказать нам, что привело его в такое состояние. Оказывается, ночью, услышав стук мотора "Анны", он пришёл на пристань, но нас уже не застал. Не было на "Анне" и пастора. Шкипер и Кнуд укладывались спать. Несмотря на то что присутствие этого малого было ему в высшей степени неприятно, даже, он сказал бы, противно, Видкун решил остаться на "Анне", чтобы кое о чём потолковать с братом. Они выкурили по трубке и велели Кнуду сварить грог. Грог хорошо согрел их, и они улеглись. И, чорт побери, благодаря грогу, они спали так, что Видкун разомкнул веки только тогда, когда солнце ослепило его сквозь растворенный люк. Вскоре Видкун сошёл на берег вместе с зашедшим за ним пастором. Они пошли было в город, но пастор вспомнил, что забыл на "Анне" трубку, и вернулся за нею. Прошло минут десять - пастора всё не было. Видкун пошёл обратно к пристани. Придя на "Анну"… Да, да, не больше пятнадцати минут прошло с тех пор, как они с пастором покинули "Анну", и вот теперь, вернувшись на неё…
Кассир прервал рассказ и отёр со лба крупные капли пота. Широко раскрытыми, неподвижными глазами он уставился на стоящего перед ним Кручинина, который спокойно его разглядывал. Под этим взглядом лицо кассира делалось всё более бледным и кожа на нём обвисала безжизненными серыми складками. Только под скулами мускулы вздувались тугими желваками, когда он делал усилие, чтобы не дать своим челюстям снова лязгнуть. С отчаянием Видкун сцепил пальцы вытянутых рук и хрипло выдавил из себя:
- ….когда через четверть часа я вернулся на "Анну", Хьяльмар был мёртв…
Сказав эти слова, Видкун разомкнул руки, и его большие жёлтые ладони обратились к Кручинину, словно защищаясь от него. Мутные слезящиеся глаза кассира стали совершенно неподвижными, остекленев от ужаса. Видкун, сидел несколько мгновений, точно загипнотизированный, потом вдруг сразу весь обмяк, уронил голову на стол, его руки бессильно повисли до самого пола, и длинная спина конвульсивно задёргалась, сотрясаемая беззвучным рыданием.
3. ГДЕ УБИЙЦА?
Когда мы подошли к фиорду, у пристани, где стояла "Анна", собралась уже толпа. Слух об убийстве быстро разнёсся по городку. Он вызвал не только всеобщее удивление, но и самое искреннее негодование. Покойный шкипер пользовался любовью и уважением сограждан.
Хотя на пристани не было полиции, собравшиеся соблюдали полный порядок.
Мы взошли на борт "Анны". Несмотря на то что за годы общения с Кручининым я успел изрядно привыкнуть к такого рода происшествиям, мне было грустно при мысли, что жизнерадостный шкипер никогда больше не поднимет этих парусов и его большие красные руки никогда не возьмутся за отполированные ими спицы штурвала.
Какое-то бормотанье донеслось до меня и заставило насторожиться. Подойдя к двери, ведущей в крошечный капитанский салон "Анны", я увидел пастора, его широкая спина загораживала весь вход. Я мог только понять, что, преклонив колено и опустив голову на край стола, он читает молитву.
Стараясь не нарушить его настроение, по-видимому, настолько самоуглублённое, что он не слышал даже нашего приближения, я молча поманил Кручинина. Он приблизился и, так же как и я, заглянул в каюту. Но его колебание продолжалось мгновение. В следующую минуту он уже стоял в каюте и внимательно, как делал это наверху, оглядывал её внутренность,
Каюта была залита ярким светом, весёлый солнечный луч сквозь раздвинутый кап падал прямо на безжизненное лицо шкипера.
Хьяльмар Хеккерт сидел на койке, откинувшись всем телом к переборке и упершись руками в привинченный к палубе стол, отделявший его от узкого пространства перед входом. Знакомая нам старая фуражка с облупившимся большим козырьком была надвинута на самый лоб,
При нашем появлении пастор поднялся с колен.
- Как печально, - негромко проговорил он. - Мы все его очень любили. Он поглядел на убитого и надел шляпу.
- Я буду там, - он махнул в сторону палубы и поднялся по трапу.
Как только пастор вышел, Кручинин быстро осмотрел место происшествия. Его замечания были как всегда коротки и адресованы самому себе:
- Удар по голове металлическим предметом…
Как бы в подтверждение он приподнял фуражку, прикрывавшую голову шкипера, и я, действительно, увидел на его темени рану, от которой кровь растекалась к затылку,
- …нанесён человеком, стоявшим там, где стою сейчас я сам…
Он протянул руку, точно примериваясь. Его взгляд по привычке ощупывал все углы каюты. Внезапно в нём вспыхнул огонёк нескрываемого удовольствия. Взглянув туда же, куда были устремлены его глаза, я заметил лежащий на полу, у переборки, блестящий предмет. Это был кастет. Тот самый кастет, который мы два дня тому назад рассматривали в руках Кнуда Ансена или, во всяком случае, как две капли воды схожий с ним.
- Пожалуйста, поскорей - нетерпеливо сказал Кручинин, глядя, как я нацеливаюсь аппаратом на кастет и стараюсь захватить кусок трапа, чтобы точнее зафиксировать положение оружия. Как только щёлкнул затвор, Кручинин осторожно, обрывком газеты взял кастет и внимательно осмотрел его. Затем обошёл стол, едва не касаясь носом его края, обращенного к двери. Я так и думал, - пробормотал он с удовлетворением: он не мог дотянуться до головы жертвы, не опершись о стол. И Кручинин наставительно показал мне пальцем на край клеёнки, где я сначала решительно ничего не увидел. Лишь воспользовавшись лупой, я нашёл едва заметный отпечаток целой руки - все пять пальцев.
- Это уже не визитная карточка, а целый паспорт, неправда ли? - проговорил Кручинин. - Сними-ка клеёнку. Вместе с кастетом это составит неплохую коллекцию.
В каюту вернулся пастор,
- Я вижу, - сказал он, - вы тоже нашли то, что я заметил сразу, как вошёл, - и он указал на кастет в руках Кручинина. - До сих пор не могу поверить, что это возможно…
Мы оба поняли, что он подозревает Кнуда.
- У меня в голове это тоже плохо вяжется с образом Ансена, - сказал я.
- Мне тяжелей вашего, грустно произнёс пастор, - Я очень хорошо узнал парня и думал, что сумею вернуть его на путь истины. Он был жаден до суетных благ жизни, но вовсе не так испорчен, чтобы можно было ждать такого страшного дела… Для меня это тяжкий удар. Кто знает, может быть, доля вины падает и на меня, не сумевшего удержать его руку…
- Удержать от чего? - спросил Кручинин.
- …не очень хотелось говорить это кому бы то ни было, но… вы иностранец, и то, что я скажу, уйдёт вместе с вами. Если Кнуд невиновен, - а я тешу себя этой надеждой, несмотря на… - да, так я скажу вам, если вы обещаете не говорить никому из здешних людей… Не нужно натравливать их на юношу…
- Что вы знаете? - нетерпеливо перебил его Кручинин.
- Знаю? - пастор пожал плечами. - Решительно ничего.
- Так в чём же дело?
- Я хотел только сказать, что несмотря на объективные обстоятельства, складывающиеся не в пользу Кнуда, я отказываюсь верить в его виновность.
- Что бы называете объективными обстоятельствами? - спросил Кручинин.
- Искать их приходится ещё в прошлой ночи, когда мы были на острове. Между Кнудом и убитым произошла ссора, Кнуд угрожал старику. Я бы предпочёл не слышать то, что слышал.
Я понял, что речь идёт о споре, обрывки которого слышали и мы с Кручининым.
- О чём они спорили? - спросил Кручинин.
- О каком-то спрятанном богатстве, о кладе, что ли. Выдать этот клад или не выдавать? Кому? Не знаю, я не очень хорошо понял, в чём дело. Из скромности, я ушёл от судна. Кто мог думать, что теперь это приобретёт такое значение?
- Да…
- Это - первое обстоятельство. - Пастор задумался. - А второе… второе - вот этот кастет. Если бы можно было убедиться в том, что кастет Кнуда спокойно лежит у него в кармане, гора свалилась бы у меня с плеч.
- А третье?
- Третье?.. Когда я зашёл сюда…
- На "Анну"?
- …да, на "Анну", рано утром, чтобы поговорить с кассиром Хеккертом, мы сошли на берег, шкипер ещё спал. Кнуд был у себя в кубрике. Это я очень хорошо видел. Мне показалось, что он спит. Он лежал совершенно тихо… Случилось так, что, отойдя несколько десятков шагов с кассиром, я вернулся сюда, чтобы взять забытую трубку, и когда вошёл в каюту, то увидел то, что видите вы, - пастор поднял руку и неожиданно для нас осенил труп знамением креста. Помолчав, продолжал: - Кнуда на судне уже не было. Я успел только отчётливо увидеть его фигуру, когда он бежал вдоль пристани и скрылся за первыми домами.
- Вы выглянули из люка? - быстро спросил Кручинин.
- Нет… мой взгляд нечаянно упал в иллюминатор, и я увидел Кнуда… Право, не смогу вам объяснить, почему я тут же не бросился за ним. Какая внутренняя сила удержала меня? Потом я, действительно, высунулся из люка и позвал кассира, - пастор задумчиво опустил голову.
- Кажется, нам здесь делать больше нечего, - сказал Кручинин.
Пастор молча кивнул, и все мы сошли с "Анны".
Кручинин внезапно остановился, словно вспомнив что-то:
- Почему не вызвали врача? Пастор грустно покачал головой:
Немцы увезли отсюда всех врачей. Так-так.
- Я дал знать фогту, - тихо произнёс подошедший к нам Видкун Хеккерт. - Он вчера уехал на юг прихода, но к вечеру непременно будет здесь.
- Это хорошо, - сказал пастор и, обернувшись к Кручинину, спросил: - Как вы думаете, пожалуй, до приезда фогта не стоит всё-таки ничего трогать… там?
- Конечно, конечно, - согласился Кручинин.
- Вы чем-то расстроены? - заботливо спросил пастор.
- Исчезновением нашего проводника.
Пастор осторожно осведомился у нескольких людей: не видел ли кто-нибудь Кнуда Ансена? Нет, никто его не видел с самого отъезда на острова.
Пастор многозначительно переглянулся с Кручининым.
Когда мы шли домой, нам повстречалась какая-то женщина, сообщившая пастору, что рано поутру видела Кнуда далеко за городом.
- …я возвращалась от сестры.
- Значит, он шёл в горы?
- В горы, конечно, в горы, - закивала женщина. - Я и говорю: он шёл в горы. Я окликнула его: "Эй, Кнуд, куда ты собрался?" А он, не оборачиваясь, крикнул мне: "Здравствуйте, тётушка Свенсон, и прощайте!" "Что значит - прощайте, не навсегда же ты уходишь, Кнуд?" - сказала я. А он: "Прощайте, тётушка, прощайте".
- Значит… он действительно ушёл в горы, - пробормотал пастор, ни к кому не обращаясь.
4. ОТПЕЧАТКИ ПАЛЬЦЕВ
Мы шли молча. Каждый думал о своём.
- Дорогой мой, наша профессия полна противоречий, - сказал вдруг Кручинин тем спокойным, почти равнодушным голосом, каким обычно делал замечания, чтобы я запоминал их. Иногда мне кажется просто удивительным, как могут найтись люди, способные совместить в себе противоположные качества, необходимые человеку, посвятившему себя расследованиям преступлений. Что касается меня лично, то я, вероятно, никогда не смог бы удовлетворить требованиям, предъявляемым к хорошему следователю и к сколько-нибудь сносному детективу. Начать хотя бы с того, что каждый из них должен быть способным совершать ежеминутно самые быстрые, я бы сказал, молниеносные, поступки и в то же время каждый из них должен уметь сдержать себя, сдержать своё нетерпение: уметь ждать.
- Однако, - перебил он сам себя, - почтеннейший Видкун не только довёл нас до гостиницы, но кажется, намерен оказать нам честь и там. Признаться, он мне уже порядком надоел.
- Старик потерял брата, а ты не хочешь признать за ним право на вполне естественное желание быть на людях! - с возмущением воскликнул я.
- По-твоему, у него есть основания бояться призрака Хьяльмара?
- С какой стати он стал бы его бояться?
- Значит, ты этого не думаешь?
- Конечно, нет!
- А уж я-то хотел было порадоваться твоей проницательности, - с усмешкой сказал Кручинин и взялся за ручку двери у подъезда нашего "Гранд отеля".
Как только дверь номера затворилась и мы остались одни, я увидел перед собою другого Кручинина - того, который покорил меня в дни первого знакомства, столь же скупого на слова, сколь безошибочного в суждениях.
- Дай сюда клеёнку, - сказал он так просто, как будто мы ни на минуту не отвлекались от того, что делали на "Анне".
Я бережно расстелил клеёнку на подоконнике. Кручинин вынул из кармана кастет и положил его на клеёнку рядом с едва заметным следом руки.
Нескольких минут внимательного изучения пепилярных линий на дактилоскопическом паспорте преступника было достаточно, чтобы установить, что отпечаток на клеёнке оставлен левой рукой, на кастете - правой. Версия Кручинина о том, что, нанося удар по голове шкипера, преступник был отделён от него столом и, чтобы дотянуться до своей жертвы, должен был опереться на стол, получила первое подтверждение. Такой удар нанести мог только человек очень большого роста.
- Кого из обладателей такого роста ты мог бы взять под подозрение? - спросил меня Кручинин.
На этот раз мне не нужно было долго думать, чтобы с уверенностью, хотя и с грустью, ответить:
- Кнуда Ансена.
По-видимому, удовлетворённый моим ответом, Кручинин продолжал свои размышления вслух: - Удар нанесён один и такой силы, что шкипер был, по-видимому, убит на месте. Кто из окружающих шкипера обладал такою физической силой?
К сожалению, я снова должен был сказать:
- Кнуд Ансен.
Что нам остаётся сделать, чтобы окончательно убедиться в виновности Ансена?
- Идентифицировать его личность по отпечаткам на клеёнке или на кастете.
Кручинин покровительственно похлопал меня по плечу:
- Ещё немного, и я смогу со стороны наблюдать, как ты самостоятельно ведёшь работу… Как мы установим интересующее нас обстоятельство? Имеются ли у нас отпечатки пальцев, о которых мы могли бы с уверенностью сказать, что они принадлежат Ансену?
Я понял, что мы пришли к довольно частому в таких случаях тупику: дактилоскопической карты Ансена у нас не было. Значит, и всё остальное теряло цену до тех пор, пока мы не настигнем преступника и не сможем взять его отпечатки.
- Есть у нас какой-либо предмет, носящий отпечатки пальцев Ансена? - спросил Кручинин.
Я подумал и с уверенностью ответил:
- Нет.
- Посмотрим, - загадочно ответил Кручинин и пошёл к хозяйке гостиницы.
Через десять минут он вернулся с объёмистым рюкзаком:
- Узнаёшь?
Я ответил отрицательно.
- Ай-ай, - укоризненно произнёс Кручинин. - Сколько раз из этого мешка доставался котелок, в котором Кнуд варил нам кофе! Сколько раз ты сам лазил сюда за консервами, галетами и прочими радостями походной жизни, пока мы шли сюда с Кнудом.
- Так это мешок Кнуда? Как он очутился у тебя?
- На "Анне" этого мешка не было. Значит, Кнуд либо ушёл с ним либо совсем не брал его на судно. Не мог же он, убегая от правосудия, зайти за ним в отель.
Мы принялись с интересом разглядывать всё, что было в мешке. Там имелся асортимент самых разнообразных походных вещей - от фуфайки до бритвенного прибора. Именно эту никелированную коробочку с бритвой Кручинин осмотрел особенно внимательно.
- Когда человек, побрившись в походных условиях, укладывает бритву, трудно требовать, чтобы его пальцы были совершенно сухи. А след влажного пальца рано или поздно заставит поверхность металла корродировать… Вот тут что-то подходящее уже есть. Правда, не все пять пальцев, но и по двум мы кое-что сможем сказать.
Он принялся за изучение виднеющейся на поверхности коробочки мутной сетки штрихов и стал сличать их со следом правой и левой рук преступника.
(Чем дальше я наблюдал Кручинина, тем увереннее мог сказать, что осмотр его на удовлетворяет. Он вертел коробочку и так и сяк. Наконец, сказал:
- Либо этой бритвой пользовался еще кто-то, кроме Кнуда, и именно этот "кто-то" оставил нам свою визитную карточку, либо…
Он не договорил и, отложив бритву, принялся за осмотр других предметов. По тому, с какой досадой он отбрасывал их один за другим, я понимал, что нужные следы не находятся. Но тут посчастливилось мне. Я с торжеством протянул Кручинину сковородку. На её закоптелой поверхности ясно виднелись отпечатки нескольких пальцев. Это могли быть только отпечатки или наши или Кнуда.
Кручинин с радостью схватил сковородку.
- Даже заранее, по размеру этой лапы" можно сказать, что она принадлежит твоему любимцу, - сказал он с уверенностью и сличил оттиски с тем, что имелось на кастете и на клеёнке.
Я давно знаю Кручинина и наблюдал его в разной обстановке. Нередко приходилось мне видывать его в затруднении, но почти никогда не мог я отметить на его лице выражения такой досады, как в этот момент: отпечатки не сошлись: