– А вы уверены, Джонни, что он станет нашим парнем? – прищурился Сэмюэль Ларкин.
– У него нет иного выхода, – пожал плечами Джон Бриггс. – Аргонавт достаточно умен, чтобы осознать это.
– Ну-ну, – неопределенно сказал заместитель директора ЦРУ. – Главное, что вы достаточны умны, Джонни. Недаром много лет назад сами назвали себя Сократом. Эта кличка оказалась волшебной и бережно охраняла вас в России. Но исторические параллели опасны… Помните, как закончил жизненный путь ваш знаменитый тезка?
– Если меня приговорят к чаше с ядом, мистер Ларкин, – с нарочитой покорностью приподнялся, склонив голову, Джон Бриггс, – окажите честь и вручите ее мне лично.
– Непременно, Джонни, непременно! – захохотал Сэмюэль Ларкин. – Но видит Бог – мне этого очень бы не хотелось…
Вильям Сандерс и Стив Фергюссон вежливо улыбнулись, шутка пришлась им по душе, поскольку не касалась ни того, ни другого. Правда, некую жутковатость от черного юмора босса они ощутили.
– А теперь еще раз о самом главном. Это касается работы русских в известной вам области… Сейчас, когда продолжаются работы по созданию космической системы противоракетной обороны, нашей организации предоставлены широкие полномочия для выявления того, что предпринимает потенциальный противник. Нам известно, что академик Колотухин – непревзойденный специалист по лазерам. Эксперты считают: это самое перспективное направление, двигаясь по которому русские создадут принципиально новые оборонительные средства. У нас есть основания считать, что именно над этим работает академик Колотухин и его институт.
– Это более чем вероятно, – заметил Вильям Сандерс. – И наверняка не только он один…
– Ну что ж, мы, американцы, привыкли во всем действовать с размахом, – сказал Сэмюэль Ларкин. – Этот национальный принцип необходимо применять и в разведке. На русских мы должны навалиться по самому широкому фронту. Наряду с попытками проникнуть в НИИэлектроприбор, найти там тех, кто мог бы оказать нам услуги, необходимо плотным кольцом окружить самого академика Колотухина. Именно он – корень проблемы!
– У меня есть выход на его сына, – сообщил Джон Бриггс. – Через бывшую мою приятельницу, в неё этот балбес влюблен.
– Мы еще переговорим с вами по данному варианту, мистер Бриггс, – быстро проговорил Сэмюэль Ларкин. – Кстати, мне понравился ваш отчет о применении аппарата "Крот". Думаю, что руководство организации примет решение о серийном производстве таких механизмов.
Джон Бриггс понял, что шеф не случайно так внезапно перевел разговор, и мысленно выругал себя за поспешность.
– Заниматься разработкой академика Колотухина директор поручил мне лично, – сказал Сэмюэль Ларкин. – Конечно, я не буду держать вас на помочах, господа, но с этой минуты вы оба включены в операцию, которую мы условно назовем "Plot"… – Босс сделал паузу и обвел подчиненных многозначительным взглядом, а они изобразили на лицах понимание некоего тайного смысла в названии, ибо слово это означало в английском языке и заговор, и фабулу, и участок земли.
– Мистеру Сандерсу я предписываю оказывать всяческое содействие "Осьминогу", – продолжил Сэмюэль Ларкин. – Просьбы руководства резидентуры – мои просьбы, Билл, учтите это. Общие вопросы возлагаю на Стива Фергюссона, агентурной сетью в России будет заниматься Джон Бриггс, знаний тамошних тонкостей ему не занимать. Завтра утром осмотрю школу в "Вера крус". Вылет назначайте на двенадцать часов местного времени. В два часа пополудни у меня доклад в Совете национальной безопасности. Пока все, господа. Вы, Джонни, задержитесь на минуту.
Когда они остались вдвоем, Сэмюэль Ларкин сказал:
– Если не возражаешь, предлагаю поужинать сегодня вместе. Хочу послушать, как ты жил там все эти годы… Едва ли не половина жизни прошла у тебя в России. Да… Но это вечером. А сейчас хочу сделать тебе подарок. Это по академику… Твердый орешек, не каждому по зубам. Но я отдаю тебе прекрасного агента. Это мой собственный резерв, Джонни. На связи он будет только с тобою лично. Кличка агента – Школьник.
– Спасибо, мистер Ларкин, – поблагодарил Джон Бриггс.
Сэмюэль Ларкин ласково потрепал его по плечу.
– Зови меня просто Сэмом, мой мальчик, – сказал он.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
I
Академик Колотухин еще раз просмотрел интервью с начальником управления по вопросам стратегической оборонной инициативы генерал-лейтенантом Абрахамсоном, опубликованное в "Defence dily", и обвел красным карандашом несколько абзацев.
"– Не кажется, ли вам, мистер Абрахамсон, что, когда создание системы ПРО приблизится к завершению, русские будут спровоцированы тем самым на нанесение первого удара?
– Маловероятно, чтобы потенциальный противник не мог создать собственной системы ПРО. Мало вероятно так же, чтобы он предпринял акцию, которая может привести к уничтожению как Соединенных Штатов, так и его самого, если мы сохраним наступательное стратегическое оружие, характеризующееся высокой эффективностью и выживаемостью.
– Не означают ли ваши слова, мистер Абрахамсон, что, прикрывшись от неминуемого ответного удара потенциального противника "космическим зонтиком", мы будем по-прежнему оттачивать американский ядерный меч первого удара? И кто тогда может гарантировать: не появится ли искушение нанести этот удар, уповая на возможную безнаказанность?
– Без комментариев…"
"А вам и нечего сказать, мистер Абрахамсон, – мысленно усмехнулся Василий Дмитриевич, откладывая американскую газету. – Вы напрасно расходуете деньги американских налогоплательщиков. И если учесть, что через несколько лет потребность в обычных баллистических ракетах резко сократится, а звездная программа, объявленная Рейганом, рассчитана на тридцать – сорок лет, то ясно, какова истинная подоплека стратегической оборонной инициативы. Новые заказы для ВПК – вот что лежит в основе…"
Василий Дмитриевич открыл ящик письменного стола и достал из него плотный листок бумаги, на котором были крупно напечатаны пророческие, предостерегающие слова Циолковского: "Не мешает знать те мировые враждебные силы, которые могут погубить человечество, если оно не примет против них соответствующих мер спасения. Знание всех угрожающих сил космоса поможет развитию людей, так как грозящая гибель заставит их быть настороже, заставит напрячь все свои умственные и технические средства, чтобы победить природу".
Академик Колотухин в который раз прочитал вещие слова и вздохнул.
"Догадывался ли Константин Эдуардович, какие именно "мировые враждебные силы" будут угрожать человечеству? – подумал он. – Впрочем, Циолковский верил в человеческий разум, во вселенское добро, которое не может быть слабее зла, ибо тогда бы оно, добро, давно перестало бы существовать".
Дверь в кабинет медленно приоткрылась, и Василий Дмитриевич понял, что его бессменная помощница, референт-секретарь, напоминает о том, что пора обедать. Обо всем остальном Нина Григорьевна сообщала академику, пользуясь видеофоном.
– Как обычно, Нина Григорьевна, – благодарно улыбнулся директор НИИэлектроприбора, – на ваш вкус… – Академик не был привередлив и уже давно переложил на Минаеву выбор блюд для обеда.
Но, опустив голову к бумагам, Колотухин почувствовал, что Нина Григорьевна не уходит, и поднял глаза.
– Сегодня воскресенье, Василий Дмитриевич…
– Ах да! – воскликнул Колотухин. – Заработался, знаете ли…
– На проводе Пелагея Кузьминична… Сообщает, что на обед она приготовила вареники с вишнями… Сами поговорите?
– Да-да! Сейчас, сейчас…
Он взял трубку и щелкнул тумблером на панели.
– Извини, мамаша Палаша, – ласково заговорил академик, называя Пелагею Кузьминичну так, как звал ее когда-то в детстве. – Совсем забыл, что сегодня положено обедать дома. Сейчас выезжаю. Андрейка приехал? Гм… И не звонил? Ну ладно… Вареников-то много? Это хорошо… Через десять минут запускай их в кипяток. Еду!
Василий Дмитриевич положил трубку и сказал Нине Григорьевне о том, что готов отправиться домой и приглашает ее отведать вареников с вишнями в сметане.
Нина Григорьевна, которая проработала с Колотухиным десять лет, хорошо знала, как мастерски делает эти самые вареники Пелагея Кузьминична.
А для самого Василия Дмитриевича это было, пожалуй, единственное блюдо, к которому он был неравнодушен.
II
Когда Олег, войдя в кафе "Летучий голландец", почувствовал, как его кто-то крепко ухватил за локоть, он мгновенно собрался, просчитал ситуацию, понял, что брать его в таком положении не будут, а поэтому расслабился и неторопливо повернулся.
Перед ним стояла улыбающаяся Хельга Ландстрём.
"Какая она красивая, – растерянно подумал Давыдов. – Почему я не замечал этого прежде?"
– Здравствуй, – сказала Хельга по-русски. – Я так рада тебя видеть, Олег…
– Я тоже, – отозвался Давыдов. – Давай сядем вон там, у окна.
Когда кельнер подошел к ним, Хельга сказала, что здесь они выпьют только сок и кофе, а ужинать будут в другом месте, и Олег на английском языке заказал оранж джюс и две чашки кофе.
– Если хочешь, буду учить тебя шведскому, – предложила Хельга, когда кельнер принес заказанное.
До этого Олег успел сказать девушке, что у него все устроилось благополучно, что он будет, видимо, работать в советском торговом представительстве и они смогут видеться друг с другом. Олег заметил короткий с оттенком недоверия испытывающий взгляд, но затем его заменила искренняя радость.
"Будь на ее месте моя соотечественница, принялась бы расспрашивать, как мне удалось так нежданно-негаданно получить заграничную работу, – усмехнулся про себя Давыдов. – А для Хельги это в порядке вещей, тут все наоборот, люди за границу едут, когда не находят, чем заняться дома…"
– Это было бы просто здорово, – вслух произнес Олег. – Ваш язык мне сейчас нужен как воздух…
– И тогда ты, Олег, будешь настоящий скандинав… Такие, как ты, длинноголовые блондины сохранились в чистом виде только в срединных провинциях Швеции. К северу рост шведов уменьшается – лапландское влияние, а на юге и рост поменьше, и блондины встречаются реже, сказывается соседство короткоголовых датчан…
– Ты и антропологией увлекаешься? – заметил Давыдов. – Прежде мне и в голову не приходило, какой она у меня формы…
– Просто я люблю Швецию и хочу знать о ней как можно больше. Ваш Пушкин говорил, что гордиться, славою своих предков не только можно, но и должно…
– Не уважать оной есть постыдное малодушие, – подхватил Олег. – А еще он говорил, что мы, русские, ленивы и нелюбопытны… Вот ты цитируешь нашего поэта, а я, пожалуй, ни строчки шведской поэзии не вспомню…
– Но ведь русский язык и литература – моя профессия, – возразила Хельга.
– Погоди, – остановил ее Олег, – кое-что все же пришло на память. – Он отпил глоток апельсинового сока из бокала и негромко, но с выражением, прочитал: – "Опять восходит Орион, во тьме бестрепетно горя для всех, кто бодрствует на бригах и на шхунах, и грезится одним лишь нам, что, может быть, взойдет заря над нашим кораблем, разбившимся в бурунах…"
Хельга изумленно смотрела на русского парня, читавшего стихи Харри Мартинсона, знаменитого шведского поэта-философа, и когда моряк закончил и улыбнулся девушке, она тихонько похлопала в ладоши.
– Это перевод Витковского, – сказала она.
– Не помню… Мне понравилась идея вечного бродяжничества, глобальный дух морского скитания в стихах о Летучем Голландце. Когда идешь в южное полушарие, интересно наблюдать от вахты к вахте, как Орион становится сначала вертикально, а за экватором вообще переворачивается, и тогда Сириус, альфа Большого Пса, оказывается над Орионом, а не под ним, как в северной половине планеты.
– Я тоже люблю Орион, только он встает над моей страной уже поздней ночью. А что касается духа бродяжничества, то им пропитано все творчество нашего Харри. Он проповедовал идею движения, она пронизывает и поэзию его, и прозу. Видимо, этим и привлек тебя Мартинсон. Ты ведь представитель кочевого племени моряков.
– Наверно, – согласился Давыдов.
– Ты читал его роман "Voigan till klockrike"?
– "Дорога в царство колоколов"? – перевел Олег. – Читал… – Хельга засмеялась.
– Ты делаешь первые успехи в языке, – сказала она.
– Просто я догадался, – объяснил он.
"Мне говорили в училище, когда уговаривали защищать диплом на английском, что я обладаю способностью к языкам, – подумал штурман. – Я его и в самом деле защитил. Потом стал изучать немецкий – ведь меня сразу определили на линию Балтамерика, и основной груз мы брали в Гамбурге. А на том берегу Атлантики, особенно в Аргентине, пришлось учиться понимать испанский. После конфликта на Мальвинских островах ни один аргентинец и слова не хотел произнести на языке их обидчиков. Так что, Хельга, и со шведским у меня должно получиться. Другое меня заботит, необходимость обманывать тебя. Мне и для тебя придется играть роль. Выходит, ты будешь видеть не настоящего меня, а только мое обличье. Но что делать… Когда-нибудь и ты узнаешь всю правду… Нет, вряд ли… Тогда прости меня, Хельга, за то, что выдаю себя за другого. Во всем остальном я буду с тобой искренен…"
– Ты бывал на Кубе? – спросила Хельга.
– Много раз, – ответил Олег.
– Я тоже была. Работала в составе интернационального студенческого отряда. Нас попросили помочь посадить кофейные деревья… Дорога за наш счет, а кормили бесплатно. За работу мы, конечно, денег не брали… Там были студенты из Италии, Франции, Норвегии, Дании. Много приехало африканцев, жителей Латинской Америки, были ребята из Вьетнама. Со всей планеты собралась помощь маленькой Кубе… Я никогда прежде не испытывала этого особого чувства, когда работаешь вместе и видишь результат труда многих людей. Коллективный труд – великая сила!
Внимательно слушая Хельгу, Давыдов не забывал осторожно осматриваться вокруг. Типа в клетчатой кепке он больше не видел, но через столик от них сидели два парня, которые как будто бы и не смотрели в их сторону, но Олег понимал, что эти двое удерживают его и Хельгу в зоне бокового зрения.
"Почему за мной следят, – подумал Давыдов. – Что-то узнали? Или это просто меры предосторожности, ведь я для них еще "вещь в себе". Так или иначе, главное не показать, что заметил… Но и здесь не пережимать, ибо, по идее, я должен смотреть, не следят ли за мной. Не пережимать ни в чем! Как завещал Гете: "Verde der du Bist!" И, ради Бога, не навлеки опасности на Хельгу…"
III
Автомобиль "Жигули", восьмая модель, доставил Рокко Лобстера в Ниду, а затем подвез до паромной переправы через Куршский залив Марка Червягу.
Солнце уже поднялось над Прибалтикой и освещало дома, Клайпеду, раскинувшуюся на противоположной стороне залива, ее портальные краны, стоявшие у причалов торговые суда. Ожидавший парома Докер разглядывал тот берег, и вдруг он напомнил ему родную Одессу. Марк Червяга не был сентиментальным человеком, но сейчас почувствовал некое стеснение в левой части груди, а поэтому отвернулся и, достав из кармана пачку сигарет "Ява" – он получил их там, – прикурил от спички Балабановской фабрики. Все, что было надето на Докере и находилось в его карманах, все было изготовлено на территории страны, в которую Марк Червяга проник столь необычным способом. Его экипировка и документы изучались экспертами "Осьминога" архитщательно, чтобы исключить малейшую липу.
О том, что их фирма веников не вяжет, курсантам Ликея постоянно внушали и преподаватели, и инструкторы. В их задачу входило не только вложить в головы обитателей виллы "Вера крус" азы шпионских, наук, но и внушить им уверенность: они прекрасно подготовлены к будущим встречам с русской контрразведкой.
По поводу этих самых "встреч", которые, разумеется, относились к разряду нежелательных, Рокко Лобстер как-то заметил, что первая такая встреча и бывает для лазутчика последней.
– Еще не родился на свете шпион, который бы выиграл поединок с контрразведкой, – усмехаясь, сказал Рокко. – Как бы ни был он подготовлен, какими бы способностями ни обладал, но он действует в одиночку… Если на него обратила внимание контрразведка, это значит, что он вступил в единоборство с целым государством, его сыскным аппаратом. Тут уж никакой супермен не справится с задачей. Разве что Джеймс Бонд… Но такое бывает только в кино, парни. Конечно, можно уйти от контрразведки, лечь на дно, перейти границу, затаиться, сменить обличье – это так… Но тогда вы перестаете быть разведчиком. Поэтому, избави вас Господь, искать даже случайных знакомств среди русских чекистов. Держитесь от них подальше, коллеги!
Сейчас Докер вспомнил о том, как он тогда полушутливо возразил:
– Случайное знакомство с контрразведчиком можно использовать в собственных оперативных целях…
– Верно, – согласился Рокке. – Чтобы изучить повадки кошек, можно приобрести домашнего тигра. Теоретически существует, и такой метод. В конце концов, кое-кому удавалось и самим становиться контрразведчиками у противника. Но это, парни, скорее исключения, которые подтверждают правила.
На вилле "Вера крус" у Рокко Лобстера был странный статус. Он числился курсантом Ликея, но почти не бывал на занятиях. Порою не ночевал в казарме, так называли курсанты спальный флигель с небольшими комнатами, похожими на номера дешевой туристской гостиницы, в которых они жили по двое. Да и по остальному было видно, что ранг Омара в разведке куда более высокий, нежели у остальных курсантов. Многие преподаватели Ликея явно испытывали перед Рокко некую неловкость, лавировали между обязательной субординацией и признанием его, Омара, равным любому из них.
Когда стало известно, что именно они, Докер и Омар, испытают вдвоем новый метод перехода границы, Рокко Лобстер пригласил Марка Червягу провести с ним последний уик-энд.
– Сначала побродим по двухэтажной улице Васы, – сказал Рокко, – поглядим на длинноногих скандинавок, посидим в двух-трех кафе для разнообразия, а потом подадимся туда, где потеплее.
Рокко взял у одного из преподавателей Ликея светло-коричневый "вольво", и они отправились в Ухгуилласун.
Припарковались на площади Мергель, с которой начиналась удивительная двухэтажная улица Васы. Оба яруса ее, соединенные лестницами и галереями, были до предела насыщены всякого рода увеселительными заведениями. Вроде знаменитой Рипербан в Гамбурге, только с меньшей откровенностью, или квартала Сан-Паули, но без грубого торгашеского цинизма.
Вот там, в одном из кафе на улице Васы, Рокко и рассказал Марку историю создания им в Майами клуба по обмену женами.
– В клубе состояли большие шишки, Марк, – усмехнулся Рокко. – А поскольку я брал с них хорошие комиссионные плюс страховочные за соблюдение тайны и еще за руководство учреждением, то бизнес мои был и стабильным, и внушительным. Мне бы вовремя уволиться из нашей организации, стать частным лицом и запустить этакие клубы по всем Штатам… Но я не успел уйти со службы – прокололся, чуть не угодил за решетку.
– Но ведь обмен женами – не уголовное преступление, – возразил Марк. – Я слышал, что в Сан-Франциско накрыли разом полдюжины таких клубов. И ничего… Окружной судья заявил, что обмен женами не является преступлением.