- Мы никогда не будем говорить о том, что произошло сегодня, - сказал он. - Ничего этого не было. Если ты расскажешь кому-то об этом, я буду, конечно, все отрицать. Я могу даже добиться, чтобы тебя признали недееспособной. Душевнобольной. Я думаю, я смогу этого добиться.
- Я понимаю.
Ей было невыносимо больно удерживать правую руку на весу, каждую минуту та могла опуститься, и тогда ей не удастся схватить веревку, которую он все еще сворачивал и разворачивал в своих руках. "Ужасные руки. Как я могла позволить этим рукам касаться моего тела?"
- Я никому не скажу, Джо. Даю слово.
Драгоценные секунды текли, секунды, которые нельзя было тратить. И потом Джо сказал:
- Ладно, вот веревка. Сейчас я тебя вытащу.
Древние трясины не так-то просто расстаются со своей жертвой. На какой-то ужасный момент Мел увидела, что в глазах Джо мелькнула паника, и подумала: "Он все же не хотел меня убивать! Но он не рассчитал - он действительно оставил меня здесь слишком надолго!"
А потом медленно, дюйм за дюймом, неохотно чавкающая, сосущая грязь ослабила свою хватку, и со звуком открывающейся раны Мел выскочила наружу. Он выволок ее на тропинку, она дрожала и всхлипывала, перед глазами все ходило ходуном, и она оперлась на Джо, потому что стоять уже не могла. Но она была жива.
Ему пришлось помочь ей идти по тропинке - сама она точно упала бы. И потом она действительно упала. Она споткнулась или поскользнулась - возможно, тропинка или ее кроссовки были скользкими от грязи - и в этом движении натолкнулась на него.
Балансируя в воздухе руками в попытке удержать равновесие, он упал и попал прямо в трясину, где буквально мгновение назад Мел боролась за свою жизнь.
Он боролся так же, как она. Конечно, боролся. Он боролся против клейкой трясины, и с каждым движением проваливался все глубже. Он выглядел нелепо, барахтаясь в серой каше, как чудовищная муха с человеческий рост, пытающаяся отцепиться от липкой ленты.
Мел опустилась на колени, все еще беспомощная от головокружения и слабости, но, ища глазами веревку, которую он использовал, чтобы спасти ее. Ее не было. Конечно, не было - он минуту назад выбросил ее в трясину.
Джо кричал на нее:
- Вытащи меня, ты, глупая сука! Сделай что-нибудь! Сделать что-нибудь… Да, что-нибудь, что угодно - Мел вытащила узкий кожаный ремень из своих брюк, с трудом расстегивая пряжку, потому что ее руки были все еще липкие от тины и сильно замерзшие, но наконец справилась.
- Джо, хватай конец ремня…
Он сделал слабую попытку схватить ремень, но промахнулся.
- Это бесполезно! Он недостаточно длинный, ты, сумасшедшая сука! Найди что-то крепче! Черт тебя подери, сделай что-нибудь!
Он был отвратителен и груб, он задыхался и орал, его глаза вылезли на лоб от ужаса. Трясина хлюпала вокруг его талии, и одна из его рук уже увязла.
- Я позову на помощь, - сказала Мел, но, когда она встала, мир снова закружился вокруг нее, и она упала на тропинку. И все-таки она сказала: - Я вернусь в машину - постараюсь дойти до нее. Ты сможешь держаться на поверхности?
- Ради бога, конечно, нет!
- У меня в машине мобильный телефон…
- Нет времени на это, неужели ты не понимаешь! Она меня засасывает с каждой минутой - я это чувствую. Словно в меня вцепились руки… - Значит, он тоже чувствует эти руки? - О боже, сделай же что-нибудь…
В этот раз Мел удалось встать и оглядеть горизонт, потому что точно, точно должен быть кто-то рядом, кто поможет. Но никого не было видно, и ничего нельзя было сделать, и он все быстрее погружался, потому что его вес вытеснял больше грязи. Как только его плечи погрузятся, У него вообще не будет шансов выбраться. Сколько времени это займет? Пять минут? Больше?
Это заняло почти восемь минут, и эти восемь минут казались абсолютно бесконечными. Он сказал:
- Я умру, да?
- Нет. Я тебя вытащу, - ответила она, стоя на колеях на тропинке, борясь с обволакивающей тошнотой, бессмысленно пытаясь протянуть ему руку - Мы что-нибудь придумаем. Постарайся еще раз схватиться за мой ремень.
Но он не мог, и больше ничего не осталось на свете, кроме покрытой туманом и сочащейся трясины, и чаек наверху, и машущей руки Джо, до которой она не могла дотянуться. У него были ужасные руки. Как я могла позволить этим рукам прикасаться к моему телу? Да, но я не могу допустить, чтобы он умер так…
- Джо, я не допущу, чтобы ты захлебнулся там…
Но он захлебнулся. Он погружался все ниже и ниже в тяжелую грязь, и, в конце концов, он начал задыхаться, медленно и ужасно, беспомощно вдыхая заиленную грязь, яростно старясь держать свой рот и ноздри подальше от нее, но ему это не удалось. Его лицо было покрыто полосками тины, она была у него на глазах, мучительно ослепляя его, и, хотя он пытался поднять руку, чтобы вытереть ее, он не смог. Несколько раз его сильно тошнило тиной, которая попала ему в рот.
Даже после того, как он полностью исчез в болоте, еще некоторое время были слышны чудовищные всхлипывающие звуки. Маленькие пузырьки воздуха выходили на поверхность, но в конце концов и они исчезли.
Мел показалось, что прошло очень много времени, прежде чем она достаточно оправилась, чтобы на машине Джо вернуться в коттедж. Поездка была сплошным кошмаром, хорошо, что не было других машин на дороге, потому что она с большим трудом ехала даже по прямой.
Она оставила близнецов в гостиной и, прежде всего, смешала и выпила пинту теплой воды с размешанной столовой ложкой горчицы. Ее вырвало два или три раза, и, несмотря на то, что ее все еще трясло, в голове прояснилось. Избавившись таким образом от большей части парацетамола и отвратительной грязи, она позвонила в полицейский участок с мобильного телефона и рассказала о случившемся.
В ожидании их приезда в коттедж она залезла в горячую ванну и с помощью щетки, мочалки и шампуня долго смывала с себя зловоние болота.
Тело Джо было вытащено, конечно, хотя на это понадобилось два дня, и это был ужасный, неприятный процесс. Но, учитывая общественный интерес - который был вызван и близнецами, и самой личностью Джозефа Андерсона, - тело нужно было достать.
Все были очень добры к Мел и очень терпеливы с ней, и все приняли без вопросов ее объяснение утренней прогулки и неосторожный шаг с узкой скользкой тропинки. Чудовищно, сказали они. И конечно, они понимают, что она хотела провести несколько недель инкогнито со своими детьми, после всего этого ажиотажа в прессе. Вполне понятно. Но как трагично, что все закончилось таким образом, ее муж погиб такой страшной смертью в тот же день, когда приехал повидаться с ней.
Изабель приехала в Касталлак и осталась в коттедже с Мел. Господи, как же это страшно, сказала она. Настоящая трагедия. Мел полагала, что без Изабель она не смогла бы справиться со всем этим.
Разумеется, последовало вскрытие и следствие. Вскрытие показало, что смерть наступила вследствие попадания в легкие жидкой грязи, вообще-то, говоря по-обывательски, Джозеф Андерсон захлебнулся. Анализ содержимого желудка показал яйца, хлеб и кофе, и анализ пищеварительного процесса показал, что они были съедены примерно за час до смерти. Когда ее спросили, Мел ответила - да, мы ели тосты и яичницу на завтрак.
Заключение следователя было единственно возможным, учитывая факты. Несчастный случай. Следователь снова выразил соболезнования Мел и сделал заключение о том, что местные власти должны сделать Марш-Флэтс менее доступными публике. Никто не ожидал, что миссис Андерсон останется в маленьком коттедже, и никто не удивился, когда она и ее подруга, которая приехала поддержать, вернулись в Северный Лондон, домой, на следующий день после расследования, забрав малышек с собой.
Мел полагала, что, когда близнецы будут постарше, она скажет им, что их отец утонул во время несчастного случая на море, когда они были совсем маленькими. Она не сильно погрешит против истины.
Она никогда не сможет сказать Симоне и Соне, что Джо пытался убить ее. Она никогда никому не сможет рассказать о том, что случилось.
Глава 15
Симона знала, что никогда никому не сможет рассказать о том, что случилось. Она пообещала не делать этого, но это было излишним, потому что рассказывать об этом слишком страшно.
В том же году, когда они переехали в Западную Эферну, летом ей исполнилось одиннадцать лет. Мама сдержала обещание и купила фотоаппарат в подарок на день рождения. Она сказала, что Симона уже достаточно взрослая, чтобы научиться обращаться с дорогими вещами. Фотоаппарат был действительно хороший, и Симона сделала несметное количество фотографий тем летом. Мама думала, что они получились очень удачными; она была уверена, что у Симоны настоящий талант.
Все это время она не могла избавиться от образа Мортмэйн-хауса и неотступного желания сфотографировать его - не только снаружи, но и изнутри. Мысль о том, чтобы дойти хотя бы до дверей Мортмэйна, была самой страшной на свете, но Симона знала истории о людях, которые делали обычные фотографии и вдруг обнаруживали на напечатанных снимках нечто, чего не было там, когда они снимали. Существовал особый мир - призрачный, то есть не совсем реальный, и в каком-то смысле он имел отношение к привидениям, а Мортмэйн, несомненно, был местом, где можно было ожидать встречи с привидениями.
Привидения. Люди-свиньи, забиравшие детей. Девочка с хитрыми темными глазами, которая разговаривала шепотом в голове Симоны.
Насколько сложно будет попасть внутрь Мортмэйна? Симона и мама много раз проезжали мимо, даже с дороги можно было видеть зияющие дыры на месте окон, и Симона думала, что попасть внутрь будет достаточно просто. Мама как-то сказала: "Боже мой, какое ужасное место, и, кто бы ни был его владельцем, его давно пора снести, пока не произошла какая-нибудь беда".
Симона дождалась до утра пятницы в конце семестра и за завтраком сказала, словно только что вспомнив, что будет репетиция концерта, приуроченного к концу учебных занятий, как раз сегодня днем.
- Я хотела вчера сказать тебе, но забыла. Я должна остаться, если можно. Всего лишь на часик. - Неприятно было врать маме - другие, похоже, все время врали родителям, и их это не беспокоило, но Симона ненавидела ложь.
И из-за того, что она почти никогда не врала, мама ничего не заподозрила. Она сказала:
- Правда? Похоже, это будет хороший концерт, да? Я жду с нетерпением. Но если ты задержишься дольше обычного, я лучше заберу тебя.
- Ну, я собиралась поехать на велосипеде домой, как обычно. Все так едут. И ведь еще не будет темно, правда? В полпятого?
- Нет, не будет, хотя я уверена, что закончишь ты не раньше чем без десяти пять. Ладно. Но постарайся не отстать от других, хорошо? И езжай прямо домой.
Мама всегда говорила так, если Симона делала что-то после школы, например, шла к кому-нибудь домой на чай и делать уроки, и потом позже ехала домой на велосипеде. До школы было не очень далеко, и Западная Эферна была такой крохотной, что можно было практически видеть все дома с главной улицы, и это значило, что в школу все ехали одной толпой. Маму это вполне устраивало. Только в случае, если Симона куда-то шла одна, мама настаивала на том, чтобы отвезти ее на машине и потом забрать.
Но она всегда говорила: езжай прямо домой - и почти всегда добавляла: и ни в коем случае ни с кем не разговаривай по дороге.
Симона сказала: я поеду прямо домой.
После того как в школе прозвенел последний звонок, Симона достала фотоаппарат из шкафчика, где она спряла его утром. Она осторожно засунула его в школьный портфель, между учебниками с домашним заданием. Нужно было решить несколько задач по математике - домашние задания по математике всегда были просто тошнотворными, - и еще нужно было выучить стихотворение, что было довольно здорово, если удавалось придумывать в уме картинки, соответствующие словам.
Она подождала, пока большинство ушло вперед, чтобы никто не ехал и не шел рядом с ней, а затем помчалась что есть сил к Мортмэйн-хаусу.
Даже с дороги она ощущала темноту Мортмэйна. Она остановилась и долго смотрела вверх на черные каменные стены. Смогу ли я сделать это? Смогу ли подняться туда и сфотографировать это неприятный, уродливый старый дом? Пройти по извилистой тропинке с деревьями по обеим сторонами, к центральной двери, и внутрь, в комнаты?.. Была ли она сейчас там, эта девочка, которая, похоже, жила в прошлом и которая знала о людях со свиными глазами и игре про танец повешенного? Неважно, где и когда она жила, как она смогла залезть в голову Симоне и рассказать ей все эти вещи? Я не понимаю ничего из этого, подумала Симона. Я понимаю, что мне страшно, но это какой-то приятный страх. Я хочу знать, что все это значит.
Она завела свой велосипед в подлесок, чтобы его не было видно, но замкнула маленький висячий замок на колесах, чтобы если его заметят, то не смогли украсть. Она оставила свой школьный портфель, потому что вряд ли кто-нибудь стал бы красть учебники по математике, а если бы кто-то и украл, то на здоровье, но взяла фотоаппарат, потому что это была основная причина ее прихода.
Было без десяти четыре, и мама ожидала ее дома около пяти, что означало, что у нее есть сорок пять минут. Она глубоко вздохнула и начала подниматься по склону к дому; фотоаппарат в кожаном футляре висел у нее на плече.
Яркое солнце позднего лета производило странное впечатление. Симона всегда думала, что Мортмэйн - это место темноты и жутких теней, как в ночных кошмарах. Она всегда видела его в своем сознании в оттенках черного и серого цветов, как на старых фотографиях, так что было немного странно видеть его в дневном свете; вообще-то она уже почти задумалась, не попадали она в один из плохих снов, не заметив этого.
Между тем она прошла половину пути, и деревья становились реже, так что она уже могла вполне ясно разглядеть дом. Он выглядел кривым: левая сторона была в порядке, а другая просела, словно получив откуда-то ужасный удар, и крыша была с вмятинами, так что с этого угла дом выглядел как сгорбленный великан, ползущий по склону на четвереньках. Симона с сомнением оглядела его, а затем расстегнула футляр фотоаппарата и сняла затвор. Фокусируя камеру, она почувствовала себя лучше: возникло ощущение, словно она контролирует Мортмэйн, а не наоборот. Она попробовала разные ракурсы, а затем сделала множество быстрых снимков.
Хватит изображений снаружи. Она действительно собирается зайти внутрь и попытаться сфотографировать девочку? Сейчас, будучи здесь, она не была уверена, что сможет это сделать. Там может быть что угодно. Маленькие зверьки с когтистыми лапами и длинными тонкими хвостами. Ужасные старые бродяги - да, мама говорила, что туда приходят бродяги. Или цыгане, или даже…
Или даже привидения.
Привидения.
В ту же минуту она увидела какое-то быстрое движение дальше на дороге, неясный проблеск яркого цвета - что-то вишнево-красное на фоне блеклых каменных стен Мортмэйна. Симона моргнула и взглянула на солнце: оно уже стояло низко, позднее летнее солнце, которое во время заката иногда окрашивало вполне обычные вещи в раскаленный красный цвет. Затем она снова посмотрела на Мортмэйн, на чахлую траву и толстые старые деревья за ним. Но нигде ничего не шевелилось. Воображение. Или, может быть, там было животное, которое при ее приближении испугалось и убежало. Нет, не похоже, оно было слишком большим. Она снова оглянулась вокруг. Может быть, там кто-то прячется и наблюдает за ней? Цыган? Но цыгане обычно ходят толпами, и у них есть рыбаки, и дети, и пестрые шатры, и они очень шумят. Бродяга тогда? Но бродяги не бегают так быстро и стремительно.
А затем это показалось снова, неожиданное мгновенное движение, как будто кто-то - или что-то? - обогнул угол здания и скрылся из виду. Что бы это ни было, оно двигалось так быстро, что его форму трудно было различить, но в этот раз Симоне показалось, этот кто-то бежал, пригнувшись к земле, немного криво, вскинув одну руку.
Вскинув руку, чтобы спрятать лицо? Или - и это было страшно - он подзывал Симону, чтобы она подошла ближе, прошла оставшиеся несколько метров дороги?
Она здесь, подумала Симона, и сердце ее глухо застучало. Девочка. Она где-то внутри Мортмэйна, и я чувствую, что она там. Она теперь ближе ко мне, чем когда-либо, и я абсолютно уверена, что это она только что пробежала вдоль стены. И если я смогу увидеть ее и попросить объяснить все это, попросить ее перестать приходить ко мне в голову… Это звучало глупо. Это было похоже на отрывок из истории о привидениях. Но я должна это сделать, подумала Симона. Это мой лучший шанс по-настоящему познакомиться с ней, и, если я сейчас не войду внутрь, я буду безумно жалеть об этом.
Но сначала она села на траву и установила на камеру вспышку. Она еще не фотографировала со вспышкой, но очень внимательно изучила инструкцию, перед тем как прийти сюда, и думала, что все поняла правильно. Маленькие лампочки были в боковом кармане, их нужно было только привинтить. Она обнаружила, что истратила уже почти всю пленку, но она принесла с собой еще одну, так что осторожно перемотала пленку, вынула ее и вставила новую. Пока что все идет неплохо.
Она глубоко вздохнула и прошла оставшийся путь, бережно держа камеру, чтобы не сместить вспышку. Она немного замедлила шаг, когда громада Мортмэйна оказалась перед ней, а затем сфокусировала камеру и сделала несколько снимков снизу вверх. Возможно, они не выйдут, потому что слишком близко, но если выйдут, то дом будет выглядеть так, словно он находится на краю и вот-вот обрушится вперед. Это будет очень интересный вид. Огромная старая дверь провисла на петлях, и она была куда тяжелее, чем казалась снаружи. Но Симона смогла еще немного подтолкнуть ее и проскользнула в проем. "Ну вот. Я внутри".
Там, за дверью, было намного темнее, чем она ожидала, так что сначала пришлось пробираться вперед, вытянув перед собой обе руки. "И что я сделаю, если из темноты вдруг возникнет рука и дотронется до меня?" - подумала Симона, и ее сердце как будто остановилось на мгновение. Если это действительно случится, то это будет рука из далекого прошлого. "Мертвая рука. Мертвая рука, как название дома. Или я сама попала в прошлое и не заметила этого. Не глупи, люди не могут попасть в прошлое, это же не кино!" Но ее сердце учащенно забилось, и она чувствовала, что здесь с ней может случиться абсолютно все, что угодно.
Но даже без ужасных рук старых призраков там были другие опасности. Она могла споткнуться обо что-нибудь в темноте и разбить колено или налететь на стену по ошибке и потерять сознание. Если что-то такое случится, она пролежит здесь несколько дней, прежде чем кто-то найдет ее.
Ее глаза постепенно привыкли к темноте, и она внимательно осмотрелась. Это был огромный холл, размером с очень большую комнату, почти как спортзал в школе. По обеим сторонам главной двери располагались два узких окна, но они были заколочены, и это делало холл еще темнее. В помещение выходило множество дверей, Симона могла разглядеть только их очертания, и она подумала, что комнаты за ними должны быть действительно отвратительными. Она решила, что не будет открывать ни одну из них.