– Слово смех здесь не подходит.
– А какое же слово тут подходит?
– Бардак.
Он указал туда, где на улице сгрудились в беспорядочную кучу пешеходы и велосипеды:
– Видишь это? Вот так здесь работают власти – каждый за себя. Министерства стараются обставить другие министерства, районы – другие районы. Любой мелкий чинуша стоит горой за свое болото, и всякий боится сделать шаг в сторону без дозволения сверху. – Он помотал головой. – Система не для слабонервных.
– Ну, я себя слабонервной никогда не считала.
– А ты сначала посиди часов пять в какой-нибудь приемной каморке, пока уже невтерпеж будет, а ближайший туалет в заднице у нег…
– Я поняла.
– Действительно поняла?
– Ну а что ты предлагаешь мне делать?
Он улыбнулся и откинулся на стуле.
– Прими меня во внимание. У меня есть знакомства в разных местах, конечно, не в министерстве иностранных дел, врать не буду, но все же такие, которые могут помочь.
"Ему что-то нужно от меня, – подумала она. – Но что?" Хотя он смотрел уверенно, она уловила в его осанке что-то нетерпеливое, в его глазах читалось скрытое ожидание чего-то.
– Откуда такое острое желание мне помочь?
Он пожал плечами:
– А почему бы нет?
– Это не ответ.
– А как насчет того, что глубоко в душе я по-прежнему один из тех бойскаутов, которые переводят бабушек через дорогу, такой вот хороший мальчик.
– А как насчет того, что ты мне сейчас скажешь всю правду?
– Ты всегда с таким недоверием относилась к мужчинам?
– Всегда, не увиливай в сторону.
Он помолчал какое-то время, барабаня пальцами по пивной бутылке.
– Ну хорошо, – признался он, – я немного присочинил, я никогда не был бойскаутом, но действительно хочу тебе помочь, и от этих слов не отказываюсь.
Она не проронила ни слова, но в ее молчании, во всем ее виде читалось недоверие к нему.
Но почему? Почему, когда он был так искренен в своей заботе? Что сделало ее такой подозрительной? Слишком много шишек набила в жизни? Слишком много лжи пришлось вытерпеть от мужчин?
"Ну что ж, держись, крошка, я не лучше других", – подумал он с тенью презрения к себе, но тут же отогнал это неприятное чувство – слишком высоки были ставки в этой игре, чтобы теперь мучиться угрызениями совести, да еще в его возрасте. Теперь он готовился сказать очередную ложь. Он часто в последнее время прибегал ко лжи. Хотя легче его жизнь от этого не стала.
– Твоя правда, – сказал он, – я вовсе не по велению сердца всем этим занимаюсь.
Она явно ничуть не была удивлена, и это было Гаю досадно.
– И какую же награду ты ждешь? – спросила она, не сводя с него пристального взгляда. – Деньги? – Она сделала паузу. – Секс?
Последнее слово было брошено так просто, что по животу у него пробежал холодок.
Не то чтобы он ни разу не думал об этой стороне дела. Думал, и много раз, с тех самых пор, как она ему встретилась. И теперь, когда она сидит вот так, в нескольких шагах от него, не сводя с него немигающего взгляда, так трудно было удержать полет воображения. Хотя в голове у него и пробежала мысль добавить к сделке немного секса, он тут же отогнал ее – это было бы уже вовсе подлостью. Он не спеша дотянулся до бутылки. От пива уже не отдавало морозом.
– Нет, – произнес он, – секс в мои планы не входит.
– Понятно, – она закусила губу, – тогда остаются деньги.
Он кивнул.
– Должна тебе сказать, у меня денег нет. По крайней мере, про твою честь.
– Я не о твоих деньгах говорю.
– А о чьих же?
Он выдержал паузу, чтобы придать своим словам вкрадчивости. Теперь фразы едва срывались с его языка.
– Ты когда-нибудь слыхала о "Эриал груп"?
– Нет, никогда.
– Я тоже нет. До того дня, когда две недели назад со мной связались два представителя оттуда. Представляют они организацию ветеранов, занимающуюся поисками и возвращением на родину без вести пропавших, живых без вести пропавших. Готовы прибегнуть к любым средствам, хоть Рэмбо заслать.
– Понятно, – сказала она, поджав губы, – кажется, речь идет о шизанутых на подпольных операциях.
– Я тоже так сначала подумал и даже чуть не выставил их за дверь, а они возьми да и всучи мне банковский чек, и сумма на нем вполне кругленькая. Двадцать тысяч, как они сказали, "на расходы".
– На расходы? А делать-то что тебе надо было?
– Кое-что разнюхать. Им было известно, что я собирался лететь туда. Они хотели, чтобы я частным образом поискал пропавших. Но им были нужны не скелеты и останки, им нужна плоть и кровь – живые!
– Живые? Но ты же не думаешь, что такие там остались?
– Так думают они. И им нужно достать только одного-единственного "пропавшего", чтобы дать всему делу ход. В прессе поднимется шум, и Вашингтон будет вынужден принять меры.
Гай умолк с появлением официанта, пришедшего забрать пустые бутылки со стола. Только после того, как он удалился, Вилли тихо спросила:
– Ну а я-то сюда как затесалась?
– Не ты, твой отец. Из твоего рассказа мне стало ясно, что есть шанс, небольшой, но есть, что твой отец жив. И если это так, то я могу помочь найти его, найти и вернуть домой.
Слова эти были произнесены тихо и с такой непоколебимой уверенностью, что Вилли впала в оцепенение. Гай видел, что она пыталась прочесть по его лицу недосказанное, а недосказанного было много.
– Какая тебе от этого польза?
– Помимо удовольствия общения с тобой?
– Ты сказал, что тут замешаны деньги, но раз не я тебе плачу, то кто? "Эриал груп"? Они что-то кроме дорожных денег тебе обещали?
– Билет на верхушку общества.
– Сколько?
– Откровенно? Два миллиона.
– Два миллиона долларов?
Он крепко сжал ей руку.
– Да тише же ты! Это не для посторонних ушей.
Она зашептала:
– Что, серьезно? Два миллиона?
– Да, таково их предложение. А вот мое предложение: будешь работать со мной – нам обоим будет польза. К тебе вернется отец, а я смогу обеспечить себе заслуженный отдых. Оба будем в выигрыше.
Он широко улыбался, зная, что теперь она у него в руках. Надо быть дурой, чтобы от такого отказаться. А дурой Вилли Мэйтленд не была.
– Ну согласись, что убить двух таких зайцев сам бог велел.
– Или сам черт, – процедила она мрачно.
Она откинулась на спинку стула и тяжело посмотрела на него.
– А ты всего-навсего торгаш.
– Если тебе так угодно.
– Я бы еще и не так тебя назвала. Ласковых слов не жди.
– Прежде чем начнешь называть, подумай хорошенько, что тебе остается. И остается ли что-то вообще. Мое мнение такое, что ты можешь либо действовать в одиночку – и топтаться на месте, как это сейчас с тобой происходит, либо, – с ослепительной улыбкой он склонился в ее сторону, – работать со мной.
– Я с торгашами не работаю.
– А что плохого в торгашах?
– Тебе не понять, это – принцип.
– Ты просто завелась из-за денег, правильно? Из-за того, что я это делаю за бабки, а не по велению сердца.
– Это не игрушки! Речь идет о солдатах. О солдатах, чьи семьи выскребли остатки сбережений, чтобы заплатить таким вот никчемным Рэмбо, как ты. Я видела эти семьи, некоторые из них до сих пор мыкаются, и все, что их держит, – это крохотная надежда… И тебе и мне прекрасно известно, что солдаты эти не сидят в каких-то там лагерях для военнопленных, в ожидании спасения. Их просто нет в живых.
– Но ты-то думаешь, что твой отец жив.
– С ним особый случай.
– Правильно, но такой же особый случай может быть с любым из пятисот пропавших.
– К твоему сведению, в моем случае имеются доказательства!
– Однако тебе все равно не удается разыскать его.
Гай придвинулся к ней, пристально глядя ей в глаза. В догорающих лучах заката ее лицо казалось наполненным огнем жизни, от щек исходило прекрасное багровое сияние.
– Если он все еще жив, нельзя профукать возможность найти его, она вряд ли еще представится. И я тебе скажу почему: потому что вьетнамцы во второй раз тебя уже не пустят кататься туристом по стране. Посмотри правде в глаза, Вилли, – я нужен тебе.
– Нет, – парировала она, – это я тебе нужна. Как ты без меня получишь свой куш? Как ты собираешься искать его без меня?
Теперь ее очередь была на него напирать, да так яростно, что он отпрянул от неожиданности.
– Что, гад, не ожидал такого от меня?
– Главное, малыш, чтобы ты сама от себя слишком много не ожидала. В этой стране очень не просто сделать так, чтобы тебя услышали. Все обманчиво, все обманчивы. Моргнул глазом, пискнул – и последствия непредсказуемы. Тебе нужен партнер. И потом, слышь, чего говорю, это не пустые слова. Я могу и поделиться, скажем, десять процентов. Это же такой подарок! И все, только чтобы я мог…
– Да иди ты со своими деньгами! – Она стремительно поднялась. – Иди зарабатывай на чьем-нибудь другом отце!
Она развернулась и пошла прочь.
– И все-таки подумай! – крикнул он.
А она шагала прочь по крыше-саду, не обращая никакого внимания на любопытные взгляды, бросаемые ей вслед.
– Я нужен тебе, Вилли, прими это как данность!
Трое русских туристов с красными от водки лицами вскинули на нее глаза, когда она шла мимо.
Один из них поднял стакан в ее честь:
– Может быть, русский мужчина тебе будет больше по душе?
Она и бровью не повела, шагая дальше, но, как только она скрылась из виду, до всех на крыше донесся ее запоздалый ответ, брошенный через плечо:
– Отваливай!
Глава 4
Гай проследил глазами за ее молниеносным проходом по саду. Юбка "шамбре" стильно отмахала каждый шаг, проделанный дивными ногами. Но, несмотря на осадок в душе, он не смог удержаться от смеха, когда услышал ее ответ в адрес русского.
"Отваливай". Он расхохотался пуще прежнего. Он продолжал смеяться, подходя к бару за новой бутылкой "Хайнекена". Пиво было таким холодным, что зубы обожгло морозом.
– Столько радости, – послышался британский акцент, – и это после того, как их высочество так вас отвадили.
Гай взглянул на представительного джентльмена, склонившегося рядом над барной стойкой. Два пучка волос на лысой голове делали его похожим на рогатую сову. Глаза, под густыми бровями, синели, как орнамент на фарфоре.
Гай пожал плечами:
– Не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
– Мудрый подход. В особенности в наши дни, при том положении, какое стали занимать женщины.
Мужчина поднес к губам стакан с виски.
– С другой стороны, сразу было ясно, что к этой не подступишься.
– Слова знатока, как я погляжу.
– Да нет, я просто сидел в самолете позади нее да слушал, как какой-то слащавый француз источал в ее адрес лучшее, на что он был способен. А способен он был, надо сказать, и еще как. Но все было без толку.
Он покосился на Гая:
– Вы, случайно, не летели на том самолете из Бангкока?
Гай утвердительно кивнул. Господина этого он не помнил, еще бы! Он чуть не раздавил тогда от напряжения подлокотники кресла, и, пока летел, опрокидывал виски стакан за стаканом. Так он "дружил" с самолетами. Ничем не лучше оказался замечательный "Боинг-747" со своими потрясающими стюардессами-француженками – для Гая так и осталось настоящим чудом, что у самолета не отвалились крылья.
На другом конце сада запело русское трио. Песня выходила у каждого на свой лад, если только каждый не пел свою, но это определить уже было трудно.
– Кто бы мог подумать, – сказал англичанин, глядя в их сторону, – что за этим столом будут сидеть русские, а ведь на их месте, как сейчас помню, когда-то пили америкосы.
– Это когда же вы здесь были?
– С 68-го по 75-й. – Он протянул Гаю пухлую руку. – Додж Гамильтон из "Лондон пост".
– Гай Барнард – бывший призывник. – Он пожал собеседнику руку. – Репортер, значит? О чем же нынче репортаж?
– Мог бы быть репортаж, – Гамильтон сокрушенно посмотрел на стакан с виски, – да накрылся…
– Что накрылось? Интервью?
– Да нет, – Гамильтон с грустью посмотрел на свой стакан со скотчем, – сама идея. Я хотел назвать это "Сентиментальные записки", этакое путешествие в Сайгон, чтобы навестить друзей. Даже не друзей, а друга… – Он сделал глоток. – Но ее там уже не было.
– Ах, так это была женщина.
– Вот именно, женщина. Их – половина человечества! Но при этом, сколько их наблюдаю, иногда мне кажется, что они прилетели с Марса.
Он стукнул пустым стаканом о стол и жестом попросил добавки. Бармен неодобрительно пустил по стойке бутылку.
– Видишь ли, я задумал написать историю про разлуку и встречу сердец. Ну знаешь, то, что любят читать в газетах. Мой редактор просто писал кипятком от этой идеи.
Дерзким движением он наполнил стакан доверху.
– Как же, встретились сердца, щас! Я сегодня был у нее дома. Там по-прежнему живет ее брат, и из его рассказа я понял, что моя голубка умотала с другим голубком, сержантом. Он, видите ли, из Мемфиса.
Гай сочувственно покачал головой:
– И все-таки женщина имеет право на перемену чувств.
– Это через день-то после того, как я уехал??
На это возразить было нечего. И тем не менее Гай не осуждал ее. Он-то знал, что жизнь в Сайгоне – это страх и неопределенность. Никто не мог ручаться, что вот-вот не прольется кровь, все ждали только худшего. Гай уже видел на свежих снимках, в каком упадке находился город, ему была знакома паника на лицах местных жителей, в суматохе набивающихся в последние вертолеты. Нет, он не винил женщину за то, что она всеми правдами и неправдами пыталась выбраться отсюда.
– Можно написать и об этом, – заметил Гай, – рассказ приобретет другую окраску. Типа, история женщины, вырвавшейся из беспредела. И чего ей это стоило.
– У меня уже не лежит душа к этому, – Гамильтон с грустью поглядел вокруг, – да и вообще к этому городу. Как хорошо здесь было раньше! Запахи, звуки. Даже треск минометов. Но теперь Сайгон стал другим. Уже нет этого духа. Самое забавное, что отель этот совершенно не изменился. Точно так же, как сейчас, я стоял у этой вот стойки и слышал, как шептались ваши генералы: "Какого хрена мы тут делаем?" Мне кажется, они этого так толком и не узнали.
Он засмеялся и сделал еще глоток скотча.
– Мемфис… зачем ей этот Мемфис?
Он стал бормотать себе под нос – этакий монолог личного содержания на тему того, что все беды в мире от женщин. И с этим Гай был почти согласен. Стоило лишь взглянуть на несчастную его жизнь, не избалованную любовью, и его сразу охватывало непреодолимое желание напиться в стельку.
Женщины. Все они одинаковы. И в то же время, каким-то непонятным образом, все разные. Он подумал про Вилли Мэйтленд. С виду непробиваемая, но он-то видел, что это была игра – под маской несгибаемости угадывалась беззащитность. Мать честная, да она была просто ребенком, пытающимся соответствовать героическому образу отца, и делала вид, что запросто обходится без мужчин, хотя на самом деле нуждалась в них. Она была горда, и это, конечно, вызывало уважение. Она оказалась достаточно умна, чтобы оттолкнуть его предложение. Ведь он сам не был уверен, что сможет выполнить это задание в одиночку. Ну и пусть его сожрут эти, из "Эриал груп". Сколько лет можно держать скелеты в шкафу? Может, настала пора вытащить их на свет? "Надо заниматься своим делом, – думал Гай, – лететь в Ханой, забрать оттуда останки солдат и привезти их на родину". И вычеркнуть из памяти Вилли Мэйтленд. И все же…
Он заказал еще одно пиво, и, пока пил его, в голове бурлили мысли. Он думал о том, как можно было помочь Вилли и насколько вообще она нуждалась в помощи. Стал бы он ей помогать, если бы сам хотел этого, а не потому, что был вынужден? "По зову сердца?" Это что-то новенькое.
Нет, он никогда не был бойскаутом. Все эти добродетельность и прилежание, облаченные в красивую форму, претили ему, казались почти чушью. И вот, пожалуйста, бойскаут Барнард. Всег-да готов! И ничего не просит взамен. Ну, разве что совсем немного. Не мог он остановить полет воображения и представлял, как приглашает ее к себе в номер, как раздевает ее, как она трепещет под ним. Он с трудом сглотнул, и рука сама потянулась за бутылкой.
– Верно говорю, – слышалось бормотание Гамильтона, – все беды от них.
– А? – Гай повернулся к нему. – От кого беды?
– Да от женщин же! Горя от них больше, чем пользы.
– Это ты в самую точку, старик, – Гай вздохнул и поднес к губам бутылку, – в самую точку.
"Мужчины. От них горя больше, чем пользы", – проносилось в голове у Вилли, пока она с яростью заводила будильник.
Продажный тип. Где был ее внутренний голос, когда он так бескорыстно предложил ей помощь?! Хороша помощь. Смеху подобно! Она вспомнила письма, которые присылали им с мамой разные благотворительные организации, навязывая за несколько тысяч долларов такую же вот никчемную услугу. Был такой "Фонд розыска ЦРУ", а при нем комитет "За живых", и под его началом – "Операция "Каштан" с отвратительным слоганом: "Вызволим их из пекла!" Сколько пострадавших семей рассталось с душевными силами и денежными сбережениями в пользу этих призраков.
Она разделась до майки-безрукавки и бухнулась на кровать. Выспаться хорошенько ей явно не светило. Матрас был весь в буграх, а подушка – словно из цемента. Это бы ничего, но как можно было расслабиться под звуки "музыки" из дискотеки, от которых дрожали стены? В восемь часов вечера первые удары электронных барабанов объявили начало танцевальной ночи в отеле "Рекс".
"Господи, – подумала она, – ну и чего стоит ваш коммунизм, если вы даже не можете запретить диско?"
Тут она подумала, что Гай наверняка сейчас слоняется внизу, в танцевальном зале, ищет развлечений. Иногда ей казалось, что и войну мужчины придумали для того, чтобы ускользнуть из дома и пуститься на поиски приключений.
"Да какое мне дело до него? Ну, ходит там внизу, глазеет на баб, недоносок. Да его надо просто забыть".
Однако она не могла не признать, было какое-то обаяние в его потертости. Ровные зубы, жгучая улыбка и глаза карие, как у волка. Одни только эти глаза могли лишить покоя любую женщину. "А видит бог, мне нужен покой!"
В дверь постучали. Она села на кровати и крикнула:
– Кто там?
– Обслуживание номеров.
– Это ошибка, я ничего не заказывала.
Ответа не последовало. Вздохнув, она накинула халат, прошлепала к двери и открыла ее. Улыбка Гая светилась из темноты.
– Ну что, – поинтересовался он, – ты подумала?
– Подумала о чем? – Она отпрянула назад.
– О нас с тобой, о сотрудничестве.
От изумления она рассмеялась:
– У тебя либо со слухом плохо, либо это я плохо объяснила.
– Прошло уже два часа, и я прикинул, что, может быть, ты передумала.
– Я не передумаю никогда, спокойной ночи!
Она захлопнула дверь, толкнула задвижку и в смятении отступила на шаг.
Послышалось постукивание по окну. Она отдернула в сторону занавеску и увидела Гая, улыбающегося сквозь стекло.
– Только один вопрос, – обратился он к ней.
– Что еще?
– Это был окончательный ответ?