Глава седьмая
Сезам, откройся!
Негласный обыск в жилище объекта оперативной разработки, как и налет домушников на квартиру, "где деньги лежат", требуют тщательной подготовки. Группы поддержки разрабатывают комплекс подстраховывающих мер, которые призваны исключить всякие неожиданности. А уж к каким ухищрениям приходится прибегать, для устранения или нейтрализации нежелательных свидетелей, известно только профессионалам!
…Разбитные, веселые парни и девушки, активисты с избирательного участка, целый час шатались во дворе дома № 26 по улице Чаплыгина, агитируя то ли за каких-то партийцев-любителей пива, то ли за каких-то "зеленых". Расплодилось их в перестройку, поди, разберись! Первым делом к пенсионерам в беседку заглянули. Выясняли, кто, где живет, да с кем, да как, да за кого голосовать будет. В подъезды заходили, в квартиры названивали. Про собак домашних зачем-то спрашивали, будто собаки голосовать пойдут!
На воров, что по квартирам лазят, вроде не похожи – чистенькие, опрятные, некоторые – при галстуках… Черти что в стране творится, с ума все посходили! Стояли бы себе у станка, как мы в их годы, да мантулили от зари и до зари, а то ходят, народ баламутят…
Через час на стол полковника Казаченко легла справка по изучению соседей объекта оперативной разработки "ЛЕСБИЯНЫЧ", подозреваемого в шпионаже в пользу иностранных спецслужб.
Олег улыбнулся нестандартному началу документа: "В ходе проверки ответственных квартиросъемщиков и членов их семей, проживающих в доме… по улице… наличия собак сторожевых и бойцовых пород в адресе не выявлено".
Действительно, любой домушник знает, сколько хлопот могут доставить четвероногие стражи. Но только не тем, кто вторгается в чужие жилища с санкции руководства органов госбезопасности.
В сверхсекретных лабораториях "Конторы Глубокого Бурения" разработан и до сих пор с успехом применяется во время набегов на "особаченные" квартиры спецпрепарат "ГОН-1", действующий на кобеля, как взятка на чиновника, – с ним пес напрочь забывает про свой долг охранника жилища. Препарат представляет собой концентрированную вытяжку из выделений суки во время течки.
Просочившись в квартиру, сыщики первым делом обильно смачивают "ГОНом" любой попавшийся башмак, брошенный у порога. Пес невозмутимо разглядывает незваных гостей – всякая сторожевая обучена беспрепятственно впускать любого, чтобы потом держать его до прихода хозяев. Миг – и окропленный "ГОНом" башмак летит под ноги пса. Что тут начинается! Пес набрасывается на башмак, яростно рычит, неистовствует, рвет его в поисках вожделенного источника запаха… Всё остальное перестает для него существовать.
Обычно сыщики покидают квартиру еще до того, как разъяренная псина прекратит глумиться над башмаком. Но случалось, что хозяин по возвращении находил лохмотья не одного, а нескольких искромсанных башмаков, и пса, в полном изнеможении лежащего у порога.
С особями женского пола сложнее. И не потому, что для них спецлаборатории не подыскали усмиряющего средства, отнюдь! Просто нет гарантии, что сука оклемается после принудительного наркотического сна…
…Казаченко удобнее уселся в кресле и принялся знакомиться с информацией, добытой "активистами с избирательного участка" о среде обитания "ЛЕСБИЯНЫЧА". Свои выводы он изложит в рапорте на имя Карпова. Выводы, которые лягут в основу оперативного плана "Сезам, откройся!", а затем станут, как это ни парадоксально, руководством к действию для множества людей, коим сугубо наплевать на государственную безопасность вообще, а на генерала Карпова и вражеского лазутчика по кличке "ЛЕСБИЯНЫЧ" тем более…
В квартире № 1, напротив профессорской, проживала семья с непритязательной фамилией "Ивановы". Она-то и оказала неуклюжую услугу своим владельцам, предрешив их участь. Под предлогом уточнения боевого пути супругов-фронтовиков Петра Евсеича и Прасковью Гаврилну – "а не те ли вы Ивановы, которым мы до сих пор не можем вручить медаль за оборону… и орден за взятие…" – предполагалось в нужное время "вывести" в военкомат. А что? Всё вполне логично: миллионы "ивановых" во время войны только и делали, что "обороняли", да "брали", вдруг да не всех героев нашли награды, всяко ведь бывает!
"Особняки" – военные контрразведчики из Особого отдела – по просьбе Казаченко готовы были морочить головы старикам хоть до утра. Более того, военком обязан был доставить ветеранов войны в присутственное место и обратно на своём персональном авто. Военный комиссар, разумеется, в истинные цели проявления неслыханной заботы о фронтовиках посвящен не был, как, впрочем, и "особняки". Конспирация должна быть конспиративной!
Сына супругов Ивановых – Николая Петровича – пьяницу и хронического безработного брал на себя участковый милиционер, организовав ему профилактическое посещение опорного пункта, где обязан был продержать бедолагу до особого распоряжения капитана Аношина. Да-да, того самого Ганнибала Ганнибаловича Аношина, который по завершении операции "ПРОРОК" был принят на службу в органы госбезопасности и стал полноправным членом команды – Службы генерал-майора Карпова.
Семью Гершкович из третьей квартиры "выводить" не было нужды – целый день они, труженики прилавка, находились на рабочих местах в отделе "Ткани" универмага "Москва", а их близняжки, – в детяслях. На всякий случай, чтобы супругам не взбрело в голову отлучиться по своим делам и ненароком заскочить домой, горторгинспекция, ввиду массовых нареканий покупателей, должна была провести проверку именно в отделе "Ткани", и именно в день проведения обыска в квартире их соседа. Совпадение? Бывает…
Супруги-пенсионеры Феоктистовы проживали в квартире № 4 на втором этаже прямо над жилищем "ЛЕСБИЯНЫЧА". Их квартира особо интересовала Казаченко. Именно там, в одной из комнат, предполагалось просверлить пол и межэтажное перекрытие, чтобы установить видеокамеру в потолке рабочего кабинета доктора. Но "вывести" Феоктистовых не представлялось возможным.
Владимир Евгеньевич Феоктистов, генерал-лейтенант в отставке, после перенесенного инсульта был нетранспортабелен. По этой причине и жена его, Ирина Сергеевна, тоже "выводу" не подлежала.
"Сделаем соучастниками, в чём проблема!" – решил Казаченко.
Не обыска, конечно. Другого, вымышленного мероприятия. Сколько их таких, псевдомероприятий, которые в целях укрепления государственной безопасности СССР, пришлось реализовывать в своё время каждому оперу! По прошествии лет, некоторые из бывших сотрудников задавались вопросом:
"Это что ж за государственная безопасность такая, для обеспечения которой приходилось тиражировать дутые оперативные мероприятия?"
Но в описываемой ситуации Олегу было не до философских обобщений и риторических вопросов. К нему они придут позже и не от праздности. Сейчас он творил под девизом "Даёшь "ЛЕСБИЯНЫЧА"!"
"Объясним хозяевам, – продолжал рассуждать Казаченко, – что поблизости завелся радиохулиган, своими выходами в эфир дезорганизующий работу "скорой помощи". Органы госбезопасности уже почти засекли его, дело за малым – еще несколько дней поисков и мы…"глушанём" его! Вы ведь, Ирина Сергеевна, сами знаете, как важно, чтобы радиостанции машин "скорой помощи" работали без помех, вон у вас самой на руках Владимир Евгеньевич… А что если ему понадобится срочная медицинская помощь?.. Нет, мы обязательно отыщем этого радионегодяя! Мы просим разрешения установить аппаратуру в вашей квартире, ну, вон в той комнатке, на один денек… (Денёк может обернуться неделей, но это – потом, сейчас важно получить принципиальное согласие хозяев).
А теперь давайте доверительные отношения с вами оформим на бумаге… (Следует отбор подписки о неразглашении гостайны.) Ну, вот и славно, теперь-то мы уж наверняка поймаем радиоохальника!"
Самое сложное – квартиру "ЛЕСБИЯНЫЧА" – Олег оставил напоследок.
"Ну, с профессором всё ясно – уже сегодня "слухачи" зафиксировали его намерение присутствовать послезавтра на похоронах. Значит, вторая половина дня у него занята. Питоном нас не испугаешь, найдём на него управу. А что делать с домработницей? Ребята из Седьмой службы выяснили, что стерва она, каких свет не видывал. Злая на всех и вся, подозрительная, мнительная, на мякине эту волчицу не проведешь… Нет, вызовом к участковому милиционеру проблему не решить, что-то позабористей надо придумать!"
Казаченко придвинул к себе справку по изучению Булавкиной Клавдии Власовны.
"Черт, как же я раньше не обратил на это внимания?!" – Олег схватил трубку телефона внутренней связи.
– Пал Палыч, дорогой, если не очень занят – бегом ко мне, тут бывшая твоя клиентка… Год назад во Францию выезжала… Каюсь, раньше не успел тебе о ней сказать… Да-да, с "Сезамом" связано!..
Глава восьмая
Тётя Клава и стратегическая стеклотара
– Да, я знаком с этой лягушкой-путешественницей, – едва взглянув на фотографию Булавкиной, произнес Пал Палыч, – три года назад меня только "посадили на отдел", как она заявляется из Франции… В гостях была у племянницы… Шуму и смеху она тогда наделала, ты себе не представляешь! Нас-то она рассмешила, а таможенников и пограничников нескольких европейских государств поставила на уши…
И Аношин начал рассказывать.
Булавкина Клавдия Власовна получила приглашение посетить свою племянницу Галину в Париже, куда последняя перебралась, выйдя замуж за иностранца.
Тетя Клава, наивно доверяя репортажам подрядных советских журналистов из столиц западноевропейских стран и Соединенных Штатов о нищете и бесправии узников загнивающего мира капитализма, искренне решила, что едет в голодный край. Ей ли, потомственной российской крестьянке, не знать, что такое голод?! Дабы спасти чахнувшую от недоедания племянницу, тетя Клава везла в Париж приличный шмат домашнего сала "кабанчика как раз мой брат на Рождество Христово заколол", прихватила и бутылку самогона одинцовского розлива.
Но золотым фондом багажа были шесть трехлитровых банок с компотами собственного приготовления "яблочки там, вишенки, клубничка – всё со своего участка".
– Блестящее сочетание! "Сало – самогон – Париж", – воскликнул Олег, – обычно выстраивают другой ряд: "устрицы – шампанское – Париж".
– Да, но это – только начало… Сотрудницы моего отдела за годы общения с тетей Клавой сделали вывод, что она дотошно въедлива, зоологически прижимиста и способна сутками без устали говорить по поводу и без. "С такими, как она, хорошо говно есть – рот не закрывается", – говорила о ней Валентина Ивановна Прохорова, мой заместитель, – но всё равно бабушка себе на уме, говорит-говорит, но не заговаривается. Еще в самом начале знакомства спросили, как племянница со своим мужем познакомилась. Так бабуля им такого наплела – до окончания века не расплести. А сказать-то путного ничего и не сказала. "Соскочила", что называется, с темы. В следующий раз, спрашивают, когда внуков племянница привезет из Франции – опять тары-бары-растабары на целый час, и – ноль информации. Не хочет отвечать, и всё тут. Но и вида не подает. Юлит. Уходит от ответа. Чуть что – то за сердце схватится, то за голову.
Злоключения тети Клавы начались при пересечении советско-польской границы. Внимание польских таможенников путешественница привлекла, скорее всего, своей излишней суетливостью. Один из них, войдя в купе, заметил завернутое в газету (чтоб не протухло!) сало, лежащее на столе. Приговор был молниеносным:
"То нэ можна. Свого сполна!"
Но кабанчик-то уже заколот, а сколько столовых и буфетов пришлось обегать в поисках объедков и помоев, а племянница уже ждет сальцо, а выбрасывать продукт – грех, а что она скажет своему брату… Всё это пулеметными очередями веером вонзалось в грудь непреклонного таможенника.
Спор продолжался.
Валерьянка устойчивой струей вливалась в чрево тети Клавы, когда на ее удачу проходивший пограничник-поляк бросил земляку:
"Транзит. Париж".
Инцидент был исчерпан.
Познания тети Клавы, по ее собственному признанию, в "заграничных языках" пополнились словом "транзит". С известными уже ей инословами, как то: "Париж" и "виза", она разбогатела еще на одно.
Конечно, до Эллочки-людоедки было еще далеко, но и до Парижа не близко. В дороге у тёти Клавы была возможность пополнить свой скудный запас иностранных слов.
К чему-то ещё проявят инородцы свой недреманный интерес? Ведь предстояло пересечь ещё германскую, бельгийскую и, наконец, французскую границы.
Проявили. На немецкой. Извлекли, значит, бутыль самогона вместимостью 0,75 л. Вместо пробки – спрессованная газета. Таможенник, что помоложе, заинтересовался. Открыл. Нюхнул. Да как заорёт:
"Наркотик!".
На крик и на запах из открытой бутыли сбежались все остальные таможенники…
Никто не знает, чем бы закончились рассуждения молодых таможенников, но вошел седовласый, лицо в шрамах. Понюхал содержимое бутыли. Обратившись к коллегам, произнёс несколько фраз. Таможенники с гоготом покинули купе.
Когда они вышли, настала очередь смеяться двух переводчиков, которые делили с тетей Клавой купе. Один из них успокоил путешественницу, взиравшую на них с недоумением:
"Вас приняли за постаревшую Мата Хари, отбывшую срок в ГУЛАГе. Теперь вы едете выполнять задание германского Генерального штаба, которое на вашей совести еще с 1914 года, когда Германия воевала с Францией. В бутыли – сильнодействующий яд. Вы должны отравить питьевые источники французов".
Удивительную беспечность и легкомыслие проявили бельгийские и французские таможенники – даже не заглянули в купе к тете Клаве на огонек. А она, закаленная в боях на приграничной полосе, так ждала, так ждала… Где же хваленая французская галантность, внимание к женскому полу? Может, она, этим самым французам, второе Ватерлоо хотела устроить… Не знаю, что уж она рассказала племяннице о французах, но моим сотрудницам свое разочарование высказала.
Ларчик, возможно, просто открывался. Много ли выезжало в те годы из Союза наших людей в Западную Европу? А какие проверки они проходили перед выездом, сколько было согласований! Что там Дантовы круги ада…
И за границей об этом знали. Знали, что нас выпускают стерильно чистыми. А на нашей границе после досмотра нашими же пограничниками и таможенниками выезжающие "совки" вообще становились оскопленными.
Дело другое – выезд из страны пребывания. Тут досмотр по полной программе, высшей степени пристрастия и тщания. В этом тетя Клава имела возможность убедиться лично. Галантные и обворожительные французы, флегматичные бельгийцы таким вниманием прониклись к "непоседе", что в Бельгии, к примеру, пришлось вызывать советского консула, чтобы отстоять частную собственность тети Клавы. Об этом она и поведала сотрудницам УВИРа, организовав им незапланированный праздник.
* * *
Пробыв в Париже с недельку, тетя Клава заскучала по дому. Женщине быстро надоели "лувры всякие, башни эйфелёвые и кафешантажи по телевидению". А тут еще Галя отказалась наотрез есть сало.
"Тетя Клава, я не простолюдинка какая-нибудь. Я живу в Париже. У меня диета. Ты знаешь, сколько в этом куске калорий? Да этим количеством энергии можно ваш атомоход "Ленин" заправить. Вот компоты – это для меня. Весь Запад живет на соках, овощах и фруктах…"
В подтверждение своих слов она открыла тетке строжайшую тайну, которой Булавкина охотно поделилась с сотрудницами УВИРа. Оказывается, если раньше в Париже помидоры и клубнику продавали только до восьми вечера, то есть до закрытия магазинов, то теперь продают круглый год!
"Вот так и живут там, в Париже. Круглый год – свежие помидоры и клубника!" – подытожила тетя Клава.
Единственной отдушиной и развлечением для тети Клавы, жадной до приобретения осязаемых материй, было прочесывание торговых рядов на барахолке, расположенной в одном из отдаленных предместий Парижа и прозванной парижанами "Блошиным рынком".
…На двенадцатый день пребывания все компоты были съедены, самогон спущен в унитаз, сало из советской газеты перекочевало в "Фигаро" (чтоб не протухло), в прихожей своего часа дожидались шесть огромных баулов с иностранным ширпотребом всемирно известного кутюрье "Бэ У" (Бывшим в Употреблении), который, по расчетам тети Клавы, должен был насытить одинцовский внутренний рынок, а заодно и возместить затраты на поездку к племяннице.
Час раставания с центром западноевропейской цивилизации пробил.
Теперь в купе тетя Клава ехала одна, если не считать шести баулов обносков и шмата "офигаренного" сала.
Чтобы занять время, путешественница занялась подсчетом предполагаемой выручки от реализации содержимого баулов. Перед глазами косяками проносились купюры, в основном с профилем вождя международного пролетариата. Сумма набегала немалая!
Размышления тети Клавы были прерваны французскими пограничниками. Долго они изучали саму Булавкину и ее паспорт. Косились на баулы, заполнявшие всё купе. Пригласили таможенников. Один из них знаком предложил открыть близстоящий баул.
Из груды тряпья таможенник торжествующе извлек пустую банку из-под компота (первую). Заботливо вымытая и тайком от племянницы упакованная в потертые джинсы, банка покоилась в середине баула, чтобы не быть разбитой.
"Темные люди, эти французы, а еще в мундирах!" – скажет потом в УВИРе тетя Клава.
Нельзя не согласиться с нею. Действительно, неучи беспросветные эти западноевропейские таможенники. Ни малейшего представления не имеют о советской социалистической политэкономии. Знать бы им, что банка стоит аж 30 копеек, да и попробуй ее найди! У них одно на уме – как бы чего не вывезли из Франции, а что компоты в СССР не во что "закручивать" – им наплевать!
Французы попытались установить речевой контакт с мадам Клавой. Безуспешно. Знаками попросили открыть остальные баулы.
Уже тряпье из баулов заполнило всё купе и часть прохода, а трофеи всё прибывали. Французы не скрывали своей радости по поводу свалившейся на них удачи. Думается, что каждый из них уже видел себя кавалером ордена Почетного легиона за успешное задержание русской разведчицы, ну, на худой конец, курьера международного картеля контрабандистов.
Тетя Клава в полном недоумении наблюдала за французами.
"Что они делают? Зачем им мои банки? Ну, были бы еще с компотами, – она вспомнила инцидент с самогоном, – а то ведь пустые!"
"Да чистые они, чистые!" – закричала она на вошедшего в цивильном костюме француза, который осторожно, одним пальцем, провел по горловине очередного сосуда.
"Пардон, мадам, полис", – сказал вновь вошедший и показал какую-то книжицу. Затем из кармана пиджака достал щипчики и к ужасу тети Клавы осторожно сделал маленький скол с горловины банки, спрятав его в целлофановый пакетик. Тетя Клава грудью двинулась на злоумышленника.
"Портить мне имущество! Да я тебе!"
Штатский юркнул в коридор, где пассажиры соседних купе оживленно обсуждали происходящий досмотр. Не каждый день на твоих глазах задерживают международных контрабандистов!
Кто-то предположил, что обнаруженные предметы – не что иное, как алмазные самородки из Южной Африки. А везут их в Россию, чтобы пополнить оскудевший при Брежневе алмазный фонд.