Она принялась отсчитывать секунды. Досчитала до тридцати четырех и сбилась со счета. А может быть, никаких часов нет и это ей просто кажется?
Нет, в самом деле, чего он от нее хочет?
- Вы меня гипнотизируете? - жалобно спросила она.
- Молчите, - повторил он.
Черт проклятый! Вот вляпалась она в историю… Для чего он сюда ее привез?
Она покупала контрабандные чулки… Нужны ему эти чулки! Она дала Лизе денег, чтобы та могла их кому-то сунуть и не поехать после окончания института на периферию… Нужна ему эта периферия, да он и не может знать, что она давала Лизе деньги…
Господи, хоть бы он о чем-нибудь ее спросил!
Это все из-за Роберта. Из-за этих проклятых танцев…
Зачем она ездила в это отвратительное кафе на улице Горького и болталась там с иностранцами?.. Дура несчастная!
И в самом Эджвуде нет ничего хорошего… Зачем она только с ним таскается?
Отец звал ее с собой на охоту, так она с ним не поехала, а с этим Эджвудом таскается под Москвой на лыжах, и он же жрет ее шоколад… Он потому с ней и таскается, что она дочь ответственного работника… Куда они ни забредут, где их ни спросят, "ах, я дочка Вороненко!", все извиняются, ему это очень удобно…
Черт проклятый, да заговори же ты наконец!
И Галина не выдержала.
Она заревела…
Заревела по-настоящему, по-всамделишному., без ахов и охов, без закатывания глаз, так, как она ревела в детстве, когда ребята тузили ее за то, что она показывала им язык!
- Неоновая кофточка понадобилась? - заговорил, наконец, Евдокимов. - В обыкновенных ходить не можете? Нет, таких кофточек еще не придумали. А заработали ли вы хоть на самые простые чулки? Подавай перлон, нейлон… А известно вам, что вы всего в двух минутах от тюрьмы? Известно, чем занимается ваш Роберт? Грязный шпион, вот он кто, этот Роберт! А вы его соучастница. Молчите, молчите, не возражайте! Я вам покажу, чем вы занимаетесь.
Он полез в стол и достал оттуда завязанную папку.
- Вот, смотрите, - сказал он, развязывая шнурки и доставая из папки какие-то фотографии. - Галина Вороненко у реки. А что сзади? Железнодорожный мост. Галина Вороненко в поле. Бабочек ловит! Цветочки собирает! А сзади - вон, видите, завод. Очень важный завод. Галина Вороненко мчится с горы на лыжах. А вдалеке аэродром. Да, да, вы и не знали даже, что это аэродром, а это аэродром! И все эти снимки сделаны с помощью Галины Вороненко. Железнодорожный мост, оборонный завод, учебный аэродром. Очень ему нужна Галина Вороненко! Такими, как вы, хоть пруд пруди!
Он показал ей снимки.
- Он их отправил с кем надо и куда следует, - объяснил Евдокимов. - Это копии с них.
Евдокимов укоризненно покачал головой.
- "Я Вороненко, я Вороненко"! - передразнил он ее. - А теперь вот, смотрите, чем занимается эта Вороненко…
Галина полезла в сумочку, вытащила носовой платок, решительно обтерла лицо; ее платочек сразу стал похож на тряпку, какой художники вытирают свои кисти.
- Дмитрий Степанович, - сказала она хриплым голосом. - Не надо. Я больше не буду.
- Ну а что вы будете?
- Я пойду работать.
- Врете.
- Честное слово!
- Да вы ничего не умеете делать! Вы пуговицы себе не можете пришить.
- Увидите. Я не хочу, чтобы папа имел из-за меня неприятности.
- Вы даже стирать не умеете.
- Я буду стирать. Вот увидите.
- Вам подавай только перлоны да нейлоны.
- Да я теперь Роберта на выстрел к себе не подпущу. Честное слово, я с ним больше не встречусь!
- Э, нет, так нельзя, - возразил Евдокимов. - Наоборот, встретитесь и поможете мне, нам, своему папе.
- Да мне Эджвуд не нужен совсем! - воскликнула Галина. - Пропади он пропадом!
- И мне не нужен, - сказал Евдокимов. - Но зато очень нужно выяснить, чем он занимается.
- Во всяком случае, когда бывает со мной, занимается не шпионажем.
- Вы дура, Галочка, - мягко возразил Евдокимов.
Он вышел из-за стола и сел с ней рядом.
- Расскажите мне, как вы проводите с ним время, - попросил ее Евдокимов. - Что делаете, где бываете - все.
- Ну, как… - смутилась Галина. - Он катает меня в машине. Ездим за Москву. Иногда берем с собой лыжи. Ходим по лесу. Потом завтракаем.
- Пьем коньяк, - добавил Евдокимов, - фотографируемся…
- Нет, после того как у него были неприятности, он теперь мало снимает, - сказала Галина. - Он теперь увлекается радио…
- То есть как это "увлекается радио"? - заинтересовался Евдокимов. - Слушаете передачи?
- Нет, он любитель-коротковолновик, - объяснила Галина. - У него в машине приемник, и он говорит, что в отдалении от Москвы помех гораздо меньше.
- А куда вы ездите? - спросил Евдокимов.
- Чаще всего вдоль Курской дороги, - сказала Галина. - Там удивительная природа.
- Станция Льговская? - быстро спросил Евдокимов. - Деревня Тучково?
- А вы откуда знаете? - удивилась Галина. - Вы что, следите за мной?
- За кем же мне еще следить? - насмешливо сказал Евдокимов. - Я же в вас влюблен!
- А может быть, вы и в самом деле меня ревнуете? - спросила Галина, впадая вдруг в прежний тон и прищуривая глаза.
- Перестаньте ломаться, я уже сказал! - одернул ее Евдокимов. - Говорите: часто вы туда ездите?
- Ну, это зависит от того, как складываются у Эджвуда дела, - объяснила Галина. - По вторникам обязательно, во вторник у него выходной.
- И в этот вторник он тоже собирался ехать с вами за город? - осведомился Евдокимов.
- Разумеется, - сказала Галина.
- И вы будете ходить на лыжах? - спросил Евдокимов.
- Если я захочу, - сказала Галина и повторила: - Если захочу.
- Так вы захотите. Понятно?
- Нет. Почему это я захочу?
- Потому что так нужно, - наставительно пояснил Евдокимов. - Вы поедете с ним за город, пойдете на лыжах, уйдете как можно дальше от машины…
Он испытующе посмотрел на Галину.
- Вам действительно отец дороже этого Эджвуда? - серьезно спросил он.
- Ну как вы можете об этом спрашивать! - воскликнула Галина. - Отец - и какой-то…
Она не нашла подходящего слова.
- Так вот, - сказал Евдокимов. - Уйдите подальше от машины и любыми средствами задержите Эджвуда около себя.
Галина с интересом посмотрела на Евдокимова.
- Это очень важно? - спросила она, обретая прежнюю самоуверенность.
- Да, - сказал он. - Очень. Захватите с собой часы. От пяти до шести вы и Эджвуд должны находиться далеко от машины. Обманите его, сделайте вид, что повредили себе ногу, но сумейте задержать. Это будет для вас проверкой, мы увидим, действительно ли вы дочь своего отца.
- Для этого мне не понадобится ломать себе ноги, - самоуверенно сказала Галина. - Увидите!
- Увидим, - сказал Евдокимов. - Помните, во вторник от пяти до шести, и смотрите, не вызовите в своем друге каких-либо подозрений, иначе нам обоим с вами несдобровать.
15. Загородная прогулка
Эджвуд свернул на проселочную дорогу на семьдесят третьем километре.
Он выехал из Москвы вдвоем с Галиной в полдень. Эджвуд сам вел машину, Галина сидела рядом. Оба были в лыжных костюмах. Погребец с провизией лежал на заднем сиденье. Лыжи были укреплены сверху, там было устроено для этого особое приспособление.
В лесу было тихо. Зима стояла мягкая, с частыми оттепелями. Снег на ветвях таял, к вечеру начинал дуть северный ветерок, подмораживало, ветви покрывались ледяной коркой. Деревья казались хрупкими, сказочными. Ели, не часто попадавшиеся между берез, походили на каких-то мохнатых чудовищ. Воздух был свежий и резкий.
Километрах в четырех от шоссе, там, где проселок разветвлялся и один из его рукавов углублялся в самую чащу, Эджвуд остановился.
- Здесь, - сказал он. - Мне здесь нравится, а вам?
- Все равно, - сказала Галина. - В лесу везде хорошо.
- Будем немножко завтракать? - спросил Эджвуд.
- Я не проголодалась, - сказала Галина.
- Нет, будем немножко есть, - сказал Эджвуд.
Он достал из погребца несколько сандвичей, приготовленных одним из трех его лакеев, и налил коньяку в две серебряные стопки.
- Прошу! - пригласил он Галину картинным жестом. - Маленький аперитив перед прогулкой.
Он выпил, и Галина тоже выпила, хотя она не любила коньяк. Эджвуд принялся смачно жевать свои бутерброды, почти все бутерброды съел он один. Потом взял Галину за руку.
- Поцелуйте меня, - сказал он. - Это будет самый восхитительный десерт!
- Я не хочу, - сказала Галина и позволила себя поцеловать.
Роберт стал ей противен, но она не могла сорвать прогулку. Раньше она почему-то не замечала его пошлости.
- Зимний романс! "And whispering: "I will never ne’er consent", - consented" , - воскликнул он на своем родном языке, удовлетворенно смеясь. - Вы поступаете совсем так, как писал Байрон!
Он швырнул в снег остатки пищи, убрал стопки и принялся отвязывать лыжи.
- Отлично, - сказал он самому себе.
- Что "отлично"? - спросила Галина.
- Все, - сказал Эджвуд и протянул Галине лыжи. - Надевайте, дорогая, будем делать небольшую тренировку.
Он встал перед Галиной на колени и подтянул ремни на ее лыжах.
- Сегодня вы меня не догоните! - воскликнула Галина. Она любила подразнить.
- Я даю вам десять минут форы! - серьезно крикнул он ей вслед и посмотрел на часы.
Он честно выждал десять минут и побежал по лыжне, проложенной Галиной.
Галина мчалась сломя голову. Вниз с холма, вверх, опять вниз… Легкий резковатый ветерок дул ей в лицо, румянил щеки, играл прядкой волос, выбившейся из-под синей вязаной шапочки. Ей хотелось, чтобы этот развязный и самодовольный тип не в силах был ее догнать… Она палками отталкивалась от наста и неслась.
Где-то позади, очень далеко, кто-то кричал… Это, конечно, кричал Эджвуд, но она не обернулась, не откликнулась, все бежала, бежала, благо полю не видно было конца. Но он все-таки нагонял ее.
- Галина! - услышала она его крик.
Он был еще далеко, но приближался.
- Остановитесь! - кричал он. - Мы не можем уходить так далеко!
Она не остановилась. Пусть догонит!
- Остановитесь!
В его голосе звучало раздражение, Эджвуд начинал злиться.
Поле шло под уклон, бежать по насту было легко, привольно. Галина подняла палки и старалась только не упасть.
Она опять ушла от Роберта… Сейчас он закатит ей скандал! Он ужасно противный, когда злится!..
Галина скатилась с пригорка и остановилась. Посмотрела на часы. Четверть пятого… При всем старании раньше чем через час обратно до машины они не доберутся. Но она постарается задержать своего спутника по крайней мере еще на час.
Она не простит ему эти снимочки! Мосты, аэродромы, заводы, а Галина - только для декорации!
Евдокимов еще благородный человек, что не показал эти фотографии отцу. Отец ее очень любит и балует, но эти снимочки он ей, пожалуй, не простил бы. Такой важный, спокойный, в хорошо отутюженном костюме, в роговых очках, с тщательно повязанным галстуком, он, вероятно, сразу перестал бы быть похожим на самого себя, вернее, стал бы похож на того Вороненко, каким он выглядит на любительской фотографии, снятой в девятнадцатом году. На этом снимке он худой, злой, неумолимый! Галина не хотела бы видеть его таким. Она думает, что если бы Евдокимов показал отцу эти снимочки, он бы ее побил. Взял бы старую нагайку, которая валяется среди всяких его реликвий, и драл бы ее, драл как сидорову козу…
Нет, Евдокимов - благородный человек, и она обязана выполнить свое обещание.
Галина откинула от себя одну лыжу, подвернула ногу и легла на снег. Как раз вовремя!
Господин Эджвуд появился на пригорке. Он посмотрел вниз и через пять секунд стоял возле Галины.
- Что с вами? - спросил он. - Вы упали?
- Вы же видите! - сердито ответила Галина. - Глупый вопрос!
- Вставайте и идемте обратно, - сказал Эджвуд, не скрывая своего раздражения. - Темнеет, и нам надо быстро добраться до машины.
- Не могу, - сказала Галина. - Я подвернула ногу.
- То есть как это "не могу"?! - закричал Эджвуд. - Что значит "подвернула"?
- Ну вывихнула, - сказала Галина. - Растяжение связок.
- Хорошо, - торопливо сказал Эджвуд. - Я пойду к машине и быстро привезу доктора.
- А я буду здесь лежать и замерзать? - сказала Галина. - Как бы не так!
- А вы хотите, чтобы мы сидели и замерзали вдвоем? - разозлился Эджвуд. - Я хочу доставить вам помощь.
- А я вас не отпущу, - решительно сказала Галина. - Одна я здесь не останусь.
- Но что же делать? - сказал Эджвуд. - Не будьте женщиной!
- А кем же мне прикажете быть? - закричала на него Галина. - Снимайте лыжи и обнимите меня, с вашей помощью я как-нибудь дотащусь…
- Вы в уме?! - завопил Эджвуд, теряя хладнокровие. - Мы с вами три часа будем тащиться до машины!
- Ну и что из этого? - сказала Галина. - Вы же говорили, что любите меня!
- Но я тороплюсь! - взвыл Эджвуд. - Мне нужно быть у машины, в пять часов меня будет вызывать один австралийский любитель!
- Ну и черт с ним, с вашим любителем! - равнодушно сказала Галина. - Неужели этот любитель вам дороже меня?
- Вот что! - решительно заявил Эджвуд. - Я побегу к машине, а через час вернусь за вами обратно!
- Посмейте только! - пригрозила Галина. - Сегодня же вечером мой отец будет знать, что вы променяли меня на свою австралийскую радиосвязь, а завтра об этом будет знать вся Москва!
Эджвуд неистовствовал. Ему ужасно хотелось уйти, Галина это отлично видела, у него земля горела под ногами. Однако он не решался.
- Но я вернусь за вами! - выкрикнул он в отчаянии.
- Я еще не знаю, имеете ли вы вообще право таскать свою радиостанцию за собой в машине, - раздраженно сказала Галина. - Изволите ли видеть, я буду валяться на снегу, а он будет разговаривать в это время с какими-то австралийцами!
- Молчите! - закричал Эджвуд. - Я остаюсь!
Галина подумала, что если бы она была дочерью не Вороненко, а какого-нибудь мелкого служащего, Эджвуд ее не только бросил бы, но, пожалуй, и убил…
"Знаем, с какими австралийцами вы беседуете", - хотелось ей сказать, но она вовремя вспомнила совет Евдокимова и сдержалась.
Эджвуд подошел к ней.
- Вставайте…
Она уцепилась за него, заохала.
- Держитесь за меня, - сказал он и потащил ее в гору.
- Я так не могу, - заныла Галина. - Вы меня не жалеете, мне больно.
Эджвуд покорился. Он пошел с ней, как с ребенком, которого впервые обучают ходить.
Галина осторожно прихрамывала и размышляла, не поступить ли ей в театральную студию: ей казалось, что у нее обнаружились незаурядные актерские способности.
Эджвуд был недоволен собой. Он раздумывал о том, что его, вероятно, уже разыскивают в эфире… Такая неаккуратность с его стороны была непростительна для разведчика.
Сизые тени бежали по снегу. Небо темнело ужасающе быстро. Когда они наконец дотащатся до машины, тот, другой, откажется от своих поисков…
Галина тяжело висела на его руке. Эджвуд никогда не думал, что наступит момент, когда он сможет сравнить эту девушку с мешком кукурузы.
Он опять вспомнил первую песнь "Дон-Жуана".
- "Man’s love is man’s life a thing apart" , - уныло продекламировал он.
- Что-что вы говорите? - поинтересовалась Галина.
- Вспоминаю Байрона, - сказал он с грустью.
Сумерки становились все гуще. Мороз начинал пощипывать щеки. Снег похрустывал под ногами. Галина еще плотнее прижалась к Эджвуду и стала еще тяжелее.
- Вы рады, что вы со мной, Роберт? - ласково спросила она. - Посмотрите, какая кругом поэзия!
Она смотрела прямо перед собой и не видела его взгляда.
- "It is not poetry, - пробормотал он, - but prose run mad" .
16. Разведка в лесу
Непросто было организовать наблюдение за машиной Эджвуда, непросто было следовать за ним, чтобы он об этом не подозревал, не так просто было найти в лесу его машину и самому остаться невидимым.
Но самым важным было заметить, где Эджвуд свернет с шоссе.
Эджвуд свернул на проселочную дорогу на семьдесят третьем километре.
Евдокимов ехал километрах в десяти позади Эджвуда.
В этот день регулировщиков уличного движения было на шоссе больше обычного.
Через каждые пять километров Евдокимов вопросительно взглядывал на милиционера-орудовца, в ответ тот слегка кивал, и Евдокимов уверенно ехал дальше.
Но когда он поравнялся с дорожным столбиком, отмечавшим семьдесят пятый километр, милиционер в ответ на его взгляд отрицательно покачал головой.
Надо было поворачивать обратно. На протяжении последних пяти километров от шоссе отходили три проселочные дороги, но только на одной из них был заметен свежий след легковой машины. Ясно, что Эджвуд свернул сюда.
Евдокимов захватил с собой короткие охотничьи лыжи.
Он вылез, приказал шоферу доехать до ближайшей деревни и там его ждать, а сам сошел с шоссе, надел лыжи и пошел прямо по снегу, по обочине дороги. Чуть подальше он углубился в лес, стараясь держаться поближе к кустам, и шел наклонясь, готовый в любой момент нырнуть за молодую ель или куст можжевельника.
Он чувствовал себя, как на фронте, в разведке; его задачей было выследить противника и не обнаружить себя. Он сделал большой крюк и подумал даже, что заблудился, как вдруг из глубины леса сквозь решетчатый переплет заиндевелых ветвей увидел знакомую машину.
Евдокимов пригнулся еще ниже, осторожно отошел в сторону и спрятался за невысокой пушистой елкой.
Эджвуд и Галина стояли у машины. Они что-то долго копались возле нее, то и дело заглядывали в машину.
Евдокимов не видел, как они закусывали, но зато отлично видел, как они поцеловались. Он опять неодобрительно подумал о Галине: "Испорченная девка! Можно ли на нее положиться?"
Наконец они надели лыжи и пошли.
Куда? Далеко ли?
Евдокимов засек время. Два часа пятьдесят четыре минуты. До пяти далеко… Сумеет ли Галина выполнить поручение?
Евдокимов вышел на дорогу. Подошел к машине. Подергал дверцу.
Машина оказалась запертой на ключ. Эджвуд - человек осторожный.
Евдокимов попытался открыть замок.
Собственно говоря, он не имел права этого делать. Эджвуд пользовался дипломатическим иммунитетом. Его нельзя было арестовать, нельзя было обыскивать ни его, ни занимаемое им помещение. Автомобиль тоже мог считаться помещением. Застань Эджвуд Евдокимова в своей машине, мог бы произойти скандал. Проще всего было тогда притвориться обыкновенным воришкой. Но, к сожалению, они были знакомы. Вернись сейчас Эджвуд к машине, Евдокимов выглядел бы достаточно глупо…