- Эх ты, Аника-воин, - нахлобучил капитан ему на лоб мохнатую шапку. - Мама-то дома?
- Я не Аника-воин, а чапаевец, - обиделся мальчуган. - А мама дома. Она лежит.
- Ну так проводи меня к ней, - попросил Иван Иванович.
- А шашку мне сделаете? Настоящую, как у Чапаева.
- Как у Чапаева? - переспросил капитан. - Ну, если ты освобождаешь от американцев Корею, то, пожалуй, придется тебе сделать шашку, - согласился Иван Иванович удовлетворить законные требования.
Екатерину Кирилловну капитан застал сидящей за столом. Она читала какую-то книгу.
- А мне ваш сын доложил, что вы в постели.
- С утра мне действительно что-то нездоровилось, но сейчас лучше.
- Сергей Петрович просил узнать, как вы тут живете без него. Пока он приехать не может. Но, если что нужно, я всегда помогу.
- Спасибо, Иван Иванович. Напрасно Сергей всех беспокоит. Я человек уже опытный, а Надюшка без меня присмотрит тут за братьями.
- Вам виднее, Екатерина Кирилловна. В случае чего, звоните полковнику. Я с ним договорился. Он машину даст.
Уйти капитану сразу не удалось. Пришлось выполнить свое обещание и выстругать для Вовки "настоящую шашку" для "изгнания оккупантов".
* * *
Полковник Иванилов очень много работал над теорией ведения следствия и розыска, имел свои труды. Последнее время он специализировался на школе ватиканского шпионажа, как одной из самых опытнейших, которая имеет большую базу материальных средств и моральных методов воздействия.
Ватикан - это сточная яма, куда из Европы, Азии и Америки стекается вся грязь человечества - подонки общества. Там их обрабатывают в духовных академиях, институтах, школах, семинариях, "святых орденах", готовя кадры предателей, убийц, шпионов, диверсантов для шпионских организаций всего мира, а особенно для "конгрегации по пропаганде святой веры" - официального министерства шпионажа и диверсий при "престоле наместника святого Петра".
Рекламируя "поборников святой истины" в качестве шпионов, епископ Райян в мае 1940 года в газете "Нью-Йорк тайме" писал:
"Ватикан - это наиболее осведомленная организация в мире. Тысячи, миллионы хорошо обученных официальных и неофициальных лиц, в частности дипломатов, работающих на него, собирают ценнейшую информацию. Таким образом, он имеет наиболее осведомленную разведку. Глупо было бы думать, что Германия, Франция, Англия признают Ватикан только из-за чувства христианского милосердия. Если они что-нибудь дают, то требуют, чтобы им возвратили сторицей. Надо бы и нам не забывать подобных истин".
Это было сказано в 1940 году. После этого прошло двенадцать лет. Отгрохотали пушки под Сталинградом, взвился стяг победы над фашистским логовом, кончилась бесславная история "третьего рейха". Казалось бы, крах постиг и "святую обитель". Но не так думал наместник апостола Петра. Гибель "священной Римской империи" стала для Пия XI новым бизнесом. Папа продал всю свою европейскую шпионскую сеть федеральному бюро расследований за пять миллионов долларов в год, не считая тех "крох", которые он выторговал при разделе ста миллионов, ассигнованных на "обеспечение взаимной безопасности".
Когда полковник познакомился с версией капитана, что "ЯКР" это "Ян Кр…", и сопоставил это с поведением "пана Яна" у Полонской в Рымниках, он пришел к выводу, что имеет дело с одним из учеников патера Швейгель. Этот хорошо известный в кругах работников госбезопасности иезуит руководил трехгодичным "институтом" подготовки шпионов для России - так называемым "коллегиум руссикум" святой Терезии, расположенным в Риме на улице Карла Альберто.
О принадлежности преступника к этой школе говорила прежде всего правдивая маскировка.
- Вы, кажется, правы, Иван Иванович. "ЯКР" - может быть, действительно часть реально существующей фамилии. "Ян", который проведал Дубовую летом, - лицо живое. Пока нам неизвестно, что́ общего он имеет с паном Яном, у меня возникает еще одна версия. Предположим, что пан Ян честный человек, - только на минуту предположим, - тогда вне сомнения одно: бандит сработал под пана Яна. И теперь, оставив на телеграмме "ЯКР…", дает толчок к поискам в желательном для него направлении. Так или иначе, нужно во что бы то ни стало найти этого Яна. Участник или не участник убийства, он может нас натолкнуть на решение многих вопросов… Можно предположить и иное. Нам подсовывают провалившегося агента. Воспитанники "святого престола" или федерального бюро расследований при необходимости легко идут на такие жертвы.
- И это может случиться, - согласился капитан.
- Поэтому и надо торопиться с поисками. Замбровского так и не удалось вернуть к жизни. Теперь приходится рассчитывать только на то, что диверсантов удастся обнаружить по тем сведениям, которые есть у нас или которые мы сможем найти. Кстати, у меня уже есть одна новость. На наш запрос относительно брата Вероники Антоновны пришел положительный ответ. Иосиф Антонович жив-здоров, работает техником-строителем, активист, на отличном счету. Никаких компрометирующих данных о нем нет. Значит, письмо и фото - простая подделка, а может быть, и результат воровства.
- Ну что же, это к лучшему, - повеселел капитан. - Когда заподозрят человека, а потом проверят и окажется, что он ни в чем не виноват, то чувствуешь радость за себя и за него. Хуже, когда во всем доверяешь подлецу и в ответственный момент он предает. Обидно и за себя - проглядел, и за людей, которых он обманывал.
- К нам больше, чем к кому другому, относится пословица - семь раз отмерь, один - отрежь. Но, как и врачи, мы в своих операциях не имеем права медлить и ошибаться. Как вы собираетесь продолжать поиски?
- Еще в первое свое посещение квартиры Дробота я обратил внимание на групповое фото выпускников юридического института. Это фото принадлежит Дубовой. Если мне не изменяет память, там был один Ян. Фамилия его не то Крислач, не то Крылач, словом, что-то на "К". В общем, надо еще раз посмотреть эту фотографию.
- И заодно, Иван Иванович, поинтересуйтесь всей перепиской Дубовой и Дробота. Он обещал принести мне кое-какие письма Нины Владимировны. Вообще мне хотелось бы еще раз с ним поговорить. Пригласите его ко мне.
Трудно сказать, почему Маринка попала в музыкальную школу, которая была чуть ли не на другом конце города. Вероятнее всего, причиной этого было старенькое пианино, за которым девочка любила сидеть в сумерках, когда никого не было дома, и подбирать одним пальцем случайно слышанный мотив. Кареглазая дивчинка с плотной черной косой росла замкнутой и молчаливой. За большой рост и длинные, голенастые ноги ее на улице дразнили "дылдой". Это ее обижало, и она чуралась шумливых сверстников. Училась она неважно. Все предметы, кроме музыки, давались ей с трудом. Хорошая оценка в дневнике Марии Небаба появлялась редко. Маринка привыкла, что ее ругали и учителя и мать, а ученики старались не садиться с ней за одну парту, так как она не любила шалить, не хотела подсказывать и, казалось, не умела смеяться. Поэтому и в школе у нее не было друзей. Их заменяли старые, зачитанные до дыр книги, где описывались жалостные судьбы героинь с пышными иностранными именами.
На выпускном вечере в музыкальной школе Маринка поразила всех проникновенным исполнением "Песни без слов" Мендельсона, избранной ею по свободной программе.
В тот вечер Маринка услыхала дружеских советов и пожеланий больше, чем за все годы учебы. С тех пор она начала мечтать о консерватории.
Но война оборвала учебу на восьмом классе. Начались годы опустошающего страха и изнуряющего голода. Не любила Мария вспоминать, как исчез из дома отец; как она с матерью таскала по селам тачку, обменивая скудные пожитки на картошку; как плакали над телом убитого братишки, который случайно вышел за ворота после десяти вечера; наконец, как уныло выстукивали на стыках телячьи вагоны с решетками на окнах… Побег… Но война с ее ужасами постоянно напоминала о себе, являясь кошмарами в снах… За два года оккупации Маринка, не успев возмужать, казалось, состарилась, стала еще более нелюдимой.
Как только в освобожденном городе открылась вечерняя школа, Маринка пошла доучиваться. Таких, как она, переростков, собралось много. Но, как и в музыкальной школе, Маринка опять осталась в стороне от своих сверстников. Вместо того, чтобы бежать после уроков в кино или на танцы в Дом офицеров, она спешила домой посидеть за расстроенным вконец пианино и погрустить, вслушиваясь в траурные звуки маленькой пьесы Чайковского "Похороны куклы" или печальные мелодии Шопена.
К семнадцати годам Маринка выровнялась в красивую, стройную девушку с легкой походкой и гибкой талией.
Однажды, вернувшись из школы, Маринка увидела, что ее комнатушку занял какой-то жилец.
- Недельки на две один офицер попросился, - сообщила мать.
Вечером явился квартирант. Он пожелал хозяевам доброго вечера, искоса взглянул на Маринку и прошел в свою комнату. На Марию он произвел впечатление чего-то большого, сильного, красивого.
Квартиранта пригласили к вечернему чаю.
- Виталий, - представился он и улыбнулся.
Маринка, сама того не желая, улыбнулась в ответ. За столом она глазами полными ужаса смотрела на багровые обрубки левой руки Виталия и слушала его рассказы о партизанском отряде.
После чая Маринка играла на пианино. Виталий стоял за ее спиной и без слов подпевал. Когда он нечаянно касался рукавом кителя ее плеча, на матовом лице Маринки вспыхивал румянец.
На четвертый день она, к своему удивлению, согласилась пойти с ним в Дом офицеров. Танцуя, она опиралась на широкое плечо Виталия и чувствовала, что ей с ним очень удобно и спокойно, что сердце наливается густым теплом.
На следующий день Виталий встретил смутившуюся Маринку возле школы и по дороге снова рассказывал о своей партизанской жизни, о девушке Нине, которую он любил и которая погибла. У дверей Виталий взглянул Маринке в глаза и тихо сказал:
- Ты очень похожа на Нину.
А через три недели в доме старого бухгалтера Небабы справили скромную свадьбу. Виталий уехал. Через два года он вызвал жену в Пылков, где приготовил для нее и сына Игоря большую квартиру, показавшуюся Марии роскошной.
Мария считала себя счастливой. Ей нравилось, когда на концерте или в театре, знакомя кого-нибудь с ней, Виталий говорил: "Моя жена!"; льстило, когда в павильоне "Мороженое" или в кондитерском магазине, куда она часто заходила с детьми, кто-нибудь вслед ей шептал: "Это жена Дробота… Того самого… Знаете?"
Быть его женой, хозяйкой его дома, матерью его детей - дальше этого ее желания не шли.
И только одно беспокоило Марию. Ей казалось, что Виталий мало любит детей.
С того дня, как Мария Васильевна узнала о гибели Дубовой, ее ни на миг не оставляла тоска. Стараясь избавиться от нее, Мария Васильевна каждый день придумывала себе работу потяжелее. И каждый день она ждала мужа с тревогой и надеждой, что с его приходом ее беспокойство пройдет.
Но сегодня Виталий обедать не пришел. Он прислал с шофером Андреем записку: "Уезжаю в район. Возможно, что задержусь. Без меня, часам к трем, должен зайти капитан. Извинись перед ним за мое отсутствие".
Марии Васильевне стало почему-то еще тоскливее, хотя она и рада была встрече с капитаном, который даже в деловой визит умел вкладывать какое-то тепло.
- Танечка, - позвала Мария Васильевна дочь. - К нам дядя Иван Иванович придет.
- Когда? - обрадовалась девочка.
- Скоро.
В ожидании капитана Мария Васильевна решила скоротать время за роялем. Играя, увлеклась и не слыхала, как Одарка открыла капитану дверь.
- Здравствуйте, дядя Иван Иванович, - поспешила Танечка навстречу своему знакомому.
Мария смутилась, что ее застали за роялем и закрыла крышку.
- А я и не знал, что вы так вдохновенно можете играть Бетховена, - приветливо улыбнулся капитан.
- Да это я так… От нечего делать.
- И очень жаль, если только от нечего делать. У вас, по-моему, есть музыкальные способности, и их надо развивать. Вы где учились музыке?
- До войны окончила музыкальную семилетку. А потом так, сама, по нотам.
- А о консерватории вы никогда не думали?
- В детстве мечтала стать пианисткой. Но война… потом вышла замуж… Пошли дети, хлопоты… И все благие намерения исчезли. Да и способностей у меня нет. Училась - все давалось с великим трудом.
- Вы не правы, Мария Васильевна. Именно ради детей и надо учиться. Музыка поможет воспитывать их. И мужу, по-моему, будет приятно видеть в жене самостоятельного человека. А вы можете добиться многого, если будете учиться.
Танечка слушала разговор старших. Она уже несколько раз порывалась привлечь к себе внимание, но не могла найти повода. Теперь она довольно бесцеремонно стала между капитаном и матерью.
- Дядя Иван Иванович, я тоже умею играть. Хотите, я вам сыграю Чижика-Пыжика?
Когда круглый винтовой стул был поднят до предела, Танечка взобралась на него с помощью капитана и начала крошечным пальчиком тыкать в клавиши. Она выбирала их долго и старательно, отчего стройной мелодии не получалось. Но пианистку это не обескураживало.
Кончив, девчурка торжествующе повернулась к слушателям. Иван Иванович захлопал в ладоши.
- Молодец, молодец, - и обернулся к хозяйке: - Вот видите, я, оказывается, прав. Вы должны учиться, хотя бы ради детей. Кстати, вы не слышали, как эту сонату до диез минор, - кивнул он на ноты, - исполняет Святослав Рихтер?
- Нет, не слышала.
- Он сейчас гастролирует в Пылкове, пойдите послушайте его игру. Это большой мастер.
Танечка сделала еще одну попытку заставить дядю Ивана Ивановича играть только с ней, но мать сердито посмотрела на нее и отправила к Одарке.
- Иван Иванович пришел по делу, а не с тобой играть.
- Напрасно вы ее гоните. Танечка мне не помешает. Я звонил вашему мужу, он уезжает, но сказал, что вы во всем мне поможете. Прежде всего хотелось бы взглянуть еще раз на ваш семейный альбом.
- Пожалуйста.
Мария Васильевна вышла. Когда она вернулась в гостиную, капитан, присев на корточки, изображал испугавшегося, а Танечка, накрыв голову фартучком, "страшным" голосом говорила:
Скрипи, скрипи, нога липовая…
Мария стояла в дверях, на минуту даже забыв, что капитан в сущности чужой человек и пришел по делу.
- Умеете вы забавлять малышей! - сказала она, протягивая Долотову альбом.
- Ничего удивительного: свои были.
- Почему "были"?
- Погибли вместе с женой еще в сорок втором. Была дочь, четвертый год шел. И сын. Но тот родился без меня. Михаилом назвали.
Марии Васильевне стало по-женски жаль этого человека.
- И вы не женились с тех пор?..
- Нет. Должно, с годами привередливее стал. Большое чувство не приходит, а на маленькое не хватает времени и желания.
"А какая счастливая у него должна быть жена!" - невольно подумала Мария Васильевна.
Капитан достал из альбома коллективную фотографию выпускников юридического института.
В. Е. Овсяников… И. М. Яцек… Н. В. Дубовая… Л. С. Дьяченко… Я. М. Крижач… Стоп!
Иван Иванович еще раз прочитал эту фамилию. Я. М. Крижач. Ошибки быть не могло. Первое, что бросилось в глаза, - это длинный нос.
Итак, Ян обнаружен. Теперь не составит труда найти его.
- Мария Васильевна, вы мне дайте письма Нины Владимировны, и я ухожу.
- Но… письма заперты в столе. А ключи у Виталия, - смутилась Мария Васильевна.
- Что ж… придется за ними зайти в следующий раз.
Капитан ушел. Мария Васильевна включила приемник. Лампы нагрелись, и комнату залили плавные, почти осязаемые звуки рояля. "Пойти бы в консерваторию послушать Рихтера. Виталий, наверно, сегодня не вернется".
Телефонный звонок позвал ее в соседнюю комнату. Механически сняла трубку. Звонил Виталий.
- Я не уехал. Буду скоро дома. Был капитан?.. Ушел? Жаль, что не дождался. А тут машина сломалась. В общем, я иду домой.
Следы преступника найдены
Около десяти часов утра капитан был уже в институте. В деканате никого не было, кроме машинистки.
- Скажите, пожалуйста, могу я видеть декана?
Секретарь критически оглядела вошедшего. Внешне он ничем не отличался от обычных посетителей.
- А может быть, я отвечу на ваш вопрос?
- Нет. Мне Степан Николаевич нужен лично.
- А… Тогда подождите. Он должен прийти на вторую лекцию.
Капитан решил подождать декана в коридоре.
Звонок известил о начале очередной лекции. Иван Иванович прохаживался вдоль длинного коридора, с нетерпением поглядывая на тот конец, откуда должен появиться декан. Ждать пришлось долго. Вновь раздался звонок. Коридор заполнила шумная молодежь. Капитан облокотился о подоконник, наблюдая за группой студентов, которые остановились и шумно спорили о какой-то лекции. Двенадцать лет тому назад он сам так же горячо обсуждал сухие каноны римского права или статью в последнем номере "Вестника Верховного суда".
Декан появился за десять минут до назначенного времени. Высокий, худощавый, он был одет в пальто по последней моде. В руке он держал черную шляпу. Возле него шла студентка и что-то громко говорила.
Со Степаном Николаевичем Лычаковским капитан встречался не в первый раз. Однажды он уже приходил сюда навести справки о Дубовой. Теперь декан узнал капитана еще издали и первым поздоровался.
- Добрый день.
Степан Николаевич был украинцем, киевлянином. Родным языком он владел блестяще. Говорил певуче, мягко, с придыханием выговаривая "г" и растягивая гласные. Иван Иванович любил украинский язык и неплохо владел разговорной речью. Но в присутствии декана факультета чувствовал, что лучше говорить по-русски. Проще получится. Но то, что Лычаковский и Долотов разговаривали на разных языках, не мешало им находить общий язык взаимного уважения и доверия.
- Опять к нам в гости?
- Как видите.
В деканате Степан Николаевич спросил машинистку:
- Вы людей вызвали, о которых я говорил вчера?
- Утром передала списки старостам групп.
- Хорошо. Сейчас я бы попросил вас сходить в бибколлектор и переписать отобранную литературу.
Со звонком деканат опустел.
- Я вас слушаю, товарищ капитан.
- Меня теперь интересует бывший ваш студент Ян Крижач. Что он за человек, где сейчас? Как вел себя во время учебы? В общем, все, что вы можете сообщить.
- Ян Крижач? - декан так выразительно поморщился, что ошибки в определении его мнения быть не могло.
- А что такое?
- Сразу не скажешь. Но, если надо, я могу вам подробно охарактеризовать его и с политической и с моральной стороны.
Еще в прошлое посещение капитан узнал, что Лычаковский с первых дней работы в деканате ведет дневник, в котором день за днем отмечает все события на курсе. В этих заметках давалась оценка наклонностей и способностей почти каждого студента. Характеристика, какую давал этот суховатый по натуре человек, была точная и верная до последнего слова.