- Он сказал, что слыхал от Мирослава Стефановича, что ему нужна машинистка.
- А они были хорошими знакомыми?
- Не-ет. Виталий Андреевич говорил, что он вместе с Николаем Севастьяновичем встречал Мирослава Стефановича в ресторане.
- А как вас встретил директор?
Зиночка на минуту задумалась, вспоминая свой первый рабочий день в магазине. От встречи с Мирославом Стефановичем еще и сейчас у нее в душе оставался неприятный осадок.
- Он сказал, что Виталия Андреевича не знает, и вообще… принял меня неприветливо. И потом вроде бы недолюбливал.
"Дробот и Выря были знакомы между собой, но скрывали это. Зачем? Дробот, должно быть, заранее договорился с Вырей о работе для Куреневой. Почему он убрал ее от себя? Почему послал ее именно к Выре? Не потому ли, что директор магазина был своим человеком, которому можно доверять?" - думал Иванилов.
- Чем же вы теперь думаете заняться, Зинаида Платоновна?
- У меня скоро кончается срок путевки. Вернусь и буду устраиваться на работу… а то мама и так уже ругается.
- Ну что же, это хорошо. Идите отдыхайте. Но помните, что об этом разговоре со мной вы не должны говорить никому. И лучше всего послушайтесь моего совета: забирайте с этого курорта свои вещички и скорее устраивайтесь на работу. Вы сами видите, куда вас завело неправильное поведение.
- Я уже сама об этом думала, - покраснела Зиночка до корней волос.
Итак, было уточнено, что Дробот отсутствовал на вечере минут тридцать-сорок. Необходимо было проверить, что можно сделать за эти тридцать-сорок минут. Для того чтобы условия проверки приблизить к идеальным, полковник начал свою работу в двенадцать часов ночи. Уличное движение в основном прекратилось. Пешеходы и те попадались редко.
От дома Мазурука до вокзала "Победа" на предельной скорости домчалась за семь минут. С вокзала до улицы Романюка, где был обнаружен труп, за пять минут. С улицы Романюка опять на улицу Козака восемь минут. Итого двадцать. В запасе остается минут пятнадцать.
Выходит, что Дробот мог участвовать в убийстве Нины Владимировны. Но чем Дубовая была для него опасна? Где искать ответ на этот вопрос? Если предположить, что Выря - член шпионской организации, то он мог бы дать нужные для работников госбезопасности сведения. А что за человек этот Выря?
* * *
В Рымниках Долотов продолжал дело, начатое майором. Десятки раз проверив и проанализировав все данные, которые были в его распоряжении, он вновь принялся штудировать дневник. Вчитываясь в строчки, капитан размышлял.
По всей вероятности, слова, написанные Дубовой, - "Неужели это К.? А я любила!" - хотя бы косвенно, но все же связаны с содержанием тех страничек дневника, которые вырваны. Иначе она написала бы это в другом месте.
Перечитывая дневник, капитан искал ответа за каждым уцелевшим словом. Ясно было одно: Дубовая в эту фразу вложила не только гражданский гнев, но и личные скорбь и отвращение, отяжеленные ненавистью. Но кого и за что она так возненавидела?
Странички, окружающие вырванную середину, рассказывали о том, что последнее время в отряде полковника Сидорчука участились неудачные операции, как будто невидимая рука направляла фашистов на более слабые места партизанского соединения. Подробно, но довольно сбивчиво было записано о том, что пойман офицер здолбуновского отделения гестапо, который сообщил, что к ним в соединение заброшен шпион и провокатор, неизвестный этому гестаповцу ни по внешности, ни по фамилии, так как этот шпион - очень крупная птица и находится в ведении специального отдела стратегической разведки.
Потом шли вырванные странички. А уцелевшие за ними продолжали сожалеть, что дела в отряде не улучшились, хотя командир взвода разведки и расстрелял двух бойцов, охранявших основную зимнюю базу соединения и уснувших на посту.
В каждой строчке, в каждом слове жила огромная тревога за большое и важное дело партизанского соединения и кипела святая ненависть к предателям.
На этом записи Дубовой обрывались. Далее шли наблюдения Дробота. Их открывала страничка, повествующая о новой трагедии в партизанской среде. Однажды большая группа штабных работников соединения во главе с начальником политотдела попала в засаду бандитского отряда. Партизаны пали смертью храбрых в неравном бою. Среди них была и Нина Дубовая. Впоследствии ни оружия, ни документов, ни трупов погибших обнаружить не удалось.
Горячую, благородную ненависть Дубовой к предателям, которые старались изнутри подорвать боеспособность партизанского отряда, Иван Иванович связал с темой ее кандидатской диссертации "Советское право в борьбе против врагов народа".
Обосновывая необходимость своей работы, Дубовая в предисловии писала:
"Гуманность советского народа не может распространяться на врагов Отечества. Подрывая устои социалистического общества, они не только вредят нашему государству в целом, но и распространяют вокруг себя тлетворное влияние.
Во время войны советского народа за свою независимость как в 1918–20, так и в 1941–45 годах они старались ударить ножом в спину.
Теперь некоторые из них прикрываются маской сверхпатриотизма, до хрипоты кричат "ура" и превозносят советский строй, тем самым усыпляя нашу бдительность.
С добродушной улыбкой они влезают в душу доверчивых людей и топчутся в ней грязными ногами, развращая податливых как духовно, так и физически.
Поэтому тайных и явных врагов нашего народа, растлителей человеческого сознания, советское право во имя мира и человеколюбия должно карать высшей мерой наказания - смертью".
Гневом необычайной силы и пламенной коммунистической страстью была пронизана вся работа Дубовой.
Капитан невольно вспомнил Крижача и Анну Заяц. "Как права Нина Владимировна. Именно духовные и физические растлители. А сколько еще невыявленных крижачей и тех, кто за ними кроется, направляет их, контролирует?"
Теперь для Ивана Ивановича ожили броские слова: "Неужели это К.? А я любила!" Человек такого высокого патриотизма и человеколюбия мог любить и любил всепоглощающе, страстно, упорно.
И как глубоко ошибались те, которые утверждали, что Дубовой "некогда любить", что она "отлюбила".
Но вдруг человек, которого она облагораживала в своих мечтах - а может быть, и преклонялась перед ним, - вдруг этот человек оказался подлецом! Что Дубовая может сказать? Одно: "Неужели это К.? А я любила!" ("К." могло быть началом интимно-ласкательного слова, которое бытовало между нею и этим человеком).
Но почему у Нины Владимировны возникли эти потрясающие мысли: "Неужели это К.?" По всей вероятности потому, что она наткнулась на какие-то сведения при разборе архива бывшего рымниковского гестапо. Но почему она не заявила об этом сразу? Почему поехала в Пылков?
Иван Иванович продолжал начатый Сергеем Петровичем разбор архива. Копаясь в черных делах предателей и провокаторов, агентов фашистской разведки, он ощутил ту силу, которая вдохновляла Дубовую на острую, изобличающую работу. Капитан чувствовал, что его охватывает волнение, предшествующее концу большой и сложной работы. Он понимал, что еще одно маленькое усилие (на этот раз действительно последнее) - и он раскроет тайну, над которой он и его товарищи бились три месяца.
Разбирая документы, повествующие о страшном облике предателей, он наткнулся на тоненькую папку, в углу которой стояло два черных нуля, что обозначало "совершенно секретно". Дело было потрепано, из него исчезла бо́льшая часть листов. Вкладыш в эту папку гласил, что в ведение рымниковской службы "СД" поступает для "более оперативной связи" агент стратегической разведки.
По обрывкам, которые сохранились, можно было понять, что он завербован в лагере № 125, прошел "штеттинский курс" и направляется в сферу действия "Е-1". Кое-что можно было узнать и о его деятельности, которая оказалась довольно активной. За умелую организацию совместной операции взвода "СС" и отряда "УПА" (бандеровские головорезы) по уничтожению руководства "Е-1" и за личный расстрел комиссара Коршуну присвоено звание штурмфюрера и на его имя положено в Национальный банк десять тысяч марок.
Перед Иваном Ивановичем раскрылась страничка страшного предательства.
Коршун. Годовой отчет о шпионско-диверсионной работе, который был захвачен в селе Чернява, подписан той же кличкой Коршун! Выходит, Коршун, засланный в "Е-1" (по всей вероятности, один из партизанских отрядов), цел до сих пор. Но и не удивительно. Опытный провокатор и шпион.
Дробот! "Неужели это К(оршун)? А я любила!" Так вот почему Дубовая скорбит о своей растоптанной любви!
Имея за плечами "партизанскую славу", Коршун прикинулся советским патриотом, пролез в партию, стал видным человеком, отлично замаскировав все следы своей преступной деятельности в прошлом. Казалось бы, все концы в воду. Разоблачить его мог только тот человек, который на себе испытал всю подлость его предательства, знал его прошлое, ознакомился с папкой, на обложке которой, в правом верхнем углу, зловеще чернели два нуля, вчитался в те скупые данные, которые уцелели: "Организовал уничтожение руководства "Е-1", расстрелял комиссара".
Таким человеком была Нина Владимировна. Но и она, по всей вероятности, не сразу сообразила, что к чему, и долго вынашивала в сердце смутную боль. Вспоминала, выверяла свои чувства. Нелегко обвинить в предательстве человека, которому ты веришь как себе, обвинить только по одним смутным предположениям. Вспоминая прошлое и перечитывая дневник, она постепенно приходит к верной мысли: "Неужели этот партизан, которого я любила, которого все уважают, - Коршун?"
Есть над чем призадуматься. Но и после этого сердце отказывается верить.
Перед праздником Нина Владимировна безвыездно находилась в селе Грабове. Возможно, что все это время вынашивала в сердце страшную догадку, собирала в своей памяти крохи событий, которые укрепили в ней эту уверенность. Решалась судьба прошлого, настоящего и будущего. И тут она пишет надсадное и полное смятения "Неужели это К.?" Но логика вещей побеждает силу чувства. Нина Владимировна едет в Пылков, желая перед тем, как вынести смертный приговор своей любви, еще раз взглянуть в глаза этому человеку.
А может быть, Дубовая, поняв, что Коршун - матерый шпион и диверсант, опасалась, что он улизнет. Поэтому и спешила туда, где он находился в данный момент, ведь она очень хорошо знала полковника, с которым была знакома еще со времени Отечественной войны.
Сейчас, когда уже почти все стало ясно, было уже несущественным, что́ думала Дубовая в то время и почему она поехала в Пылков, а не пошла в Рымниковское отделение госбезопасности.
Дробот утверждает, что дневник прислала ему Дубовая. Действительно, он получил бандероль из Рымник, отправленную 5 ноября. Но Валуев как-то мельком сообщил майору, что пятого они только вечером вернулись с Ниной Владимировной из поездки. Проверить, что Нина Владимировна никому не поручала отправить бандероль, было делом нескольких минут.
Теперь ясно, каким образом дневник попал к Дроботу. Он забрал его у убитой и вырвал компрометирующие странички, надеясь, что сам дневник уликой послужить не может.
Иван Иванович понял и другое. В 1952 году Коршун докончил то подлое дело, которое он начал в 1943 году. Он еще тогда устроил покушение на Дубовую. А скольких человек он убил, как Дубовую, развратил, как Куреневу?
Но это должно быть последнее дело хищника. Теперь он будет пойман, и когти коршуна будут обломаны.
Поймать Коршуна! Но где он?
На требование арестовать Дробота в санатории из Сочи ответили, что такого нет не только в санатории, но и вообще в городе. И на этот раз Коршун предупредил действия органов госбезопасности. Оставалось произвести обыск на квартире Дробота и начинать его поиски.
Вот он, Коршун!
- Введите арестованного, - попросил Иванилов дежурного лейтенанта.
Вскоре в дверях появился худощавый человек среднего роста, одетый в аккуратный темно-серый костюм. Подойдя к столу, арестованный положил на спинку стула худощавую руку с длинными пальцами.
- Разрешите?
- Пожалуйста.
Арестованный сел и движением левой руки откинул со лба длинные, жесткие волосы.
- Вы подавали прокурору жалобу на незаконное с вами обращение?
- Совершенно верно. Дело, по которому я задержан, имеет чисто уголовный характер, и только по какому-то недоразумению им занимаются органы госбезопасности.
- Ну что ж, выясним это недоразумение, - согласился полковник. - Ваша фамилия, имя, отчество?
- Выря, Мирослав Стефанович, - спокойно ответил арестованный.
- И давно вы носите это имя?
- С 1906 года.
- Странное дело, - взглянул Иванилов на допрашиваемого. - Мне почему-то казалось, что до августа месяца 1944 года вы были Антоном Стефановичем.
Ни одна черточка не дрогнула на лице Выри.
- Двойные имена у нас в Галиции встречаются часто, но у меня от рождения было только одно имя - Мирослав.
- Антон Стефанович, - Иванилов как бы по ошибке назвал это имя, - расскажите, чем вы занимались до 1939 года?
- Мирослав Стефанович, - поправил Выря. - В Бориславе у моего отца была небольшая лавочка. Вначале я работал с отцом, а потом уехал в Варшаву учиться.
- Там вы и познакомились с епископом Линецким?
- Вы меня с кем-то путаете, - хладнокровно парировал Выря.
- Весьма возможно, - согласился полковник. - Так где же вы учились?
- В Варшавском университете, на коммерческом отделении.
- Это первый год. А потом вы приняли католическую веру и попали в Римскую духовную академию. Когда вы ее кончили?
Выря тряхнул головой, откидывая волосы.
- Напрасно вы пытаетесь сбить меня вопросами, смахивающими на оскорбление. Единственное, чего вы добьетесь этим, - я перестану отвечать. Я еще раз утверждаю, что вы меня с кем-то путаете.
- Единственно с кем вас можно спутать - это с Антоном Стефановичем Соколовским - капелланом дивизии "СС-Галичина". - Полковник достал из стола фотографию и протянул ее арестованному. - Узнаете?
Выря вскочил со стула и выхватил из рук полковника фотографию.
- Рвать ее бесполезно, - предупредил Иванилов. - Этот экземпляр у нас не единственный. - Несколько секунд он спокойно выдерживал горящий дикой злобой взгляд бывшего капеллана. - Садитесь, Граф!
Арестованный резко сел.
- Могу вам показать и вашу записку к "пану-отцу". - Полковник достал из стола маленький листок бумаги. - Для удобства я вам показываю ее в расшифрованном виде. Вы давно работаете в ватиканской системе шпионажа, так что знаете, что даже самые замысловатые шифры имеют ключи.
- Что вам от меня надо? - выдохнул Соколовский, сверля взглядом полковника.
- Вот с этого и надо было бы начинать наш разговор, - удовлетворенно заметил Иванилов. - Давно вы работаете вместе с Коршуном?
- А кто это такой? - сделал Граф еще одну попытку увернуться.
- Виталий Андреевич Дробот.
Арестованный помолчал с минуту.
- В 1945 году мне было поручено разыскать и взять на учет бывших агентов германской разведки. В их числе был и Дробот.
- Большой у вас филиал в Рымниках?
- Об этом знает только резидент.
- Дробот?
- Он. Я только поддерживал связь с заграницей.
- И не только связь. Письма Дубовой из Рымник вы же выкрали.
- Я работал по заданию.
- За что вы с Коршуном убили Дубовую?
- Она была привлечена к разбору архива гестапо в Рымниках, а там было дело Коршуна. Он боялся провала.
- Расскажите подробнее.
Бывший капеллан опять помолчал, прежде чем начать.
- Это было лучшее и самое продуманное дело Коршуна…
Хотя Дубовую вызвали телеграммой, Граф выехал навстречу ей в Рымники. Дробот в этом время делал алиби в Пылкове. На обратном пути из Рымник Граф постарался попасть в одно купе с Дубовой. На вокзале они дружески распрощались.
С вокзала Нина Владимировна вышла через главный выход. На улице хлестал проливной дождь. Она остановилась на ступеньках. В это время к ней подъехала "Победа". Дробот открыл дверцу машины. Несмотря на осеннюю погоду, он был в одном костюме.
- Я за тобой.
- А как ты узнал о моем приезде?
- Я же давал телеграмму.
- Не получала.
- Хорошо, что вышло такое совпадение, а то бы пришлось тебе без меня мокнуть под дождем. Едем скорее. У нас дома гости, и Маруся тебя ждет.
Ему показалось, что Дубовая колеблется. Но это продолжалось всего одно мгновение. Она села. "Победа" рванулась с места. В стекла хлестал дождь. Видимость была отвратительная.
В конце вокзальной улицы машину остановил какой-то человек. Это был Граф. Он ждал Виталия Андреевича.
- Шофер, подвези. Собачья погода, до костей промок. Я хорошо заплачу.
- Я не шофер. Закажите себе такси, - Дробот уже хотел было захлопнуть дверцу.
Нина узнала приветливого спутника по вагону и взяла его под свою защиту:
- Виталий, подвези человека. Он мой знакомый по купе.
Дробот согласился.
- Где вы живете?
Мирослав Стефанович обрадовался:
- Не очень далеко. В конце Сталинградской.
Присутствие постороннего человека успокоило Нину Владимировну.
Машина подпрыгивала на выбоинах и разбрызгивала грязь. Вот и конец Сталинградской улицы. По существу конец города. Темно. Не видно ни зги. С левой стороны глухой сад, с правой - двухэтажный дом. Вокруг развалины.
Нина забеспокоилась.
- Неужели вы здесь живете?
Она сидела на переднем сиденье, рядом с Дроботом. Мирослав Стефанович вышел из машины и открыл переднюю дверцу, желая на прощанье поцеловать руку спутницы.
Неожиданно он возле подножки уронил ключ от своей квартиры, который держал в руках. Прося тысячу извинений у "дамы", он принялся копаться в грязи под машиной, но найти ключ не мог. Дубовая не вытерпела и решила помочь ему.
Коршун ждал этой минуты. Он поднес к затылку Нины пистолет и, когда она наклонилась, чтобы выйти из машины, выстрелил. Дубовая упала в объятия Графа.
- Чехол. Не забрызгай машину.
Делалось все быстро и расчетливо. Труп привезли на улицу Романюка. Коршун надел боты и вынес его в кювет. Граф занялся ликвидацией одежды, а Виталий Андреевич через десять минут был уже снова на улице Козака.
Когда капеллан окончил рассказ, полковник некоторое время не мог продолжать допроса. Образ Нины Владимировны встал перед ним как живой. Наконец он спросил:
- Где сейчас Коршун?
- Не знаю. Он очень осторожен. Летал в Сочи. Потом вернулся, участвовал в покушении на одного майора… Потом куда-то исчез.