Чтобы ваши дети были счастливыми.
Это и только это.
Клаудия казалась ослепительно счастливой.
Светящейся от счастья – вот, пожалуй, подходящее слово.
Если раньше она испытывала первую влюбленность, то теперь это было глубокое чувство. Один взгляд, и Галина поняла, что они уйдут домой без дочери.
Клаудия поцеловала мать, затем отца.
Все трое взялись за руки, как в детстве, когда дочь упрашивала их поиграть в собаку и кошку. Кошкой всегда была Клаудия. И каждый раз попадалась.
Галина спросила, как у нее дела.
Но родители заранее знали ответ.
– Хорошо, мамочка.
– Ну, давай рассказывай, – попросила Галина и принялась делать то, что обещала себе ни в коем случае не делать. Плакать и разваливаться на куски.
– Тсс… – шептала ей Клаудия, которая как-то сразу превратилась из дочери в мать. – Перестань. Со мной все в порядке. Но ты же понимаешь, я не имею права рассказывать.
Галина ничего не понимала. Она знала лишь одно: Клаудия – частичка ее сердца. И впредь вся жизнь будет состоять из мимолетных свиданий в барах трансвеститов и из тайных весточек от знакомых.
Клаудия не выдала никаких деталей. Ни где она скрывалась. Ни с кем. В основном спрашивала о доме. Как поживает кот Туло? А ее подруги Тани и Селин?
Все время, пока они оставались вместе, Галина так и не выпустила руку дочери. Какая-то часть разума твердила: если держать крепче, Клаудия не уйдет. И пока они дотрагиваются друг до друга, их невозможно разлучить.
Она, разумеется, ошибалась: часы пролетели быстро – в отличие от тех дней, когда она ждала дочь и время стояло на месте.
Клаудия объявила, что ей пора.
У Галины остался последний вопль, страстная невысказанная мольба. Она формировалась, пока дочь спрашивала о доме, о родных, о школьных приятелях и они, словно связанные на всю жизнь, держались за руки.
– Клаудия, я прошу, чтобы ты меня выслушала, – начала она. – Спокойно посидела и выслушала все, что я скажу. Хорошо?
Дочь кивнула:
– Я понимаю твои чувства.
Да, она понимала, но это не имело никакого значения.
– Ты считаешь меня старой. Неспособной к таким порывам, которые кипят в твоей душе. Но и я когда-то была молода. Была такой же, как ты. И я знаю то, что я знаю. ФАРК ли, USDF ли – не важно. Виновны обе стороны. Обе стороны не безгрешны. В конечном счете они – одно и то же. И не виноваты. И преступны. Но погибнут все. И я как твоя единственная на свете мать прошу: не возвращайся к ним!
С тем же успехом она могла бы говорить на китайском.
Или не говорить вообще.
Клаудия ее не слышала, а если бы и слышала, то не поняла бы ни слова.
Она похлопала Галину по руке и улыбнулась, как улыбаются очень старым людям. Встала и обняла отца и мать, которая словно приросла к стулу. Наклонилась и прижалась головой к ее плечу.
– Я люблю тебя, мама.
И все.
По дороге домой оба старика ошеломленно молчали. Они собирались на встречу, как в церковь. А возвращались, словно с похорон.
После этого от Клаудии пришло еще несколько весточек.
Время от времени парень из университета забегал с новостями. Но каждый раз, когда Галина разворачивала газету, у нее замирало в груди…
* * *
Дверь со скрипом отворилась. Галина прервала рассказ.
Один из охранников, Томас, кивнул и дал знак выходить.
Джоэль была вне опасности. Джоанне предстояло отдать девочку и возвратиться в свою комнату.
– Так что с ней случилось? – спросила она Галину, передавая ей дочь. – Вы так и не досказали.
Няня покачала головой, прижала Джоэль к груди. И направилась к двери.
Глава 26
Он еще не осознал, что остался жив, и не сразу понял, что же делает. Брыкается. Изо всех сил колотит ногами, стараясь выбраться из огня, который уже полз по его коже.
Видимо, на какое-то время он потерял сознание от дыма. Запомнил только стену огня, которая обрушилась на них, точно Божья кара. А может быть, и не Божья, поскольку он молился Господу, до того как все погрузилось во тьму. И остался жив.
Так что это их общая удача – его и Всевышнего. Бог, наверное, решил: довольно цифр, уравнений и процентов риска – испытаем для разнообразия слепую судьбу.
Пол не сгорел по-настоящему. Брюки, или то, что от них осталось, дымились. Просвечивающая сквозь дыры кожа покраснела – признак ожога первой степени.
Но они каким-то образом перебрались через рубеж керосина.
Слева от него все почернело и курилось темным дымом. Ветер погнал огонь в одном направлении. Значит, Майлз оказался прав: они повернули в сторону пожара и оказались победителями.
Или победил только он один?
Майлз пропал без вести.
А где теперь те люди?
Пол осторожно поднял голову и осмотрелся. Картина напомнила ему извержение вулкана, которое показывал как-то канал "Дискавери": когда острова с пышной растительностью в один миг превращаются в месиво дыма и огня. Там и сям еще сохранились очаги пожара и пламя выстреливало свои языки высоко в небо.
Пейзаж был пустынен.
Стрелки исчезли.
Но с этим радостным открытием пришло и другое – пугающее: вместе со стрелками исчезли наркотики. Превратились в черную золу. И он лишился единственного шанса спасти Джоанну. "Когда Бог закрывает перед тобой дверь, Он открывает окно", – говорила его давно покойная мать. Но если следовать вновь обретенной Полом доктрине веры, можно сказать, что все обстоит как раз наоборот: когда Бог открывает тебе окно, Он захлопывает дверь.
Пол жив, но Джоанна и Джоэль умрут.
В самом скором времени.
Он, как подкошенный, рухнул на все еще дымящуюся землю. Его кто-то окликнул.
Существо, абсолютно черное (кроме глаз) и седое, как лунь. Фигуру окутывали завитки дыма.
Ангел? Сошел на землю, чтобы сообщить Полу: мол, извини, парень, ты не выдержал испытания огнем. Но разве, памятуя о судьбе Джоэль и Джоанны, он испугается этой новости?
Однако это оказался не ангел.
Это был Майлз.
* * *
Они нашли автомобиль адвоката там, где оставили.
Обе дверцы были сорваны с петель, ветровое стекло разбито. Но Майлза расстроило не то, что его машину искалечили, а то, что ее видели. Записали номер или сверились с регистрационной карточкой, которая валялась где-то в бардачке. Эйфория от спасения улетучилась, и он начал сознавать, что избавление не надолго.
Это касалось их обоих.
По дороге к машине Пол попросил прощения: мол, извините, что из-за меня вас чуть не угрохали. Майлз снова возразил, что это он отправил его и Джоанну в Колумбию. Но на этот раз его голос звучал не так убедительно.
Они замолчали.
Паутина трещин на ветровом стекле превращала движение в череду загадок. Есть или нет перед ними машины? Красный или зеленый сигнал на светофоре? А о дорожных знаках и говорить не приходилось. Когда они выбрались из болота, им навстречу на шоссе попались четыре ревущие сиренами пожарные машины.
Пол высунул из окошка голову и давал указания водителю. А где-то между Джерси-Сити и туннелем Линкольна спросил:
– Кто они были?
Адвокат не ответил, и он предположил:
– Скорее всего те, кто сжег дом. Больше некому.
– Логично, – кивнул Майлз.
– И что дальше?
Майлз или сбился с мысли, или был слишком подавлен, чтобы разговаривать. Перед ними заструилось флуоресцентное мерцание туннеля Линкольна, это поразительное детище высоких технологий.
– Я не знаю, кто они такие, – наконец произнес адвокат. – Противоположная сторона.
– Но что за противоположная сторона? Колумбийское правительство?
– Колумбийское правительство не стало бы расстреливать людей на территории США.
– Тогда кто?
– Те самые правые полувоенные придурки. Мануэль Риохас. – Майлз был вовсе не в восторге от собственной догадки.
– Риохас? Я считал, что он в тюрьме. Его же выдали Штатам. И привезли во Флориду.
– Он-то в тюрьме. Зато другие нет.
– Кто это "другие"?
– Его люди. Его банда. Его пехотинцы. Вы задумывались когда-нибудь, как много колумбийцев в Нью-Йорке? – Майлз попытался очистить руки о подушку между сиденьями, но ладоней не оттер, только испачкал обивку.
– Вы считаете, что они охотятся за наркоторговцами ФАРК? – задавая вопрос, Пол не переставал размышлять. – Сначала сожгли дом в Джерси-Сити, а затем пошли по следу его обитателей?
– Возможно. Почему бы и нет? Они по разные стороны фронта, но расплачиваются одинаковыми деньгами. Наркотики – это деньги. А деньги – это оружие.
"О'кей, – думал Пол. – Но неужели не бывает так, что деньги – это всего лишь деньги?"
– Убили сразу двух зайцев. Завалили несколько ребяток из ФАРК и прикарманили их кокаин. Считайте, что это всего лишь моя теория.
Не слишком обнадеживающая теория, если вспомнить, что писали об этом Риохасе газеты, расстроился Пол.
– И что вы предлагаете делать?
– Если я скажу, что у меня возникла грандиозная идея, вы же мне не поверите…
* * *
Майлз решил заехать к себе в контору.
– Будет нелегко объяснить жене, почему у нас такой вид, словно мы только что вернулись из Багдада. А здесь есть душ. И какая-никакая одежда.
Контора Майлза располагалась в темном кирпичном доме в Вест-Сайде. Три месяца назад Пол и Джоанна явились сюда и услышали, что через два месяца у них появится дочь.
Майлз поставил машину в личный бокс в подвале.
Здесь повсюду ощущался запах гаража – плесени, пыли и моторного масла. "А Джоанна, – с болью подумал Пол, – назвала бы еще несколько составляющих".
Они попали в помещение через боковую дверь, которая вела в коридор с поблескивающими испариной цементными стенами. Единственная лампочка без плафона давала тусклый свет.
Пол и Майлз поднялись по лестнице на первый этаж, где находилась скромная приемная с наваленными на стол старыми журналами. Пол не забыл, как сидел там с Джоанной и листал "Тайм". "Бесплодие – бич нашего времени".
– Ванная наверху, – сказал Майлз. – Хотите пойти первым?
– Спасибо, – ответил Пол. – Но мне нечего надеть.
– Одолжу вам джинсы.
Когда Пол включил душ, к ногам потекла абсолютно черная вода. Кожу на руках и ногах словно ободрали щеткой, и он подумал, не нужно ли обратиться к врачу.
Выйдя из-под душа, он изучил себя в зеркале. Лицо как будто было в порядке – лишь немного краснее, чем обычно, и, разумеется, кислое, но с этим не справился бы никакой доктор.
Майлз оставил у ванны на стуле синие джинсы и белую рубашку на пуговицах. И то и другое оказалось примерно на два размера меньше, чем надо. Пол вышел в коридор, где его терпеливо поджидал адвокат.
И тот, не говоря ни слова, сам отправился под душ.
А когда вышел из ванной, его кожа приобрела более или менее нормальный цвет.
– Пошли ко мне в кабинет, – произнес он без особого энтузиазма.
Они оказались в том месте, откуда Майлз дергал за веревочки и, словно фокусник, добывал клиентам детей. Но это нисколько не улучшило его расположение духа. Майлз сел за стол и растерянно оглянулся, как будто забыл, чем зарабатывал на жизнь.
Пол тоже поднял глаза и в который раз прочитал надпись за его спиной: "Тот, кто спас одного ребенка, спас целый мир".
"Очень верно, господин адвокат, сейчас как раз необходимо спасти одного ребенка. Кстати, и его мать тоже".
Пол обвел глазами кабинет, а Майлз так и сидел, насупившись, и молчал. Между почетным дипломом юридической школы Баруха и благодарностью из больницы Бронкса висел плакат, который Пол раньше не замечал: "Нацистская сборная по бейсболу". На площадке расположились игроки, каждый под своим именем. На питчерской горке стоял Йозеф Геббельс. "Всегда навешивает по кривой", – гласила его характеристика. Герман Геринг – на основной базе: "Великий защитник". Справа – Йозеф Менгеле: "Смертоносная рука". На третьей базе – Альберт Шпеер: "Невероятная сила". Мячи подавали девушки – Ева Браун и Лени Рифеншталь. А менеджер? Конечно, Гитлер: "Великий заводила". Но не такой уж на самом деле великий, поскольку плакат напоминал, что чемпионат мира 1945 года эта команда проиграла.
Ха-ха.
"Интересно, – подумал Пол, – другие евреи, кроме Майлза, тоже находят эту картинку забавной?"
– Полагаю, у вас недостаточно денег, чтобы предложить им выкуп? – Майлз так и не оторвал глаз от сложенных на столе рук. Ногти даже после душа остались черными.
– Два миллиона? – повторил за ним Пол. – Для меня что два миллиона, что два миллиарда…
– Я так, на всякий случай спросил, – пожал плечами адвокат.
Пол принял решение. Оно показалось ему непростым, но было единственным. Теперь не имело значения, что он незаконно провез в страну наркотики. Они сгорели – шкафчик пуст, там ничего нет. А судьба его семьи висела на волоске.
– Я собираюсь обратиться к властям.
– К властям? – Майлз произнес это слово так, словно в нем заключалось странное, доселе неведомое понятие. – К каким властям?
– В полицию, к правительству – куда угодно. В Госдепартамент, к колумбийцам. Ко всем властям, какие только есть. Расскажу всю правду и отдамся на милость суда. Так, кажется, говорят.
– На милость суда? Да, есть такое выражение. Именно. В точку. Только учтите, что милость не пропускают через металлодетекторы. Вы не хотите передумать?
– Передумать? Что вы предлагаете? Пойти к Пабло и сказать: я потерял наркотиков на два миллиона долларов, но вы, будьте так любезны, отдайте мне жену и дочь? Мне необходимо что-то предпринять. Это единственное, что осталось.
– Не скажите, – возразил адвокат.
– Вы о чем?
Майлз встал, окинул взглядом стены и принялся вышагивать вокруг стола. И прямо на глазах благодарного Пола начал капля за каплей обретать прежнюю уверенность: вот ведь я какой – все умею, все могу. Наконец он поднял голову и щелкнул пальцами.
– Есть еще план "Б".
Глава 27
Его звали Моше Школьник.
Он, как сказал Майлз, был российским бизнесменом.
– Каким бизнесом он занимается? – спросил Пол.
– Понятия не имею, – отозвался адвокат. – Но в своем деле он явно преуспевает.
Чем бы ни занимался этот Моше, он имел дело с колумбийцами.
– У него там надежные контакты, – заверил Пола Майлз. – Он по крайней мере трижды в год летает в Боготу.
План "Б", который предусматривал привлечение Моше, был предпочтительнее плана "В", то есть обращения к властям. Потому что, как утверждал Майлз, Полу требовался человек, который знал бы на месте правильных людей. Или, точнее сказать, совершенно неправильных людей.
– Тех, кто пользуется доверием у той и у другой стороны.
Пол согласился сделать еще одну попытку. Если им двигала обыкновенная паника, то Майлзом – дикое упрямство, словно отказ от дела он считал личным оскорблением. Некогда он пообещал Полу и его жене ребенка, но выполнил работу только наполовину. И вот теперь вбил себе в голову, что должен довести дело до конца.
Они ехали в Малую Одессу.
– Как вы с ним познакомились?
– Это специфика моей работы. Приходится встречаться с разными людьми, которых иначе никогда не узнал бы.
– Он был вашим клиентом?
– Скорее, клиентом клиента.
– А не приятелем?
– Такого человека мало кто захочет иметь в приятелях. Но и в недругах тоже. Он мне кое-чем обязан.
Но прежде адвокат завез Пола домой. Требовалось переодеться. Похоже, что брюки Майлза окончательно нарушили его кровообращение. И еще он хотел очутиться в знакомом окружении, в знакомой жизни. Перспектива откровенной лжи больше не пугала. Они с Майлзом решили, что если Пол наткнется на Джона и Лизу, то свалит задержку жены на неразбериху с визами. Скажет, что теперь придется утрясать этот вопрос отсюда. Но если повезет, он вообще не встретится с ними.
Чтобы уменьшить возможность столкнуться нос к носу со знакомыми, Пол не стал пользоваться лифтом и благополучно, никого не встретив, поднялся в свою квартиру по лестнице.
Осторожно закрыл за собой дверь – чтобы Джон или Лиза не услышали – и наткнулся взглядом на стоявшую в гостиной колыбельку. У нее было ограждение из красных планок и украшенная оборками постелька с вышитыми на ней медвежатами. Прицепленный к ней красный бант непомерной величины казался оранжерейным цветком. Кроватка зияла пустотой.
Пол подошел и снял открытку, прилепленную скотчем к изголовью:
"Поздравляем с нашей новорожденной внучкой. Мы подумали, что вам это пригодится. Мэтт и Барбара".
Родители Джоанны внесли первый вклад в воспитание внучки.
Заныло под сердцем. Если это просто так говорится, а чувство на самом деле гнездится не там, а где-то в мозгу, то почему же болит именно в груди?
К этому времени они должны были приехать домой. Все трое.
К ним заглядывали бы друзья, приносили бы сладости, бутылки шампанского и крохотную розовую детскую одежду. В гостевой комнате на целую неделю поселились бы родители Джоанны. Квартира пульсировала бы жизнью.
А теперешняя ее пустота словно укоряла. И Пол понимал в чем.
Ему стоило только взглянуть на часы, стоявшие в гостиной на телевизоре, – цифры цвета крови на их дисплее показывали сегодняшнее число.
Майлз обещал вернуться за ним через пятнадцать минут. Пол надел хлопчатобумажные брюки и майку, сунул в карман сотовый телефон. Он уже повернулся к двери, когда заметил, что на автоответчике мигает зеленая лампочка.
Ну хорошо, хорошо.
И нажал на кнопку прослушивания.
"Здравствуйте, мистер Брейдбарт. Звоню вам от имени "Хоум Эквити плюс". Предлагаем вам специальную скидку, которая действует только в этом месяце…"
"Привет, Пол. Это Ральф. Как приедешь, позвони. Хорошо? Не могу найти твоих таблиц по Маккензи. Кстати, поздравляю с ребенком. Сигары за мной".
"Здравствуй, дорогая. Это мама. Получили твое письмо, но не поняли, когда вы вернетесь назад. В отеле ответили, что вы выписались и переехали в другую гостиницу. Пожалуйста, позвони. Кроватка понравилась?"
"Здравствуйте, мистер и миссис Брейдбарт. Это Мария. Звоню, чтобы убедиться, что все в порядке".
Мария Консуэло позвонила, как и обещала. За этим последовали еще два ее звонка. Потом уникальное предложение от магазина ковров. Автоматический текст с призывом поддержать члена ассамблеи на перевыборах. И снова звонок от Консуэло.
В четвертый раз ее голос звучал явно раздраженно. Она звонила им четыре раза – целых четыре! – и не дождалась ответа. Мария говорила, что будет весьма признательна, если ей окажут честь и в конце концов позвонят и сообщат, как дела.