4
Вернуться в шале, сложить вещи и прихватить с собой котенка было делом нескольких минут. Улицы по-прежнему пусты. Лишь броневики и "джипы", набитые солдатами, носились по ним на бешеных скоростях. Да еще с аэродрома время от времени взлетали старенькие самолеты, которые, покружив немного над городом, улетали куда-то в саванну.
- Только бы не закрыли дороги, - встревоженно пробормотал Жак.
Но дороги закрыли.
Едва они проскочили дворец Победы, как увидели впереди толпу. Люди тесно стояли в пыльной желтой траве по обочинам дороги и с веселым интересом наблюдали за мечущимся человеком в голубой рубахе летчика, но без форменной фуражки. Он с криками размахивал пистолетом перед носом у остолбеневшего от испуга толстяка северянина. Солдаты в надвинутых на лбы касках тем временем выкидывали из розового "мерседеса" толстяка какие-то тряпки. Три женщины, закрывши лица, испуганно жались друг к другу на заднем сиденье.
- Не знаешь, что происходит? - потрясал пистолетом летчик. - В Кадо, говоришь, собрался? А это кто? Жены?
- Да я… - Пухлые руки толстяка тряслись. - Бизнесмен…
- Везешь награбленное?
Толстяк мотал головой. Толпа была довольна спектаклем. Кое-кто из солдат тайком улыбался.
Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы не появился зеленый "пежо" Жака. Зрители оживились - зрелище обещало стать еще интереснее - в машине сидели иностранцы!
Нервный летчик на мгновение растерялся. Но только лишь на мгновение: внимание толпы подстрекало его.
- Поворачивай в город, - сурово приказал он толстяку, который тотчас же поспешно кинулся в машину. - И чтоб я тебя не видел!
И он решительно направился к "пежо".
- Всем выйти! - заорал он во все горло, черпая уверенность в собственном крике. - Сдать оружие!
- Что? - не понял Петр.
Он вылез первым с котенком на руках.
- Отдавайте ваши пистолеты!
Петр недоуменно огляделся, словно этот вопрос относился не к нему. Толпа затихла и ждала.
- Отдайте ваш пистолет! - менее уверенно повторил летчик. Мяу! - дурным голосом заорал в этот момент котенок. -
Мяу, мяу, мяу!
Он больно царапнул Петра по руке, укусил его, вырвался.
Мяу! - еще громче заорал котенок, очутившись на асфальте, и, задрав хвост, кинулся в высокую придорожную траву.
- Стой! - закричал Петр. И кинулся вслед за ним.
Летчик замер с разинутым ртом. Вид у него был такой удивленный, что один из солдат не выдержал и хихикнул. Второй хохотнул. И вся толпа разразилась хохотом.
Летчик рассвирепел.
- Убирайтесь в город! - бешено заорал он на пассажиров "пежо", пытаясь спасти лицо. - Выезд из Каруны запрещен. Вон отсюда!
- Я никуда не уеду без котенка, - зло, но спокойно отрезал Петр, потирая расцарапанную руку. - Кто у вас начальник?
- Убирайтесь! - Летчик не находил слов от бешенства. - А то… а то…
- Поехали, Питер, - раздался из машины презрительный голос Жака. - Конечно, котенка жалко, но этот псих сдуру еще начнет стрелять.
Петр демонстративно медленно полез в машину.
- В штаб! - решительно сказал он оцепеневшему Дарамоле.
Анджей и Жак промолчали.
Штаб оказался всего лишь в миле от места происшествия. Но не успел Дарамола остановить машину напротив въезда, проделанного в заборе из новенькой колючей проволоки, над которым красовалась прибитая к шесту зеленая вывеска "Первая бригада", как к ним подскочил возбужденный офицер - мулат с ручным пулеметом.
- Здесь запрещено останавливаться! - хриплым голосом закричал он.
Но Петр уже выбрался из машины.
- Мне нужно поговорить с командиром, - шагнул он навстречу офицеру. - Нам нужен пропуск на выезд из города.
В этот момент в воротах показался офицер без фуражки, со свежей повязкой на голове. Он держал в руках лист бумаги, на ходу делая какие-то пометки. Рядом, отдуваясь, семенил коротышка европеец в непомерно широких шортах и гетрах. Он возмущенно пучил глаза и орал:
- Это безобразие! Останавливают, обыскивают!..
- Хорошо, хорошо, - не отрывая глаз от бумаги, устало говорил ему офицер. - Я уже распорядился. Вас проводит сквозь заставы "джип"…
- Я здесь не босс! Вот он босс! - кивнул Петру мулат и кинулся через дорогу, крича на пассажиров затормозившего было грузовика: - Не останавливаться! Проезжай! Проезжай!
Раненый офицер оторвал глаза от бумаги… И Петр узнал его.
- Майон Нначи?
Да, это был он, майор Нначи.
- Вы?
Нначи попытался улыбнуться, и болезненная гримаса исказила его лицо.
- Вы ранены?
Нначи дотронулся до повязки, устало покачал головой:
- Ерунда!
Он опять поморщился, но тут же овладел собою.
- Вы хотите уехать из Каруны? Жаль. Западные журналисты цеплялись бы за каждую возможность здесь остаться.
- К сожалению, я должен уехать, - вздохнул Петр. Остаться в Каруне, когда начинаются такие волнующие события, - это ли не было заманчивым?
Майор помолчал немного, затем сунул руку в карман, лицо его стало серьезным:
- Но теперь-то вам придется взять мой маленький сувенир.
Он вытащил руку из кармана - и Петр увидел на его ладони золотого льва. Не дожидаясь ответа, майор решительно приколол значок к карману рубахи Петра, и тот не посмел отказаться.
- Не снимайте его до Луиса, - сказал Нначи. - Хоть на пять-десять процентов я буду уверен, что вы доедете туда живым…
Коротышка европеец, нетерпеливо дожидавшийся в своем "мерседесе", стоявшем на дороге перед самым "пежо" Жака, окончания разговора и не спускавший с них глаз, скривился.
И в этот самый момент из ворот лихо вылетел "джип". Здоровеннейший солдат в расстегнутой до пояса рубахе, обнажившей мокрую грудь, махнул им рукой.
- Езжайте за ним, - кивнул Нначи на "джип".
- Поехали! - весело гаркнул солдат и, не дожидаясь ответа, нажал на газ.
- Спасибо, - сказал майору Петр.
Тот смущенно улыбнулся и пошел назад, не отрывая глаз от бумаги.
- Поздравляю с подарком! - подмигнул Жак, когда Петр садился в машину.
- Если каждый командир повстанцев будет одаривать нас золотом, - протянул насмешливо Войтович, - то стоит ли покидать Каруну?
Петр не ответил на шутку.
- Гони за "джипом"! - приказал он Дарамоле и сам удивился резкости своего тона.
На пропускном пункте, где только что командовал нервный летчик, распоряжались теперь солдаты. Здоровяк из "джипа", посланного майором, успел уже обо всем с ними договориться.
Солдаты с грохотом откатили с дороги ржавые железные бочки и вяло взяли под козырек.
"Джип" лихо помчался вперед. Так они миновали еще одну заставу, затем другую… У развилки "джип" остановился. Оттуда крикнули:
- Дорога на Луис! Здоровяк козырнул:
- Езжайте, дальше постов нет!
Сержант лихо развернулся, "джип" взревел… и они остались в одиночестве на шоссе, ведущем на юг.
Через несколько миль их остановили: пост впереди все-таки был. Но значок сделал свое дело.
В рест-хаусе, в какие-то мгновенья снова пережив все события последнего дня, Петр почувствовал, что не может съесть ни крошки. Он вздохнул, отодвинул от себя тарелку супа.
- Не могу!
- Напрасно!
Войтович уплетал за обе щеки. Глаза его задорно сверкали. Не страдал отсутствием аппетита и Жак.
- Вот когда я воевал в Алжире, - со вкусом рассказывал он…
Петра мутило. Он встал из-за стола и пошел к выходу, а перед глазами был ржавый ковер запекшейся и запылившейся крови, полицейская дубинка, простреленный берет…
- Нет, вы в Алжире вели разбойную войну, - донеслось до него.
Это Войтович "заводил" Жака.
Петр вышел на крыльцо. Ярко светила луна. Саванна казалась серебряной. Звонко трещали цикады. "Совсем как у нас в Крыму или на Кавказе", - подумал Петр.
Где-то завыла гиена. Ей ответила другая. Глухо ударил барабан, потом еще раз и пошел, то удаляясь, то приближаясь. Это ходил ночной сторож.
5
…Второй раз, после случая на пляже, Петр встретил майора Нначи уже в Луисе.
Петр вышел из серого, недавно построенного здания почтамта. Он отправил статью в Информаг об открытии в стране колоссальных залежей нефти и ажиотаже, разгоревшемся вокруг этого события.
Неожиданно чья-то рука легла ему на плечо. Петр резко обернулся. Нначи смотрел на него, застенчиво улыбаясь.
- Вот видите, мы и встретились, - сказал он. - Только вышел из дому - смотрю, вы… Знаете что, - он помолчал, словно не решаясь что-то предложить, - я бы хотел с вами поговорить…
Со времени знакомства на пляже Петр успел разузнать о майоре Нначи побольше. Гвианийские журналисты и, конечно, всезнающий редактор крупнейшей луисской газеты "Ляйт" Эдун Огуде говорили о нем как о самом образованном офицере во всей армии.
Нначи был родом из небольшого горного племени, независимого и гордого. Отец его всю жизнь трудился на маленькой оловянной шахте: он был и владельцем ее, и единственным рабочим. Старый Нначи желал своему сыну иной судьбы, но для горцев все пути были закрыты: люди равнины смотрели на "дикарей" с презрением. Зато районный комиссар - англичанин сулил молодым горцам блестящее будущее, если только они завербуются в колониальную армию.
Молодой Нначи оказался отличным солдатом. Инструкторы отметили его дисциплинированность, сообразительность, жажду знаний. У него было и еще одно достоинство - он был христианин и окончил миссионерскую школу. И вот кадет Нначи очутился в Англии, в привилегированном военном училище в Сандхерсте. "Светлая голова, - говорили о нем преподаватели, - этот далеко пойдет".
Земляки тянулись к Нначи. Южане, северяне, жители Поречья забывали у него в комнате давние распри между своими племенами и жадно слушали юношу с мягким и тихим голосом. Нначи читал запоем, большую часть свободного времени проводя в местной библиотеке, и умел завести вдруг такой разговор, за которым его однокашники не замечали, что давно уже минула полночь. Чаще всего спорили об армии. Инструкторы Санд-херста твердили: армия должна быть вне политики. Ее дело - выполнять приказы законно избранного правительства.
- Но если правительство идет против народа? - спрашивал кадет Нначи. - Если правительство приказывает стрелять в народ?
Кадет Даджума, нетерпеливый, вспыльчивый, немедленно срывался с места и, потрясая кулаком, кричал, что такое правительство должно быть свергнуто.
Кадет Нагахан, всеми силами старающийся походить на инструкторов-англичан, лощеных, сдержанных, словно роботы чеканящих слова команд, молчал, любуясь игрой своего фальшивого бриллианта, стекляшки, оправленной тем не менее в настоящее золото: это кольцо прислал ему дядя, Джеймс Аджайи, видный в Гвиании человек.
- Вы только посмотрите, что у нас творится! - кричал Даджума, возмущенно расхаживая взад и вперед по тесной комнате Нначи. - Политиканы рвут у народа все. Мало того, что они грабят Гвианию, они натравливают гвианийцев друг на друга. Южан-христиан на северян-мусульман и наоборот. Что изменилось от того, что вместо английского генерал-губернатора в том же дворце сидит нынешний премьер-министр? Вот погодите, умрет президент, Старый Симба, и от нашей независимости не останется даже названия. Политиканы продадут страну кому угодно - кто больше заплатит!
Нначи сдержанно улыбался. Даджума был его другом, и мысли у них были общие.
Школу Нначи окончил с отличием, но в характеристике, отправленной из Англии в министерство обороны Гвиании, подчеркивались как блестящие способности молодого офицера, так и его левые настроения.
- Это пройдет, - сказал генерал Дунгас, командующий и единственный пока генерал в только что созданной армии Гвиании. - Куда более важно, что он хороший солдат.
С войсками ООН Нначи был в Конго. Правда, его тогдашнее начальство осталось им не совсем довольно: майор слишком откровенно симпатизировал Лумумбе. Но генерал Дунгас не дал делу хода, а когда Нначи вернулся в Гвианию, назначил его командиром бригады. Правда, при этом майору пришлось уехать из Луиса подальше - в Каруну.
Нначи в гвианийской армии любили. Старый генерал называл майора "сынок", часто зазывал его к себе домой и каждый раз, оказавшись побежденным в очередном споре с молодым офицером, вздыхал по одному ему известной причине. В глубине души генерал презирал себя за свои слабости, за свою карьеру, за то, что вся жизнь его прошла под командой чужестранцев - под флагом чужой державы.
Генерал в душе завидовал молодым офицерам, произносившим в его присутствии дерзкие речи о многом таком, о чем в былое время старик боялся и думать…
- Может быть, зайдем ко мне? Выпьем чего-нибудь холодного, - предложил Нначи. - Моя квартира рядом, вот в этом зеленом доме.
Он указал рукой на многоэтажное здание в стиле модерн, возникшее совсем недавно почти в самом центре Луиса.
- Вообще-то я живу в Каруне, но по делам службы приходится часто бывать здесь.
Нначи не договорил, что номер в отеле "Континенталь", соответствующий положению командира бригады, ему не по карману. Квартиру в Луисе он снимал вместе с майором Даджумой. Была она небольшой: спальня, холл и крохотная кухня. Холл обставлен недорогой стандартной мебелью: стенка, маленький бар, низкий столик между диваном и креслами. Зато стены были увешаны охотничьими трофеями: головы антилоп, гепарда, шкуры бабуина, зебры, удава. На полу стояло трехметровое чучело крокодила.
- Холодного пива?
Не дожидаясь ответа, майор открыл маленький холодильник, вделанный в бар, достал оттуда запотевшие бутылки.
Он налил пиво в высокие термосные стаканы и протянул один Петру.
После душной луисской улицы ледяное пиво показалось Петру удивительно вкусным. Он залпом опустошил стакан, и Нначи сразу же наполнил его опять.
- А вы почему не пьете? - спросил Петр, заметив, что его собеседник отставил свой стакан.
- Это, наверное, смешно, но я трезвенник, - улыбнулся Нначи.
И сразу же глаза его стали серьезными.
- Я хотел вас спросить вот о чем… Вы не могли бы описать мне людей… Ну, которые тогда… на пляже…
Петр кивнул. Он хорошо помнил тех двоих: невысокий ладный парень в спортивной куртке и плотный, коренастый крепыш.
- А не заметили вы в них… ну, чего-нибудь необычного? Постарайтесь припомнить. Это очень важно.
Петр задумался:
- Кажется, ничего особенного. Впрочем, один… на лице его мне показалось, следы оспы…
Нначи внимательно посмотрел на него.
- Вы… уверены?
И в этот момент дверь из прихожей в холл отворилась. Три офицера гвианийской армии вошли один за другим и удивленно замерли, глядя на Петра, сидящего напротив Нначи.
- Это мой друг, мистер Николаев, - сказал Нначи, вставая. Петр тоже встал.
- Майор Даджума, - представился тот, кто вошел первым. Лицо его было широко и добродушно, нос почти плоский, белки больших черных глаз навыкате, в желтых прожилках.
Он крепко сжал руку Петра. Вторым представился лейтенант Окатор, совсем еще мальчик - с тонким лицом и нервными губами. Рука его была сухой и хрупкой.
- Мы вас знаем, мистер Николаев, - очень серьезно сказал он. - И уважаем вас.
Третьим был комендант арсенала капитан Нагахан. Он стоял у самой двери, широко расставив ноги и заложив руки за спину. И в военной форме он выглядел франтом, как тогда, на пляже. Его щегольскую трость с успехом заменил стек, а на пальцах сверкали драгоценные камни. Но главное было в манере держаться. Подбородок капитана был высокомерно поднят, во взгляде было нескрываемое превосходство над каким-то там штатским, хоть и европейцем.
Он церемонно поклонился.
- Очень рад, - сказал он официально и строго.
Нначи с интересом посмотрел на него, вздохнул, но ничего не сказал. А Петр сразу принялся прощаться. Его не удерживали.
ГЛАВА III
1
Посол правительства ее величества в Гвиании не спал уже вторую ночь.
Резиденция сэра Хью выходила прямо на залив. Почти сто лет назад здесь была построена вилла "в колониальном стиле" - с колоннами, верандами, галереями и обязательными чугунными пушками у ворот. Теперь ее окружал густой, отдающий сыростью старый парк.
Сэр Хью в Гвиании был большим человеком, и местные власти старались выказать ему всяческое уважение. Они, например, объявили прилегающие к резиденции улицы "бесшумной зоной". Об этом сообщали грозные надписи на дорожных столбиках, строго-настрого запрещавшие шоферам пользоваться клаксонами, без чего гвианийцы вообще себе езды не представляли.
Когда сэр Хью впервые узнал об этой любезности властей, он лишь безразлично пожал плечами. Он не обращал внимания на такие мелочи, как автомобильные сигналы. От ушедших в прошлое колониальных властей ему осталось "сложное хозяйство": местные политиканы были искусны в интригах, каждый из них рвался к власти любой ценой. Лондон же требовал, чтобы сэр Хью обеспечил стране "стабильность": в Гвиании обнаружились огромные запасы нефти, энергичные американские нефтяники уже ковырялись в болотах побережья и в дебрях тропического леса. Правда, с помощью сэра Хью британская компания "Бритиш петролеум" уже обошла соперников, но… ухо нужно было держать востро!
За несколько дней до событий в Каруне сэр Хью пригласил к себе полковника Роджерса, советника шефа местной контрразведки, и комиссара Прайса, советника управления полиции.
Полковник Роджерс, проваливший пять лет назад операцию "Хамелеон", чуть не погубил заодно и карьеру самого посла. Хорошо еще, что тогдашний президент Гвиании, Старый Симба, неожиданно умер: он в последнее время посматривал на сэра Хью косо. Да и этот Прайс! Он тоже постарался тогда нагадить и Роджерсу, и сэру Хью, выпустив арестованного Николаева.