Но сейчас было не до старых обид.
И Роджерс и Прайс получили приглашение явиться в резиденцию сразу после захода солнца. Это означало: ровно четверть восьмого.
Они подъехали к резиденции одновременно, но Прайс нажал на акселератор и первым прижался радиатором своего "мерседеса" к решетке ворот. Полицейский козырнул и принялся их поспешно отпирать. Миновав просторный и тихий двор, вымощенный каменными плитами, между которыми пробивались зеленые полоски жесткой травы, Прайс подрулил к самому козырьку подъезда, остановился и вышел из машины. Сейчас же к машине подбежал гвианиец, сел в нее и повел на задний двор, в гараж.
У подъезда Прайс задержался, поджидая Роджерса.
- Хелло, чиф! - весело, как ни в чем не бывало встретил он полковника.
- Хелло!
Полковник чуть поморщился - Прайс, как всегда, был навеселе.
Но тот сделал вид, что не заметил гримасы Роджерса. Да ему было и наплевать на гримасы этого "погорельца" - так Прайс про себя именовал полковника.
Роджерс знал, что Прайс его не любит, да он и не искал симпатии Прайса, презирая его за пьянство, за унылый, вислый нос, за долговязую нескладную фигуру, за то, что тот откровенно копит деньги и не уходит на пенсию, хотя ему давно бы пора уже выращивать розы в каком-нибудь тихом уголке Англии. Но до открытых столкновений у них не доходило. И сейчас полковник, изобразив на своем обычно бесстрастном лице наилюбезнейшую улыбку, хотел было пропустить Прайса в дверь первым, но тот задержался.
В его глазах Роджерс прочел вдруг вызов и удивленно остановился:
- Вы… что-то хотите мне сказать?
- Вот именно, - ответил Прайс, загораживая дорогу. От него густо несло спиртным.
Роджерс слегка отступил.
- Если речь идет о чем-то серьезном, то не здесь и не сейчас…
Он старался сохранить выдержку.
- Вы опять лезете к Николаеву, - тихо, но очень твердо отчеканил Прайс, приблизив к Роджерсу свое лошадиное лицо. - И я вам советую, слышите? Оставьте парня в покое!
- Да как вы смеете! - Голос Роджерса сорвался от ярости до свистящего шепота. - Вы… Вы…
- Хотите взять реванш за "Хамелеона"? - Прайс говорил холодным и жестким тоном. - Поверьте мне, жажда мести и сведение личных счетов никогда не приводили к добру. Потешите свое самолюбие, но повредите делу империи… то есть…
Роджерс злорадно ухватился за оговорку.
- Империи? Это вы все еще служите прошлому, сэр. Я же… Он не договорил: Прайс уже не слушал его, глаза старого полицейского были пустыми, он отвернулся и вошел в дом.
Роджерс на минуту задержался, перевел дыхание. Но собраться ему удалось не сразу: эта старая полицейская лиса угадала то, что Роджерс тщательно скрывал даже от самого себя: он ненавидел Николаева. И если других противников он устранял спокойно и безразлично, словно снимая с доски шахматные фигуры, то с этим русским мальчишкой было все по-другому. Он стал личным врагом. Нет, Роджерс не разрабатывал какие-то специальные планы против Николаева, но если этот парень сам ухитрялся подставляться под удар… Какого черта, например, ему нужно было болтаться на пляже, когда…
Полковник вздохнул (теперь он был спокоен) и вошел в просторный холл, где уже как ни в чем не бывало вышагивал на своих журавлиных ногах Прайс.
В холле было прохладно - неслышно работали скрытые кондишены. Холл напоминал музей. У двери стояли два огромных барабана - один с женскими признаками, другой - с мужскими. Они были привезены из Ганы. По стенам на прочных стеллажах расставлены деревянные скульптуры. Здесь были фетиши - непонятные существа, в которых смешались черты людей, зверей, птиц, змей и ящериц; в позах безграничного покоя застыли фигуры "предков", украшенные бусами, наряженные в яркие тряпочки. На некоторых из них сохранились бурые потеки - следы жертвенной крови. По поверьям, в них жили души давно умерших.
На стенах висели маски - огромные, страшные, окаймленные рафией, похожей на крашеную солому. Это были настоящие обрядовые маски, а не подделки для европейцев.
Одна стена была целиком отведена под оружие: от старинных португальских ружей и современных самодельных самопалов - до вилкообразных ножей бамелеке, прямых туарегских мечей, хаусанских кинжалов, луков с отравленными стрелами.
По закону Гвиании, пробитому сквозь равнодушие местных министров одним энтузиастом-англичанином, сорок лет жизни отдавшим собиранию и сохранению знаменитой гвианийской скульптуры, подобные сокровища запрещалось вывозить из страны. Но сэра Хью это не беспокоило: по сравнению с теми сокровищами, которые его страна продолжала вывозить из Гвиании, все это было сущим пустяком.
Каждый раз, бывая здесь, Роджерс любовался коллекцией, находя в ней все новые и новые приобретения. Его увлекала африканская скульптура. Это и неудивительно. Редко кто из европейцев, живших в Гвиании, удерживался от коллекционирования.
2
Сэр Хью взял себе за правило - давать посетителям побыть несколько минут наедине с его коллекцией. Ему льстило внимание знатоков к его хобби, которое в будущем могло обеспечить довольно кругленькую сумму: Европа сходила с ума по "примитивному искусству" Африки.
И сейчас он дал гостям целых двадцать минут побыть в этом музее, затем легко сбежал по лестнице - загорелый, сухощавый, в голубом костюме яхтсмена. Костюм означал, что беседа будет неофициальной.
Роджерс и Прайс именно так это и поняли.
- Хэлло! - весело бросил посол на ходу. Они обменялись рукопожатиями.
- Джентльмены, я предлагаю перейти на веранду… Посол сделал приглашающий жест и, не дожидаясь ответа, легким шагом прошел к раздвижной стеклянной двери.
Веранда была большая и просторная, она выходила прямо к темной ночной воде бухты Луиса. В кажущемся беспорядке здесь были расставлены глиняные горшки разных размеров - белые, синие, красные, в них росли причудливые тропические растения.
Все трое уселись в плетеные кресла. Слуга-гвианиец в белоснежном кителе пододвинул каждому по маленькому, так называемому "питейному столику", аккуратно положил на столики небольшие салфетки из рафии.
Другой слуга принес сода-виски со льдом.
- Ваше здоровье!
Посол поднял тяжелый хрустальный бокал. Прайс и Роджерс последовали его примеру.
На веранде было прохладно. С океана тянул свежий бриз, пахнущий солью. Бриз шелестел в кронах пальм, нависших над верандой, невидных в темноте. Напротив блестела цепочка огней, там был порт. Маленький огонек полз туда по черной воде - утлое каноэ с керосиновой лампой на носу. Было удивительно тихо.
- Тихо, - сказал Роджерс.
- Тихо, - подтвердил посол, поднося бокал к тонким губам. - Но не на Юге.
Он имел в виду Южную провинцию, где только что прошли выборы в провинциальный парламент и до сих пор бушевали страсти. Оппозиция утверждала, что результаты выборов были фальсифицированы.
Роджерс уже привык, что все свои неприятности посол сваливает на него:
- Эти болваны не знают удержу. Даже организовать выборы как следует не могли. Вот вам и результат…
- Но вы-то должны были знать, на что пойдет оппозиция! Ведь она развязала настоящую гражданскую войну.
- Наши соотечественники эвакуируют семьи, - меланхолично заметил Прайс.
Лицо Роджерса потемнело.
- Вы же знаете гвианийцев, сэр Хью…
- Политиканов, - уточнил посол.
- Хорошо, политиканов. Вы знаете, что для них потерять власть - это потерять все.
- Дейли бред, - вставил Прайс.
- Да, да, хлеб насущный. Это вам не Англия. Если у нас политик сломает себе шею, он не умрет с голоду…
- И ему не надо кормить многочисленную родню, - последовало уточнение все того же Прайса.
- А что в Гвиании? Если кто-то дорвался до министерского поста, все министерство будет забито его родственниками. Или теми, кто сможет ему дать хорошую взятку. Зато родню своего предшественника он немедленно выкинет с насиженных мест.
Посол кивнул.
- Если же предшественник успел наворовать на государственной службе, "вкусил власти", он будет стараться вернуться всеми силами!
- А если не успел?
Прайс меланхолически потягивал виски.
- Такого случая еще не было. Если человек не берет взятки, его просто считают дураком. В Гвиании политика - кратчайший путь к обогащению. Иначе ее здесь никто не рассматривает. Сколько миллионов нахапал нынешний министр хозяйства?
Посол прищурился.
- Пять? Десять?
- По нашим данным - до пятидесяти. И все эти миллионы - в швейцарских банках.
- А мы даем им займы, - съехидничал Прайс. Сэр Хью недовольно поморщился.
- Не забывайте, что в этой стране у нас особые обязательства…
Прайс иронически прищурился.
- Конечно, мы создали здесь витрину западной демократии. И вот она действует: последние выборы в парламент - сплошное жульничество!
Сэр Хью усмехнулся.
- Вы рассуждаете как коммунист, дорогой Прайс!
- На старости лет я вступил в компартию.
- Все шутите…
- Если бы.
Лицо Прайса потемнело.
- Мне больно видеть, как на глазах разваливается то, что осталось от империи. Нас поддерживают лишь феодалы Севера, да и то… Что мы знаем о происходящем в их глиняных замках?
- Севером занимается один из наших лучших агентов, - возразил Роджерс.
- Черный? - скривил губы Прайс.
- Европеец. Человек с опытом и хорошо знающий те края. Он и сейчас где-то там.
- И вы ему верите? Трудно представить себе, чтобы порядочный человек…
Прайс не окончил фразу и с презрением пожал плечами.
- У меня есть средство заставить его работать, - жестко отрезал Роджерс.
Прайс покачал головой.
- И все же, джентльмены, вы никогда не задавались вопросом: почему мы, порядочные люди, все время выступаем в союзе с какими-то подонками?
- Слишком сильно сказано, дорогой Прайс! - невольно поморщился сэр Хью. - Конечно, есть дела, за выполнение которых берутся далеко не все. Но ведь без черной работы не обойтись даже в самом благородном предприятии.
- И все же я думаю об этом все чаще и чаще…
Голос Прайса был трезв, сухие воспаленные веки, испещренные красными прожилками, подрагивали.
- Вы стареете, - неожиданно для самого себя мягким голосом заметил Роджерс.
- Нет, это не угрызения совести, - парировал Прайс. - Но даже в предсмертной исповеди мне не в чем себя упрекнуть.
Он поднял взгляд на посла.
- Вы ведь не будете отрицать, что покойный Симба, президент этой страны, был глубоко порядочным человеком?
- О покойниках или не говорят… - начал было шутливым тоном сэр Хью.
Прайс поморщился.
- Конечно, я всего лишь старый полицейский. Мое дело - борьба против нарушителей закона. А если законы нарушаем мы?
- Куда вы клоните, дорогой Прайс? В голосе сэра Хью прозвучала едва заметная угроза. Роджерс холодно кивнул: этого выживающего из ума старика следовало одернуть.
- И теперь между нами и людьми Симбы - линия фронта. У меня дурные предчувствия, ваше превосходительство, - закончил Прайс.
Посол допил и отодвинул стакан.
- Да, я тоже иногда чувствую себя так, будто мы пируем во время чумы. И эти беспорядки на Юге… Они как пожар. Вот об этом-то я и хотел с вами поговорить.
Роджерс пожал плечами.
- Мы контролируем ход событий. Он подобрал губы, сухо кашлянул.
- Через месяц мы объявим на Юге военное положение и введем туда верные войска. Наши агенты проникли в армейскую подпольную организацию "Симба" ("Лев"), которую возглавляют молодые офицеры.
- Значит, в Гвиании все еще есть порядочные люди, - про себя, но достаточно громко, чтобы быть услышанным, заметил Прайс.
Посол досадливо поморщился, но обратился к Роджерсу:
- Правительство в курсе? Роджерс пожал плечами.
- Вы ведь знаете, что, если здешний министр получает пакет с надписью "совершенно секретно", о содержании пакета знают все: от его любовницы до лифтера.
- Что ж, вы правы. Чем меньше они знают, тем лучше. Но чем недовольны офицеры? Ведь это мы их сделали тем, кто они есть! Или их подстрекают?
- Чтобы быть недовольными, - вмешался в разговор Прайс, - ничьи советы не нужны. Если мы знаем обо всех здешних безобразиях, то думаете, гвианийцы ничего не знают?
В голосе Прайса была нескрываемая ирония.
- Вы знаете, например, очередной слух о министре хозяйства?
- Какой? - дипломатично уточнил посол.
- У министра есть список всех компаний - и местных, и иностранных. А в списке проставлено - сколько с кого. Хапнул взятку - отметил крестиком. Так вот, на днях приходит директор одной европейской кампании. А прощаясь, дарит министру часы - золотые, с бриллиантами. Тот взял. А потом вызывает секретаря, племянник у него работает, и говорит: "Скажи этим болванам, чтоб больше часов мне не носили! У меня их целый ящик уже скопился. Пусть несут наличными. Предупреди".
Все рассмеялись.
- Но как же все-таки с нашими бунтовщиками? - спросил посол, все еще улыбаясь.
Роджерс сделал большой глоток виски.
- Если признаться, то этот заговор нам очень нужен. Правительство Гвиании, кажется, начинает все серьезнее относиться к… - он скривил губы - …независимости. Кое-кто здесь стал забывать, что без нас в стране начнется хаос.
- Эдун Огуде в своем "Ляйте" из номера в номер твердит, что нашу политику можно охарактеризовать так: "Уйти из Африки, чтобы остаться в ней". Если мы научились разбираться в африканцах, то и они раскусили нас, - меланхолично заметил Прайс. - Эти парни - способные ученики.
Посол возразил.
- Лично я предпочел бы вернуться к разговору о "Симбе". Заговор выгоден нам во всех отношениях. Пусть молодежь немного припугнет кое-кого из стариков. А когда мы придем на выручку, местные министры поймут, что нельзя плевать в колодец, без которого нельзя обойтись!
- "Стариков" - вроде покойного Симбы. Но их не так уж много и осталось, - с горечью заметил Прайс.
Роджерс обернулся к нему с нарочитым сочувствием.
- И все-таки вы, дорогой коллега, идеалист. Что ж, это в общем-то неплохо. Именно идеалистам Англия обязана своим величием.
- Прежним величием…
Прайс с трудом поднялся из кресла.
- Позвольте мне откланяться, джентльмены. Мне что-то действительно нехорошо в последние дни.
Он слегка поклонился и пошел к двери, твердо ступая негнущимися ногами.
3
В тот же вечер бригадир Ологун, заместитель командующего армией, устраивал прием. Особого повода для этого не было. Просто каждый житель Луиса, занимающий "положение", был обязан раза два-три в год устраивать прием у, себя в доме - этого требовали приличия.
Но сегодня бригадир готовил прием с особым удовольствием. Несколько дней назад на секретном совещании у премьер-министра было решено, что после выполнения плана "Понедельник" он получит генеральское звание и станет во главе армии Гвиании.
Нынешний командующий, генерал Дунгас, должен был уйти в отставку "по состоянию здоровья". Так намечено было объявить в газетах. А затем… Да, бригадир Ологун должен был навести наконец-то порядок в стране. И он был полон решимости это сделать.
Прием удался. Офицеры приехали к бригадиру даже с Севера. Само собой были здесь и офицеры с Юга.
Пожимая им руки, Ологун мысленно отмечал их фамилии в секретном списке: этого под арест, того в отставку, третьего на учебу за границу. Одни должны быть повышены, другие - переброшены из столицы в провинцию. Но это все предстояло объявить лишь в понедельник, а сегодня была только пятница…
Пестрая толпа крутилась в саду виллы бригадира. Он мысленно отметил в ней несколько парней из контрразведки - в обязательной национальной одежде. Они со скучающим видом бродили между гостей и прислушивались. Один знакомый офицер из специального отдела изображал "свободного фотографа", представителя довольно распространенной в Луисе профессии. Таких фотографов на приемы никто не звал, но они приходили. Гости на всех приемах были одни и те же, и фотографы знали их адреса. Фотографии доставлялись на дом - и редко кто отказывался заплатить за них несколько монет.
Офицер из разведки наводил фотокамеру на майоров Дад-жуму и Нначи - командиров первой и второй бригад. Оба значились в списке - "в отставку", для начала. Но если данные об организации "Симба" подтвердятся… Ологун посмотрел на ничего не подозревающих майоров с некоторым сожалением.
Сейчас они мирно беседовали вдвоем, чему-то смеялись.
Расходитья стали в полночь.
Последними уходили Даджума и Нначи. Бригадир любезно провожал их через сад. Слуги погасили свет. В небе тускло мерцал месяц.
Неожиданно Нначи взял бригадира под руку.
- Мистер Ологун, мы бы хотели поговорить с вами… Сказано это было таким тоном, что бригадир вздрогнул и невольно попытался вырваться.
- Спокойно!
Это было сказано уже Даджумой. Он держал свою руку в правом кармане брюк.
- Если будете шуметь, мы вас застрелим.
- Да как вы смеете! Бригадир отступил.
- Вы забываете, с кем говорите! Я - заместитель командующего!
- Вот об этом мы с вами и хотели поговорить! Майор Нначи шагнул к бригадиру.
- Что вам известно о плане "Понедельник"?
"Предательство! - мелькнула мысль у бригадира. - Они узнали о предполагаемой операции…" И другая: "Надо предупредить контрразведку…"
- Итак, что вам известно о плане "Понедельник"? - твердо повторил Нначи.
- Я не понимаю…
Ологун лихорадочно думал, как выиграть время.
- О плане "Понедельник", разработанном англичанами и утвержденном на заседании у премьер-министра. Между прочим, вы ведь там тоже присутствовали.
Голос Нначи был спокоен и тверд.
Ологун внезапно нагнулся и изо всех сил ударил майора кулаком в живот. Майор повалился на Даджуму.
Ологун отпрыгнул назад и в сторону, повернулся и, петляя между кустов, кинулся к забору.
"Только бы перескочить через забор… Только бы добежать… А там - буш, кусты, трава…" - лихорадочно думал он.
- Стой! - донесся сзади голос Даджумы. - Стреляю! "Тра-ах, тра-ах.,." - сухо треснули револьверные выстрелы.
Пули пропели над головой. "Тра-ах, трах…" Мимо.
До забора оставалось уже несколько шагов! Вот он! Бригадир ловко подтянулся, сел на забор… И в этот момент что-то сильно ударило в спину. Он уже не слышал выстрела, падая лицом вниз по ту сторону забора… Последнее, что он увидел, было небо, серебряное от света луны.
- Ушел, дьявол! - выругался Даджума. - Придется начинать немедленно. Можешь идти?
Нначи все еще корчился, держась за живот:
- Сейчас, одну минутку…
Он закусил губу и выпрямился.
- Пошли…
А через полчаса маленький военный самолет уже уносил майора Нначи на Север - во вверенную ему первую бригаду армии Гвиании. В то же время броневики второй бригады, поднятой по тревоге, мчались к дому премьер-министра.