Страх горькой слюной скапливается под языком. Ползет ознобом по шее.
Уходи. Пока еще можешь. Ты же видишь - здесь что-то не так.
У меня нет выбора.
Убираю прозрачный занавес в сторону.
На столе никого нет.
- Что за?..
Я видел ее! Только что. Собственными глазами…
Ты уверен, что это была она?
Голос синего костюма выползает из глубины.
Уверен в том, что видел?
Но если это была не она…то кто?
В груди, испуганным птенцом, бьется сердце. Ломает крылья.
С острых краев стола капает кровь.
Переступаю порог, стараясь держаться стены. Комната не открывается мне. Прячется за переполненными стеллажами. Вижу только ржавую раковину в дальнем углу и кучу черных мешков под нею. Из крана, извивающимся ручейком, бежит вода.
Никого из живых.
Задеваю плечом висящую на стене болгарку. Скрипит. Раскачивается на шнуре. Замечаю, что вилка подключена к сети.
У анатомического стола, на подставке, лежат кривые реберные ножницы. Измазанные кровью. На лезвиях - куски сырой плоти.
Подхожу ближе.
На столе что-то есть. Наклоняюсь, пытаясь разглядеть.
Коробка компьютерного диска. И несколько букв, выведенных на крышке.
М… Д…Е…ИК.
Отшатываюсь к стене, спиной ударяясь о кафель.
Господи!
Рука ныряет под пальто, но вместо пистолета хватает пустоту. Оружие осталось у стаи.
В испуге гляжу по сторонам.
Эта тварь здесь! Не знаю как, и не знаю зачем, но убийца снова пришел в то же место, что и я. Как будто знал. Словно следил за мной.
Тянусь к диску. Пальцы погружаются в свернувшуюся вязкость. Достаю. Обтираю об рукав…И, в это время, замечаю в стеллаже единственный просвет. Щель, за которой кто-то стоит.
Не спуская глаз с белой фигуры, снимаю со стены болгарку. Прорезиненная рукоять вливается в ладонь. Длинный провод кольцами сползает на пол.
Теперь мой черёд играть не по правилам.
Бесшумно прижимаюсь к полкам. Шнур пилы повисает в воздухе. Его длины как раз хватит, чтобы обогнуть угол стеллажа. И нанести удар.
Когда-то давно, мы верили, что мир можно изменить иначе. Что темнота, это удел убийц.
Теперь все те думы кажутся сном.
Кладу палец на красную кнопку.
И выхожу из укрытия.
Взвизгивает резочный круг. Но тут же утихает.
Манекен в белом халате улыбается мне пластмассовыми зубами. Тянет руку для приветствия. Голубые глаза, подведенные тушью, глядят в стену.
- Чтоб тебя…
Кладу пилу на полку стеллажа.
За тонкой спиной манекена, прячется заваленный бумагами стол. Он жмется к стене - деревянный изгой в мире стальных подонков. Его кривые ножки, под тяжестью взваленной ноши, грозятся разъехаться в стороны, разметав по полу листы, с именами ушедших. Белые прямоугольники, испещренные морщинами строк.
На столе горит лампа.
Щелкаю выключателем.
Сквозь вонь химикатов пробивается запах человеческого пота. Среди мертвых ароматов спутать его с чем-то не представляется возможным.
Здесь кто-то был. Еще совсем недавно.
Работал - засаленный табурет отодвинут к стене. Писал - ручка, с обгрызенным колпачком, лежит у одной из бумажных кип.
Откуда столько смертей?
Просматриваю несколько отчетов о вскрытии. Каждый, похож на предыдущий, словно близнец, испачканный родовой слизью. И только имена не имеют сходства. Черные буквы, наполняющие смерть жутким многообразием.
Заглядываю под стол. В пластиковом ведре - окровавленные комки резиновых перчаток и то, что я искал. Смятый листок бумаги. Рассказ о том, что привело молодую девушку на разделочный стол.
Выуживаю его двумя пальцами.
Бережно разглаживаю ладонью, смазывая чернила. Читаю.
Худые, уродливые слова, сливаются в колючую проволоку, терзающую глазные нервы.
Ее тело вскрывали. Поле внутреннего исследования, заполненное до краев, пестрит научными терминами.
Вспоминаю пыточный столб, почерневший от крови. Жуткие, ржавые крюки, вбитые в него сильной рукой. Убогую клетку, изготовленную в спешке. Страшную цепь.
Ее лицо. Там, у раскрошившегося от времени плинтуса. Темная яма рта, под бледными скулами. И зеленые глаза, с красными трещинами лопнувших капилляров.
Там, где она искала любовь, жила только смерть.
В обстоятельствах дела, в самом верху листка, предположение о том, что жертва пыталась сбежать. Объяснение тому, почему убийца применил к ней такую физическую силу. Ее смерть не доставила ему удовольствия. Она была быстрой.
- Так значит, ты могла спастись…
Почему я не подумал об этом сам, после того, как побывал в подвале?! Почему не смог понять? Поднимаясь по ступеням, убийца уже не жаждал смерти так, как внизу. И только когда гнался за Оксаной, пытаясь остановить, хватая пальцами ее тощие предплечья, только тогда… В нем пробудился настоящий зверь. И он выпустил его на волю.
Пробегаю глазами по описаниям ран.
Вижу, как он бьет ее. А кровь, искрящимся бисером разлетается в стороны. Слышу, как она кричит, пытаясь защититься. Как ломаются и отходят от мяса ногти. Как ударяется о пол ее затылок. И как волочится по доскам тяжелая цепь.
Боже…
Она лежала без сознания, у стены, а он в это время ломал ей колени. И понимал, что не сумеет остановиться.
И, какой бы быстрой ни была смерть, он успел наполнить ее болью.
"Потеря крови, вызванная травматическим шоком"
Перечитываю диагноз несколько раз.
Умерла от боли.
Кладу отчет на крышку стола.
Почему они так доверяли ему? Почему шли за ним?
Перед глазами плывут образы грязного рва, заполненного чавкающим месивом. Сколько тел похоронило под собой обрушившееся подземелье? Вижу бледные пальцы, с налипшей грязью. Черноту, забившуюся под синие ногти.
Их было много. Слишком много для простой случайности. Следуя за ним, девушки не должны были видеть его лица.
Вспоминаю тела, болтающиеся на крюках. Блеск обнаженной плоти…
За стеллажом что-то щелкает и падает на пол. Резко оборачиваюсь и вижу, что шнур болгарки больше не провисает в воздухе. Лежит кривой линией на кафеле.
Замираю. Слышу, как шелестят полиэтиленовые занавески. Кто-то проходит сквозь них, удаляясь в коридор. Улавливаю еле различимые шаги босых ног.
Рассматриваю прозектуру через щель, старясь унять испуганное сердце. Но вижу только анатомический стол, залитый кровью.
Во что верил я, борясь с собственными демонами? В справедливость закона? В свет, разгоняющий тьму? В людей, в чудовищ? Та девочка, что умерла под колесами моей машины, во что верила она? И почему в этой темноте, я до сих пор не увидел проблеска ее широких глаз?
Осторожно выхожу из-за стеллажа, держась холодной стены. Замечаю огрызок провода, торчащий из розетки, его разноцветные жилы, разорванные чьей-то сильной рукой. Не чувствую присутствия человека. Ощущаю запах чего-то неживого. Здесь, внутри мира рухнувшего во тьму.
Сжимаю мокрые от пота кулаки. Грязные капли падают на пол. Въедаются в него серыми кляксами.
Подбираюсь к краю выхода. Отодвигаю угол пленки, стараясь рассмотреть коридор. Но он открывает мне лишь свою часть, залитую электрическим светом. Она пуста.
Всего шаг. От страха к правде. И я делаю его. Но застываю, зажатый тисками белых стен. Не верю.
В коридоре кто-то стоит. Человеческая фигура, скрытая саваном простыни.
По горлу моему сползает озноб. Сухой и острый, он мешает дыханию, режет гортань. И боль эта, заставляет дрожать мои руки.
- Кто ты?
Слышу свой шепот. Трещины на высохших губах заполняет красная соль. Но фигура молчит.
- Я найду его, слышишь?!
Я уверен, это она. Оксана. И поэтому, повторяю снова:
- Я найду его…
В желудок вползает боль. Крюками, на концах щупалец, она принимается рвать мои внутренности. Но я не боюсь больше.
Иду. По хрустящей плитке. К ней. Грязные пальцы тянутся к простыне. Оставляют на ней черные шрамы. И, медленно, стягивают с тела…
Это не она! Господи!..
Отшатываюсь назад, и тут же, с громким хлопком, взрываются лампы, осыпая гаснущий коридор бледными искрами. Заплетаюсь в собственных ногах. Падаю. И слышу дикий визг чудовища, которого только что видел. Его страшный, мертвый голос.
Дышу. Отползаю обратно, за полиэтиленовый занавес, стараясь спрятаться за стеной, но мокрый пол залит чем-то липким. Скользит.
Господи! Что здесь творится?!
Кровь.
Когда простынка соскользнула с головы, я увидел! Уродливого старика, с клочками редких, седых волос, на пораженной пигментацией голове. Его рот - яма, полная острых, окровавленных зубов, - раскрылся…
Тварь смотрела на меня. Мутным туманом глаз. Она видела.
Поскальзываюсь, пытаясь подняться. Ударяюсь о разделочный стол, заставляя греметь каленую сталь. Перед глазами мелькает залитый кровью потолок. И белые полоски мерцающих ламп.
Встаю, не спуская глаз с темного дверного проема. Пытаюсь отдышаться. Проглотить горькую пену страха, застрявшую в горле. Но ничего не выходит, потому что…
Темнота молчит, но я знаю, чудовище там. Смотрит. Ждет, пока погаснет свет.
Когда-нибудь, мы все погибнем во тьме. Захлебнемся ее водами, лишь только последний луч солнца, прекратит освещать наш путь. И если это конец, я готов.
Кровавые змеи извиваются и шипят от жара ламп. Сворачиваются безликими тенями, погружая комнату во мрак.
Все застывает вокруг.
Беги!
Черная тень прыгает на меня из коридора, не давая ответить.
Я не побегу!
Осклизлые пальцы впиваются в шею. Продавливают в ней кровавые дыры. Липкие ручьи заливают кадык. Хватаю мертвые, худые запястья. Пытаюсь сорвать их. Вижу, как тварь раскрывает пасть. Слышу, как двигается между челюстями мерзкий язык. Как он прилипает к нёбу в поисках красной влаги.
- Тв. арь… - цежу сквозь зубы, и, неимоверным усилием, вытаскиваю из шеи кривые пальцы. Из ран брызжет кровь. - Что…ты…за…тварь?!
Чудовище что-то говорит, шипит горлом, не закрывая рта. Но я отталкиваю его к стене, не разбирая слов. Мразь рычит, и снова кидается на меня, не давая опомниться. Сбивает с ног, заваливая на железный стол. Держит за ворот расстегнутого пальто, срывая пуговицы. Тянется зубами к горлу.
Со всего маху бью справа. В острую скулу, ломая лицевую кость. Рвется кожа, выворачивается наизнанку гнилая плоть. Тварь мычит, лязгая зубами. Слюна из черного рта липкой паутиной обвивает мое лицо. Краем глаза, слева, замечаю мелькнувшую тень. И тут же сокрушительный удар поражает меня в челюсть, выламывая коренные зубы. Изо рта, вместе с бордовой пеной, вылетают куски десен.
- Ооо, чееерт…
Мой стон. Где-то далеко. В мире, не знающем солнца.
Сплевываю осколки зубов. И снова слышу это шипение, складывающееся в страшные, древние проклятия.
- Incubus, incubare, follet, alb, duende, folleto, lilu…Lilu…
Зловонное дыхание приближается к лицу.
Беспомощно шарю руками по сторонам. Ударяюсь пальцами о подставку для инструментов. Слышу глухое дребезжание…
Зловонный шепот. Рядом. Через открытый рот, сквозь горло. Чувствую, как сухой язык слизывает с моего горла горячую кровь. Как тонкие, фиолетовые губы расходятся в ухмылке.
Сжимаю в кулаке рукоять реберных ножниц. Выдыхаю.
- Подыхай!
Бью. Под челюсть, в шею. Снова и снова, слушая бешеный визг чудовища, ощущая, как кривые лезвия разрывают горло пополам, разламывая хрящи и кости. Из рваных ран хлещет черная кровь. Заливает мне руку, брызгает на лицо, но я не останавливаюсь. Бью чаще и сильней.
- Подыхай, подыхай, подыхай!..
Злая пена застревает между зубами.
И даже когда тварь замолкает, обмякнув на моей груди, я продолжаю бить. И останавливаюсь только, когда голова уродливым фурином повисает на позвонках и сухожилиях.
Сплевываю вязкую черноту.
- Гадина…
Ножницы глухо звякают о кафель.
Кем бы ни было это существо, оно вышло из тьмы. Из самых дальних ее комнат, двери которых заперты тяжелыми печатями света. Их невозможно открыть изнутри. А значит…
Сталкиваю груз тела вниз. Оно скользит безвольно, будто мешок перемороженной картошки, сброшенный на дно погреба
С трудом встаю со стола. Челюсть пульсирует. Ноет. Нащупываю языком глубокие ямы в деснах забитые обломками корней. Сплевываю. Снова и снова. Но кровь не останавливается.
Лампы продолжают гореть. В агонии.
Мне нужно уходить.
- Кто ты?
Склоняюсь над тварью, пытаясь различить черты, изуродованного ножницами, лица. Но память молчит. Вижу раззявленный рот над черной дырой горла, и вспоминаю, как из него несся этот странный, гнилой шепот. Ответ на мой вопрос.
Инкубус. Альб. Лилу.
Его имена.
Я не знаю, что они означают, не знаю, сколько зла в себе несут. Но знаю другое. Их обладателей можно убить, их злость не бессмертна. А значит, я сумею поквитаться с той тварью, которая убивает девушек. С тем монстром, который убил Леру.
Иду к выходу из морга. Держусь стен, оставляя на них красные полосы и подтеки. Не думаю о том, куда должен идти. Доверяюсь судьбе. Верю в то, что она прозрела после долгих лет слепоты. И ведет меня туда, где, наконец, я обрету свободу. И начну жить заново.
Ты сможешь дойти?
Киваю.
Путь будет долгим. Но в конце ты обретешь то, что ищешь.
Я верю в это. Всем сердцем.
Тогда ответь мне.
Голос вожака стаи во мне никак не уймется.
Почему ты не нашел ее здесь? Почему вместо Оксаны ты отыскал какого-то старика с острыми зубами? И почему он хотел тебя убить?
- Потому что ее забрали. Потому что ее больше нет.
Поднимаюсь по ступеням. Толкаю дверь. Она скрипит, не желая делиться утренним светом, но я требую сильней, и она поддается.
На улице ливень серыми цепями хлещет округу.
Ты обещал ей придти, Антон. Обещал проститься. Ведь ты единственный, кто может ей помочь.
Голос моей потерянной любви. Но, наверное, сейчас, я просто выдумываю его себе, чтобы заполнить пустующее сердце.
Ты никогда не выполнял своих обещаний!
Выхожу под дождь. Подставляю струям лицо, смываю кровь. Сдираю с головы грязный бинт. Мою ладони.
Вода очищает. Придает сил. Она настолько чиста и невинна, что я боюсь уронить в грязь даже каплю. И понимаю, что чувствую себя молодым. Тем мальчишкой, который когда-то верил в свет. И искал в людях лишь добро.
- Я приду.
Голоса молчат. Они знают это. Потому что именно там, у последней черты, я встречусь с ней, и она расскажет мне всю правду, прежде чем уйти навсегда.
Но нужно торопиться. Пока она не забыла. Пока не перестала существовать в моем мире.
И я бегу. По скользким валунам города, перескакивая дрожащее в лужах небо. По коридорам каменного лабиринта, который выучил за жизнь, как молитву. Стараясь не замечать светящихся брызг, летящих из-под ног. Пытаясь унять сверло, скрипящее в груди. Я бегу все быстрее, боясь нарушить светлое обещание, которое дал. И о котором забыл, погрузившись во тьму.
"Мы все уйдем из тихого места".
Так мне говорила мама, когда я рыдал у отцовской фотографии. Она брала меня за худые ладони, и улыбалась, стараясь сдержать слезы.
"Мой милый мальчик, мы уходим, но оставляем память. И она живет, пока те, кто остался, помнят".
"Что это за место, мам?"
"Дом, в котором никто не умирает. Там очень спокойно"
"И мы…мы тоже будем там жить?"
"Да, сынок. Когда-нибудь. Но сейчас, мы всего лишь гости. Те, кто приходит на время"
"А папа? Он там?"
Ей было трудно. Но она улыбалась.
"Да, Антон. Папа сейчас там"
Дом, в котором живет бессмертие. Так она говорила о кладбище, где было сыро даже под раскаленным июльским небом. Я не боялся этого места. Но и не любил. Наверное, потому, что пустой цинковый гроб напоминал мне осиротевшую комнату, в которой не было хозяина, и оттого гостей там никто не ждал. Дом, где никто не умирает, всегда казался мне запертым.
Тем местом, в котором жила только чужая память.
И даже со смертью мамы, ничего не изменилось. Я перестал помнить. И дом, о котором она мне рассказывала в детстве, вдруг исчез, обернувшись туманной дымкой, окутавшей поросшие мхом надгробия.
Сколько я не был у нее? Сколько забыл? И как долго не говорил о своей любви?
Бегу быстрее, сжимая кулаки. Сквозь шум дождя, по опустевшим улицам, под унылым взглядом октября. Я дышу, вижу. Я слышу. Но не чувствую больше. И понимаю, что мимо меня, растягивая время липкими нитями, проносится безликая темнота, которую я называю памятью.
Я слишком заигрался. Я поверил в смерть, будто в бога. И она улыбнулась мне, взяв под руку. Уводя с собой в холод и мрак разрушенных цивилизаций. Туда, где во тьме обитают лишь человеческие кошмары, жаждущие крови. Я видел их. Не всех, но многих. И верил, что жизнь не может быть другой.
Господи, сколько времени прошло? Сколько лет я шатался по этим пустым коридорам, выискивая свою, несуществующую правду?
Ты был там очень долго, Антон. И не сумеешь уйти так просто.
Голос из бездны. Мой голос.
Куда ты бежишь? Ты не сможешь спрятаться от нас, потому что мы в тебе!
Дом, где никто не умирает. Моя последняя надежда.
Ты не сможешь!..
Не слушаю.
Я рядом.
Останавливаюсь, сбивая дыхание. Смотрю.
По каменному забору стекают ручьи. Скребутся о небо острыми пиками, потревоженные ветром, ржавые створы ворот. Стучит о косяк, монотонно и глухо, незапертая калитка.
Делаю шаг. Оглядываюсь.
Монолит города остается позади. Непоколебимая скала, выточенная временем. Пишет свою историю. Есть ли в ней мое имя?
Отворяю тяжелую калитку. Захожу.
Здесь ничего не изменилось. Все так же сыро. И горько.
Деревянные кресты мокнут. Темнеют. Сползают в грязь, наваленные кучами, венки. И лица умерших возникают передо мной, требуя тепла.
Место, где живет бессмертие…
Я чувствую призраков. Они ждут тех, кто помнит. Тех, кто мешает им уйти.
Шепчут их имена.
Кладбище кажется бесконечным. Могилы тянутся неправильными линиями за горизонт, множась сотнями, под зеркальным осколком неба. И каждый мой шаг, выпускает на волю все новых и новых его пленников. Они выходят из комнат, гремя тяжелыми цепями, и я вижу, как они устали. Как отчаялись скинуть оковы и покинуть это место, ставшее для них тюрьмой. Мокрые от слез, худые и голые, посреди леса из крестов, они сами превращаются в памятники, окутанные приторной дымкой боли.
Нет ничего страшнее для мертвых, чем бессмертие, подаренное живыми.
Ливень истязает землю. Шипит от наслаждения.
Осторожно пробираюсь по скользкой глине, между детскими могилами, и вижу, наконец, живых людей. Траурную процессию в черных тонах. Точки зонтов. И красную полоску гроба, похожую на хирургический разрез.
Подхожу ближе. На то расстояние, которое позволяет мне проститься с ней. Я вижу ее всего секунду, некий миг, полный красоты и боли. Ее лицо. Бутон белой розы, уложенной бережными руками, на красный шелк последнего признания.
По бледным щекам ее течет дождь. Капли, обнажающие правду. Смывающие тональный крем с фиолетовой кожи.