- Он собирался уходить оттуда, чтобы создать свою компанию с партнером - человеком по имени Хьюго Квери. Как ни странно, мы все познакомились в тот самый вечер. А это важно?
- Вы знаете, почему он покинул ЦЕРН?
- Вам лучше спросить об этом мужа. Или Хьюго.
- Я так и сделаю. Он американец, этот мистер Квери?
Габриэль рассмеялась.
- Нет, он настоящий англичанин.
- Насколько я понял, мистер Хоффман покинул ЦЕРН из-за того, что хотел зарабатывать больше денег?
- Нет, не поэтому. Деньги его никогда не интересовали. Во всяком случае, в то время. Он сказал, что сможет более эффективно продолжать свои исследования, чем на прежнем месте.
- И что же его интересовало?
- Искусственный интеллект. Однако о деталях вам лучше спросить у Алекса. Боюсь, я с самого начала ничего не понимала в его работе.
Леклер немного помолчал.
- Скажите, а он не обращался за помощью к психиатру?
Вопрос удивил Габриэль.
- Нет, насколько мне известно. А почему вы спрашиваете?
- Мне стало известно, что у доктора Хоффмана было тяжелейшее нервное расстройство, когда он работал в ЦЕРНе. Там мне сказали, что он уволился именно по этой причине. Вот почему я спрашиваю о возможных рецидивах.
Габриэль сообразила, что она уставилась на Леклера, разинув рот, и тут же его закрыла. Полицейский инспектор внимательно на нее смотрел.
- Извините, я что-то не то сказал? Вы этого не знали?
Женщина сумела прийти в себя настолько, что нашла в себе силы солгать.
- Ну конечно, я знала - что-то знала. - Она понимала, что ее ответ прозвучал неубедительно. Но был ли выбор? Признать, что муж до сих пор остается для нее тайной - и большая часть того, что занимает его разум каждый день, для нее недоступная территория. И что эта неизвестность влекла ее к Алексу, отталкивала и пугала с самой первой встречи?
- А разве вам не следовало бы попытаться найти человека, который напал на Алекса? - дрогнувшим голосом спросила Габриэль.
- Я должен расследовать факты, мадам, - чопорно ответил Леклер. - Нельзя исключать, что человек, напавший на вашего мужа, знал его в прошлом или затаил обиду. Я лишь задал вопрос своему знакомому в ЦЕРНе - не по официальным каналам, естественно, и со строжайшим соблюдением конфиденциальности: почему он ушел?
- И этот ваш знакомый сказал, что у Алекса был нервный срыв и что он придумал историю о таинственном грабителе?
- Нет, я лишь пытаюсь разобраться в обстоятельствах дела. - Инспектор опустошил свой бокал одним глотком. - Прошу меня извинить, мне не следует вас больше отвлекать.
- Хотите выпить еще?
- Нет. - Леклер прижал пальцы к губам, чтобы сдержать отрыжку. - Мне нужно уходить. Благодарю вас. - Он старомодно поклонился и посмотрел на казненного убийцу. - А что же совершил этот несчастный?
- Убил старика, который поймал его, когда тот пытался украсть одеяло с электроподогревом. Сначала застрелил, а потом ударил ножом. Он провел двенадцать лет в камере смертников. Когда его последнюю апелляцию отклонили, он получил смертельную инъекцию.
- Какое варварство, - пробормотал Леклер, но что он имел в виду - преступление, наказание или то, что Габриэль сделала из него, - она так и не поняла.
Потом Леклер сидел в своей машине, припаркованной на другой стороне улицы, и, положив блокнот на колено, записывал все, что помнил. Через окно галереи он видел, как люди толпятся вокруг Габриэль и ее маленькую темную фигуру освещают вспышки фотоаппаратов. Он решил, что сама Габриэль понравилась ему гораздо больше, чем ее выставка. Три тысячи франков за несколько кусочков стекла с черепом лошади? Инспектор надул щеки. "Господи, за такие деньги можно купить достойное домашнее животное - целиком, а не одну только голову - за половину этих денег".
Он закончил записывать, просмотрел еще раз свои заметки, словно процесс случайных ассоциаций мог помочь ему найти улики, которых он сразу не заметил. Его приятель в ЦЕРНе сразу просмотрел личное досье бывшего сотрудника, и Леклер зафиксировал основные моменты его карьеры: Хоффман присоединился к команде, которая управляла большим электрон-позитронным коллайдером, в возрасте двадцати семи лет, став одним из немногих американцев, работавших в проекте в то время; глава его секции считал Хоффмана самым сильным математиком из всех, кто участвовал в разработках.
В процессе он переключился с работы над конструкцией нового ускорителя частиц, Большого адронного коллайдера, на программное обеспечение и компьютерные системы, которые должны были анализировать миллиарды единиц информации, получаемой от экспериментов. Затем, после длительного периода очень напряженной работы, его поведение стало настолько странным, что коллеги начали на него жаловаться, и представители системы безопасности предложили ему покинуть ЦЕРН. Наконец, после долгого пребывания на больничном его контракт аннулировали.
Леклер не сомневался, что Габриэль Хоффман ничего не знала о нервном расстройстве мужа: еще одна из ее милых черт - полная неспособность лгать. Таким образом, Хоффман оставался тайной для всех - для коллег-ученых, финансового мира и даже для жены. Инспектор обвел в кружок имя Хьюго Квери.
Размышления Леклера прервал шум мощного двигателя; он поднял взгляд и увидел угольно-черный "Мерседес" с включенными фарами, который подъезжал к галерее. Автомобиль еще продолжал двигаться, когда мощная фигура в темном костюме выскочила на тротуар с пассажирского сиденья; телохранитель быстро проверил улицу впереди и сзади, после чего распахнул заднюю дверцу. Стоявшие рядом люди с сигаретами и бокалами шампанского лениво повернулись, чтобы посмотреть на вновь прибывшего, а потом равнодушно отвернулись, когда его быстро провели в галерею.
Глава 9
Даже в те моменты, когда мы оказываемся в одиночестве, как часто мы вспоминаем с удовольствием или болью о том, что другие думают о нас - об их воображаемом одобрении или порицании; и все это есть следствие сопереживания, фундаментального элемента социальных инстинктов. Человек, который полностью лишен таких инстинктов, является противоестественным чудовищем.
Чарлз Дарвин.
Происхождение видов (1859)
Практическое отсутствие информации о Хоффмане - его таинственный облик - было достигнуто не без усилий. Однажды, в начальный период создания "Хоффман инвестмент текнолоджиз", когда под управлением компании находилось лишь около двух миллиардов долларов, он пригласил представителей из старейшей швейцарской фирмы по связям с общественностью на завтрак в отель "Президент Уилсон". И предложил им сделку: ежегодные выплаты в двести тысяч швейцарских франков в обмен за изъятие его имени из всех газет. Поставил только одно условие: за каждое упоминание он будет вычитать десять тысяч франков из их гонорара; если же такое произойдет более двадцати раз в год, фирма начнет платить ему.
После длительной дискуссии партнеры приняли его условия и дали советы, прямо противоположные тем, что обычно предлагали своим клиентам. Александр не должен делать никаких публичных благотворительных вкладов, ему не следует поддерживать политические партии, участвовать в торжественных обедах или церемониях награждения, встречаться с журналистами, попадать в какие-либо списки богатых людей, поддерживать учебные заведения и выступать там с лекциями или речами. Тем редким журналистам, которые пытались найти какую-то информацию о нем, предлагалось обратиться к главным брокерам компании, и те охотно брали на себя ответственность за процветание фонда или - если газетчики проявляли выдающуюся настойчивость - их отправляли к Квери. Партнеры всякий раз получали гонорар полностью, а Хоффман продолжал наслаждаться анонимностью.
Вот почему посещение первой выставки Габриэль стало для него необычным опытом, можно даже сказать, суровым испытанием. В тот момент, когда Александр вышел из машины, пересек тротуар и оказался в шумной галерее, у него возникло желание развернуться и сбежать. Люди, которых он, наверное, видел раньше - друзья Габриэль, - подходили к нему и о чем-то заговаривали. Хоффман мог в уме перемножать пятизначные числа, но лица забывал моментально. Казалось, таким образом компенсировались другие его достоинства. Он слышал обычные бессмысленные и глупые слова, но не брал их в голову. Осознавал, что бормочет какие-то ответы, далеко не всегда адекватные. Ему предложили бокал шампанского, но он выбрал воду и тут только заметил, что с противоположной стороны зала на него смотрит Боб Уолтон.
Уолтон - как он мог здесь оказаться?
Хоффман ничего не успел предпринять, а его бывший коллега уже решительно направлялся к нему сквозь толпу с протянутой рукой.
- Алекс, как давно мы не виделись, - сказал он.
Хоффман холодно пожал ему руку.
- Не думаю, что мы виделись после того, как я предложил тебе работу, а ты ответил, что я - дьявол, явившийся, чтобы забрать твою душу.
- Сомневаюсь, что выразился именно так.
- Нет? А я помню, что ты ясно дал мне понять, как относишься к ученым, которые переходят на темную сторону и становятся финансовыми аналитиками.
- Неужели? Тогда приношу свои извинения. - Уолтон обвел рукой с бокалом зал. - В любом случае, я искренне рад, что у тебя все получилось.
Он произнес эти слова с такой теплотой, что Хоффман тут же пожалел о своей враждебности. Когда он впервые оказался в Женеве после Принстона, с двумя чемоданами и англо-французским словарем, Уолтон занимал должность главы отдела в ЦЕРНе. Он и его жена взяли Хоффмана под свое крыло - ланчи по воскресеньям, поиски квартиры, подвозили его на работу, даже пытались познакомить с девушкой.
- И как продвигаются поиски частицы Бога? - спросил он, стараясь говорить дружелюбно.
- О, мы на верном пути. А ты? Далек ли неуловимый Святой Грааль искусственного разума?
- Аналогично - мы на пути к нему.
- Правда? - Уолтон удивленно приподнял брови. - Так ты не отказался от своих изысканий?
- Конечно.
- Ничего себе… Такая решимость требует мужества. Что произошло с твоей головой?
- Ничего страшного. Несчастный случай. - Он посмотрел в сторону Габриэль. - Извини, мне нужно поздороваться с женой…
- Конечно, прости меня. - Уолтон снова протянул руку. - Ну, рад был тебя повидать, Алекс. Нам нужно договориться о встрече. У тебя ведь есть адрес моей электронной почты.
- Честно говоря, нет, - сказал ему вслед Хоффман.
Уолтон обернулся:
- Нет есть. Ты прислал мне приглашение.
- Приглашение? Куда?
- Сюда.
- Я не посылал.
- Думаю, ты увидишь, что посылал. Одну секунду…
"Как это характерно для Уолтона, - подумал Александр, - с привычной педантичностью настаивать на такой мелочи, даже если он ошибается". Но затем, к удивлению Хоффмана, он показал ему свой "Блэкберри" с приглашением.
- О, да, извини, должно быть, я забыл, - неохотно признал Александр. - Мы еще обязательно встретимся.
Он повернулся спиной, чтобы скрыть смущение, и отправился на поиски Габриэль. Когда ему наконец удалось добраться, она с некоторой обидой сказала:
- А я уже решила, что ты не придешь.
- Я пришел, как только смог.
Александр поцеловал ее в губы и ощутил шампанское в ее дыхании.
- Посмотрите сюда, доктор Хоффман, - послышался мужской голос, и менее чем в метре от него последовала вспышка фотоаппарата.
Он инстинктивно дернулся, словно кто-то плеснул кислотой ему в лицо, и фальшиво улыбнулся.
- И что, черт возьми, здесь делает Боб Уолтон?
- Откуда я знаю? Ведь это ты его пригласил.
- Да, он мне только что показал приглашение. Но вот, что скажу: я уверен, что этого не делал. Зачем бы мне его приглашать? Именно он закрыл мое исследование в ЦЕРНе. Я не видел его много лет…
Неожиданно рядом с ними оказался владелец галереи.
- Вы должны очень гордиться ею, доктор Хоффман, - заявил Бертран.
- Что? - Александр продолжал смотреть на своего уходящего бывшего коллегу. - О, да. Я очень горжусь. - Он постарался выбросить Уолтона из головы и сказать Габриэль нечто, подобающее случаю. - Тебе удалось что-то продать?
- Спасибо, Алекс, но речь здесь не столько о деньгах, ты же знаешь.
- О, да, конечно, я знаю. Просто спросил.
- У нас еще полно времени, - вмешался Бертран. Его мобильник заиграл первые такты симфонии Моцарта - текстовое сообщение. Хозяин галереи удивленно заморгал. - Прошу меня простить, - пробормотал он и поспешно отошел.
Хоффман был все еще ослеплен вспышкой. Когда он смотрел на портреты, их центральные части превращались в пустоту. Тем не менее он попытался похвалить работы Габриэль.
- Это фантастика - собрать их все вместе, верно? У тебя поразительная способность смотреть на мир другими глазами. На то, что скрыто под его поверхностью.
- Как твоя голова? - спросила Габриэль.
- Хорошо. Честно говоря, я о ней даже не вспоминал. А вот это мне особенно нравится. - Он указал на ближайший куб. - Ведь это ты?
Он вспомнил, что у жены ушел целый день только на то, чтобы сидеть на корточках, как жертва Помпеи, с коленями, подтянутыми к груди, руки сжимают голову, рот застыл в крике. Когда она в первый раз показала ему эту работу, Хоффман был шокирован не меньше, чем после изучения зародыша, что являлось естественным его продолжением.
- Сюда заходил Леклер, вы с ним немного разминулись.
- Только не говори мне, что они нашли того парня.
- О, нет, речь шла не о нем.
Тон Габриэль заставил Александра насторожиться.
- И чего же он хотел?
- Расспросить меня о нервном срыве, который случился у тебя, когда ты работал в ЦЕРНе.
Хоффман не был уверен, что правильно расслышал. Шум разговоров отражался от белых стен и напомнил ему гудение компьютеров.
- Он наводил справки в ЦЕРНе?
- О твоем нервном срыве, - добавила она громче. - О котором ты никогда мне не рассказывал.
Хоффману показалось, что его ударили в живот.
- Я бы не стал называть это нервным срывом. И не понимаю, почему его понесло в ЦЕРН.
- А как бы ты это назвал?
- Мы должны обсуждать данную проблему прямо сейчас? - По выражению ее лица Александр понял, что жена не намерена отступать. "Интересно, сколько бокалов шампанского она выпила?" - подумал он.
- Ну что ж, как пожелаешь. У меня началась депрессия. И я взял отпуск. Встречался с психиатром. Мне стало лучше.
- Ты встречался с психиатром? Тебя лечили от депрессии? И ты ни разу не упомянул об этом за восемь лет?
Пара, стоящая неподалеку, повернулась в их сторону.
- Ты делаешь из мухи слона, - раздраженно сказал Александр. - Это просто смешно. Все произошло до того, как мы познакомились. - Потом он добавил, понизив голос: - Перестань, Габи, давай не будем портить вечеринку.
На мгновение ему показалось, что она начнет возражать. Ее подбородок поднялся высоко - верный признак надвигающегося шторма. Глаза остекленели и покраснели - в последнее время она тоже не высыпалась. Но в этот момент послышался стук металла по стеклу.
- Леди и джентльмены, - обратился ко всем Бертран. Он держал в руке бокал шампанского и стучал по нему вилкой. - Леди и джентльмены. - Получилось на удивление эффективно. В заполненном зале быстро воцарилась тишина. - Не нужно беспокоиться, друзья. Я не собираюсь произносить речь. К тому же для художников символы значат больше слов.
Бертран что-то держал в руке. Хоффман никак не мог разглядеть, что именно. Он подошел к автопортрету - к тому, на котором Габриэль беззвучно кричала, - оторвал кусок красной клейкой ленты от катушки, зажатой в руке, и приклеил ее к надписи под экспонатом. Все в галерее понимающе зашумели.
- Габриэль, - сказал он, поворачиваясь к ней с улыбкой, - позвольте мне вас поздравить. Теперь вы официально стали профессиональным художником.
Посетители принялись аплодировать и поднимать в воздух бокалы с шампанским. Напряжение тут же исчезло с лица Габриэль. Она совершенно преобразилась, и Хоффман воспользовался моментом, чтобы взять ее за запястья и поднять руки над головой, как победителя в боксерском поединке. Все закричали еще громче. Снова вспыхнула камера, но на этот раз Хоффман не сомневался, что улыбка не исчезла с его лица.
- Хорошая работа, Габи, - прошептал он. - Ты это заслужила.
Она радостно улыбнулась мужу.
- Спасибо тебе. Благодарю всех вас. А в особенности того, кто купил мою работу.
- Подождите, я еще не закончил, - снова заговорил Бертран.
Рядом с автопортретом находилась голова сибирского тигра, который умер в прошлом году в зоопарке Сервьона. Тело заморозили по просьбе Габриэль, чтобы она могла обезглавить его и вставить череп в сканер магнитно-резонансного томографа. Гравировка на стекле освещалась снизу кроваво-красным светом. Бертран наклеил рядом с ним красную ленту. Экспонат был продан за четыре с половиной тысячи франков.
- Еще немного, и ты будешь зарабатывать больше, чем я, - прошептал Хоффман.
- Ах, Алекс, перестань твердить о деньгах.
Но он видел, что Габриэль довольна, а когда Бертран сделал еще шаг и прикрепил очередной красный лоскуток, на этот раз к "Невидимому человеку", главному экспонату выставки, который стоил восемнадцать тысяч франков, она радостно хлопнула в ладоши.
"И если бы только, - с горечью подумал потом Хоффман, - все на этом закончилось, выставка стала бы триумфом. Почему Бертран этого не понял? Почему он пошел на поводу у своей жадности и не остановился?" Однако довольный владелец методично прошел по всей галерее, оставляя красные метки на своем пути - оспа, чума, эпидемия гнойников, выплеснувшихся на выбеленные стены. Красные метки появились на лошадиных головах, мумифицированном ребенке из берлинского музея народоведения, на черепе бизона, детеныше антилопы, полудюжине других автопортретов, и даже на зародыше: он остановился только после того, как показал, что все экспонаты выставки проданы.
Посетители отреагировали на происходящее довольно странно. Сначала при каждом следующем красном знаке они радостно аплодировали. Но постепенно их возбуждение стало сходить на нет, и вскоре в галерее повисло неловкое молчание, а когда Бертран закончил, стало совсем тихо. Словно люди присутствовали при розыгрыше, который поначалу показался забавным, но продолжался слишком долго и получился жестоким. Было что-то сокрушительное в такой массовой распродаже. Хоффман, наблюдавший, как меняется выражение лица Габриэль - от счастья к недоумению и непониманию, а потом к подозрению, - испытал боль.
- Похоже, у тебя появился почитатель. - Он отчаянно попытался спасти положение.
Казалось, Габриэль его слышала.
- Все купил один человек? - спросила она.
- Да, так и есть, - ответил Бертран.
Он сиял и потирал руки.
Посетители выставки снова начали тихонько переговариваться, и лишь один американец громко сказал:
- Господи, это же просто смешно.
- Но кто? - недоуменно спросила Габриэль.
- К сожалению, я не могу вам сказать. - Бертран посмотрел на Хоффмана. - Могу лишь назвать его: "анонимный коллекционер".
Габриэль повернулась к Хоффману. Она сглотнула.
- Это ты? - едва слышно спросила она.
- Конечно, нет.