Напряжение, владевшее Кострюковым, изнуряло его, и он понимал, что надо каким-то образом: форсировать события, иначе можно не выдержать и сорваться на мелочи. Требовалось хотя бы на время сократить объем работы, и в один из дней Кострюков, тщательно перетасовав имеющиеся у него четыре "карты", оставил две - метеоролога и механика. Конечно, можно было бы подключить к делу Андрея, поручив ему присматривать за коком и врачом, но, подумав, Кострюков отказался от этого намерения. Слишком многое ставилось на кон, чтобы доверять, пусть и проверенному, но неопытному в оперативной работе человеку.
26
Да, нужно было сдвигать воз с места, а для этого нужна была помощь Лаврентьева. Через Андрея (Кострюков и впредь не собирался афишировать свои отношения с начальником зимовки) договорились, что на следующий день Лаврентьев останется на станции, и тогда они побеседуют без свидетелей. Кока, если тот вознамерится проявлять любопытство, Андрей брал на себя.
- Есть кое-какие вопросы и соображения, Василий Павлович, - сказал Кострюков, когда они уединились в кабинете Лаврентьева.
- Я вот о чем подумал: если подлодки наводились на караваны, стало быть, агент точно знал время прохождения конвоев. Тогда вопрос: откуда он это знал? Ведь все переговоры с Диксоном и передачу погодных условий в вашем районе осуществляли вы. Вы и радист.
- Так-то оно так, но ведь, как говорят, шила в мешке не утаишь. Конечно, и у меня, и у радиста есть свои профессиональные тайны, о которых мы не распространяемся, но секрета из факта прохождения караванов не сделаешь. Во-первых, проходят они у нас под носом, а во-вторых, станция - это коллектив единомышленников. Мы каждый день сидим за одним столом и думаем одни и те же думы. У нас, если хотите, круговая порука. А как же иначе? Случись что, мы же все вместе будем защищаться здесь. И скрывать что-то друг от друга - мы никогда не скрывали. А что касается вашего вопроса о том, откуда агент знал время прохождения караванов, могу сказать со всей ответственностью: а он и не знал точного времени. Ему что нужно было? Только одно - предупредить, что ожидается караван, и он по крохам собирал сведения об этом. И передавал. И лодки заранее выходили на позиции. Но вы упомянули и о каких-то соображениях.
- Соображения такие, Василий Павлович. Дело на мертвой точке, и надо как-то сдвинуть его. Что если попробовать подкинуть наживку?
- Какую? И что это даст?
- Надо при всех обмолвиться, что, мол, на днях ожидается караван.
- Хорошо, обмолвимся, дальше что?
- А дальше будем как следует смотреть. Если агент клюнет, то наверняка попытается связаться со своими. Вот и будем глядеть в оба, вдруг что увидим. А кроме того, запросим Диксон, узнаем, не будет ли какого радиоперехвата. Надо вызвать противника к активности, тогда, может, за что-нибудь и уцепимся.
- Что ж, это мысль, - согласился Лаврентьев. - Дезинформацию организуем сегодня же, а вы уж смотрите.
27
Вечернее чаепитие проходило по заведенному порядку, при общем сборе. Не было только радиста, у которого, как всеща, нашлись дела.
Разговоры за столом велись тоже обычные - обсуждались последние фронтовые сводки, делались прогнозы. В Сталинграде положение было критическим: немцы, давно захватившие центр города, теперь старались сбросить армию Чуйкова в Волгу. Удержится ли Чуйков?
Примостившись с края стола, Кострюков исподволь наблюдал за зимовщиками. Помня про обещание Лаврентьева сегодня же подкинуть наживку, он время от времени поглядывал на него, мысленно призывая начальника станции не откладывать обещанного в долгий ящик. Но Лаврентьев не обращал внимания на эти взгляды, словно и не помнил ни о каком уговоре.
Хлопнула дверь радиорубки, из нее высунулся радист:
- Василий Павлович! Диксон!
Наконец-то, облегченно подумал Кострюков. Он ни секунды не сомневался в том, что вызов ложный, и с интересом ждал, как развернутся события.
Лаврентьев вернулся к столу возбужденный. Сел на прежнее место, пригладил волосы рукой. Разговор стих. Все почувствовали, что Лаврентьев сейчас скажет что-то важное.
- К нашему разговору, товарищи, - начал тот. - Вот все спрашивали, удержится ли Чуйков? Удержится! Вся страна помогает Сталинграду. Сейчас с Диксона запрашивали метеосводку, ожидается еще один караван. Третий за месяц! А сколько их прошло раньше, вы все знаете. Нет, друзья мои, не победить нас немцам! - Лаврентьев повернулся к метеорологу: - Почаевничал? Тогда вставай и пошли готовить сводку.
"Умница, - радовался за Лаврентьева Кострюков. - Ничего не забыл, все в един узелок связал. Теперь подождем, гладишь, что-нибудь проклюнется".
28
Однако ничего не проклевывалось. Панченко и механик как жили, так и жили, а с Диксона сообщили, что никаких радиоперехватов за последнее время не было.
Кострюков спал с лица от дум.
"Что произошло? - спрашивал он себя. - Почему не клюнули на приманку? Должны же были клюнуть! Или напрасно я радовался: Лаврентьев сделал что-то не так? Может, слишком в лоб сказал о караване? Да нет, все правильно сказал. Тогда что же?"
Комкая подушку, Кострюков ворочался с боку на бок на постели, совершенно одурев от всевозможных предположений. Голова гудела, и старший лейтенант решил выпить таблетку. Но не успел: за дверью грохнуло, и в медпункт ввалился Андрей.
- Привет, старлей! Ты что такой зеленый?
- Не спал. Голова трещит, таблетки вот глотаю.
Андрей сел на стул, вытянул перед собой ноги.
- Ну, какие дела? - вяло поинтересовался Кострюков.
- Да какие, иду собак запрягать. Лаврентьев просил кирпич подвезти к бане. Печку перекладывать надо.
- Ты, что ли, перекладывать будешь?
- С Ванькой вдвоем.
- С каким Ванькой? - не понял Кострюков.
- С механиком. Один здесь Ванька. Сейчас зашел к нему, а он смурной какой-то. Вроде тебя. Чего смурной, спрашиваю. А он: аккумулятор пропал. Приготовил, говорит, аккумулятор вчера на замену, сегодня пришел, а его нету. Ну я посмеялся, кому, говорю, твой аккумулятор нужен, небось, хватил ты Ваня с вечера, вот и не помнишь, куда что дел, А Ванька, чудак, обиделся.
Кострюков, поначалу слушавший Андрея вполуха, насторожился. Стоп-стоп-стоп! Аккумулятор? Интересно, очень интересно!
- Как нога-то? - спросил Андрей.
- Чешутся спасу нет. А что еще говорил механик?
- Больше ничего. Пропал, мол, и все. Ладно, старлей, пойду, а то до обеда не успею кирпич подвезти.
Но Кострюков уцепил Андрея за рукав.
- Подожди, успеется с кирпичом. Ты лучше вот что сделай: притащи сюда механика.
- Да зачем он тебе?
- Надо. Потом объясню зачем, а сейчас сделай, что прошу.
Андрей пожал плечами и ушел, а Кострюков закурил и стал ждать. От возбуждения голова прошла, мысли текли четко и ясно.
Теперь Кострюков понимал, почему провалилась затея с караваном, - у агента что-то стряслось с рацией. И даже не что-то, а конкретно - сели батареи. А запасных, как видно, нет. И можно точно сказать, какие батареи сели, - катодные, потому что вместо анодных аккумулятор не годится. Да, положеньице у агента: надо передавать, а рация не работает. Попсиховал, наверное, сволочь. Но тут случай - механик со своим аккумулятором. Вот он и приделал ему ноги… Значит, расклад снова изменился, и карту механика можно выбрасывать из колоды. Механик - не агент. Иначе зачем кричать на всю Европу, что у тебя пропал аккумулятор? Молодец Андрей, что зашел. Очень многое сразу прояснилось, и теперь можно поговорить с механиком в открытую. Во-первых, узнать кое-какие подробности, а во-вторых, полюбопытствовать, как механик намеревается вести себя дальше - заявит о пропаже или промолчит. Тут свои тонкости. Агенту, конечно, выгодно, чтобы промолчал. Молчит человек, значит, ничего не случилось и можно тихой сапой делать свое дело. А нам этого не нужно. Нам нужно, чтобы механик покричал, позлобствовал. Глядишь, и напугает агента, и тот либо совсем ляжет на дно, что ему не в жилу, либо, наоборот, заторопится. А тут недалеко и до промашки.
29
Войдя в медпункт и увидев Кострюкова, механик заметно стушевался и оглянулся на Андрея, словно спрашивая, зачем тот привел его сюда.
- Входи, входи, Ваня, не бойся, - подтолкнул механика Андрей.
- А я и не боюсь, - сказал механик, однако так и остался стоять у двери.
- Ну что вы, как сирота, Иван Иванович, - сказал Кострюков. - Проходите и садитесь.
- Так ведь некогда рассиживаться, мне сани налаживать надо.
- Ничего, подождут аэросани. А нам поговорить неплохо бы. Механик сел, стараясь на задеть чего промасленной спецовкой. Он явно не понимал, с какой это стати охотовед распоряжается здесь как в собственном доме, и для чего он, механик, понадобился этому человеку.
- Разговор вот какого рода, Иван Иванович. Андрей мне сказал, будто у вас пропал аккумулятор.
- Почему будто? Пропал. А вам-то зачем об этом знать?
- Видите ли, Иван Иванович, все не так просто, как вы думаете. Я не могу сказать вам всего, но главное скажу: я не тот человек, за которого себя выдаю; Я старший лейтенант госбезопасности. Если желаете, могу предъявить удостоверение.
- Не надо, зачем оно мне, - отказался механик. - Начальству показывайте.
- Вот и хорошо… Тогда расскажите, как случилась эта история с аккумулятором.
- Обыкновенно случилась. Вечером, стало быть, принес я его, чтобы, значит, заменить, а утром прихожу, гляжу нету. Вот чудеса, думаю. Ну, туда-сюда, посмотрел, поискал. А тут Андрюха. Рассказал я ему, а он смеяться. Говорит: выпил ты, наверное, Иван, вот и растерял память. Не приносил ты аккумулятор, а говоришь, что пропал. Кому он нужен?
- А может, так и было, Иван Иванович?
- Да что вы из меня дурачка делаете! - рассердился механик. - Говорю ж: принес, поставил!
- Ну хорошо, хорошо. А где вы храните аккумуляторы?
- В складе, где же еще.
- Склад запирается?
- А то как же?
- И ключи всегда у вас?
- Вот они, - механик вытащил из кармана связку ключей.
- Так-так, - сказал Кострюков. - А сами вы что думаете по этому поводу?
- Ума не приложу. Никогда ничего не пропадало.
- Понятно… А гараж, он тоже закрывается?
- Само собой.
- А когда вы днем работали в гараже, к вам никто не заходил?
- Никто.
- А утром, когда вы пришли, гараж был закрыт?
- Закрыт.
- А кто ночью стоял на посту, не скажете?
- Панченко стоял.
Панченко. Опять Панченко… Но, с другой стороны, не мог же он так нахально в свое дежурство открыть гараж и взять аккумулятор? А почему, собственно, не мог? Никто ему не мешал, открыл и взял. Но почему он полез в гараж, а не в склад? Ведь в гараже стоял всего один аккумулятор, и пропажа не могла не броситься в глаза, что и случилось, тогда как из склада бери любой, никто не заметит. Может, не смог открыть склад? А гараж открыл, подсмотрев, наверное, как механик нес туда аккумулятор.
- Скажите, Иван Иванович, а замки в складе и в гараже одинаковые?
- Что я, дурак? - сказал механик. - У нас здесь не станция, а проходной двор, за три года уйма всякого народа перебывала - и летчики прилетали, и матросы с пароходов жили, когда грузы привозили. А у меня в складе и аккумуляторы, и свечи, и ремни приводные, и насосы. Вот я от греха и навесил на склад свой замок, с секретом.
- Понятно, - улыбнулся Кострюков. - И последний вопрос: что вы теперь намерены делать?
- А что делать? Пойду сейчас, возьму другой аккумулятор и заменю.
- И все? Значит, докладывать о пропаже не собираетесь?
- Да что о ней докладывать? Подумаешь, аккумулятор! Что у меня, других нет?
- А вот это напрасно, Иван Иванович. Нужно доложить. Понимаете, нужно. И сделайте это при всех, за обедом, скажем, или за ужином.
- Ну, раз нужно, сделаю, - сказал механик.
- И еще, Иван Иванович: о нашем разговоре никому ни слова. Ни гу-гу, ладно?
30
К столу, как правило, не опаздывали - дорожа временем, Лаврентьев был строг к подобным нарушениям, но сейчас место механика пустовало, и начальник зимовки спросил:
- А где Кулибин?
- Был здесь, наверное, руки моет, - ответил кто-то.
Лаврентьев недовольно хмыкнул, и в эту минуту появился механик.
- Вот, Василий Павлович, - сказал он, подходя к столу и подавая Лаврентьеву вдвое сложенный листок.
- Что это? - спросил Лаврентьев:
- Заявление.
Начальник зимовки отложил ложку и стал читать. Брови его удивленно взметнулись вверх.
- Ты совсем спятил, Иван! Нельзя разве просто сказать, что у тебя пропал аккумулятор? Без бумажки?
- Ну да, - ответил механик, уже занявший свое место.
- А потом ваша же комиссия меня вздрючит. Да еще деньги вычтет за новенький аккумулятор.
- Так куда же он делся?
- Вот и я спрашиваю, куда. Стоял возле входа, а потом испарился.
- А сани твои не испарились? - спросил кок, наливая механику супа.
- Сани нет, - серьезно ответил механик, и все за столом прыснули.
- Чего смешного? - сказал механик. - Вот если бы у тебя самописец сперли, - обратился он к метеорологу, - ты бы, небось, в милицию письмо настрочил.
- Конечно, - ответил Панченко, подмигивая остальным. - Самописец, Ваня, это прибор. А твой аккумулятор - простая банка с кислотой.
- Ничего себе банка, - возразил механик, но его перебил Лаврентьев:
- Ладно, Иван, не превращай обед Бог знает во что. Заявление твое, раз ты так хочешь, я приобщу, куда надо, а с аккумулятором разбирайся сам. Наверняка куда-нибудь засунул и забыл. - Механик раскрыл было рот для очередною возражения, но Лаврентьев отмахнулся: - Все-все, Иван! Мне бы твои заботы. Что ты, в самом деле, из-за рубля с копейками шум поднимаешь!..
31
Как и следовало ожидать, никто не воспринял всерьез заявление механика, все лишь посмеялись, и вместе со всеми смеялся тот, кому понадобился аккумулятор. Ничего не скажешь, артист! Но кто же все-таки, кто? Мысль Кострюкова снова и снова упорно возвращалась к метеорологу. Тот факт, что нынешней ночью Панченко стоял на посту и мог взять аккумулятор, усилила подозрения старшего лейтенанта относительно метеоролога, который стал теперь главной фигурой в его логических построениях. Но где этот оборотень хранит рацию? Не носит же он ее при себе - нет такой рации, которую можно засунуть в карман или за пазуху. Надо что-то придумывать, чтобы вывести агента на чистую воду. Арестовать Панченко? Но ведь никаких прямых улик против него нет. Да, он составляет погодные сводки, но не доказано ни то, что у него имеется рация, ни то, что именно ему понадобился этот злосчастный аккумулятор. А как арестовывать без доказательств? Все только осложнишь. Выход один - подождать еще немного: судя по всему, агент не сегодня-завтра активизируется. Теперь у него есть питание для рации, и он наверняка высунется в эфир.