32
Два последующих дня ничего не дали. Станция жила своей обычной жизнью, на запрос Лаврентьева с Диксона сообщили, что радиоперехватов не было.
- Будут, - упрямо твердил Кострюков. - Аккумуляторы не воруют из любви к искусству. Вот подключит новое питание и вылезет в эфир, обязательно вылезет.
Но как ни уверен был Кострюков, что события скоро примут желательный оборот, даже он не предполагал, что развязка будет для него совершенно неожиданной.
Напряжение последних дней до предела измотало Кострюкова, но очевидные сдвиги в деле немного успокоили его, и, ложась этой ночью спать, он почувствовал, что наконец-то уснет без мучений. И действительно: погрузившись в сон, как в нирвану, Кострюков проспал до обеда и очнулся лишь от шума, царившего в общей комнате. Выглянув из дверей, он увидел, что стол уже накрыт, а зимовщики, шутя и переговариваясь, занимают свои места. Не желая вносить разлад в установленный порядок - и так проспал завтрак - Кострюков наскоро умылся и вышел в столовую.
- Выспались? - спросил его кок. - А я утром зашел, хотел разбудить, а потом вижу, что не надо: спит человек, как ангел. Пускай, думаю, спит.
- Сам не знаю, как получилось, - сказал Кострюков. - Никогда так не спал.
- Стало быть, выздоравливаете. Человек, он, когда выздоравливает, завсегда спит.
- И ест, - сказал Лаврентьев, сидевший рядом и слышавший разговор Кострюкова с коком. - Ты, Гриша, не корми нас баснями, а давай-ка неси свои шашлыки. А то у меня от одного запаха слюнки текут.
В спешке собирания Кострюков не заметил ничего необычного в атмосфере столовой и только при словах Лаврентьева почувствовал, что в ней действительно пахнет чем-то вкусным. Шашлыками, как сказал Лаврентьев? Но откуда здесь взяться шашлыкам? Не мог же кок приготовить их из тушенки.
А тем временем Телегин внес и поставил на стол большой поднос с сочным жареным мясом. Это и в самом деле были шашлыки!
- Ого! - сказал Кострюков. - Свежатина! Видно, пока я спал, Господь сподобил вас барашком, Григорий Семенович?
- Не Господь, а Коля, - ответил кок, показывая на врача. - Он у нас охотник, олешка нынче подстрелил.
Соскучившись по свежему, все с нетерпением ждали, когда кок польет жаркое соусом, и расточали похвалы Сазонову, сидевшему с самым обычным видом и лишь улыбавшемуся, когда кто-нибудь из зимовщиков начинал уж очень рьяно хвалить его.
И тут Кострюкова обожгло: Сазонов! Провалиться сквозь землю - Сазонов!
Боясь встретиться с врачом взглядом и тем самым выдать себя, Кострюков взял с подноса первый попавшийся под руку кусок мяса и буквально впился в него зубами. Горячий сок струйками тек по губам и подбородку, но Кострюков не ощущал боли. Голоса обедавших доносились до него невнятно, словно его и остальных вдруг разделила ватная перегородка. В голове билось только одно: Сазонов!
Мало-помалу Кострюков овладел собой и прислушался к разговору. Сазонов рассказывал, как утром пошел на охоту, и вот повезло - застрелил оленя. Конечно, всю тушу он принести не мог, но на жаркое вырезал. А за тушей пусть съездит Старостин. Олень лежит у Черного озера, Андрей знает это место.
- Как, Андрей, съездишь? - спросил Лаврентьев.
- Съездить-то можно, да что толку, - ответил Андрей. - Песцы уже все растащили.
- И все же съезди, прошу тебя. Хоть пуд привезешь, и то ладно.
К концу обеда на подносе остались одни кости. Довольные зимовщики, покурив, разобрали с вешалки полушубки и шапки и разошлись по объектам. Но Лаврентьев остался на станции, и это обрадовало Кострюкова - ему было необходимо поговорить с начальником зимовки. Однако старший лейтенант не спешил. Уединившись в медпункте, он принялся со всех сторон обкатывать свое неожиданное открытие.
Итак, Сазонов. Вот и верь после этого физиономистике, вазомоторике и прочим умным вещам. Да разве скажешь, глядя на Сазонова, что этот симпатичный человек с добрыми серыми глазами и чуткими руками врача способен так искусно притворяться и день ото дня вести смертельную игру?! И как вести! Обдуманно, хладнокровно - так, что даже ты, видавший виды, попался на удочку и подозревал Сазонова лишь по необходимости подозревать всех. А надо было думать, думать, старлей, а не ходить, как лошадь, в шорах. Кидался из крайности в крайность - то Панченко, то механик, то радист. А дело проще пареной репы, и давно бы нужно догадаться, что рацию стоит поискать за пределами станции, - в тундре или на берегу, а не под кроватями и в шкафах. И не отмахиваться, как от комара, от факта, что у Сазонова есть ружье, а главное - давно бы следовало задуматься над очевидным: ни у кого на станции нет столько свободного времени, как у врача. Какие у него здесь обязанности? Протирает свои банки-склянки, потчует всех аскорбинкой, чтоб не привязалась цынга, да помогает иногда метеорологу. А в остальное время? Бери ружье и шастай сколько хочешь по тундре, никто тебе не запрещает. Даже спасибо скажут, если мясца принесешь свежего, А уж спрятать рацию в тундре проще простого. Наверняка у него там тайник: как-никак сидит на станции третий год, за это время можно целый бункер оборудовать. Вопрос в другом: где этот тайник? Тундра большая, проищешь до конца света. Значит, надо смотреть за Сазоновым днем и ночью. Он в тундру - и ты за ним.
На этом месте складный ход мыслей прервался. "И ты за ним!" А как, интересно, ты будешь "и ты за ним" на своих культяшках?! А-а, черт!.. Андрей? Придется ему, больше некому. И даже к лучшему - выследит, на то и охотник. Все, старлей, точка. Теперь - к Лаврентьеву.
Но еще древние говорили: люпус ин фабулис - как волк в баснях: не успел Кострюков подумать о Лаврентьеве, как в дверях показалась фигура начальника зимовки.
- Ну дела! - сказал он с порога.
Глядя на возбужденное лицо Лаврентьева, Кострюков сразу догадался, о чем пойдет речь.
- Радиоперехват?
- Да. Только что сообщили. Но вы-то как узнали?
- Бдим, Василий Павлович, бдим, - скромно сказал Кострюков, но тут же перешел на обычный тон: - Так что сообщили?
- Перехвачена работа неизвестной радиостанции, но проходимость волн была плохая и запеленговать станцию точно не удалось. Но район предположительно наш.
- Другого и быть не может, Василий Павлович. Передавали от нас, и я вам даже скажу, когда именно - в промежутке между девятью и одиннадцатью.
- Передача велась с девяти пятидесяти до десяти пятнадцати. Но откуда вам все известно? Может быть, вы знаете и кто передавал?
- Знаю, - сказал Кострюков.
- Кто же?
- Сазонов.
Лаврентьев посмотрел на Кострюкова, как на больного.
- Ну, это уж слишком! То вы уверяли, что к передачам причастен Панченко, потом насели на радиста, а теперь добрались и до врача. Это, знаете ли, надо доказать.
- Докажем, Василий Павлович, и очень скоро. Но Сначала давайте посоветуемся, как это лучше сделать.
- Но у меня нет никаких подозрений относительно Сазонова!
- А у меня есть, и сейчас я их выложу вам, а вы попробуйте опровергнуть. Вы помните наш последний разговор, ну тот, когда мы договорились подкинуть агенту туфту с караваном?
- Конечно, помню. Но вы же знаете, что из этого вышло.
- А почему? Да потому, что к моменту, когда мы решили подсунуть агенту дезинформацию, у него не работала рация. Я тоже ломал голову над тем, почему он не вышел на связь, но так ни до чего и не додумался. И вдруг этот случай с аккумулятором.
При слове "аккумулятор" Лаврентьев прищурил глаза.
- Ну-ну! - сказал он нетерпеливо.
- Вот тогда я и подумал, что между двумя этими фактами - молчанием агента и пропажей аккумулятора - есть связь. Вы опытный полярник, Василий Павлович, и наверное, уже догадались, что я хочу сказать.
- Конечно! - воскликнул Лаврентьев. - У раций кончилось питание, и агент решил воспользоваться аккумулятором. При желании и необходимом умении можно использовать аккумулятор для подпитки. Как же я сам не догадался!
- Мы с вами думали в разных направлениях, Василий Павлович. Я знал, что агент существует, а вы думали, что все это ошибка и никакого агента нет. Ведь так?
- Так, - признался Лаврентьев. - Но вы поймите меня: зимуешь с людьми третий год, все делишь поровну, и вдруг тебе говорят: пригрел врага. Как поверить? - Помолчав, Лаврентьев спросил: - Но почему вы считаете, что это Сазонов?
- До сегодняшнего дня я меньше всего подозревал его. А сегодня, когда увидел оленину, все вдруг выстроилось как в решенной задачке. Начнем с того, что никакой подпольной рации я не обнаружил. А я умею искать, Василий Павлович. Но искать было нечего, потому что рации на зимовке нет. И это пришло мне в голову только сегодня, когда я узнал, что Сазонов ходил на охоту. А отсюда ниточка потянулась к самому Сазонову. Ведь он часто ходит на охоту?
- Как вам сказать? Во всяком случае, чаще, чем мы с Шиловым, а мы тоже не прочь поохотиться. Но времени нет, сами видите.
- Именно! А у Сазонова время как раз есть. И вот человек идет якобы на охоту, а на самом деле для того, чтобы провести очередной сеанс связи. В тундре рация, Василий Павлович, в тундре.
- Неужели все-таки Сазонов? - с горечью сказал Лаврентьев. - Не верится. Он всего на восемь лет моложе меня, но я относился к нему по-отцовски.
- Больше некому, Василий Павлович. Я перебрал всех. Скажу откровенно, что до последнего дня грешил на Панченко. Хотел даже припереть его как следует к стенке, расколоть, как у нас говорят. Слава Богу, что вовремя одумался.
- И все же пока у вас есть только умозаключения. Серьезные, я не спорю, но умозаключения. А пощупать нечего.
- Скоро пощупаем, обещаю. Кстати, вы не в курсе, уехал уже Старостин?
- Должно быть, уехал. Он же сразу после обеда собирался.
- Ладно, подождем. Вернется, соберемся у вас и все обсудим: Надо кончать дело.
Подъехав к крыльцу и увидав стоявшего там Кострюкова, Андрей сказал:
- Зря гонял, говорил же.
- Сожрали?
- Еще как! Одни рожки да ножки.
- Жалко, - искренне сказал Кострюков. - Классное мясо. Управишься с собаками, зайди, разговор есть.
34
- Неужто Сазонов? - усомнился Андрей, выслушав Кострюкова.
- Он, даю голову на плаху. В общем, надо искать рацию, Старостин. Вернее, тайник. Где-то он есть.
- Тундра большая.
- Большая, - согласился Кострюков. - Но мы не будем искать по всей тундре. Сколько, по-твоему, до этого Черного озера?
- Километров семь-восемь.
- Вот отсюда и начнем плясать, а конкретно - прочешем все в радиусе десяти километров, дальше Сазонову забираться тоже накладно. Верно?
Андрей кивнул головой.
- А раз верно, вот тебе задача: ищи. Нарты у тебя есть, за день можно много обшарить.
- Нарты, старлей, без надобности. Сделаем проще: я Серого в помощники возьму. Серого-то моего, поди, приметил? Это же чистых кровей лайка, я с ним на охоту хожу. Он этот тайник где хочешь найдет. Надо только дать ему что-нибудь понюхать из вещей Сазонова, сапог какой.
- Ну это не проблема. Два сапога достанем, пусть нюхает.
- Тогда завтра с утречка и налажусь.
35
День тянулся бесконечно. Утром, во время очередной процедуры, Кострюкову стоило большого труда спокойно принимать заботы Сазонова и разговаривать с ним, но старший лейтенант переломил себя и ничем не выдал своего состояния. И всей душой сочувствовал Лаврентьеву, который ходил темнее тучи и придирался ко всем по разным пустякам. Поэтому Кострюков не выпускал начальника зимовки из поля своего зрения, боясь, как бы тот не сорвался и не наделал глупостей.
Но все обошлось. Работы начались вовремя; Андрей же, вооружившись винтовкой, заявил, что раз появились олени, то и он не прочь попытать счастья.
Чтобы не маяться в ожидании, Кострюков достал из тумбочки подшивку "Вокруг света", взятую у радиста, и попробовал почитать. Но сюжет повести никак не мог захватить Кострюкова, он постоянно отрывался от журнала и прислушивался или подходил к окну и, откинув занавеску, вглядывался в сумерки за стеклом. Наконец он услышал собачий лай. Лай был радостным, и Кострюков понял: упряжка встречает Андрея. Старшей лейтенант в очередной раз выглянул в окно. Андрей, держа в одной руке винтовку, а в другой связку белых полярных куропаток, шел к дому. Впереди бежал Серый, то и дело оглядываясь на хозяина и возбужденно подвывая.
- Ну? - спросил Кострюков, едва Андрей закрыл за собой дверь.
- Нашел, старлей! Все нашел - и тайник, и рацию, и даже Ванькин аккумулятор. Раскурочил его Сазонов - Ванька заплачет, коль увидит.
- Ладно, не торопись, рассказывай все по порядку.
- А чего рассказывать? Кругаля мы с Серым, конечно, дали, но нашли. Место хорошее - речка, кругом осыпи, а на обрыве лаз. С земли не достать, высоко. Так у этого хмыря и лестница есть. В камнях прячет. Ну, подставил, залез. Лаз-то неширокий, а за ним - целая комната. А в ней ящик деревянный, обитый цинком, чтоб песцы ненароком не добрались, а в нем все хозяйство. Вот такие пироги, старлей. Да, чуть не забыл: вход-то простынкой завешен, под снег, значит. Я чуть было не прошел, да только Серого не проведешь, облаял.
- Ну спасибо, Старостин! Что б я без тебя делал, не знаю. Ты у меня как палочка-выручалочка.
- Не прибедняйся, старлей. На Сазонова-то ты вышел. А я ведь тоже эти дни кое к чему приглядывался. И шашлыки эти ел, а вот не допер, что Сазонова надо брать за цугундер.
- Ладно, Андрюха, ладно! Молодцы мы с тобой, но главное-то впереди - Сазонова брать надо. Мое это дело, а куда я с такими ногами. Весь фокус в том, что на месте брать надо, с поличным, иначе откажется от всего. Скажет: я не я и лошадь не моя. Пальчиков своих он, зуб даю, ни на чем не оставил. Так что за руку хватать требуется, тогда не отвертится.
- Ну и схватим, подумаешь.
- Схватим! Ты хоть понимаешь, что тебе это придется делать? Некому больше. А ты хватал когда-нибудь агентов? Это тебе не на медведя ходить, тут чуть не так - и готово, в ящик. Продумать все надо, Андрюха, семь раз продумать. Сейчас иди, ощипывай своих куропаток, а вечерком загляни втихую к Лаврентьеву.
36
- Нет, Василий Павлович, ждать, как вы предлагаете, больше нельзя. Упустим время - упустим все. Сегодня утром Сазонов сказал мне, что раньше, чем через неделю, ноги не отойдут. А за неделю все что хочешь может случиться. Надо делать засаду у тайника и брать Сазонова.
- Но, может быть, он всю эту неделю и не пойдет никуда?
- Хорошо бы, но, думаю, Сазонов наведается в тайник не сегодня-завтра. У него трудное положение. Рация, скажем прямо, работает на соплях, и надо что-то предпринимать. Конечно, обо всем этом Сазонов сообщил еще вчера, но решение, ручаюсь, еще не принято. Стало быть, о том, как ему действовать дальше, Сазонову сообщат в ближайшем будущем. Но возможен и другой вариант: Сазонову приказано свернуть дело, и тогда он просто исчезнет. Утром проснемся, а его и след простыл. Куда денется? Да та же подлодка всплывет и заберет как миленького. Конечно, это крайний случай, никому не хочется отзывать такого агента, но мы должны учитывать все.
- Но если Сазонов получил приказание свернуть работу, он мог исчезнуть еще вчера. Зачем ему было возвращаться?
- Вот это-то и успокаивает. Вернулся - значит, есть еще какие-то дела. И как мне кажется, о результатах он должен доложить. Поэтому я и предлагаю дождаться, когда Сазонов соберется на "охоту", и подкараулить его у тайника. И сделать это придется, повторяю, Андрею.
- По-моему, мы сильно рискуем. Я давно знаю Старостина и знаю, что он человек надежный, но брать диверсантов - это, как хотите, не его дело. - Не его. Но вы же видите ситуацию. И если Сазонов исчезнет, пока мы будем гадать, что делать да как поступить, нам, Василий Павлович, за такое положено только одно - расстрел. А с Андреем я уже говорил, не беспокойтесь. Сейчас он должен придти, и мы все разложим по полочкам.
37
Едва появился Андрей, как Лаврентьев с места в карьер спросил его:
- Справишься, в случае чего, с Сазоновым?
- А чего не справиться? - спокойно ответил Андрей. - Мужик он, правда, крепкий, дак ведь и мы не лыком шиты.
- Опять бахвалишься? - сказал Кострюков. - Пойми ты, голова садовая, что сила твоя тут ни при чем. Сазонов приемы знает, приемы! Если рот раскроешь, он тебя одним пальцем уложит. Ткнет куда надо, и все. К тому же он левша, а против них всегда труднее.
- Сазонов - левша? - удивился Лаврентьев. - Сколько живем вместе, не замечал.
- Левша, Василий Павлович. Причем скрытый, потому и не замечали. Левую пускает в ход лишь в крайних случаях, что хуже всего. От такого ждешь справа, а он тебе с левой врежет, не успеешь и оглянуться.
- Тем более надо отказаться от засады. Возьмём его прямо здесь, да и дело с концом.
- Нельзя, Василий Павлович. Я уже объяснял Андрею почему. Сазонов, судя по почерку, птица не простая, недаром столько лет продержался. Да и провалился не по своей вине - сообщник выдал. Ну возьмем здесь, а улик нет. И, как говорится, висело мочало, начинай сначала.
- Но ведь можно в конце концов проверить, что за тип, этот Сазонов. Поднять документы, архивы. Где-то есть начало всему. А мать, а сын? Они ведь существуют, и можно всегда сделать очную ставку.
- Можно. Но тут два варианта: мать и сын настоящие и ничего не знают о делах Сазонова; или: и мать, и сын - подсадные утки. Такое бывает. И тогда придется копать, прежде чем что-нибудь выкопаешь. Взяв Сазонова без улик, мы, конечно, поставим точку на его карьере, но зато затрудним дальнейшее расследование. А ведь нам нужен не только Сазонов - нужны все его связи. Поэтому брать его надо только с поличным - опыт показывает, что после этого держатся недолго. Словом, сделаем так: с Сазонова глаз не сводить - расчеты расчетами, а вдруг он попробует улизнуть. Если не попробует, дожидаемся, когда Сазонов соберется на "охоту", даем фору в пятнадцать-двадцать минут, после чего Андрей выезжает.
- Собаки могут испортить все дело, - сказал Лаврентьев. - Увидят песца, поднимут лай на всю тундру, и Сазонов насторожится.
- Не залают, - успокоил Андрей начальника зимовки. - Я им морды ремешками перетяну.
- Ты, главное, не просчитайся, - сказал Кострюков. - Когда Сазонов придет к тайнику, ты должен уже быть там и сидеть тихо, как мышка.
38
Словно судья на старте, ожидающий момента, когда нужно будет взмахнуть флажком, Кострюков, не отрываясь, смотрел на часы. Двадцать минут форы кончались, фигура Сазонова, мерно размахивающего палками, уже скрылась среди заснеженных холмов тундры, но Кострюков для верности выждал лишнюю минуту.
- Давай, - сказал он, оборачиваясь к Андрею. - И запомни три вещи: Сазонов знает приемы, он левша, и его надо взять живым. Если будет сопротивляться - стреляй, но только в ноги. Ты слышишь, в ноги.
- Слышу, - отозвался Андрей, садясь на нарты и кладя на колени винтовку.
- Возьми пистолет, - сказал Кострюков. - Что ты прилип к этой дуре.
- Эта дура, старлей, пристреляна. Я из нее куропаток на лету сшибаю, а из твоего пистолета в упор промажешь.
Андрей свистнул, и собаки рванули.