– Вы видите? Или нет?
Она кивнула и полезла рукой вглубь.
– Я не достаю.
– Похоже на стекло.
Она сделала еще одну попытку.
– Нет, не получается…
Эва посмотрела на него сверху вниз.
– И что вы собираетесь предпринять? – спросила она, держась за полку, чтобы не потерять равновесие.
– Подавайте мне бутылки. Надо освободить полку.
Она с удивлением посмотрела на него, но возражать не стала. Первой оказалась бутылка бордо. За ней последовала еще одна и еще… когда верхняя полка полностью освободилась, они ее сняли, положили на пол и начали разбирать следующую.
Вскоре чуть не весь каменный пол погреба оказался уставленным запыленными драгоценными бутылками. Они сняли и вторую полку. Ящик уже был не нужен.
Теперь ясно было видно то, что только угадывалось за рядами бутылок: небольшое подвальное окно.
Красно-синее мозаичное стекло, покрытое толстым слоем пыли и грязи.
Дон несколько раз пнул ящик ногой, и когда гвозди чуть-чуть разошлись, с трудом отодрал одну доску. Из доски торчали два гнутых ржавых гвоздя – грозное оружие.
– А если они услышат?
Дон не стал отвечать на этот вопрос.
Они сняли и остальные полки. Кроме нижней – та была намертво привинчена к кирпичной стене. Дон решил, что это им на руку – толстая доска наверняка выдержит его вес. Он попросил Эву подстраховать его и залез на узкую полку.
Теперь окно было всего в нескольких дециметрах над его головой. Дон покачался на доске – как будто бы держит – и протянул руку:
– Дай мне эту штуковину. – Он посчитал, что ситуация для обращения на "вы" чересчур уж экзотическая.
Эва протянула ему доску с гвоздями.
– И придержи меня.
Она обеими руками уперлась ему в спину. Он повернул доску гвоздями вперед и слегка постучал по стеклу.
Никакого эффекта – гвозди с отвратительным скрежетом проскребли по толстой мозаике.
Тогда он изловчился и звезданул что есть силы – стекло разлетелось. Осколки со скандальным звоном бьющейся посуды посыпались на каменный пол.
Эва вцепилась ему спину.
– Главное, работать тихо, – сказала она после напряженной паузы. – В королевском дворце было слышно.
Дон спустил, насколько можно, рукав пиджака, обернул ладонь и начал вынимать осколки из рамы. В подвал ворвался свежий ночной воздух.
Когда осколки были убраны, он выпростал ладонь, высунул руку в окно и опустил вниз. Рука уперлась во что-то влажное.
Он посмотрел – в слабом свете лампочки на руке были видны прилипшие комки черной земли.
– А ты уверен, что это хорошая идея? – Незаметно для себя Эва тоже перешла на "ты".
– Предложи лучше.
Она промолчала.
Бензодиазепин, главный компонент в капсулах с ксано-ром, наконец дал о себе знать. Путь назад к остекленной двери и в сервировочную Дон проделал с удивившим его самого спокойствием. Его черная сумка так и лежала на полиурета-новом матрасе. Он накинул ремень на плечо. Приложил ухо к запертой двери в кухню. Ни шагов, ни голосов. Ничего.
Посмотрел на часы. Полчетвертого утра, на улице еще темно.
Бегом по дубовой аллее, мимо Скансена, на Карлаплан. Оттуда на метро до центрального терминала. Там пересадка на другую линию – и на север, в единственное место на земле, где он чувствовал себя в безопасности.
Какое-то слово в этих размышлениях царапнуло его… что это было? Ага, вот оно: бегом\ Когда он, собственно, бегал в последний раз? Хотя память его далеко превосходила средний уровень, но вызвать картинку бегущего себя ему не удалось. Однако что-то подсказывало ему (скорее всего, амфетамин в ксаноре), что в ситуации, подобной этой, он в состоянии передвигаться очень быстро.
Поправив ремень сумки, он в последний раз окинул взглядом сервировочную и закрыл за собой тонированную стеклянную дверь.
Адвокат сидела на остатках ящика, уставясь на выбитое окно.
– Слишком маленькое, – сказала она. – Ты не пролезешь. А если бы и пролез, что ты собираешься делать дальше?
– Есть кое-какие мысли…
– Звучит успокаивающе, – хмыкнула Эва и скрестила руки на груди.
– Может быть, тебе лучше остаться? – спросил Дон.
Она посмотрела на винтовую лестницу и пожала плечами:
– Адвокат не имеет права сопровождать клиента в тупик, откуда нет выхода.
Она сурово посмотрела на Дона. Тот уже стоял на нижней полке, с трудом сохраняя равновесие.
– Желаю счастья, – тихо сказал он.
Из сервировочной Дон прихватил пару белых махровых полотенец. Он обернул руки и ухватился за края оконной рамы. Попытался подтянуться, но подтягивался он последний раз еще раньше, чем бегал. Силы в руках не хватало. Он позвал на помощь Эву. Она подтолкнула его, и он, ища опору, поставил ногу ей на плечо.
– Не особенно вежливо…
Отталкиваясь от ее плеча, он не был уверен, произнесла ли Эва эти слова, или он просто-напросто подслушал собственную мысль…
Как бы то ни было, усилия принесли плоды – ему удалось протащить грудную клетку через оконный проем. Выбирая остатки стекла из рамы, он явно снебрежничал – острый осколок процарапал по животу. Дон огляделся.
По левую руку маячил деревянный фасад виллы. Направо – густые заросли какого-то садового кустарника. Он начал вывинчиваться из узкого окна и, наконец, оказался на корточках на влажной земле… Сел, обессиленно прислонился спиной к стене и отряхнул руки.
– Ну и как там? – услышал он шепот из погреба и сунул голову в окно.
Эва обеспокоенно и укоризненно смотрела на него снизу вверх. Она так и стояла со скрещенными на груди руками.
– Я была уверена, что ты не всерьез, – прошипела она.
Было заметно, что она старается шипеть как можно тише.
– Но твоя помощь была неоценима… – похвалил ее Дон.
Эва кивнула и огляделась.
– Так ты остаешься?
– Я…
Он протянула ей руку.
Эва наконец сменила наполеоновскую позу и сделала неуверенный шаг к окну. Дон взял ее за запястье, и она неожиданно легко поднялась на нижнюю полку. Теперь он смог ухватить ее за обе руки и, упершись в подоконник, начал поднимать наверх. Ему показалось, что он поднимает ребенка, – настолько невесомым было ее тело.
Он уже почти вытащил Эву наружу, как вдруг она сдавленно вскрикнула и начала дергать ногой, будто зацепилась за что-то. Наконец ей удалось выскользнуть из окна.
Она провела по ноге ладонью и протянула руку Дону. В темноте не видно, что там. Он потрогал руку – рука была в крови.
– Я порезалась, – сказала Эва, тяжело дыша. – Ты там пооставлял осколков… халтурщик.
Дон не нашелся, что ответить. Вместо возражений он взял одно из прихваченных полотенец и прижал к ране. Действительно, сразу под коленкой был глубокий, примерно дециметровый порез. Эва сильно сжала его руку – видимо, от боли.
Дон продолжал прижимать полотенце к ране, когда вдруг услышал звук шагов.
– Кто-то идет, – шепнул он.
Эва плотно сжала губы, пытаясь удержать шумное дыхание.
Пригибаясь, Дон подкрался к кустарнику и отодвинул ветку.
На террасе в свете фонарей стоял редковолосый сэповец. Он достал сигарету, чиркнул зажигалкой и затянулся. Отсюда хорошо был виден разгорающийся уголек сигареты.
Сэповец стоял всего в десяти – пятнадцати метрах от кустов. Дон чувствовал едкий запах табака. Чуть поодаль, на площадке для разворота, стоял серебристый универсал, на котором их сюда привезли.
Сэповец докурил сигарету, вытряс из пачки еще одну и сунул в рот.
Дон начал лихорадочно копаться в сумке, соображая, что бы он мог использовать, как оружие. Эва за спиной осторожно, почти беззвучно поменяла положение, но этого хватило. Сэповец выбросил сигарету и насторожился, глядя в их сторону.
Дон был совершенно уверен, что они обнаружены. О, дьявол…
Но нет, кажется, обошлось. У него еще было время.
Дон мысленно похлопал себя по плечу с одобрением – он настолько хорошо знал содержимое своей сумки, что через несколько секунд пластиковая упаковка с одноразовым шприцем была у него в руке. Он начал беззвучно пятиться назад… должно быть, не совсем беззвучно, потому что редковолосый услышал.
Его схватили за правую руку и поволокли к террасе, ближе к свету. Дон отчаянно отбивался, колотя башмаками по ногам редковолосого. В какую-то секунду хватка ослабела. Дону удалось зубами сорвать предохранительный колпачок со шприца, и он с размаху всадил его в шею сэповца.
Всадил достаточно глубоко, никаких сомнений – редковолосый взвизгнул и остановился. Но что-то было не так. Сэповец стоял на ногах как вкопанный и удерживал Дона так же крепко, как и за минуту до этого.
Вначале Дон не понял, в чем дело, но вдруг, к своему ужасу, заметил, что поршень шприца стоит в исходном положении – он не успел его надавить. Редковолосый уже потянулся, чтобы вырвать шприц из шеи, но тут за его спиной возник призрак в пиджаке в елочку, и тонкая белая рука уверенно надавила на поршень шприца с шестью миллилитрами лептанала.
Редковолосый обмяк и рухнул на траву.
Эва Странд опустилась на корточки рядом с неподвижным телом, зажимая рукой кровоточащую рану на ноге.
Чертыхаясь, Дон обыскал карманы редковолосого. Вот они – ключи от машины. Он завел руку Эвы за шею, поднял с земли и почти поволок к машине.
Он нажал кнопку дистанционного ключа. Машина дважды мигнула. За несколько метров до цели у Эвы подогнулись ноги, и ему пришлось буквально внести ее на пассажирское сиденье.
Задыхаясь, он обежал вокруг машины и втиснулся на водительское место. Где же он, черт бы его побрал… Ему пришлось на секунду включить свет в салоне, чтобы найти замок зажигания. Наконец мощный мотор заурчал – теперь на него вся надежда.
Дон отпустил сцепление – машина дернулась, но не сдвинулась с места. Ах да, ручной тормоз… Он надавил педаль газа на совесть – автомобиль взвизгнул шинами и рванул с места так, что они чуть не врезались в вековой дуб.
Машина выехала на дорогу.
Эва начала стонать – тряска, очевидно, причиняла ей боль. Дон остановился, покопался в сумочке и выудил четыре фиолетовые таблетки. Только когда она их проглотила, он осознал, что дозировка была более чем сомнительной.
Он ободряюще похлопал ее по бедру. Нейлоновый чулок был совершенно черным, в туфле полно крови. Дон перегнулся через сиденье, обернул ей ногу последним полотенцем и завязал как можно туже. Эва откинула голову на подголовник. Сзади приближался грузовик. Он включил скорость.
Страндвеген, Хамнгатан, Центральный терминал. Там избавиться от машины – и голубая линия метро. На север.
21. Крест
Лена вышла на площадь с замурованным колодцем, и ее ослепило яркое утреннее солнце.
Никаких следов ночных кошмаров на лице уже не было. Она особенно тщательно подгримировала круги под глазами и даже немного нарумянила щеки. Это было рискованно, потому что Фатер до сих пор отказывался признать, что она уже взрослая. Чтобы его не провоцировать, она надела мешковатый тренировочный костюм и кроссовки.
Крест лежал в рюкзачке, холодный, как сосулька. Идти в банк ей не хотелось, но тело требовало свое – шаг стал привычно легким и пружинистым.
Она пробежала по знакомой булыжной мостовой и у постоялого двора Оттенхоф свернула в старинный переулок к ратушной площади Вевельсбурга.
Последние сто метров сбавила темп и пошла шагом, то и дело поглядывая на силуэт замка.
Ребенком она воспринимала этот дом как знак судьбы, подумать только – собственный замок, как у принцессы, такое бывает только в сказках. Забудь про сказки. Собственный замок – горькое напоминание о собственных потерях.
У остекленного входа она остановилась и машинально закинула руку за спину – убедиться, что рюкзак с крестом никуда не исчез. Глубоко вдохнула и вошла в гигантский мраморный зал. Охранники знали ее с детства и тем не менее, холодно поздоровавшись, подвинули ей прибор для дактилоскопической идентификации.
Елена приложила палец, и двери из бронестекла с тихим жужжанием раздвинулись. Она начала подниматься по лестнице. Сложная начинка кроссовок хлюпала на каждом шагу. Она встряхнула головой, чтобы отогнать ненужные мысли.
Наконец лестница кончилась, и она пошла по выстеленному красным ковром коридору направо, к лифту. Лифт поднял ее в приемную дирекции.
Там сидел молодой секретарь с совершенно белыми волосами и сиреневыми веснушками. Ее ждут, равнодушно сообщил он.
Елена обвела взглядом длинный ряд старинных портретов на стенах в позолоченных рамах. Все они были написаны маслом на одинаковом матовом черно-зеленом фоне, хотя художники, насколько ей были известно, разные. Целые поколения строгих, значительных стариков неодобрительно уставились на нее. Она взялась за ручку. Дверь открылась совершенно беззвучно.
Обшитые дубом стены, натертый до льдистого блеска паркет, у стен – бесчисленные ряды сейфов. В сейфах – покрытые пылью свинцовые контейнеры с ампулами.
Елена остановилась, не доходя до большого письменного стола у панорамного окна.
Хотя Фатер сидел к ней спиной, она знала, что он прислушивается к каждому ее движению.
Взгляд его, как всегда, устремлен на крепость. Над непропорционально огромной северной башней плыло большое грозовое облако. Погода менялась, скорее всего, будет дождь.
Его узкое тело возвышалось над спинкой электрического кресла-каталки. Это выглядело противоестественно, словно бы взрослого человека посадили на детский стульчик.
– Елена…
– Да, Фатер.
Она говорила ему в спину.
– Ты оказала Фонду огромную услугу. Но и сделала несколько грубых ошибок.
– Я сознаю это, Фатер.
Она подчеркивала слоги – знала, что он терпеть не может мягкий итальянский акцент, который до сих пор проскальзывал в ее речи.
– Тебе было оказано большое доверие. Задание было не таким уж сложным, но значение его огромно. А ты умудрилась все запутать.
Она догадывалась, что он ждет извинений и оправданий, но знала и другое: лучше молчать.
– И какой смысл в кресте? Без звезды?
Тихо щелкнул электромотор, и коляска, скрипнув, начала медленно разворачиваться вокруг своей оси.
– Крест без звезды – античный, никому не нужный мусор. Не имеет никакой ценности.
Коляска прокатилась мимо покрытой полированной кожей столешницы и остановилась в каком-нибудь метре от нее. Фатер нажал кнопку на правом подлокотнике – еле слышно загудел гидравлический подъемник, и тело его приняло почти вертикальное положение.
Елена никогда не могла привыкнуть к этому удлиненному, лишенному волос черепу. Плоские скулы, болезненно маленький рот с чересчур тесно посаженными зубами. Чтобы не смотреть на свое мутное отражение в невидящем глазу, она смотрела ему прямо в другой глаз – черный, горящий.
Ей всегда казалось, что болезнь превратила Фатера в паука, настолько истончились его руки и ноги. И особенно сейчас… он, не садясь, в полустоячем положении, подкатил совсем близко и уставился на рюкзак у нее за спиной.
– Всего лишь мусор, – повторил он. – Чепуха. Он запустил свои длинные тонкие пальцы в рюкзак.
– Es wiegt ganz leicht, ja? – Фатер внимательно рассматривал крест. – Я тебе ведь рассказывал, что он почти невесом, не правда ли?
Паучьи пальцы скользили по кресту – Фатер, бормоча, читал выгравированные надписи:
– Призываю тебя, божественный судья, провозвестник…
– Даритель несметных богатств, – вставила она на память.
Глаз, пораженный катарактой, мертво блеснул. Другой, здоровый, пристально уставился на нее.
– Даритель, да… это еще остается доказать. Из Стокгольма пока никаких новостей.
– Тительман… – начала было Елена.
– Мы обязаны были заставить норвежца хранить крест как зеницу ока, вот что мы обязаны были сделать, – прервал ее Фатер. – Это стоило нам целых девяносто лет. Девяносто лет, а может быть, и намного больше, если предположить, что в шахте, кроме креста, ничего не было. Но сын, даже умирая, не выпустил крест из рук… было бы странно предположить, что звезду он, скажем, взял и выбросил в море.
– Халл сказал…
– Конечно, сказал! Он что-то сказал. Он сказал, что нашел кое-что еще… Мы должны попросить у шведской полиции разрешения допросить его еще раз… Почему мы должны выбирать какие-то обходные пути, вроде этого Титель-мана?
Елена опустила голову.
– Я слышал, шведы оставили тело в морге… Может быть, тебе поехать туда и допросить покойника? Если бы удалось возродить твои способности, может быть, тебе и удалось бы что-то у него выведать.
Елена молчала, плотно сжав губы. В тишине кабинета ей все еще мерещились ночные голоса… но они были настолько слабы, что она не различала ни слова.
– Мы жили здесь, как в спячке, Елена. – Он повернул рычаг, и кресло плавно вернуло его в сидячее положение. – Мы жили, как в спячке… наше преимущество во времени испарилось. Последние годы мы жили заемным временем… Ты должна понять…
В дверь кто-то резко постучал. Фатер прервался на полуслове. Ручка повернулась, и вошел веснушчатый секретарь.
– Ein Anruf aus Schweden, – сказал он. – Звонят из Швеции.
– В чем дело?
Секретарь как-то неловко повернулся и наконец набрался мужества:
– Там кое-что случилось.
22. Станция
Эва Странд лежала на спине с закрытыми глазами – надеялась опять заснуть. Но боль была слишком сильна. Не открывая глаз, попыталась поднять ногу – посмотреть, как выглядит рана. Нога не подчинялась.
Взялась за левое бедро обеими руками и мелкими движениями подтянула к себе. Теперь можно было ощупать голень. Пальцы наткнулись на какую-то ткань. Повязка наложена так туго, что наверняка мешает нормальному кровообращению. Она осторожно провела рукой вдоль раны – похоже, кто-то стянул ее края скотчем.
Память медленно восстанавливала события минувшей ночи. Тительман, отброшенный на гранитную террасу, и прямо перед ней – спина редковолосого сэповца… в шею воткнут качающийся при каждом движении розовый шприц.
Кто была эта странная женщина, которая принимала решение в ту секунду, она точно не знала. За всю свою жизнь она не совершила ни одного противоправного поступка. Но память подсказывала нечто совершенно иное: этой женщиной была она сама. Незнакомая ей женщина по имени Эва Странд точно рассчитанным движением нажала поршень шприца.
А когда редковолосый обмяк и повалился на траву, подкосились ноги и у нее. Последнее, что она успела подумать, – вряд ли кто мог ожидать такое от законопослушного шведского юриста.
Потом боль заслонила все, у нее помутилось в голове. Тряску на Юргордене она почти не помнила.
Эва повернула голову направо и открыла глаза.
Что-то пестрое… она поморгала, чтобы сфокусировать зрение. Вышивка золотом по шелку, стебли и цветы, в индийском стиле, до серого бетонного потолка… похоже на штофные обои.