- Решили станцию разгрузить. Погода-то, сами видите, выправляется вроде. Того и гляди, нежданные гости пожалуют. Посоветовались мы с Дорониным и решили забрать на Воеводино сверхтяжеловесный состав. Машинист-то, Сергей Доронин, сами знаете, что за человек. Орел! Диспетчер усомнился было: осилим ли такую махину, не споткнемся ли на крутом подъеме? А Сергей Иванович его и спрашивает: "Был разве такой случай, чтобы мы споткнулись?" Тому на это и возразить нечего.
- Разве не Рощина дежурит сегодня? - спросил Булавин, хорошо знавший всех диспетчеров своего участка дороги.
- Да нет. Анна Петровна нас и спрашивать бы не стала. Всякое смелое решение ей по душе. К тому же возможности наших машинистов ей хорошо известны, и на наш счет у нее нет сомнений, - не без гордости заключил главный кондуктор.
Разговаривая, он то быстро шагал по шпалам, то перелезал через тормозные площадки преграждавших ему дорогу вагонов, пока, наконец, не вышел к длинному товарному составу из большегрузных вагонов и платформ. Майор Булавин едва поспевал за ним. У выходного семафора мощный паровоз серии "ФД", попыхивая отработанным паром, обдал Булавина множеством мельчайших брызг.
- Ну как, Филимоныч, поехали? - высунувшись из окна паровозной будки, крикнул молодой человек, с крупными чертами лица и решительным выражением строгих глаз.
- Приветствую вас, Евгений Андреевич! - кивнул он, повернувшись к Булавину, с которым был в дружеских отношениях. - Домой, значит?
- Домой, Сергей Иванович, - ответил Булавин, разглядывая следы свежих царапин от осколков бомб на обшивке цилиндрической части котла паровоза.
"Опять, видимо, попал Сергей под бомбежку…" - подумал он и хотел было спросить Доронина, все ли обошлось благополучно, но в это время Никандр Филимонович дал протяжный, заливистый свисток, на который тотчас же отозвался внушительный баритон паровозного гудка.
- Садитесь, пожалуйста, товарищ майор! - кивнул Сотников Булавину на тормозную площадку вагона.
Едва Евгений Андреевич взялся за поручни вагонной лесенки, как паровоз с сердитым шипением стал медленно осаживать тяжелый состав. Легонько звякнули буферные тарелки, скрипнули пружины автосцепки, долгий ноющий звук побежал по рычагам и тягам тормозной системы вагонов.
- Обратите внимание, как Сережа возьмет эту махину, - торопливо проговорил Сотников, взбираясь на площадку вагона вслед за Евгением Андреевичем. - По тому, как машинист трогает поезд с места, можно о всем его мастерстве суждение иметь. - Замолчав, он затаил дыхание и нахмурился, прислушиваясь к звону металла, замирая бежавшему по составу.
Медленно, будто потягиваясь после долгой стоянки, оседали вагон за вагоном, сжимая пружины сцепных приборов поезда, затем так же медленно подались они назад, пока не ощутился вдруг резкий толчок, вслед за которым раздался громкий, как пушечный выстрел, выхлоп пара и газов из дымовой трубы паровоза.
- Ну, теперь взяли! - облегченно вздохнул главный кондуктор, поправляя широкой ладонью седые усы с рыжеватыми подпалинами от табачного дыма. Улыбнувшись, он добавил: - Великое это искусство - взять с места тяжеловесный состав…
3. На тормозной площадке
Поезд, набирая скорость, все чаще постукивал колесами на стыках рельсов. Усевшись на жесткую скамейку тормозной площадки, майор достал папиросы и угостил Сотникова. Встречный ветер крепчал с каждой минутой. Булавин поднял воротник шинели и задумался.
Опасения полковника Муратова все более тревожили его. Неизвестно еще, где будет нанесен главный удар и через какую станцию пойдет основной поток грузов для обеспечения этого удара, но противник, конечно, уже настороже. В перехваченной вражеской директиве, предназначенной резидентам агентурной разведки, так прямо и говорилось: "Усильте наблюдение за прифронтовыми железнодорожными станциями".
"Но кто же и как ведет наблюдение за моей станцией?.." - напряженно думал майор.
- Вы вот на дымок обратите внимание, - вывел Булавина из задумчивости голос Сотникова.
Поезд шел теперь по закруглению, и паровоз хорошо был виден с тормозной площадки. Майор взглянул на трубу локомотива и заметил лишь частые выхлопы отработанного пара, слегка сизоватого от легких примесей дыма.
- Отличное сгорание, - удовлетворенно заметил главный кондуктор. - Умеют топить ребята. У них топливо не выбрасывается через дымовую трубу на ветер.
Булавину понравилась эта глубокая заинтересованность главного кондуктора в работе паровозной бригады. Он приветливо взглянул на старика и стал внимательней прислушиваться к его словам.
- С такой бригадой, - продолжал Сотников, - нестрашно даже, когда фашистские стервятники вдруг обрушатся с неба. Вы не думайте, товарищ майор, что мы беспомощны перед таким врагом. Мы ведь тоже маневрируем и часто невредимыми от них уходим. А иной раз и достается, но мы и тогда не сдаемся.
Старик нахмурился, вспоминая что-то. В уголках его глаз резче обозначились глубокие, похожие на трещины морщины. Помолчав немного, он продолжал, слегка повысив голос:
- За примером недалеко ходить. Вот в прошлом месяце везли мы в своем составе цистерну с авиационным бензином, и вдруг, откуда ни возьмись, фашистский бомбардировщик. Спикировал раз, другой - и все мимо. Но вот одна бомба разорвалась неподалеку от поезда и пробила осколками цистерну с бензином. Что делать? Течет драгоценный авиационный бензин на землю, а его ждут наши самолеты на прифронтовых аэродромах. Тут уж некогда было раздумывать. Взобрался я на цистерну, заделал мелкие отверстия деревянными колышками, которые всегда ношу с собой в сумке, а ту пробоину, что побольше была, решил собственной спиной закрыть. Уперся я ногами в выступ рамы, схватился руками за лесенку, ведущую к люку цистерны, и доехал так до ближайшей станции. После этого, правда, от паров бензина я почти потерял сознание, но зато горючее не погибло.
Сотников говорил об этом совершенно спокойно, как о самом обычном деле.
"Позавидуешь такому старику!" - невольно подумал майор Булавин.
Поезд шел теперь под уклон, и скорость его все возрастала. Хмурый сосновый бор в легкой дымке тумана, голые серые поля, не прикрытые еще снегом, небольшие поселки с дымящимися трубами - вое это медленно у горизонта и стремительно вблизи полотна железной дороги разворачивалось перед глазами Евгения Булавина.
- Не слыхали, Никандр Филимонович, - обратился он к Сотникову, - как там дело у паровозников с их стахановским лекторием? Не охладели еще они к этому делу?
- Ну что вы, товарищ майор! - воскликнул Сотников. - Большой размах дело это получило. В самом-то начале, когда Сергей Доронин подал мысль о таком лектории, кое-кто отнесся к ней с большой опаской. Война, мол, а вы академии тут какие-то затеваете. Мыслимое ли это дело? А Сергей им в ответ: потому, говорит, и затеваем, что война. Хотим, говорит, через лекторий опыт лучших машинистов обнародовать, научить всех лучше работать и тем помочь фронту.
Евгений Булавин давно уже знал и от самого Доронина и от других машинистов об этом лектории, созданном при техническом кабинете паровозного депо. Но ему интересно было теперь послушать, как к этой затее относится главный кондуктор - человек другой железнодорожной профессии.
- По-вашему, значит, дело это стоящее? - спросил он Сотникова, внимательно разглядывая его суровое, обветренное лицо.
- Как же не стоящее, если в депо нашем каждый день растет число тяжеловесников! А знали бы вы, с каким трудом это новое дело рождалось. Чего только не говорили тогда о нем! "Где профессоров раздобудете? Кто лекции будет читать?" А зачем, спрашивается, профессора для такого дела? Разве профессор лучше машиниста-стахановца сможет научить уходу за паровозом, умению использовать профиль пути нашего участка и многим другим практическим вещам?
Никандр Филимонович испытующе посмотрел на майора Булавина, как бы прикидывая, согласен ли он с ним. Заметив улыбку на его губах и не зная, как расценить ее, он торопливо добавил:
- Я, конечно, не к тому это говорю, чтобы охаять профессоров. И в мыслях такого у меня нет. По теоретической части нам с ними не тягаться, а практику они ведь у нас заимствуют, потому как наша практика, надо полагать, помогает им двигать вперед теорию. Верно я говорю, товарищ майор?
- Верно, - согласился Евгений Булавин, дивясь юношескому задору старика.
- А вот когда приходит Сергей Иванович Доронин в наш лекторий, - продолжал Никандр Филимонович, ободренный вниманием, с которым слушал его майор Булавин, - и читает свои беседы-лекции о том, как лучше провести по нашему участку тяжеловесный поезд, как вы думаете, верят ему или не верят другие машинисты? Верят, конечно, потому что Доронин сам регулярно водит такие поезда.
Помолчав немного, прислушиваясь к паровозному гудку, Никандр Филимонович продолжал:
- Я вот тоже интересуюсь. Хожу в лекторий. И, уж можете не сомневаться, хорошо теперь знаю, где Сергей Иванович думает разгон поезду дать, где придержать его. А на остановках мы теперь ускоренный осмотр всем буксам производим, чтобы любую неисправность во-время ликвидировать.
- Значит, вам-то от этого лектория прибавилось немало хлопот? - усмехнулся Булавин.
- Конечно, как же иначе? И ведь так со стороны кто-нибудь подумает: к чему бы, мол, старику, эти дополнительные хлопоты на себя брать? Сосед мой по квартире, расценщик паровозного депо Аркадий Илларионович Гаевой, так и спросил меня об этом однажды. А секрет тут совсем простой.
Никандр Филимонович, прищурясь, пристально посмотрел на Булавина и, расстегнув шинель, достал из кармана гимнастерки аккуратно сложенную бумажку.
- Вот письмо от сына с фронта получил, - сказал он, протягивая майору исписанный листок. - Пишет, что орденом Славы его наградили. Чем я могу ответить на это, как не стахановской работой на своем посту?
4. Расценщик Гаевой
Комната, в которой работал расценщик паровозного депо Аркадий Гаевой, была очень маленькая. В ней стояли всего два стола да шкаф с делами. Единственное окно ее было до половины завешено газетой, так как комната находилась на первом этаже и в окно часто заглядывали любопытные, а Аркадию Илларионовичу это действовало на нервы.
Лысоватый, гладко выбритый, застегнутый на все крючки и пуговицы форменной тужурки, расценщик Гаевой сидел за столом и, улыбаясь, смотрел на своего помощника Семена Алехина, худощавого парня со всклокоченной яркорыжей шевелюрой и сердитым выражением лица.
- Ну и наивный же ты детина, Семен, - снисходительно творил Гаевой, подавая Алехину замусоленные листки нарядов. - Все за чистую монету принимаешь. Сам посуди, мыслимое ли дело? Норма выработки и без того высокая, а у Галкина, изволь полюбоваться, двести пятнадцать процентов набежало. Чудеса, да и только!
- Под сомнение, значит, ставите эту цифру? - сдвинув рыжие брови, спросил Алехин, склонившись над бумагами и исподлобья глядя на Гаевого.
- Наше дело маленькое, - усмехнулся Гаевой, длинной узкой ладонью приглаживая жиденькие волосы на затылке. - Наше дело расценить выполненную Галкиным работу, а уж начальство само пусть проверяет, каким путем этот процент достигнут. Мне-то ведь не жалко, что парень наловчился проценты нагонять.
- Да что вы говорите такое! - воскликнул Алехин, вспыхнув от гнева. - Разве случайно Галкин эти двести пятнадцать процентов выработал? У него ведь все время было около двухсот. Вот, пожалуйста…
Алехин стал торопливо листать толстую канцелярскую книгу, но Гаевой пренебрежительно махнул рукой:
- Брось, Семен. Я и без того помню, сколько он вырабатывает, но мне-то что до этого? Я ведь против него ничего не имею. Не из моего кармана деньги парню платят.
Алехин сердито захлопнул книгу, негодующе заметив Гаевому:
- Зарылись вы тут, как крот, в своих ценниках и нормативах. Ничего дальше носа своего не хотите видеть. А пошли бы в депо да посмотрели, как Галкин усовершенствовал проверку котельной арматуры, сразу ясно бы стало, откуда у него такая выработка.
- Молод ты еще, Семен, нотации мне читать, - проворчал Гаевой. - Сбегал бы лучше в депо к мастеру или бригадиру уточнить номера паровозов на сегодняшних нарядах.
- Да что бегать-то? - недовольно проговорил Алехин. - Вечно вы меня гоняете, как мальчишку. Наше дело - правильно работу расценить, а номера паровозов и без нас уточнят. Остапчук ведь этим занимается.
Гаевой укоризненно покачал головой.
- Эх, Семен, Семен! Ты вот все о высоких материях толкуешь, о стахановском движении рассуждаешь, а сам лишний шаг ленишься сделать, чтобы работу другим облегчить. Нехорошо это, Семен.
Ничего не ответив Гаевому, вышел Алехин из маленькой комнатки расценщика и сердито хлопнул дверью. Проходя длинным темным коридором конторы, он раздраженно думал:
"Что за странное любопытство у старика к номерам паровозов? Не нужны ведь они нам для расценки работы, а для других он никогда палец о палец не ударит. С чего бы это вдруг такая трогательная забота об Остапчуке?.."
Чем больше думал Семен о непонятном интересе Гаевого к номерам паровозов, тем подозрительнее казалось ему поведение расценщика. Вспомнилось, как тщательно уточнял Аркадий Илларионович несколько дней назад номер на одном из нарядов, запачканном маслеными руками слесарей. Гаевому тогда показалось почему-то, что это был новый паровоз, только что прибывший в депо. Алехин хорошо заметил, как он был взволнован этим обстоятельством и успокоился лишь после того, как выяснилось, что паровоз был старый, давно приписанный к депо Воеводино.
"Нужно будет, пожалуй, посоветоваться по этому поводу с секретарем комсомольского комитета", - решил Алехин, подходя к паровозному депо, расположенному довольно далеко от помещения конторы.
Вечером в тот же день он зашел в комсомольский комитет и высказал секретарю свои подозрения.
- Нельзя ли перевести меня на другую работу, товарищ Комаров? - добавил Алехин в заключение. - Может быть, ты поговоришь об этом с начальником отдела кадров? С удовольствием ушел бы я в депо…
- Так ведь мы же совсем недавно перевели тебя из депо в контору по состоянию здоровья, - заметил Комаров, удивленно разглядывая худощавого, болезненного на вид Алехина.
- Там воздух почище все же, чем в комнатушке этого Гаевого, - хмуро ответил Алехин. - К тому же я хочу что-нибудь полезное делать для фронта, а не быть на побегушках у Аркадия Илларионовича.
Ладно, Семен, - пообещал секретарь, сочувственно взглянув на Алехина, - сделаем для тебя что-нибудь, ты только не нервничай так, держи себя в руках и не подавай виду, что подозреваешь в чем-нибудь Гаевого. Присматривай за ним осторожно: кто знает, может быть, и есть основания для твоих подозрений.
5. Кто же такой Гаевой?
Вернувшись из Управления генерала Привалова, майор Булавин вызвал к себе в кабинет капитана Варгина. Это был высокий, стройный офицер с безукоризненной выправкой. Опытный военный, не задумываясь, признал бы в нем строевика и был бы немало удивлен, обнаружив, что Варгин специалист по расшифровке секретных документов и большую часть своего служебного времени проводит за письменным столом. Сейчас, правда, в связи с болезнью начальника оперативной части он по совместительству исполнял и его обязанности.
Выслушав доклад Варгина о порученном ему оперативном задании, майор предложил капитану сесть.
- Серьезная работа предстоит нам с вами, Виктор Ильич, - негромко произнес он и задумчиво посмотрел на Варгина.
У капитана был широкий лоб, глубоко сидящие черные глаза, длинный нос с горбинкой, рано поседевшие волосы на висках. Слегка откинувшись на спинку стула, он внимательно смотрел в глаза майору, ожидая пояснений.
- Вы знаете, конечно, какой интерес проявляет военная разведка к железнодорожному транспорту, - начал майор Булавин издалека. - Вспомните, сколько неприятностей причинил французскому железнодорожному транспорту известный прусский агент Штибер, которого Бисмарк представил императору Вильгельму как "короля шпионов". Известно, что и японцы перед началом русско-японской войны хотели вывести из строя Сибирскую железную дорогу, но им помешала бдительность русской железнодорожной охраны.
- В военном училище мы когда-то изучали все это, - улыбаясь, заметил капитан. - Может быть, перейдем сразу к делу, товарищ майор?
- Ну что ж, - улыбнулся и майор Булавин, - перейдем к делу. По имеющимся у меня сведениям, на нашей станции действует тайный агент гитлеровцев, и нам необходимо возможно скорее напасть на его след.
- А что вы скажете о сообщении секретаря комсомольского комитета паровозного депо, о котором я вам докладывал? - спросил Варгин, настороженно глядя в глаза майору.
Булавин задумался. Он знал Гаевого и не питал к нему особенного доверия, однако подозревать его в шпионаже не было пока достаточных оснований.
Встав из-за стола, он прошелся по кабинету и остановился возле большой карты Советского Союза, висевшей на стене. Он сам ежедневно наносил на нее линию фронта по данным Совинформбюро и получал истинное удовольствие всякий раз, когда очерчивал жирной дугой каждый новый советский город, отвоеванный у врага. И вот теперь извилистая линия фронта, все более прогибавшаяся на юге в сторону врага, как бы застыла в ожидании грозных событий.
Разглядывая карту, Евгений Андреевич отыскал глазами тот участок огромного фронта, к которому вела железная дорога от станции Воеводино, и подумал невольно, что, может быть, именно здесь разыграются эти события. Многое будет зависеть тогда и от его проницательности, от его умения во-время обнаружить притаившегося врага.
Постояв немного у карты, Евгений Андреевич еще несколько раз прошелся по кабинету и снова уселся за стол.
- Мне кажется, - задумчиво произнес он, - что в заявлении комсомольца Алехина слишком уж сказывается личная его неприязнь к Гаевому. Я не вижу пока ничего подозрительного в том, что Гаевой так тщательно уточняет номера отремонтированных паровозов, нечетко проставленные на нарядах.
Варгин удивленно поднял брови и заметил:
- Странно, что вам не кажется это подозрительным. Позвольте мне в таком случае высказать свои соображения?
Майор молча кивнул головой, с любопытством посмотрев на капитана. Интересно, что за доводы приведет он в подтверждение своих подозрений.
- Вот вы говорите о неприязни Алехина к Гаевому, но что это за неприязнь? - продолжал Варгин. - Чем она вызвана? Мелкой обывательской склокой или политическими разногласиями?
- Политическими разногласиями? - улыбаясь, переспросил Булавин. - А есть ли основания для того, чтобы думать так? У Алехина горячий характер. Не слишком ли он торопится делать выводы?
Варгин сделал протестующий жест и энергично возразил:
- Я хорошо знаю этого парня, товарищ майор. Алехин молод, конечно, но у него есть политическое чутье и его возмущает неверие Гаевого в стахановское движение. Гаевой, оказывается, готов подозревать в жульничестве всякого, кто перевыполняет производственные нормы. Разве это не характеризует в какой-то мере политическую физиономию Гаевого?
Булавину нравился горячий характер Варгина, близко принимавшего к сердцу все, чем приходилось ему заниматься, но майор считал своим долгом несколько охладить его.