Слушая воркотню словоохотливого старика, Андрей молчал. Ему казалось, что в прошедшую ночь он так много узнал о жизни Тани. Она рассказала ему, что на первом курсе института ее постигла непоправимая беда - умерла мать. На самолете Татьяна прилетела из Новосибирска на похороны, а потом решила бросить учебу, боясь оставить отца без присмотра в горе и одиночестве. Только через неделю Степан Кузьмич понял, что его Танька не вернулась на учебу. После продолжительного разговора он сумел настоять на своем. Теперь уже год, как она снова приехала в родной город инженером транспорта - специалистом вагонного хозяйства - и живет вдвоем с отцом.
"Может быть, чувство привязанности к отцу, дочерняя обязанность мешают ей создать свою семью?" - думал Андрей. И тут снова собственное поведение показалось ему легкомысленным. На что он может рассчитывать? Ведь даже и по образованию он ей не пара. Она - инженер, а он кто? Недоучка, вагонный слесарь, демобилизованный пограничник. И только это слово "пограничник" как-то подбодрило Андрея. В памяти всплыли эпизоды пограничной службы, охрана государственной границы, тихая война, когда демобилизованы армии, молчат пушки, замерли моторы танков и самолетов, но из-за каждого куста пограничнику угрожает пистолет, кинжал, кастет, яд. "Да разве могла бы она спокойно учиться и стать инженером, если бы я не стоял на посту?" - подумал Андрей. Отбросив минутную слабость и уныние, он решительно направился к столу.
- Степан Кузьмич, решил я остаться в вашем городе.
- Вот что, Андрюха, - подумав, ответил старый железнодорожник. - Пойдем-ка я тебя начальству представлю да пристрою в общежитие кондукторского резерва. Негоже тебе в моей квартире с молодой девкой оставаться. Сам понимаешь, - смущенно добавил он,- какие у нас длинные языки. Да и вам от соблазна подальше.
ВАГОННЫЙ МАСТЕР
В отделе кадров Андрея встретили приветливо. Стройная, подтянутая фигура старшины, еще не снявшего военную форму и погоны, сразу вызывала симпатию. Оформление на работу, постановка на воинский и комсомольский учет заняли два дня. На третий день Андрей под присмотром Степана Кузьмича выехал в первую поездку, а через неделю, пройдя стажировку, отправился в самостоятельный рейс сопровождать поезд вагонным мастером. Часы в поездках тянулись мучительно медленно, и для размышлений времени у Андрея было достаточно.
Днем и ночью, зимой и летом, в зной и мороз на железнодорожных магистралях страны в тамбурах грузовых и пассажирских поездов бдительно несут свою вахту поездные бригады. Перебрасываются миллионы тонн грузов, находятся в пути сотни тысяч пассажиров. И ничто не может сдержать стремительного бега поездов, когда на посту стоит многотысячная армия железнодорожников.
Вот промелькнула путевая будка, а вскоре показался и ее хозяин - путевой обходчик. Он медленно шел по своему участку, прощупывая каждый метр стального пути. Подняв желтый флажок, обходчик проводил поезд. Андрей приветливо махнул ему рукой, но, преисполненный достоинства, путевой страж даже не ответил на привет. Андрей подумал, что, будь у него талант, он обязательно бы вылепил скульптуру путевого обходчика, бдительно стоящего с высоко поднятым флажком и своим спокойствием утверждающего, что путь свободен. И опять Андрею вспомнилась граница. И здесь и там - на посту люди в черных и серых шинелях. Чем надежней закрыта граница, тем безопасней путь для поездов. Каждый задержанный при переходе рубежа шпион, диверсант, вражеский лазутчик - это несостоявшийся взрыв завода, моста, сохраненные секретные чертежи, предотвращенное крушение поезда. И он сегодня может спокойно сопровождать поезд только потому, что вчера крепко держал границу на замке и передал ее непроходимой сменившим его товарищам.
Андрея все больше беспокоили отношения с Таней. Чувство, которое он питал к своей случайной спутнице и которое заставило его поселиться на сибирской станции, казалось ему, было безответным. Таня при встречах была уравновешенной, сдержанной. Ее теплота, которую Андрей почувствовал в поезде, улетучилась. Однажды в кино Андрей совершенно непроизвольно положил руку на Танину и только тогда понял свою оплошность, когда она решительным жестом отстранила его горячую руку.
Андрей был доволен, что прямо с сеанса его вызвали в поездку, и, не досмотрев картины, ушел в общежитие переодеваться.
После этого случая он стал избегать Тани и в то же время огорчался: почему она сама не ищет с ним встреч, а если и встретятся случайно, то не спросит, как прежде, о житье-бытье, а только поздоровается и пройдет дальше? Наступила непонятная для Андрея размолвка, и вел он себя, как школьник, которому мальчишеская гордость не позволяет первому подойти к обидевшей его, но нравящейся девочке.
Окончательно Андрея вывела из равновесия встреча с тем солидным мужчиной, которого он видел на фотографиях возле Тани.
В клубе проходило совещание вагонников. Андрей задержался в курилке и, когда в полутемном зале стал разыскивать себе место, в президиуме совещания увидел Таню, а рядом с ней мужчину. Он сразу узнал того, кто расстроил его еще при рассматривании Таниного альбома. Таня повернулась к мужчине вполоборота и что-то убежденно доказывала, а он невозмутимо разглядывал собравшихся в зале.
- Кто этот, рядом с Загорской? - спросил Андрей у соседа.
- Это Грохотов, Семен Игнатьевич - приемщик вагонов от министерства. Приехал из управления дороги помочь провести совещание.
Сосед Андрея оказался разговорчивым и рассказал ему, что подполковник Грохотов парень нашенский, раньше работал здесь в вагонном депо мастером, а теперь вот выдвинулся, но не зазнаётся, а приезжает к землякам чуть ли не каждый месяц, как домой.
Последняя фраза особенно возмутила Андрея: "Знаю, зачем ты, голубчик, приезжаешь,- подумал он. - Сходить разве в буфет, рвануть граммов триста, а потом испытать крепость твоих зубов", - советовался он сам с собой. Однако его крамольным желаниям не суждено было осуществиться: и на этот раз выручил спасительный вызов в поездку взамен заболевшего товарища.
Поднявшись на тормозную площадку, Андрей горько размышлял:
"Сейчас совещание должно кончиться. Приемщик пойдет провожать Таню, а у калитки наверняка полезет целоваться".
Эти мысли разозлили Андрея. Он резко вскочил на ноги и подставил лицо и грудь встречному ветру.
Свежий порывистый ветер остудил горячую голову Андрея. Уже спокойнее он думал, что, вернувшись из поездки, обязательно зайдет к Тане и разрешит все сомнения.
Его мысли прервал паровозный свисток. Поезд подходил к станции.
РЕШЕНИЕ
Когда Андрея сняли с поездки и вызвали в комитет комсомола, первая мысль его была о Тане. Она член комитета и в это время наверняка заседает с Яшей Потехиным и другими комитетчиками. "Хорошо бы сегодня с ней поговорить", - мечтал он, подходя к зданию узлового парткома.
Разочарованием от несостоявшейся встречи с Таней и было вызвано первое смущение Андрея, когда, перешагнув порог комитета комсомола, он не увидел в комнате никого, кроме Потехина и Голубева.
Андрею показалось странным, что майор сидит на секретарском месте. Ему сразу бросилось в глаза, что Голубев рассматривал папку с четкой надписью "Личное дело", внимательно вглядываясь в каждую бумажку. Интуитивно Андрей почувствовал, что это рассматриваются его документы. Неожиданно Голубев оторвал глаза от бумаг и взглянул на Андрея. Свет настольной лампы, стоящей слева, упал на лицо майора. Андрей обратил внимание на седой ежик над высоким лбом, пересеченным двумя глубокими складками, и шрам на левой щеке - след пулевого ранения. Глаза майора смотрели на Андрея с испытующей настороженностью.
- Товарищ Васильков, - обратился к Андрею Голубев, - я приехал и срочно снял тебя с поездки потому, что комитет комсомола рекомендует тебя, как бывшего пограничника и хорошего комсомольца, для оперативной работы в органах государственной безопасности. Как ты на это посмотришь?
- Соглашайся, Васильков. Решение уже подработано и согласовано со всеми членами комитета. Политотдел его также поддерживает, - тоном, не терпящим возражения, произнес Потехин.
Андрей был ошеломлен. "Все члены комитета? Значит, и Таня? Но как заранее можно предрешать судьбу человека, даже не спросив его мнения?" Противоречивые мысли боролись в нем.
Труд оперативника привлекал его той романтикой, которая раз и навсегда прочно входит в быт пограничника. Значит, опять незримый фронт, война с невидимым врагом. Опять бессонные ночи, полные опасностей и волнений. Снова пистолет, приставленный к чужому виску, угроза удара кинжалом из-за угла, ампула с ядом, обнаруженная у диверсанта.
И этот безапелляционный тон: "Соглашайся, Васильков"... Нет, надо подумать, взвесить, посоветоваться... Посоветоваться? А с кем? Таня уже высказала свое мнение на комитете... Интересно, что она говорила?.. Что ж ты колеблешься, Андрей! Посмотри на майора, старого обстрелянного чекиста. Разве он когда-нибудь пожалел о том, что избрал этот опасный и тяжелый путь? Разве он когда-нибудь отступил, преследуя по едва заметным следам матерого врага, скрывающегося под личиной честного советского человека? Разве он сменит свою беспокойную профессию на тихую жизнь без тревог и опасностей? Такие люди до последнего дыхания служат любимому делу, до последнего патрона бьются за него.
Размышления Андрея прервал телефонный звонок. Яша снял трубку, одно мгновение подержал ее около уха и поспешно передал Голубеву. Андрей услышал, как чей-то взволнованный голос прохрипел из трубки:
- Товарищ майор, поезд № 1112 потерпел крушение на перегоне у Глубокой Пади. Имеются жертвы.
Майор поднялся из кресла.
- Выезжаю на место крушения.
Колебания Андрея кончились. Ему почудилось, что он на границе и дежурный по заставе крикнул: "В ружье!" Андрей ощутил тот знакомый прилив энергии, которым каждый раз сопровождалась эта команда.
- Товарищ майор! Я согласен. Разрешите ехать с вами?
- Едем! - коротко бросил Голубев, на ходу надевая полушубок.
КРУШЕНИЕ В ГЛУБОКОЙ ПАДИ
Степан Кузьмич, заменивший Андрея в поездке, устроился на тормозной площадке посредине состава. Дежурный по станции предупредил его, что состав тяжеловесный и машинист Кленов сегодня наметил очередной рейс без набора воды на промежуточной станции. Диспетчеры на всем протяжении обещали "зеленую улицу". Уже на ходу к Загорскому подсел шофер, сопровождавший платформы с автомашинами. Плотно закутавшись в тулупы, они сидели, прижавшись друг к другу, изредка перебрасываясь односложными фразами:
- Морозно.
- Да, дает жизни.
- А ты попляши, попляши.
- Я уж наплясался. С самого утра выбиваю чечетку.
Скручивать на морозе цигарку было немыслимо, и Степан Кузьмич "подстрелил" у шофера дешевую папироску. Затягиваясь горьким дымом, старый железнодорожник вслушивался в мерные стуки колес на стыках. А поезд набирал скорость, разгоняясь перед затяжным подъемом, ведущим к перевалу через хребет. Сотни раз проезжал этот участок Степан Кузьмич. Здесь ему были знакомы каждый кустик, каждая выемка. От путевой казармы начнется ровная прямая площадка, после, в пади, - крутая кривая, а за ней наиболее тяжелый участок - подъем. Минуешь перевал - и считай, что рейс прошел благополучно. Дальше до конечного пункта путь идет по равнине.
Степан Кузьмич скорее почувствовал, чем увидел, что состав вписывался в кривую. Выглянув с площадки, он по огням различил голову и хвост состава. Громыхая железными сцеплениями, состав выгибался в дугу. Казалось, кто-то нечеловеческими усилиями натягивает неподатливую тетиву гигантского лука, сближая его концы. И вдруг, словно не выдержав силы натяжения, стержень лука переломился в самой середине. Услышав угрожающий треск и первый сильный толчок, Степан Кузьмич рванул ручку стоп-крана, да так и повис на ней, зажатый стенками столкнувшихся вагонов.
Когда его извлекли из-под деревянных и металлических обломков, он уже не дышал. Оглушенный шофер, вылетевший с площадки в сторону, долго не приходил в сознание, и первыми его словами, произнесенными через неделю, был вопрос о Кузьмиче.
- Погиб ваш товарищ, - сказала ему дежурная сестра. - Схоронили его уже.
ЭТО НЕ ЕЕ ПОДПИСЬ
На оперативном совещании у начальника дороги была установлена причина крушения поезда № 1112. На крутой кривой поезд шел с превышением скорости, что увеличило напряжение в шейке оси у вагона в середине состава. От перегрузки шейка оси лопнула, и в результате - катастрофа. Совещание приняло постановление: "За грубое нарушение правил технической эксплуатации, выразившееся в превышении технической скорости вождения поездов на труднопроходимом участке, машиниста I класса Кленова Ивана Степановича лишить права управления паровозом, перевести слесарем в депо и дело на него передать в следственные органы для привлечения к судебной ответственности".
Выписку из этого решения оперативного совещания получил Василий Иванович Голубев, которому было поручено вести следствие по крушению поезда № 1112.
Для расследования дела майор приехал на станцию Новая. Помощником он взял Андрея Василькова, уже несколько дней работавшего в органах государственной безопасности и щеголявшего в новенькой форме младшего лейтенанта.
- Чуешь, Андрей, какая опасность грозит Кленову? - спросил Голубев. - В решении все предусмотрено: и следственные органы и судебная ответственность. А ведь надо еще доказать виновность машиниста.
Андрей в ответ пробурчал что-то невнятное. Он еще не пришел в себя после гибели Степана Кузьмича. Тяжелые мысли неотступно преследовали его. А если бы Загорский не сменил его? Дальше этого "если" мысли не шли. Андрею казалось, что, будь он на месте Степана Кузьмича, его не постигла бы такая трагическая участь. Спасся ведь шофер, ехавший на тормозной площадке вместе с вагонным мастером. А как тяжело Тане! И он не может у нее бывать часто: следствие отнимает все время.
Как бы угадав ход мыслей Андрея, Василий Иванович сказал ему:
- Сходи-ка, Андрей, к Тане. Помоги ей в хозяйстве. Мне нужно посидеть одному.
Маленький кабинет оперативного уполномоченного, где обосновался Голубев, постепенно наполнялся табачным дымом. Василий Иванович беспрерывно курил. В такие часы он выкуривал пачку "Беломора", как он выражался, "с прикуром от одной спички". Расследование крушения увлекло старого чекиста. Он вспомнил ночной разговор в кабинете полковника Ярченко. План, предложенный Голубевым, был одобрен начальником управления и с небольшими поправками принят. И вот первые шаги в расследовании нового дела.
Если это преднамеренная диверсия, начало которой заложено там, на Крутилинском заводе в литейном цехе, то, значит, каждую минуту можно ожидать нового крушения, новых жертв, непоправимой беды.
Сколько вагонов в этот миг идет с дефектными осями, затаившими в себе разруху и смерть? На каком перегоне, на кривой или на спуске, ослабленный металл не выдержит тяжелой нагрузки и рухнет? Тогда вагоны, как взбесившиеся звери, встанут на дыбы и сшибутся на узкой площадке, сокрушая и сталкивая друг друга под откос, в глубокую пропасть, в холодные воды реки.
Майор Голубев представил на мгновение, с какой тщательностью сейчас идет проверка вагонных клейм на осях по всей стране, по всем станциям и пунктам технического осмотра. По докладу Ярченко Комитет государственной безопасности и Министерство путей сообщения дали приказ отцеплять все вагоны, на осях которых обнаружено клеймо Крутилинского завода с номерами плавки от 2000 до 2300, колесные пары из-под этих вагонов выкатывать и заменять новыми.
Куда только не разбежались вагоны за эти годы: в полярную Воркуту, в туманную Прибалтику, в солнечный Самарканд и на край света - в бухту Находка!
Много ли успел навредить этот неизвестный, руководивший плавкой, и кто он: бракодел или затаившийся агент иностранной разведки? Правильно ли сделал он, Голубев, пустив следствие преднамеренно по ложному пути и для отвода глаз переложив всю ответственность на машиниста Кленова? Сколько раз в руках Голубева находилась судьба человека, решить которую было призвано его объективное следствие, многолетний опыт, любовь к людям.
"В ведении следствия может быть два метода, - размышлял Голубев: - Первый, когда все силы следователя направлены к тому, чтобы доказать преступные действия обвиняемого. И второй, когда следователь стремится оправдать его, отвести обвинение".
- Я сторонник второго, - доказывал часто Голубев, споря с сотрудниками. - Если ты, стараясь спасти подследственного, все же не достигнешь этого, убедишься в бесплодности своих усилий, значит, улики против него неопровержимы, и пред тобой действительно преступник, социально опасный элемент. Если же ты преднамеренно решил "упечь" обвиняемого в тюрьму, значит, ему не отвертеться от срока. В уголовном кодексе всегда можно подобрать подходящую статейку для мало-мальски провинившегося перед обществом человека.
На столе, как на выставочном стенде, лежало вещественное доказательство, деталь, вызвавшая крушение, - обломок шейки вагонной оси. Василий Иванович ощупал место излома. Шершавая поверхность холодного металла таила в себе неразрешимую для невооруженного человеческого глаза загадку. Но если бессилен глаз человека, к нему на помощь приходит наука.
Послышался тихий стук в дверь.
- Да, - отрывисто крикнул Голубев.
В кабинет вошел начальник вагонного депо Колосов.
- Добрый вечер, - бодрясь, промолвил он, достал из внутреннего кармана пакет и протянул его Голубеву.
- Вот, пожалуйста. Лабораторные исследования металла и увеличенные снимки его структуры по излому.
- Кто проводил анализ? - рассматривая содержимое пакета, спросил Голубев.
- Инженер Загорская. Здесь есть ее подпись.
- Я рассматривал этот материал, - добавил Колосов, немного помедлив. - Ничего подозрительного не нашел. Нарушений в структуре металла не обнаружено.
- Прекрасно, - сказал Голубев, хотя данные анализа его явно не устраивали.
- Когда домой, Василий Иванович? - стараясь впасть в приятельский тон, спросил Колосов. - Теперь, очевидно, для окончания следствия есть все материалы?
Голубев сделал вид, что не расслышал вопроса, и, подвигая пачку "Беломора", предложил:
- Закуривайте.
- Куда тут еще закуривать! - замахал руками Колосов. - Я пять минут подышал воздухом в вашем кабинете и словно на неделю накурился.
- Потчевать можно, неволить грех. Не смею больше вас задерживать и отвлекать от серьезных дел.
- Что может быть серьезнее помощи следователю? - почтительно произнес Колосов и не торопясь вышел из кабинета.
Голубев остался один. Результаты анализа ошеломили его. "Неужели вся суматоха вокруг гипотезы "третья ось" поднята зря и ухарство машиниста Кленова - единственная причина крушения?" Из раздумий его вывел приход Андрея.
- Василий Иванович, - оживленно заговорил он прямо с порога, - значит, Кленов не виноват?
- О чем ты говоришь, Андрей? - недоуменно спросил Голубев.
- Таня рассказала мне, что анализ показал дефектную структуру металла, повышенную примесь фосфора и серы в районе излома.
- А это что? - Голубев веером развернул перед Андреем снимки и пододвинул несколько страничек, аккуратно отпечатанных на машинке. Андрей, не читая, взглянул на заключение, туда, где после должности и звания лица, сделавшего анализ, круглым девичьим почерком было выведено: Загорская.