- Я уже сказала ей: "Леди, вы попали не туда".
- Леди? Что еще за хренова леди? - удивляется Хардкор.
- Я же сказала тебе, десять-два. Он не пришел. Приехала она. Ищет Орделла.
После этого Баг улыбается в сторону дорожки. Лавиния - ребенок, несмотря ни на что. Ей всего пятнадцать, и она любит поиграть.
- Леди, - повторяет Хардкор несколько раз. - Будь оно неладно. - Он направляется к машине. - Леди, вам лучше уехать отсюда. Здесь не место таким, как вы. - Просунув голову в полумрак салона, Хардкор ощущает аромат мыла, которым она умывалась, и сырой, кислый запах собственного перегретого дыхания. - Чем быстрее вы уберетесь отсюда, тем будет лучше для вас.
- Мистер Трент? Я - Джун Эдгар.
Она протягивает ему руку, а затем медленно выбирается из машины.
Старуха! К тому же еще и жирная. Рослая толстуха. Не то хиппи, не то фермерша, хрен разберешь, ляжки в джинсах похожи на кисель. У нее простое лицо и длинные рыжеватые волосы, которые только начали седеть. Сдвинутые в одну сторону и связанные в пучок, они, похоже, уже несколько дней не знали прикосновения расчески.
- Я думала, мы могли бы поговорить хотя бы минуту.
- Леди, нам не о чем разговаривать.
- Вообще-то я думала… я - мать Нила.
- Я сказал ему, чтобы он сам пришел. Я не просил присылать вместо себя мамашу.
- Я подумала, будет лучше, если приеду я.
- Уезжайте. Сюда могут нагрянуть нехорошие, крутые парни. Честное слово. Уезжайте! - Орделл делает шаг назад, резко машет рукой.
- Послушайте, я знаю их обоих. По-моему, здесь какое-то недоразумение.
- Единственное недоразумение состоит в том, что вы торчите здесь вместо того, чтобы уносить ноги.
- Но я в самом деле думаю…
- Леди, у вас могут быть крупные неприятности, слышите? А ну, живо ныряйте в свой ржавый драндулет и дуйте отсюда! - Он резко машет рукой и уходит.
Лавиния выступает из укрытия.
- Горго! - громко говорит она и тычет рукой куда-то вбок.
- А-а, чтоб мне… ублюдок, - произносит Хардкор.
Из переулка напротив стремительно вырывается Горго на горном велосипеде с черной рамой, быстро крутя педалями. На нем маска - синий носовой платок на лице. Вот сучонок, в ковбоев играет, хотя скорее похож на подростка, который спешит домой к мамочке. Синий рюкзачок на спине, куртка из красного атласа, бейсболка задом наперед - короче, ребенок, если не обращать внимания на пушку, которую он держит низко, параллельно раме. У него "Тек-9", полуавтоматический карабин. Со стороны кажется, что он волочится за велосипедом. Баг продолжает махать рукой и кричать, в то время как Горго мчится вперед, не видя ее. Он ни хрена не видит, понимает Хардкор. Шестьдесят футов. На этом расстоянии хорошо видны глаза Горго, выпученные так, словно его голову накачали насосом. Все, что он испытывает сейчас, - это страх. "Ты должен сделать это, - буравом сверлит в мозгу у Горго, - ты должен сделать это, парень". Хардкор понимает. Внутри все сжалось в крохотный комочек величиной с горошину, в котором сосредоточилась вся его сила воли, и нет места больше ни для чего. Карабин поднимается и нацеливается в их сторону, превращаясь на мгновение в маленький серебристый кружочек, и Орделл видит только этот кружок и страшную черную пустоту внутри его.
- Горго! - кричит Лавиния.
Распластавшись на тротуаре, Хардкор хватает ее за край куртки и тянет вниз.
- Ложись, дура! - кричит он, и Баг валится на него, невесомая, как упавший с дерева лист.
Как раз в этот момент воздух распарывают первые выстрелы.
Чертовы пушки, чтоб их, бухают всегда громче, чем ожидаешь. Бах-бах-бах-бах! Очень быстро, так, что Орделл не успевает толком сосчитать: пять или шесть выстрелов. И после, как всегда, наступает тревожная, звенящая тишина - птицы взвиваются с деревьев, радиоприемники умолкают, люди в близлежащих домах падают на холодный пол и боятся пошевелиться. Внезапный порыв ветра, и сразу же разносится острый запах пороха. Уже отъехав почти на целый квартал, Горго вдруг разражается диким воплем, выражающим радость и облегчение.
"Дыши, - приказывает себе Орделл, - теперь дыши, ниггер. - Внутри у него все пусто, в сердце - один страх. - Все в порядке. Ты не ранен, сохраняй хладнокровие, руки в ноги и двигай отсюда". И тут он замечает на тротуаре расплывшееся темное пятно крови.
В Хардкора раньше уже дважды попадали. Первый раз, когда ему было шестнадцать. Дело оказалось дрянь, еще хуже, чем он предполагал. Он хотел проучить одного парня. Нельзя давать спуску никому. Если почуют слабину, твоя песенка спета. Так вот, не успел он тогда толком взяться за дело, как мать того типа вытащила игрушку тридцать восьмого калибра и - бум!.. Этот случай наделал шума в округе.
Хардкор ощупал свое тело дважды, проверил все. Странно, хрень какая-то. Ведь в него же наверняка попала пуля, а раны нигде нет. Зато Лавиния держится за колено и стонет.
- Что с тобой, Баг?
Она плачет, и слезы ручьями катятся по гладкому лицу и извиваются серебристыми змейками вокруг рта.
- Больно, Хардкор. Дьявол, мне плохо, мне совсем худо.
- Мы поможем тебе, подружка.
Он подползает поближе. Баг лежит на боку, подтянув к себе колено. Руки испачканы кровью, от которой правая штанина ее твидовых джинсов уже стала коричневой. Вблизи кровь пахнет как-то странно, по-звериному. Все ясно, девчонку нельзя трогать с места. Ему одному не справиться. Нужны носилки. Но как она ухитрилась попасть под пулю? Непостижимо. Наверное, рикошет. Ребята, раненные в ногу, чаще всего умирают. Хардкор сам видел это не раз. Перебита бедренная артерия. Не исключено, что задета кость. Нет смысла кричать и звать на помощь кого-либо из его людей, маленьких гангстеров или еще кого. После первого же выстрела все они смылись.
- Горго, мразь вонючая! Будь я проклят, если не разделаюсь с этим пидором!
Между тем Горго давно уже исчез, проскочил между домами и растворился в переулке. Притормозив на минуту где-нибудь на помойке, он разобрал "Тек-9" и аккуратно положил в рюкзак. Теперь он просто тощий, жилистый подросток, раскатывающий на своем велике, каких тут сотни, и ничем не выделяющийся из массы.
Где-то вверху скрипит оконная рама.
- Надеюсь, вы все, вонючие бандитские ублюдки, перестреляли друг друга и подохли! Мерзавцы! Жду не дождусь этого. - Голос женщины очень хорошо слышен в холодном утреннем воздухе. - Надеюсь, вы сдохли. Только посмотрите, что вы натворили!
- Вызови "скорую", сучка! - кричит он.
- Я уже сделала это, а заодно вызвала и полицию. Они упрячут твою сраную задницу в тюрьму, туда, где ей и положено находиться, Хардкор.
При упоминании его имени окно захлопывается. Так быстро, что Хардкор не успевает заметить, откуда именно кричала женщина. Лавиния по-прежнему стонет.
- Я помогу тебе, девочка, - повторяет он.
Белая леди, он теперь хорошо видит это, мамочка Нила, тоже валяется на земле. Голова вся в крови, половина рыжеватых волос отсутствует. Она совсем не двигается. Все, кранты, думает Орделл. Он уже видел мертвецов и знает, когда и что. Без балды.
Баг совсем плохо. Она разваливается на глазах. А чего еще ждать при таком ранении? "Тик-таки" как-то раз забрали ее в участок, ну и дальше все, как положено, по полной программе. Приковали руку выше головы наручниками к водопроводной трубе и так продержали девчонку весь день, тыкая в нее иногда своими дубинками. А она хоть бы хны, держалась молодцом, даже не пискнула, как будто это ее вовсе и не касается. А теперь вон рыдает, как грудной малыш. В ней словно что-то сломалось. Она не выдержит, нет. И Нил тоже. Нил в первую очередь. Его папаша, должно быть, уже знает обо всем, дерьмо собачье! Когда "тик-таки" начнут приставать с вопросами, все сразу выползет наружу. Все рухнет, мать твою!
- Полиция скоро будет здесь, - говорит он Баг.
Нужно быстро соображать, что делать. Чертовой бабе известно его имя.
Позвонить адвокату. Позвонить адвокату Айресу, думает Хардкор. Теперь нужно позаботиться о себе.
Он встает. На белую "нову" страшно посмотреть. Все окна, кроме того, что было открыто, прострелены; часть стекол выпала, а оставшиеся покрылись сетью мелких трещин. Колеса с той стороны, откуда стрелял Горго, спустили, и машина накренилась. В передней дверце под окном виднеется отверстие от пули с посеревшей по краям белой краской. Чтоб он сдох, думает Хардкор. Проклятый недоносок, этот Нил, из-за него заварилась такая каша.
- Лучше отдай мне дурь, подружка. Тебе и так досталось.
Баг открывает рот и пытается залезть в него рукой, но сильная боль не дает ей это сделать.
- Здесь? - спрашивает он и, запустив на секунду палец между зубом и десной, достает оттуда маленький пакетик из фольги. Черт, как бы не подцепить какую-нибудь заразу, мало ли что там у нее во рту. - Короче, слушай. Была какая-то разборка, - говорит он ей. - Слышишь? "Изгои" решили продемонстрировать силу. Полиция начнет расспрашивать. Вот что ты должна сказать: просто появились "Губеры" и принялись косить всех, кто попался им под руку. - Он прикоснулся к ее щеке. Вряд ли она выдержит. "Тик-таки" раскрутят ее. - Ладно, мне нужно бежать. Пока.
- Пока, - повторяет она.
Больше всего в жизни Орделл ненавидит именно такие ситуации, когда приходится уходить помимо своей воли.
12 сентября 1995 г.
Сонни
Ее честь судья Сонни Клонски входит в свой кабинет, отягощенная разными пакетами и грустными раздумьями об одиночестве, посетившими ее во время ленча. В приемной она застает двух полицейских, которых, как обычно, в отсутствие судьи принимает секретарь, Мариэтта Рэйнс. Оба полицейских, дюжие ребята, пыхтят над желтым бланком, заполняя аффидевит для получения ордера на арест. Белый, Любич - человек застенчивый, любитель бодибилдинга. Он превратил свое тело в настоящий ландшафт мускулатуры с гороподобными плечами и шеей, похожей на обрубок дерева. Любич снял спортивную куртку и устроился за письменным столом Мариэтты. По мере того как Любич пишет, его напарник Уэллс смотрит через его плечо и различными звуками выражает свое согласие или несогласие.
Проходя мимо, судья бросает беглый взгляд на лицевую сторону ордера, который полицейские уже заполнили и который теперь ждет ее подписи. Из двух коричневых бумажных мешков исходят соблазнительные ароматы выпечки, свежего хлеба и других продуктов, которые судья купила, мотаясь от одного магазина к другому среди маленьких лавчонок, коими изобилуют обшарпанные улочки в районе, где находится центральный суд округа Киндл. Ленч - самое важное время дня для Сонни, единственное время, когда она не несет никакой прямой ответственности перед другими. До пяти часов она должна сменить няню, сидящую с Никки, и тогда начинаются часы кормления, купания, разговоров - обычные материнские заботы. По мнению Сонни, это и есть настоящий труд. Теперь, еще не успев освободиться от своей ноши, она начинает думать о… точнее, где-то на задворках ее сознания сохраняются расплывчатые образы шести нектаринов, которые она выбрала своей рукой, чья прохладная гладкая кожица и чувственные расщелины почему-то, как ни смешно, вызывали в ней подобие желания.
В ордере значится некий Делил Лав, проживающий в квартире 9-Джи, 5327, Грей-стрит, Дюсейбл. В субботу, десятого сентября, указано в ордере, обвиняемый совершил преступление, выразившееся в сексуальных домогательствах по отношению к некоей Суните Коллинз, двенадцать лет, несовершеннолетней. Его действия следует характеризовать как растление. Обвиняемый Делил Лав прикасался к грудям, ягодицам и влагалищу вышеназванной Суниты Коллинз, несмотря на ее сопротивление.
Уэллс тычет пальцем в имя обвиняемого.
- Сдается мне, этот парень полностью оправдывает свое имя, - говорит он.
Коренастый здоровяк Уэллс улыбается слишком широко. У него темные венозные десны и зубы неправильной формы. Любич продолжает писать. Значит, он уже слышал эту ремарку.
В последний раз Уэллс был здесь пару месяцев назад. Тогда он долго рассказывал Сонни о своем сыне, который принимал участие в школьных олимпиадах. Однако преступление и связанные с ним последующие формальности тут же заставили судью повернуться лицом к реальности. Есть полицейские, которые напоминают Сонни о дяде Мойше, в доме которого ей приходилось часто и подолгу жить в детстве. Эти люди представлялись воплощением всего спокойствия, какое только есть в мире. Они тихо и уверенно отделяли зерна от плевел, никогда не теряя оптимистической убежденности в полезности и необходимости своего труда. Однако ни Уэллс, ни Любич на них не похожи. Сразу видно, что каждое дело, каждое преступление воспринимаются ими как нечто личное, будя раздражение и неудовольствие.
И в этом они, конечно, больше похожи на нее, Сонни. Раньше, когда она работала прокурором, а затем адвокатом, казалось вполне естественным ощущать непосредственную связь с каждым делом, со вселенской необходимостью наказать преступников, защитить пострадавших и их право на получение компенсации в любой форме, какой бы скудной она ни была. Становясь судьей, Сонни надеялась, что ей удастся дистанцироваться от этой вовлеченности, однако, напротив, она нередко не только проявляет личный интерес, выходящий за рамки профессионального, но и ощущает глубокую сопричастность, что озадачивает ее саму. Бывают случаи, когда она глубоко сопереживает пострадавшим. Хотя гораздо чаще - слишком часто, чтобы это не тревожило ее, - именно обвиняемые, подсудимые, бедняки, всегда вызывающие жалость, пользуются ее симпатиями. Они каким-то неуловимым образом напоминают Сонни ее саму.
Судья делает жест, из которого следует, что полицейские могут продолжить заполнение ордера. Их присутствие не вызывает у нее раздражения. Скорее наоборот, поскольку из всех посетителей этого здания они принадлежат к числу немногих, кто, похоже, полностью доверяет ей. Служащие канцелярии, судебные приставы, прокуроры и судьи видят в Сонни чужака, бывшего федерального прокурора из числа полудюжины юристов, чья неподкупность не вызывала сомнений и кто был назначен на должность судьи штата решением комиссии по судебной реформе, созданной в результате последнего скандала с взятками. Тогда в коррупции были изобличены четыре различных суда. Сонни подозревает, что коллеги считают ее недостаточно опытной - ведь у нее за плечами всего двухлетний судейский стаж, - чтобы рассматривать дела о тяжких уголовных преступлениях. С их точки зрения, это жирный кусок. Само собой разумеется, что здесь, среди людей, которые годами доверяли друг другу свои секреты, она белая ворона.
Во внутреннем офисе помощница шерифа, прикомандированная к суду Энни Чан, разбирает ворох разноцветных бумажек - результат бурного совещания с кандидатами в присяжные заседатели. Такие совещания Сонни проводит каждый вторник по утрам. При виде судьи Энни встает и спешит помочь ей избавиться от пакетов. Пользуясь моментом, она незаметно заглядывает в один из них. Энни мечтает о юридическом факультете и - Сонни в этом уверена - уже представляет себя в пышной судейской мантии, на возвышении в зале суда, облеченной могущественными полномочиями и внушающей трепет. Нельзя сказать, чтобы эти надежды были совсем беспочвенны. Несколько месяцев назад Энни вышла замуж за прилизанного, богатого юношу из Гонконга, с куда более традиционными наружностью и манерами, чем у нее. Временами Сонни видит, как Энни пристально смотрит на свадебное и обручальное кольца на левой руке, любуясь ими на свету. При этом на ее лице появляется выражение страха с примесью удивления и печали, причину которого Сонни не может определить.
- Приходили репортеры, - сообщает Энни.
- По какому поводу?
- Вам поручили новое дело. Орделл Трент, известный также под кличкой Хардкор. Предварительное слушание назначено на 14.00. - У нее отчетливый китайский акцент, который смягчает "р" до такой степени, что эта согласная становится неразличимой: Ау-делл, Хаад-код. - Убийство первой степени.
- Стало быть, эта птичка досталась вам, судья? - Любич появился на пороге, заслонив свет. - Сегодня утром его доставили к нам в участок. В банде "Святых" он не из последних. По-моему, я говорил тебе о нем? - Последний вопрос был обращен к Уэллсу. - Судья, дело дохлое.
Сонни встряхивает головой. У нее длинные, густые, темные волосы до плеч. Такую прическу она носит со студенческих лет. Правда, теперь там пробивается все больше седины. Впрочем, в ее профессии седина считается признаком зрелости и добавляет авторитета.
- Прекрати, Фред. Мне не нужно сведений, полученных закулисным путем. Я все узнаю от обвинителя и адвоката в суде.
- Ладно, - говорит он, - но дело действительно непростое.
- Непростое, - повторяет Сонни и жестом показывает Энни, чтобы та закрыла дверь.
Она уселась в кресло, стоящее за огромным письменным столом с многоярусными краями. Этот стол из красного дерева напоминает Сонни пароход. Из узких высоких окон за спиной открывается великолепный вид на пригород Дюсейбла. На столе лежит судейский молоток в три фута длиной, подаренный Сонни коллегами, когда она уходила из федеральной прокуратуры. В шутку они сделали на нем надпись: "Мисс Юстиция Клонски". Там же стоят фотографии двух детей: ее дочери Никки, которой скоро будет шесть, и двенадцатилетнего Сэма, мальчика, которого она помогала растить все те годы, когда была замужем за его отцом. Около трех лет назад Сонни ушла от этого человека, от Чарли.
- На прошлой неделе сообщали по радио, - произносит Энни. - Какие-то чертовы гангстеры устроили между собой разборку. А эта женщина случайно оказалась в том месте. Белая.
- Белая? - спрашивает Сонни. - И где же это произошло?
Энни берет со стола папку с бумагами из прокуратуры и читает:
- 6.30 утра, седьмого сентября, и опять злополучная Грей-стрит.
- Что она делала там, на Грей-стрит? - спрашивает Сонни.
- Может быть, она имеет какое-то отношение к службе УДО или инспекции по делам несовершеннолетних?
- В такую рань? - Сонни протягивает руку за иском и тут же вспоминает. Она кричит в соседнюю комнату полицейским, чтобы те уведомили инспекцию по делам несовершеннолетних о Суните Коллинз.
- Уже сделано, - отвечает Любич.
- Сделано что? - спрашивает Мариэтта, вернувшаяся после ленча. На ней все еще солнечные очки, в руке пакет.
Оба полицейских дружно встают, чтобы освободить ей место. Каждую вещь, каждую пылинку в этом помещении, где она провела почти два десятка лет в качестве клерка и делопроизводителя, Мариэтта Рэйнс считает едва ли не своей собственностью. Она бросает кошелек и пакеты в ящик стола и сразу же принимается читать бланк, заполненный полицейскими.
- О Боже! - восклицает Мариэтта, качая головой над именем Суниты Коллинз. - Я не желаю и слышать о том, что кому-то удалось провести уик-энд лучше, чем мне. - Тяжело ступая, Мариэтта направляется во внутренний кабинет, делая при этом вид, что не замечает косого взгляда, который бросила в ее сторону судья.