- Ну что ж, давайте поговорим о вашем визите в больницу к Баг двенадцатого сентября. Вы утверждаете, что сделали это по просьбе Монтегю, и суть дела в том, что вам уже приходилось сталкиваться с мисс Кэмпбелл по роду вашей деятельности, не так ли?
- Да уж не потому, что мы друзья-приятели. Я дважды арестовывал ее.
- Однако в конечном итоге у вас с ней установились хорошие отношения?
- Хорошие отношения? Не понимаю, на что вы намекаете. - Фред откидывается в кресле, затем опять подается немного вперед, когда до него доходит, что адвокат хочет заставить его противоречить самому себе. - Я вовсе не пытаюсь острить, советник, но можно сказать, что у нас были профессиональные отношения. Она знала, что я действую по отношению к ней в рамках закона. Первый раз там, где она продавала наркотики, мы почти взяли ее с поличным: обычно, когда мы, ну, вы знаете, оперативники, являемся туда, в зону влияния "УЧС", они очень ловко прячут концы в воду. Однако в тот раз я заметил какую-то отъезжающую машину, которая резко набрала скорость, и мы с Баг устроили забег на короткую дистанцию, в котором я победил. Я схватил ее и объяснил, какие бывают последствия, и она послушалась меня.
- Вы объяснили ей, какие бывают последствия?
- Обычно, когда подростки продают небольшие дозы, они держат их во рту. Пакетики из фольги. Если вдруг нагрянет полиция с облавой, они всегда могут проглотить их. Доза достаточно мала, чтобы не вызвать летального исхода. Поэтому они глотают. И я схватил Баг и сказал ей, что если она попытается проглотить дозу, мне придется слегка придушить ее или устроить промывание желудка, и, чтобы избежать этих неприятных процедур, ей лучше выплюнуть пакетик, что она и сделала.
- И вы подружились, - говорит Хоби.
Эта фраза произносится в комической манере, так, чтобы вся ситуация сразу же предстала в смехотворном свете. Усилия Хоби не остаются втуне, а вознаграждаются дружным всеобщим смехом, который оказывается заразительным и для меня. И все же во всем этом есть горькая правда. В "Ти-4" насчитывается около двух сотен подростков, с которыми у Любича и Уэллса такие же отношения. Они знают их матерей и двоюродных братьев, их положение в банде, может быть, даже их текущие оценки в школе. Они не считают этих ребят закоренелыми преступниками и в какой-то мере им сочувствуют.
У Фреда есть все причины быть сердитым, и он бросает в сторону Хоби враждебный взгляд.
- Я не наехал на нее. Я мог бы предъявить ей такие же обвинения, как и взрослой, и она получила бы по полной программе, но я не стал этого делать. Мы оформили ее как малолетнюю правонарушительницу. Она отбыла небольшой срок в исправительном заведении для несовершеннолетних, и ее выпустили.
- Вы поступили с ней по справедливости.
- Стараюсь, - отвечает Любич и крутит массивной шеей.
- И, зная о том, что в прошлом у вас с ней установились доверительные отношения или что-то вроде того, Монтегю попросил вас навестить ее в больнице?
- В общем, верно.
- И вы отправились туда со своим напарником… - Хоби начинает просматривать рапорт.
- Уэллсом.
- Вы с Уэллсом пошли туда и посоветовали ей выложить все, что она знает, пойти на сделку с законом, не так ли?
- Верно.
- И она рассказала вам то, что вы сразу же определили как ложь, а именно, что убийство миссис Эдгар было случайным и явилось следствием налета конкурирующей уличной банды?
- Да, она сказала именно это.
- Случаются ли в этом районе подобные разборки?
- Сколько угодно.
- Но вы были уверены, что она привирает?
- Лгала на все сто процентов.
- Даже несмотря на то, что эта девушка была в той или иной степени у вас в долгу? Несмотря на то, что она в прошлом охотно шла вам навстречу, вы не поверили ей?
Любич позволяет себе слегка улыбнуться. Этак свысока, с позиции опытного, повидавшего виды копа. "Вам еще дорасти до меня нужно", - скорее всего хочется ему добавить.
- Нет, не поверил.
- Помните, почему именно?
Любич смотрит в потолок и говорит:
- Слишком складно и просто. Так поют с чужого голоса.
- А не могло случиться так, - медленно произносит Хоби, - что Монтегю уже ознакомил вас с показаниями Хардкора?
Затем он останавливается и пытливо смотрит на Фреда. Вот момент, когда решается все. Или пан, или пропал. Любич делает вдох, и в очередной раз его глаза устремляются к потолку. Какое-то время он балансирует на грани отказа. В моей памяти прокручивается картина тех событий. День, когда Уэллс и Любич сидели у меня в канцелярии. Тогда кто-то из них, кажется, Любич, намекнул, что это дело с душком. А еще он, Любич, сказал, что ему нужно ехать в муниципальную больницу. И он злорадствовал, потому что к тому времени ему уже все было известно. Он знал, что Хардкор дал показания на Нила. "Фред, - хочу я сказать, - ради Бога, Фред". Однако вместо этого я начинаю покашливать. Наши взгляды встречаются, Любич оседает в кресле, и ему вдруг все становится ясно, он прозревает так же, как и я. Фред едва заметно кивает, словно его долг говорить правду проистекает из личных обязательств передо мной.
- Ваше предположение не лишено смысла, - отвечает он.
- Вы припоминаете это?
- Да, у меня возникают какие-то ассоциации.
- Значит, вы знали, что Хардкор стал сотрудничать со следствием. И значит, вы собирались получить у этой девушки подтверждение его показаний, не так ли?
Любич довольно долго размышляет, нет ли в вопросе подвоха, и лишь потом соглашается.
- А теперь вспомним о том, какое положение в "УЧС" занимает Хардкор. Ведь он один из главарей этой банды, верно?
- Насколько я понимаю.
- И младшие члены банды выполняют его приказы?
- Они торгуют наркотиками, которые он им поставляет. Да, Хардкор играет важную роль. А какая тут связь? - удивляется Любич.
Он явно не понимает, куда клонит адвокат. Так часто бывает с копами, когда они теряют контроль над ситуацией.
Хоби умело пользуется преимуществом.
- А связь тут такая, детектив. Вы знаете, что свидетелям по делам, затрагивающим интересы организованных преступных группировок, часто угрожают, их запугивают, наносят телесные повреждения или даже убивают.
- Я слышал об этом.
- Часто?
- Возможно.
- Очевидно, вероятность такого развития событий еще более высока, если кто-то дает показания против главаря банды? Что говорит на сей счет ваш опыт?
Теперь Любич улавливает, к чему клонит Хоби. "Какой вопрос будет следующим?" - думает он, прежде чем ответить.
- Да.
- Хорошо, детектив. Теперь, признавая, что вы явились сюда почти сразу же после того, как вас вызвали, и поэтому у вас практически не было времени просмотреть рапорты или освежить в памяти события двенадцатого сентября; признавая, что вы обычно не знакомите одного свидетеля с показаниями другого, - признавая все это, я спрашиваю вас: разве не было бы легче склонить девушку - члена банды - к даче нужных показаний? Наверняка она знала, что ее босс уже сделал то же самое и что она ему нисколько не повредит.
Переваривая услышанное, Любич опустил плечи и вообще совсем обмяк. Он понял наконец, что адвокат умело манипулирует им и он пока что бессилен что-либо изменить, так как вынужден говорить правду, выгодную защите. И опять его глаза почти невольно двигаются в моем направлении, а затем следует ответ:
- Теоретически в этом есть смысл.
- Чтобы убедить ее, вам пришлось бы раскрыть подробности того, что сказал Хардкор. Вы бы хотели, чтобы она удостоверилась в том, что вы уже знаете ту историю, которую она вам Собиралась рассказать, не так ли?
- Думаю, я утаил бы от нее кое-какие детали, ну, для проверки. Конечно, мне пришлось бы рассказать ей достаточно, чтобы она поняла: Хардкор с нами сотрудничает.
- И если она заявляет, что Нил является организатором покушения на своего отца, то есть повторяет то, что вы сообщили ей из показаний Хардкора, вы же не можете, сидя здесь сегодня, вы не можете сказать, что это неверно?
Лицо Любича искажает непроизвольная гримаса. Сморщив лоб, он погружается в мучительные раздумья. Его тело, покоящееся на локтях, будто приросших к подлокотникам, подалось вперед в тревожном предчувствии.
- Я не могу припомнить в точности. Все может быть. Она могла бы сказать правду, а могла и соврать.
- Значит, она могла сказать правду? - спрашивает Хоби.
Любич игнорирует вопрос. Мольто, сидящий за столом обвинения, рассеянно трет висок, уставившись пустым взглядом на дубовые панели, которыми отделана противоположная стена. Панели предназначены для поглощения звука. Хоби сейчас безраздельный хозяин положения. Он снисходительно улыбается свидетелю, и в то же время у него, конечно же, хватает ума, чтобы покончить на этом и не сыпать Любичу соль на рану. Однако всем ясно, что Хоби одержал еще одну важную победу, в очередной раз блеснул мастерством. Теперь показания Баг, данные полиции, будут рассматриваться как попытка угодить главарю. Сам Хардкор может быть признан свидетелем, порочащим участника процесса. Возможно, найдутся подкрепляющие доказательства или какие-либо другие факты вины Нила. Однако в данный момент Хоби свою работу сделал. Лавиния Кэмпбелл вычеркнута из списка свидетелей обвинения.
В управлении шерифа есть раздевалки и душевые кабинки. Все просто и примитивно: проржавевшие шкафчики, бетонные полы, застоявшийся запах дезинфицирующих средств. Судьи, которые имеют сюда свободный доступ, иронически называют это место "клубом". Здесь я храню свою спортивную одежду для бега. Как бывший раковый пациент, который прочитал все, что только есть на свете о дополнительных путях к выздоровлению, я как минимум дважды в неделю отказываюсь от ленча. И в старом, вытянувшемся свитере с обрезанными по локоть рукавами и лосинах из спандекса - прочной, бросающей вызов времени чудо-ткани девяностых - выхожу из здания суда и минут сорок бегаю трусцой по бульвару. В судейском подъезде обычно дежурит Розарио, коротышка в синей форме помощника шерифа, который взял за правило провожать меня фразой:
- Покажите им, на что вы способны, судья. - Когда я возвращаюсь, он распахивает передо мной дверь и говорит: - Добро пожаловать на остров Фантазий.
Мне всегда кажется, что он подшучивает над своеобразной, отчасти жуткой атмосферой, наполняющей Дворец правосудия, где мы всегда близко сталкиваемся с людьми, с которыми в иных обстоятельствах предпочли бы не встречаться и во избежание каких бы то ни было контактов, перешли бы на другую сторону улицы. Я имею в виду парней, которые разговаривают слишком громко и расхаживают, посматривая исподлобья, а в их глазах тлеют огоньки звериной ненависти ко всему роду человеческому. От них всегда исходит враждебность, они окружены ею, как темным нимбом. В федеральном здании было полно всяких клерков и судебных приставов, которые напускали на себя непомерно важный, чванливый вид, как бы говоря: "Мы олицетворяем собой грозную силу, карающую десницу федеральной власти". Зато в суде округа Киндл среди адвокатов, прокуроров, помощников шерифа и клерков царит атмосфера добродушия и предупредительности, потому что мы ощущаем необходимость постоянно доказывать себе, что имеем право называть себя приличными людьми.
Обычно я бегаю с включенным плейером. Вот и сейчас в моих наушниках звучит музыка Малера, и гулко бьется сердце, когда я бегу по тротуару, лавируя между присяжными, адвокатами, следователями и семьями, идущими на ленч. Пара юристов, имена которых я не могу вспомнить или же вообще не знаю, когда я проношусь мимо, машут мне: "Привет, ваша честь".
Сегодня стоит сравнительно хорошая погода. Солнце тускнеет, зловещие зимние облака, тяжелые, как стеганое одеяло, надвигаются из дальних уголков неба и на короткое время омрачают день с внезапностью примитивного ругательства. Однако иногда появляются просветы, в которые врываются солнечные лучи. Температура вполне сносная, около сорока по Фаренгейту. Скоро матушка природа покажет свой характер злой ведьмы. Зима на Среднем Западе. Когда бы она ни нагрянула, ты к ней вечно не готов. Неподалеку от выхода слышу, как кто-то произносит мое имя.
- Сонни, - доносит до меня порыв злого ветра.
Сдвинув на шею наушники, я поворачиваю голову, ожидая увидеть коллегу, однако передо мной вырастает фигура Сета, который пытается догнать меня.
- О, ради Бога, - бормочу я, запыхавшись.
Да, конечно, дело во мне. Это я начала все вчера, я первой сделала шаг навстречу, однако мне совсем не хочется чувствовать себя школьницей, назначающей свидания. На Сете все та же синяя спортивная куртка и потертые туфли, в которых он каждый день является на процесс. Его лицо растянулось в неуверенной, почти заискивающей улыбке. Ветер треплет бесцветные кончики волос над ушами.
- А я уж боялся, что упустил тебя. Твой секретарь… Марианна сказала, что ты должна выйти отсюда.
Мариэтта?
- Ах так? - свирепею я.
Медленная смерть. Китайские пытки. Я ее точно убью, когда вернусь. Я стою там, приплясывая, и отвечаю ему в изысканнейшей, официальной манере, словно сижу за столом у себя в кабинете:
- Чем могу служить, Сет?
Слегка отпрянув назад, он недоуменно смотрит на меня своими влажными глазами. В последние дни у него почему-то всегда немного растерянный вид. Он опешил и, наверное, обиделся.
- Я задерживаю тебя, - произносит он наконец. - Тогда вперед. Я побегу с тобой.
Он отбегает на несколько шагов и жестами приглашает меня присоединиться к нему. В уличных туфлях и блейзере Сет бежит впереди меня так уверенно, словно для него это привычное дело.
- Я не буду тебя долго беспокоить. Одна секунда, и все. Я просто хотел, чтобы ты знала. Вчера ты задала мне вопрос насчет Хоби и Дубински. И я думал об этом всю ночь и понял. Мне кажется, я знаю, почему ты спросила.
- Забудь об этом, Сет. - Я догадываюсь, в чем дело. Он встречался с Хоби за обедом, и они подготовили ответную реакцию. Сет здесь играет роль управляемой ракеты. Вот почему я дала себе клятву не иметь с ним никаких дел. - Не будем обсуждать это заново.
- Нет, я хочу, чтобы ты поняла. Я не знаю, что задумал Хоби. Я люблю его как друга, но поверь мне, Хоби Таттл может быть очень опасен. В нем достаточно коварства. Однако, что бы он там ни заварил, я в этом не участвую. Ему помогает Стью, а я тут ни при чем. Хоби и Нил со мной даже не разговаривают. Вот так. Вот что я хотел сказать.
- Этого достаточно, - говорю я.
Еще одно предложение, еще одно слово, и мне придется сделать что-нибудь. Например, остановиться и закричать, позвать на помощь полицию. Однако Сет больше ничего не говорит, и мы бежим дальше в молчании, тяжело топая ногами по тротуару. Мы уже добежали до Гомер-парка, который славится отличной беговой дорожкой. В прежние времена парковый район пользовался печальной известностью лакомого кусочка, где все должности раздавались за взятки или в награду за услуги и беззастенчиво разворовывались ассигнования на общественные проекты путем заключения контрактов с подставными фирмами. Это был рай для таких бандитствующих политиканов, как Тутс Нуччо, который иногда приносил на заседания городского совета автомат в футляре для кларнета. Теперь городская казна пустеет, и соответственно в запустение приходят и парки. Исчезли программы, которые были ярким пятном в моей детской жизни: кружки, где нас учили делать что-то своими руками, и летние лагеря. Не выделяется средств даже на поддержание парков в минимально приличном состоянии. В этом парке по какой-то необъяснимой причине со всех деревьев спилили макушки. Они стоят вдоль гудронированной дорожки, похожие на инвалидов с ампутированными конечностями. Давно сняты фонари, и вечерами жизнь тут замирает. Однако в дневное время при естественном освещении здесь вполне безопасно. Молодые мамы, преимущественно латиноамериканского происхождения, в пальто и кашемировых куртках, катают коляски с закутанными в одеяла младенцами. По парку деловито спешат пешеходы, которым нужно пересесть на другой автобус, чтобы попасть в центр города.
Сет по-прежнему бежит рядом со мной, и ему не составляет никакого труда поддерживать заданный мной темп. Я же тем временем предаюсь размышлениям. "Хоби Таттл может быть опасен. Что бы он там ни заварил…" Трудно представить Сета в роли эмиссара Хоби, да еще передающего подобную информацию. Я даже едва не поддаюсь соблазну спросить у него, что же, по его мнению, замышляет Хоби, однако голос здравого смысла вмешивается вовремя. Общаясь с Сетом, нужно держать себя в руках и соблюдать дистанцию.
- Черт побери, да здесь так холодно, что уши могут отвалиться. - Он пытается шуткой разрядить неловкую тишину и проводит рукой по лысеющей голове. - Никакой естественной защиты, - произносит он.
- Сет, я что, должна выразить сожаление по поводу того, что ты лысый?
- Ну, еще не совсем лысый, - говорит он. - Я лысею. И ничего с этим не поделаешь.
- Позволь мне быть с тобой откровенной на этот счет, Сет. После сорока женщине приходится беспокоиться обо всем. Сверху донизу. У нее обвисает грудь. Наступает менопауза. Становятся мягкими кости. Если она рожала, и не один раз, то ее зад вряд ли влезет в те джинсы, которые она носила двадцать лет назад. Сюда следует добавить еще слабый мочевой пузырь, но это не обязательно. Вообще-то я рада, что женщинам есть о чем беспокоиться. Но самое главное - я не думаю, что все так уж мрачно. На этом фоне мужчина выглядит просто зрелым, что, по правде говоря, у большинства представителей твоего пола является редким качеством. Поэтому я не испытываю к тебе жалости, Сет.
- О Боже, да ты так накалилась, что от тебя прикуривать можно, - говорит он. - Что с тобой?
- И ты еще спрашиваешь? Ты преследуешь меня на улице, не даешь мне покоя в тот единственный час, когда я могу быть свободна от всего. И потом, всякий раз, когда я разговариваю с тобой, ты постоянно плачешься на судьбу. Как будто мне больше нечего делать, кроме как утешать тебя, в то время как я должна исполнять свои обязанности, за что мне платят зарплату. Впрочем, я уже объясняла.
Странное дело, Сет не приводит никаких оправданий, которые я ожидала услышать.
- Ты права, - говорит он и опускает глаза.
Внезапно до меня доходит, и я чувствую за собой вину, что пыталась спровоцировать между нами ссору и тем самым избавиться от его присутствия. По лицу Сета видно, что его мучают какие-то глубокие переживания.
- У меня умер сын, - говорит он. - Ты спрашивала, что в моей жизни было драматичного. Это и есть моя личная драма.