Глава 4
Особенно радует в Майами безусловная готовность здешних жителей все заасфальтировать. Наш чудный город был когда-то субтропическим садом, плодородным и густо населенным всяческой живностью, и вот, спустя буквально считанные годы напряженной работы, растений никаких не осталось, живность повымерла. Конечно, память о них витает в пришедших им на смену кварталах. По неписаному правилу каждый новый район застройки называется по имени того, что было погублено при строительстве. Пропали орлы? Закрытый жилой комплекс "Орлиное гнездо". Погибли пантеры? Район "Бегущая пантера". Просто, изящно и обычно весьма рентабельно.
Я не хочу сказать, будто на месте "Эльфийских садов" перебили всех эльфов и вытоптали все их домики-тюльпаны. Вовсе нет. Напротив, тут скорее совершилась месть растений. Конечно, ехать сюда нужно было через всякие там "Бухты орхидей" и "Кипарисовые низины", зато потом посетители оказывались в настоящих зарослях диких деревьев и орхидей, почти не знающих садовых ножниц и вообще присутствия человека. Кроме, разумеется, автобусов с туристами. Здесь до сих пор можно было отыскать парочку живых пальм, не подсвеченных со всех сторон неоном, и в целом мне нравилось пройтись по здешнему парку, среди деревьев, подальше от суеты.
Впрочем, сегодня утром парковка была забита: "Сады" закрыли из-за ужасной находки. Толпы туристов запрудили вход и рвались внутрь комплекса, надеясь ужаснуться, встретив нечто жуткое. Замечательный отпуск в Майами: трупы и орхидеи.
В толпе шныряли даже два юнца вполне эльфийского вида - представляете, снимали на видео, как остальные стоят и чего-то ждут. Еще и выкрикивали на ходу: "Убийство в "Садах!"" и всякое такое. Может быть, нашли хорошее местечко на парковке и не хотели уезжать? Ведь теперь здесь не осталось места втиснуть даже велосипед.
Разумеется, Дебора повела себя как уроженка Майами и местный же коп: оттеснила толпу своим "фордом", припарковалась прямо у главного входа в парк, рядом с другими служебными машинами, и проворно выскочила на улицу. Я еще только вылезал с пассажирского сиденья, а она уже что-то втолковывала полицейскому у ворот. Крепкий коротышка в униформе по фамилии Мелцер, я его немного знал. Он махнул в дальнюю от входа сторону, и Дебора рванула по дорожке прямиком туда.
Я поспешил за ней. Привык трусить за Деборой по пятам, на подхвате, потому что она вечно мчится на место всякого преступления. Как-то неудобно ей подсказывать в такую минуту, что спешить уже незачем. В конце концов, потерпевшие никуда не денутся. Но Дебора все равно торопилась и рассчитывала, что я всегда буду рядом и растолкую ей, что она думает. В общем, я припустил за ней, пока сестра не пропала в этих заботливо ухоженных джунглях.
Наконец догнал - она как раз вдруг резко затормозила на полянке, которая называлась "Дождевой лес". Тут имелась скамейка для запыхавшихся любителей природы - посидеть, передохнуть среди цветов. К несчастью для пыхтящего бедняги Декстера, сломя голову примчавшегося к Дебс, сиденье успел занять кое-кто, сильней меня нуждающийся в скамейке.
Этот "кое-кто" сидел у водопада в тени пальмы. Одет он был в мешковатые шорты (этакие неряшливые, в них в последнее время почему-то стало допустимо появляться в общественных местах) и резиновые шлепанцы, непременно сочетающиеся с шортами. Еще на нем была футболка с какой-то идиотской надписью и фотоаппарат, а в руках он задумчиво стиснул букет. Но хотя я говорю "задумчиво", думать ему было нечем: голову аккуратно отрезали, а вместо нее приладили живописную охапку тропических цветов. Зато в букете были не цветы, а веселенькая масса кишок, украшенная чем-то весьма похожим на сердце. Над сердцем вилось радостное облако мух.
- Сукин сын, - высказалась Дебора. Логично, не поспоришь. - Сучий сукин сын… Трое за день!
- Мы еще не знаем, есть ли между ними связь, - осторожно поправил я.
Сестра сердито вспыхнула.
- Хочешь сказать, у нас тут два урода бегают одновременно?!
- Маловероятно, - признал я.
- Еще как маловероятно! А мне вот-вот придется собственную задницу подставить и капитану Мэттьюсу, и каждому журналюге на Западном побережье!
- Вот вы все повеселитесь, - откликнулся я.
- И что я им буду говорить?
- Мы рассматриваем несколько версий. Постараюсь вскоре сообщить вам кое-что определенное, - отбарабанил я.
Дебора вытаращилась на меня огромными глазами очень злобной и зубастой рыбины.
- Эту ересь я и без тебя помню! Эту ересь помнят даже журналюги! А капитан Мэттьюс вообще это сам придумал!
- А тебе какой ереси хочется?
- Такой, какая объяснит мне, в чем тут дело, ты, дурак!
Я пропустил сестринские обзывания мимо ушей и внимательней оглядел нашего нового приятеля - любителя природы. Тело было усажено в тщательно выверенной, расслабленной позе - кто-то очень постарался. Мне вновь отчетливо подумалось, что поза после смерти здесь важнее, чем само убийство. Я немного встревожился, хотя Темный Пассажир лишь насмешливо хихикал. Как если бы кто-то признался, что затеял нелепую и путаную постельную борьбу исключительно ради того, чтобы после закурить.
А еще мне не нравилось, что и на этот раз, совсем как в предыдущий, еще у тех, первых выложенных напоказ трупов, мой Пассажир не давал мне никаких подсказок - только веселился в глубине, сам с собой.
- Дело тут, по-моему, в том, - нерешительно начал я, - чтобы сделать некое заявление.
- Заявление, - повторила Дебора. - Какое такое заявление?
- Не знаю.
Дебора смотрела на меня чуть дольше, чем нужно, затем покачала головой.
- Какое счастье, что ты мне помогаешь!
Я не нашелся что ответить, не придумал подходящей колкости.
Тут в наш тихий и укромный уголок ворвалась целая команда лаборантов-криминалистов, и все принялись фотографировать, измерять, собирать какие-то пылинки и заглядывать во все щели в поисках улик. Дебора сразу отвернулась от меня, заговорила с Камиллой Фигг, одной из самых дотошных лаборанток нашего управления, а я остался в одиночестве - страдать, что подвел собственную сестру.
И наверняка страдал бы просто ужасно, будь я способен на угрызения совести или другие травмирующие человеческие чувства, но я для такого не создан и посему ничего не почувствовал… Ничего, кроме голода. Тогда я отправился назад, к воротам парка, и стал болтать с Мелцером, дожидаясь, кто бы подбросил меня на Саут-Бич. Я ведь утром там оставил свой лабораторный чемоданчик и еще даже не начинал искать брызги крови.
Остаток дня я так и ездил взад-вперед, от первого места преступления ко второму. Работы непосредственно по моему профилю было совсем мало: лишь несколько почти высохших капелек на песке, свидетельствовавших о том, что пару на пляже убили в каком-то другом месте, а уж после привезли сюда. С этим мы, кажется, все согласились - вряд ли кто-то умудрился бы вырезать подобные художества в открытую. Впрочем, я не стал еще раз говорить об этом Деборе - сестра и так уже слишком много суетилась не по делу, - ни к чему привлекать к себе лишнее внимание.
Единственную передышку я урвал почти в час дня: Эйнджел предложил подбросить меня на работу, и по пути мы заехали на Восьмую улицу, где и пообедали в его любимом ресторанчике "Маленькая Гаванна". Я съел вкуснейший стейк по-кубински, приготовленный со всеми причиндалами, а на десерт - фруктовый флан и целых два фирменных печенья. А потом, уже совсем довольный, приехал на работу, показал на входе свой пропуск и вошел в лифт.
Двери лифта закрылись; Пассажир неуверенно поерзал, и я изо всех сил стал вслушиваться, гадая, то ли он так реагирует на утреннюю праздничную бойню, то ли это уже я сам лука переел с бифштексом. Но больше ничего от него не добился - лишь дрогнули во тьме невидимые крылья… верный признак того, что что-то идет не так, как следует. Только непонятно, при чем тут лифт. Возможно, из-за недавнего отпуска от служения Молоху Пассажир впал в некое замешательство? Разумеется, Пассажир, хоть сколь угодно менее, чем обычно, готовый к действию, мне ни к чему. И я как раз озадачился, что бы предпринять на сей счет, когда двери лифта открылись и все вопросы разрешились сами собой.
Из коридора прямо на нас не мигая таращился сержант Доукс, словно знал заранее, что мы сейчас поднимемся; я аж оторопел! Доукс меня никогда не жаловал - всегда питал какие-то беспочвенные подозрения, считал меня настоящим чудовищем и был намерен это доказать. Потом Доукса изловил некий хирург-любитель и отрезал ему ладони, ступни и язык, и хотя я претерпел существенные неудобства, пытаясь спасти сержанта (ведь это я помог вызволить большую его часть!), он решил, что я и виновен в его новом, изрядно потрепанном обличье, и невзлюбил меня еще сильнее.
Не спасало даже то, что теперь, без языка, Доукс был неспособен выговорить хоть что-то мало-мальски связное: он все равно пытался говорить свое, а мы, все остальные, были вынуждены терпеть какое-то подобие нового языка сплошь из одних "ы" да "мм". Звучало это так назойливо и угрожающе, что слушатели, силясь разобрать хоть что-то, сами тем временем озирались в поисках аварийного выхода.
В общем, сержант Доукс сидел в проходе в инвалидном кресле и пялился на меня с таким выражением, как будто я старушек насилую. Я приготовился к очередному выплеску злобной тарабарщины, а сам раздумывал, нельзя ли попросту протиснуться мимо него… Больше ничего не происходило, пока лифт не начал автоматически закрываться. Но прежде чем мне удалось ретироваться вниз, Доукс вскинул правую руку (точнее, сверкающую сталью клешню) и застопорил двери.
- Спасибо, - сказал я и осторожно шагнул вперед.
Доукс не шевельнулся, не посторонился, не моргнул и глазом; мне, чтоб двинуться дальше, пришлось бы его опрокинуть.
Он не сводил с меня немигающих ненавидящих глаз. Затем поднял какую-то серебристую штуку размером с книжку и щелкнул откидной крышкой. Оказывается, это у него был мини-компьютер, или КПК.
- Положи мне на стол, - раздался бестелесный мужской голос из КПК.
Доукс сердито зарычал и потыкал еще.
- Черный, и сахара два кусочка! - попросил голос, и сержант снова что-то там заковырял.
- Желаю удачи! - воскликнул голос, вообще-то удивительно приятный баритон, больше подходящий какому-нибудь довольному и упитанному белому американцу, чем злобному черному киборгу, жаждущему мести.
Теперь Доуксу пришлось опустить голову, чтобы взглянуть на клавиатуру этой штуковины, зажатой в металлической клешне. Очевидно, у него там был заранее записанный набор фраз. Наконец сержант отыскал нужную клавишу.
- Я за тобой слежу! - весело сообщил бестелесный баритон.
Мне бы следовало порадоваться столь бодрому и уверенному тону, однако весь эффект смазался от того, что голос звучал от имени Доукса.
- Ты меня успокоил, - отозвался я. - Не последишь, как я из лифта выйду?
На секунду показалось, что нет, не последит - Доукс опять нацелился клешней на клавиатуру. Потом он, видимо, вспомнив, как плохо вышло тыкаться вслепую в прошлый раз, скосил глаза, нажал на кнопку, и бодрый голос заявил:
- Сукин сын!
Прозвучало это как "Вкусный пончик!". Ладно, по крайней мере Доукс хоть чуть подвинулся, освобождая проход.
- Спасибо, - отозвался я и добавил зловредно: - Сейчас поставлю на твой стол! Черный, и сахара два кусочка! Желаю удачи!
Шагнул мимо него и пошел прочь по коридору, чувствуя спиной его взгляд.
Глава 5
Испытание рабочим днем уже само по себе было настоящим кошмаром, начиная с утренней запарки без пончиков и заканчивая жутким столкновением с остатками сержанта Доукса - точнее, с его вокально-доработанной версией. И все же, несмотря на предшествующие события, я оказался не готов к ужасам возвращения домой.
Мне-то виделись тепло и уют, вкусный ужин, спокойные игры с Коди и Эстор… может, мы бы жестяную банку попинали во дворе, прежде чем усесться за стол… Но, припарковавшись возле дома Риты (теперь и моего дома, к чему я до сих пор не привык), я с удивлением обнаружил две взъерошенные головы прямо у входа. Дети явно поджидали меня, хотя я точно знал, что по ТВ идет "Губка Боб"! Что же могло их заставить торчать на улице, а не перед телевизором? Порядком встревоженный, я вылез из машины и пошел к ним.
- Привет штатским! - объявил я.
Ребятки уставились на меня с одинаковыми скорбными мордочками, но промолчали. Ладно Коди, от него обычно больше четырех слов подряд все равно никогда не дождешься, но в случае Эстор такое поведение меня напугало - ведь девица унаследовала материнский талант к непрерывному дыханию, благодаря которому обе они умели болтать без передышки. А тут вдруг сидит и молчит - почти беспрецедентно! В общем, я сменил тон и попробовал заново:
- Йо, чуваки, что слышно?
- Кыш, - сообщил мне Коди. Или, во всяком случае, так мне послышалось. Вот только меня никто и никогда не учил, как нужно отвечать в подобной ситуации, поэтому я повернулся к Эстор в надежде получить хоть какую-то подсказку.
- Мама сказала, нам будет пицца, а тебе - кыш, но мы не хотим, чтобы тебя выгоняли, "Кыш!", вот мы и вышли сюда, чтобы тебя предупредить. Ты ведь не уйдешь, Декстер?
С некоторым облегчением я понял, что расслышал слова Коди правильно, однако теперь следовало выяснить, что значит "кыш". Неужели Рита именно так и сказала? Может, я, сам того не зная, сделал что-нибудь ужасное? Но ведь это нечестно! Мне нравится делать ужасное в твердой памяти и с удовольствием. К тому же наш медовый месяц лишь вчера закончился… Как-то уж слишком резко, да?
- Насколько я в курсе, никуда я уходить не собираюсь. Вы уверены, что ваша мама сказала именно так?
Они синхронно кивнули, а Эстор добавила:
- Угу… Сказала, это для тебя сюрприз.
- Еще бы, - отозвался я, чувствуя, что не заслужил ничего подобного. Я даже растерялся. Но потом позвал детей: - Идемте скажем ей, что я никуда не пойду.
Дети взяли меня за руки, и мы вошли в дом.
Внутри витал дразнящий аромат чего-то странно знакомого, но экзотичного, как будто роза вдруг запахла тыквенным пирогом. Запахи шли с кухни, куда я и повел мой маленький отряд.
- Рита? - позвал я.
В ответ звякнула сковородка.
- Еще не готово! - откликнулась жена. - Это сюрприз!
Слово "сюрприз" всегда звучит зловеще - разве что кроме дня рождения… и даже тогда, но я все равно смело шагнул в кухню.
Рита в фартуке хлопотала у плиты, не обращая внимания на растрепанные светлые прядки на лбу.
- У меня неприятности? - поинтересовался я.
- Что? Нет, конечно, нет! С чего… Ай, черт! - Она облизнула обожженный палец и стала энергично помешивать содержимое сковородки.
- Коди и Эстор говорят, что ты меня выгоняешь, - начал я.
Рита уронила лопаточку и встревоженно обернулась.
- Выгоняю? Зачем бы я… - Нагнулась за лопаточкой и вновь занялась сковородкой.
- Значит, ты не говорила мне "кыш"?
- Декстер, - нервно отозвалась Рита, - я пытаюсь приготовить для тебя особенный ужин и ужасно стараюсь ничего не испортить! Можно, мы потом поговорим?
Она бросилась к столу, схватила мерный стакан, поспешила опять к сковородке.
- Что ты готовишь? - спросил я.
- Тебе ведь так понравилась еда в Париже… - Жена сосредоточенно размешивала нечто в мерном стакане.
- Я люблю поесть, - согласился я.
- Вот я и захотела приготовить для тебя настоящий французский ужин. Французский киш!
Она произнесла это со своим фирменным отвратнофранцузским акцентом, и в мозгах у меня забрезжило.
- "Киш", - повторил я, оборачиваясь к Эстор.
- Кыш! - кивнула она.
- Да что же это! - снова вскрикнула Рита, на этот раз безуспешно пытаясь засунуть в рот обожженный локоть.
- Идемте, дети, - объявил я голосом Мэри Поппинс. - Я вам объясню на улице.
И повел их из дома на задний двор. Там мы все уселись на ступеньке.
- Значит, так, - сказал я. - Вы просто недопоняли.
Эстор затрясла головой - как это недопоняли, ведь она все-все-все на свете знает!
- Энтони сказал, это такой акцент, вроде испанского! Она сказала "кыш".
- "Киш" - это по-французски, - объяснил я. - Мы с вашей мамой пробовали это блюдо во Франции.
Эстор недоверчиво качала головой:
- Кто же по-французски говорит?!
- Во Франции некоторые говорят. И даже здесь кое-кто, как и ваша мама, думает, что говорит.
- И что же это значит? - упрямилась девочка.
- Такой пирог специальный, с сыром, - сказал я.
Дети переглянулись, снова посмотрели на меня. И как ни странно, тишину нарушил Коди:
- А пиццу все равно закажем?
- Непременно, - подтвердил я. - Ну как, попинаем мячик?
Коди прошептал что-то на ухо Эстор, сестра кивнула.
- Ты можешь научить нас делу? Ну, знаешь, тому, другому? - попросила она.
"Другое дело", которое она имела в виду, означало, конечно же, Темное искусство, которому следовало обучаться Детям Декстера, моим последователям. Я недавно обнаружил, что эти двое, с детства травмированные жизнью со своим биологическим отцом, который постоянно бил их стульями и мелкими домашними приборами, становятся по-настоящему Моими Детьми, Двойниками Декстера. Как и у меня, у них остались шрамы до конца жизни, их навсегда вырвало из плюшевой действительности в бессолнечную пустыню грешных удовольствий. Уж очень энергично им хотелось играть в запрещенные игры, а я мог показать им единственный безопасный выход - Путь Гарри.
И впрямь, сегодня вечером мне было бы по-настоящему приятно устроить для них небольшой урок, этакий шажок назад, к нормальной жизни. Медовый месяц оказался самым тяжким испытанием для моей притворной благовоспитанности; меня тянуло ускользнуть обратно в тень и отполировать клыки. Почему бы не взять с собой и детей?
- Ладно, - сказал я. - Зовите приятелей, погоняем вместе мячик, и я вам покажу кое-что полезное.
- Пиная мяч? - Эстор надула губы. - Нам это неинтересно!
- Почему я всегда у вас выигрываю? - намекнул им я.
- Не всегда!
- Иногда я поддаюсь, чтобы и вы гол забили, - важно сообщил я.
- Ха! - фыркнул Коди.
- Все дело в том, - продолжил я, - что я умею двигаться бесшумно. Зачем это может понадобиться?
- Подкрадываться к людям, - ответил непривычно разговорчивый Коди. Приятно было посмотреть, как новое хобби помогает замкнутому мальчику выбраться из своей скорлупы.
- Именно. Игра для нас как тренировка.
Дети переглянулись, и Эстор потребовала:
- Сначала покажи, а мы потом всех позовем.
- Ладно. - Я поднялся и повел их к изгороди между нашим и соседским двором.
Еще не стемнело, но тени делались длиннее. Мы встали возле изгороди, в сумрачных зарослях травы. Я на миг прикрыл глаза; в темноте на заднем сиденье шевельнулось нечто, и я поддался шороху и шелесту черных крыльев, чувствуя, как сливаюсь с тенями, вливаюсь во тьму…
- Ты что? - воскликнула Эстор.
Я открыл глаза. Брат и сестра таращились на меня так, словно я только что съел ком земли. Пожалуй, трудновато будет объяснять им сложные концепции вроде слияния с темнотой. С другой стороны, я сам все затеял, куда деваться…