До заболоченных берегов озера Титикака было десять минут хода. Хейнкелю захотелось раствориться в ледяной воде. Но умереть – это еще надо суметь... Держа чемодан в руке, он в конце концов зашагал по направлению к Ла-Пасу.
* * *
– Сеньор, с вами хотят поговорить два человека из тайной полиции.
Клаус Хейнкель заколебался. Врач его отсутствовал, и он был один на большой вилле по улице Ман Сеспед. Ему захотелось сказать, что он не хочет их видеть, или соврать что-нибудь. Но "чуло" выглядел перепуганным.
– Иду, – сказал он.
В зеркале отразились его помятое лицо, редкие волосы, скорбные складки у рта. Какой еще подвох ожидал его? Лишь отец Маски оказался на высоте и не произнес ни слова упрека.
Хейнкель не мог уехать из страны. Но плотная пачка банкнот согревала его. Пятьдесят тысяч долларов – сумма немалая.
В холле его ждали двое в черных поношенных костюмах. Двое убийц из тайной полиции. Тот, что был постарше, пробормотал неуклюжую фразу, в которой речь шла о майоре Гомесе, о неукоснительном приказе, о срочном вызове...
Клаус Хейнкель забеспокоился. Обычно майор просто звонил ему. Чувствовалось, что протекции дона Федерико больше не существовало. В Ла-Пасе новости распространяются с исключительной быстротой...
Внезапно полицейский неловко потянулся к ремню, и пара наручников мелькнула перед взором Клауса Хейнкеля.
– Это еще что за петрушка, дурень? – сухо спросил он.
Хейнкель держал полицейского за отвороты куртки и тряс его.
Тот вырвался и с обидой высокопарно заявил:
– Вы не имеете права оскорблять меня, сеньор! Я невысокого мнения о половых органах госпожи вашей матушки...
В Клаусе Хейнкеле боролись ярость и неуверенность.
– Ладно, идем, – буркнул он в сердцах. У него слегка кружилась голова, когда он садился в старенький, помятый "форд". За все время поездки по петлявшему шоссе, карабкавшемуся в гору, оба полицейских не проронили ни слова. Они были явно обижены.
Клаус Хейнкель испытал почти что облегчение, когда приехали на площадь Мурильо. Обычное отделение полиции, каких он повидал великое множество. Стражи порядка усадили его в комнату напротив кабинета Гомеса.
* * *
Пот струился по лицу Клауса Хейнкеля. Уже в который раз он смотрел на дверь кабинета майора Уго Гомеса. За три часа, что он проторчал тут, уже человек двадцать переступили порог. Сердце Хейнкеля гулко стучало в груди.
Он поднялся в десятый раз и обратился к писарю, сидевшему напротив:
– Майор точно знает, что я уже здесь?
Писарь пробормотал нечто весьма нелюбезное, и немец вновь уселся ждать. Никогда еще боливицйы не обращались с ним подобным образом.
Дверь в кабинет снова отворилась, и на этот раз появился сам Гомес. Он скользнул взглядом по Хейнкелю, как бы не замечая его.
– Введите следующего! – крикнул он дежурному.
Тот дал знак Клаусу Хейнкелю. Немец буквально ворвался в кабинет, заранее протягивая руку.
Уго Гомес уже сидел в своем рабочем кресле. Лицо его было сурово, он поигрывал кусочком белого картона.
– Я очень зол на вас, – произнес он. – Очень, очень зол.
Ледяной пот прошиб Клауса Хейнкеля. С давних пор майор обращался к нему на "ты". Они часто встречались на собраниях в автоклубе. Хейнкель постарался однако скрыть страх.
– А что, собственно, произошло?
Боливиец показал на кусочек картона.
– Американцы прислали ваши отпечатки пальцев. Теперь я знаю, что вы солгали мне, когда просили боливийский паспорт. Вас же зовут Клаус Хейнкель. Отпечатки совпадают.
От такого лицемерия впору было взвыть. Как будто Гомес не знал с самого начала, что его зовут Хейнкель! Помнится, оба они посмеялись однажды, когда подвыпивший Клаус рассказал ему в Немецком клубе о своем нацистском прошлом. Хейнкель решил пока не идти напролом и заставил себя улыбнуться.
– Какое это имеет значение, поскольку официально я числюсь мертвым? Благодаря вам, ваше превосходительство.
Лесть однако не смягчила Гомеса.
– Но теперь есть люди, которые знают, что вы не умерли, – ответил он. – Скандал может разразиться в любую минуту. И если французы или израильтяне потребуют вскрытия могилы, отказать им будет невозможно.
Клаус Хейнкель ничего не ответил. Разве боливийцы не делают у себя все что хотят? Генерала Лаурелесто нашли мертвым с семнадцатью пулями в теле! Однако эксперт судебной медицины составил заключение о кои чине в результате несчастного случая, – в каждой строке этой бумажки профессиональный долг нарушался по крайней мере раза два...
– И что же вы собираетесь предпринять?
Боливиец вздохнул:
– Клаус, я ваш друг по гроб жизни. Но генерал Санчо Колон, министр внутренних дел, дал категорическое распоряжение: арестовать и передать вас тем, кто вас ищет. Поступи мы иначе, честь Боливии оказалась бы покрыта несмываемым позором, что грозит бросить тень на неувядаемую славу Симона Боливара-Освободителя.
Чувствуя себя раздавленным этой пышной фразеологией, Клаус Хейнкель все же запротестовал:
– Но вы заявили ведь, что я умер!
– Я признаю, что был введен в заблуждение, – горестно заметил Гомес.
– Но дон Федерико будет обеспокоен...
– Дон Федерико не будет обеспокоен.
Сказано четко и безапелляционно. Клаус Хейнкель почувствовал, как сознание его парализует паника. На этот раз, кажется, приехали. В мгновенном озарении перед ним предстали люди, которых он когда-то пытал и уничтожал. Какое отвращение внушал ему их вид затравленных зверьков! Теперь настал его черед.
– Но это невозможно, – сказал он. – Они меня упекут лет на двадцать. Или прост шлепнут. Майор, вы всегда были мне другом. Вы должны мне помочь.
Гомес вздохнул еще более тяжко.
– Я-то не против, но я же не всесилен. А министр...
– Но министр наверняка не бессердечен...
– В его жизни существует драма, – решился Гомес после секундного колебания. – У него ненормальная дочь. Послезавтра он вылетает за ней в Штаты. За ее лечение уже нечем платить...
К Хейнкелю вдруг вернулось все его хладнокровие. Речь зашла о самом главном.
– Я мог бы, наверное, помочь Его Превосходительству Колону. В размере пяти тысяч долларов, не более.
Майор принял строгий вид.
– Я даже не осмелюсь передать Его Превосходительству такое предложение. Он почувствует себя униженным.
Клаус Хейнкель терял почву под ногами. В конце концов, боливийский паспорт обошелся ему в шестьсот доллары. Разумеется, с тех пор прошла инфляция. И все же...
– Я отнюдь не богач, – пожаловался он. – Вы же знаете, майор.
– Министр конфиденциально сообщил мне, что ему нужно пятьдесят тысяч долларов, – доверительно произнес Гомес. – Его дочь предстоит лечить еще долгие годы.
Кровь разом хлынула Хейнкелю в голову. Дон Федерико выдал его! И теперь Гомес хочет отобрать всю сумму. Нечего и думать отбрыкиваться – у Гомеса все козыри.
Немец нервно провел рукой по лбу, желая хотя бы спасти достоинство.
– Я попытаюсь, попробую, – забормотал он. – Продам все, что у меня есть, – и постараюсь наскрести эту сумму.
Майор Гомес кивнул с важным видом и встал.
– Думаю, что генералу будет приятно ваше великодушие. Мы испытываем к вам самые дружеские чувства. Если он согласится взять на себя ответственность и подтвердит версию о вашей смерти, я буду счастлив известить вас об этом. Завтра же, в четыре, в этом кабинете!
На этот раз майор подал ему руку. Хейнкель подумал с горечью, что это рукопожатие стоило пятьдесят тысяч долларов.
– Разумеется, – спохватился майор, – вам не разрешается уезжать из Ла-Паса. Вы находитесь под надзором боливийского правосудия.
И пятидесяти тысяч долларов.
Что ни говори, Клаус Хейнкель вздохнул свободнее, очутившись вновь на площади Мурильо. Да, он теряет пятьдесят тысяч долларов. Но это надолго гарантирует ему безопасность.
Глава 17
– Она нашла Рауля, – прошептала Лукресия.
Малко уставился на толстую, смуглокожую и лоснившуюся Хосефу. Казалось, она не испытывала удовлетворения от результатов своих поисков. Майор Гомес представлял теперь последнее препятствие между Малко и Клаусом Хейнкелем. Любопытно, что священник так и не обратился в полицию, и газеты написали, что он подвергся нападению каких-то неизвестных, хотевших его ограбить.
"Пресенсия" и "Ультима Ора" заклеймили тогда этот гнусный акт и напомнили о покушении, жертвой которого священник стал несколькими месяцами раньше. Служба его действительно становилась весьма опасной.
Малко намеревался сам нанести визит дону Федерико Штурму и передать ему бумаги Клауса Хейнкеля с тем, чтобы лишить последнего всякой поддержки. Но сначала Малко хотел устранить помеху в лице Гомеса.
– Где Рауль? – спросил он.
Хосефа становилась все больше похожей на огромного паука.
– Там, где он, вам мало что светит, – сказала она.
У Малко упало сердце:
– Он умер?
Хосефа покачала головой.
– Нет. Он в тюрьме Сан Педро, в отделении Линос. Майор распорядился арестовать его за какое-то давнее убийство. Он хочет избавиться от него. В тюрьме это будет проще...
Мысли вихрем понеслись у Малко в голове. Какой отчаянный и в то же время чудеснейший шанс! Ведь если ему удастся вырвать Рауля из лап Гомеса, тот заговорит!
Да, но как вызволить узника из недр боливийской тюрьмы?
Малко поблагодарил Хосефу и вышел с Лукресией из лавки.
– Мало шансов вытащить его из этой тюрьмы, а? – вздохнул он.
– Ничего подобного! – взорвалась Лукресия. – Сейчас же за ним и поедем!
– В тюрьму?
Боливийка улыбнулась.
– Сан Педро – не обычная тюрьма... Я уже навещала там друзей. Если иметь деньги, все можно устроить. У заключенных есть ключи от камер, они даже обставляют их но своему вкусу, там нет никакого распорядка, и они имеют право на посещение жен по четвергам и воскресеньям. А если наладить хорошие отношения с директором, они даже могут принимать жену или любовницу в другие дни...
Только нужно много, много песо.
* * *
Лейтенант охраны в тюрьме Сан Педро был затянут в зеленоватого цвета шинель, на которой не хватало половины пуговиц. Засунув руки в карманы, он слушал рассказ Лукресии: блестящий журналист-иностранец, которого она сопровождала, прослышал о Сан Педро, образцовой тюрьме, и вознамерился побывать в ней. Разумеется, не теряя времени на официальные демарши...
– Сеньор – американец? – спросил лейтенант.
– Нет, француз, – ответила Лукресия.
В течение нескольких минут они поговорили о Париже, этом городе-светоче, о его красивых женщинах, о соборе Сакре-Кёр. Затем Лукресия вернулась к своей просьбе. Боливиец в ответ беспомощно развел руками:
– Исключено. Я не могу пропустить иностранца в Сан Педро. Впрочем, меня скоро сменит другой офицер, еще более строгий. Мне же нужно побывать в Санта-Крус, завтра годовщина со дня смерти матери.
– Господи, помяни за упокой ее душу, – набожно вставила Лукресия, которая смекнула, куда клонит лейтенант.
– Увы, – заметил тот, – мне не хватает восьмидесяти долларов на эту безотлагательную поездку. Мать моя скончалась от лишений, подорвавших ее здоровье.
– Двадцать долларов, и не больше, – уронила Лукресия.
– Благодарение Вашей Милости. Для вас я рискну преступить закон.
Он быстро спрятал протянутую Лукресией купюру и отдал приказ. Толстощекая охранница, ведавшая записью посетителей, встала, не удаляясь от своего кольта 45-го калибра, и бегло обыскала Лукресию. Бог весть почему, Малко избежал этой процедуры.
Затем лейтенант открыл огромный замок, запиравший первый тюремный двор, и жестом пригласил их войти. Он галантно взял Лукресию под ручку. Пустячок, а приятно. Решетка захлопнулась за ними. Осторожно, сказал себе Малко, ты играешь с огнем... Снаружи тюрьма Сан Педро производила впечатление квадратного кокетливого особняка, выходившего на площадь Сукр. Внутренние же ее помещения необъятных размеров поражали невероятной ветхостью. Тюрьма подразделялась на несколько отделений, занимавших каждое по этажу, с большими деревянными галереями с внешней стороны. Глинобитный пол. Местами были видны заключенные, которые, опершись на прогнившие перила, с любопытством разглядывали вошедших. Пронзительным свистом они приветствовали красивые ножки Лукресии.
Рядом прошла старуха, тащившая тяжелую корзину. Лейтенант наклонился к Малко:
– А вот эта убила своего мужа в Кочабамбе, разрезала его на куски, наделала сосисок и продала на рынке. Теперь она заведует у нас кухней. – Он разразился оглушительным хохотом. – Я никогда у нее ничего не покупаю.
– И часто у вас убегают? – спросил Малко.
Боливиец провел глазами по стенам высотой не более шести метров, начисто лишенным колючей проволоки.
– Часто, – вздохнул он. – Но некоторые остаются у нас после отсидки, потому что им хорошо тут. Так что с бухгалтерией у администрации все в порядке...
Он подошел к какой-то двери, постучал и отворил ее. В камере четыре на четыре метра, грязные стены которой были сплошь увешаны разными значками, сидел прямо на полу человек и паял какие-то железки. Рядом с ним расположилась целая куча игрушечных грузовичков. Человек улыбнулся лейтенанту и продолжал работать. За его спиной виднелись убогая кровать и кое-что из барахла.
– Вот у этого, – объяснил лейтенант, – срок как раз кончился два года назад, но он умоляет меня оставить его здесь. У себя в деревне он не может найти работу и спит под открытым небом. Здесь же у него кров над головой, он зарабатывает несколько песо и может время от времени заплатить за девчонку.
Они вышли наружу. Потрясающая тюрьма. Пройдя несколько поворотов, подошли к маленькому дворику с претензией на элегантность и цветочными клумбами. Все двери были заперты на огромные замки и раскрашены в яркие тона.
– А это отделение Линос, – гордо объявил лейтенант. – Самое наилучшее у нас. Здесь сидят богатые, а также опасные преступники.
– Это тут сидит Рауль из "маркесес"? – спросила Лукресия.
Боливиец с удивлением посмотрел на нее.
– Вы его знаете?
– Когда я была журналисткой, я занималась делом "тигров" и "маркесес". Было бы интересно повидаться с ним теперь.
Лейтенант сделал гримасу:
– Он не захочет с вами говорить. Он никого вообще не хочет видеть. Вот, кстати, его дверь. Голубая...
– Почему же он не хочет никого видеть?
– Понятия не имею. Боится, наверное. Думает, что его хотят убить.
Они остановились у означенной двери. Лейтенант забарабанил в нее:
– Рауль, тут сеньор иностранец желает с тобой поговорить.
Через створку двери донесся приглушенный, но вполне различимый ответ:
– Валите отсюда!
Лейтенант опечаленно покачал головой:
– Вот видите. Он даже не ходит в столовую и не смотрит телевизор. С тех пор как он здесь, Рауль ни разу не перешагнул еще порог камеры. Вообще-то это вредно для здоровья.
Малко пожирал глазами голубую дверь. За ней скрывалось, быть может, решение всей его задачи.
– У меня есть идея, – сказал он.
Достав из кармана стодолларовую бумажку, он разорвал ее пополам и на одной половинке написал по-испански:
"Откройте. Я спасу вас от майора Гомеса".
Потом, на глазах у изумленного лейтенанта, подсунул половинку под дверь.
В течение нескольких секунд было тихо. Затем раздался сухой щелчок, и дверь приоткрылась. Малко вошел первым.
* * *
Сотни пустых пачек из-под сигарет висели на стенах рядом с изображениями голых женщин, которым непристойная рука пририсовала фантастические дополнения. Огромная кровать с балдахином занимала почти все место.
Зрелище, прямо скажем, неожиданное.
Рауль стоял рядом с кроватью. Черные холодные глаза были глубоко посажены на его круглом невыразительном лице с низким лбом. Голубая нейлоновая куртка облегала мощный торс. Раздвинув ноги, Рауль держал в правом кулаке короткий кинжал, готовый нанести удар. И, не смотря на эту угрожающую позу, он был весь потный от страха.
– Чего вам надо?
– Поговорить с вами, – сказал Малко.
– Не подходите, потребовал Рауль.
– Я оставлю вас, – сказал лейтенант. – У меня дела.
И он незаметно скрылся. Малко рассматривал стоящего перед ним человека. Итак, вот кто по-изуверски расправился со старым Искиердо и его любовницей. В памяти Малко возник вдруг труп старика с перерезанным горлом.
– Чего вы боитесь? – спросил он.
Рауль уставился на него, как бы не понимая.
– А кто вы? – буркнул он. – Чего вам от меня надо?
– Я желаю вам добра, – сказал Малко, не скрывая своего отвращения. – Я вам дам денег на побег, если вы согласитесь помочь мне.
Убийца несколько расслабился. Опершись о стену, он держал все еще кинжал в руке, но звериной готовности к прыжку уже не было. Малко вынул из кармана пачку стодолларовых купюр и показал ее Раулю.
– Я готов хорошо заплатить вам, если скажете мне, что убили дона Искиердо по приказу майора Гомеса.
Рауль отрицательно покачал головой. Не спуская глаз с денег, он произнес что-то на аймара.
– Это не он, – перевела Лукресия.
– Скажи ему, что мы точно знаем, что это он.
Лукресия долго говорила по-аймарски. Рауль разглядывал грязный пол. Когда она смолкла, он коротко бросил всего два слова.
– Он хочет, чтобы мы ушли, – сказала Лукресия. И добавила по-английски: – Он остерегается нас.
– Я знаю, майор Гомес уже отдал приказ убить тебя завтра же, – заявил Малко, – Они придут сюда в камеру и пристрелят тебя из револьвера. Ты не сможешь помешать им. Так сказал лейтенант.
Выражение паники промелькнуло в черных глазах убийцы.
– Майор Гомес – мой друг, – произнес он неуверенно.
– Если б он был твоим другом, – съязвил Малко, – ты не сидел бы здесь. Он запер тебя тут, чтобы прикончить. Хоть ты и оказал ему услугу... Итак, я – твой последний шанс. Иначе...
– Вы врете, – взревел Рауль.
Он направился к Малко с ножом в руке, явно намереваясь воткнуть его прямо в печень.
Малко отступил.
– Прощай, Рауль, я буду молиться за тебя...
И в ту минуту, когда он собрался уже распахнуть дверь, "маркесе" быстро произнес:
– Зачем это вам?
Малко обернулся.
– У меня с майором Гомесом счеты, – сказал он просто.
Выражение лица Рауля изменилось. Некое подобие улыбки появилось в его грубых чертах, и он опустил нож. Такой язык он понимал.
– Почему ты хочешь, чтобы я предал своего друга Гомеса?
– Потому что у вас нет выбора. Если вы откажетесь, завтра вы будете покойником, – сказал Малко.
Рауль размышлял, наморщив лоб. Он был уверен, что этот иностранец говорит правду, что Гомес действительно хочет избавиться от него, Рауля, потому что он оказал ему слишком много услуг. В лучшем случае, ему предстоит гнить десять лет в настоящей тюрьме, где у него не будет ни такой постели, ни женщин.
Для побега у него нет денег. Разве что какие-то сотни песо.
– Мне надо тысячу долларов, чтобы смыться, – заявил он.
Побег будет стоить не больше двухсот долларов, а потом он рванет в Перу. В Лиме всегда найдется работенка для таких, как он.
Малко не колебался ни минуты.