Но вот показались между деревьями стены монастыря, и придержал своего коня Ланселот. Тихо опустился он на землю, проскользнул сквозь заросли и видит: ходят перед стенами туда и сюда молодцы в дырявых латах, и вооружены они как попало. А за распахнутыми воротами виден дозорный с алебардою. Понял тут Ланселот, что не с рыцарями имеет он дело, и что этой шайке все нипочем, и что не задумаются они навалиться на него скопом. Да и любой подлости можно ждать от них.
И тогда перетянул сэр Ланселот свой щит на грудь и одним прыжком оказался у стены. Страшный клич испустил он, и у многих разбойников похолодели тут от ужаса руки и зашевелились волосы. Ланселот же, не теряя времени, снес голову одному, разрубил бок другому и такого страху нагнал на всю шайку, что никто не посмел встать на пути у него. Когда же оказался рыцарь перед воротами, то с такой силою хватил дозорного кулаком по уху, что шея у него переломилась надвое. Поспешно закрывает Ланселот створки, а случившиеся во дворе монастыря бревна валит перед воротами в кучу, чтобы хоть немного укрепить их. Наконец бежит он в монастырские покои, ищет там Гвиневеру и находит ее и неловких ее служанок. Но великое отчаяние охватило Ланселота, когда увидел он королеву Гвиневеру лежащей без движения. Разъяренный, с окровавленным мечом в руке, надвинулся он на служанок, но бедные девушки упали на колени и, плача от ужаса, твердили, что леди жива, и молили пощадить их.
Наконец разглядел Ланселот румянец на щеках королевы, склонился к ней и услышал ее дыхание. И так сильна оказалась его радость, что на миг лишился чувств могучий рыцарь.
Но вернулось сознание к сэру Ланселоту, и понял он, что для радости не пришло еще время. Хоть и не были умелыми воинами те негодяи, что шумели сейчас за стенами монастыря, однако тяжко пришлось бы Ланселоту, вздумай они выломать ворота и разом ударить на него.
– Ну нет, – проговорил Ланселот, прислушиваясь к тому, как ругаются между собой разбойники, – покуда эти оборванцы придумывают, что им делать со мной, попробую-ка я еще раз, каковы они вояки. И если Бог на стороне правого, то едва ли успеют они унести ноги.
Вышел тут Ланселот на двор и принялся растаскивать бревна, что свалены были перед воротами. Разбойники же, слыша, как он трудится, притихли, и догадался Ланселот, что ждет его засада. Тогда принялся он еще пуще стучать и греметь бревнами и громко кряхтеть, словно от непосильной тяжести. Когда же не осталось перед воротами бревен, Ланселот стремительно отбежал в дальний конец монастырского двора, единым духом взобрался на стену и выглянул из узкой бойницы. Пусто было под монастырской стеною, и понял рыцарь, что ждут его все разбойники у ворот. Проворно спустился Ланселот со стены и могучими прыжками, подобно оленю, помчался к воротам. Еще миг – и обрушится сверкающий клинок на пустые головы и дырявые латы разбойников.
– На колени, злосчастные бездельники! – вскричал Ланселот и вылетел к воротам, и сверкал в его руке клинок. Взлетел меч и опустился, как будто плеснула своим крылом грозная птица. Ни души не было у монастырских ворот, только трава, примятая множеством ног, да пятна крови на ней. Далеко в лесу слышались голоса, и уже осмелевшие птицы заводили свои песни около гнезд.
В тяжком раздумье стоял рыцарь у ворот, ибо не верилось ему, что поднявшие руку на королеву окажутся столь пугливыми. Однако тихо было кругом, и вернулся Ланселот к Гвиневере. Прислужницы тем временем успели удрать, и понял Ланселот, что неспроста так глубок сон королевы. Вышел он из кельи, поймал коня Гвиневеры и натер ему ноздри несколькими каплями того напитка, что оставался в кубке королевы. Дрожь пробежала по конской спине, и опустилось животное на траву, точно застигла его внезапная смерть, но ровным было дыхание доброго коня, и горячая кровь согревала его тело.
Вернулся тогда Ланселот в келью к королеве и лег у дверей, чтобы никто не мог потревожить ее сон. Однако вскоре и сам рыцарь от великих трудов своих уснул и долго спал.
Уже забрезжило утро следующего дня, когда проснулся сэр Ланселот. Видит он солнечные лучи, что брызжут золотом своим в узкое окошко, слышит громкие голоса, что перекликаются на дворе, и кажется спросонья Ланселоту, что вернулись в монастырь разбойники. Перекрестился рыцарь, взглянул на спящую королеву и кинулся вон из кельи.
Точно сказочный великан вылетел он на двор, и уже вспыхнул солнечным огнем клинок в его руке, как вдруг услышал он гневный голос короля своего Артура:
– Воистину, лучше бы мне было не выйти живым из битвы, лучше бы потерять часть своих земель, чем дожить до такого позора! Отвечай, вероломный Ланселот, где скрываешь ты королеву Гвиневеру?
– Государь мой, – проговорил Ланселот, – ярость твоя запоздала, ибо нет более тех, кто похитил королеву. Иных зарубил я, а прочие бежали, когда поняли, что не будет им от меня пощады.
– Давно ли стали вы, сэр Ланселот, сочинителем историй? – проговорил тут племянник Артура сэр Гавейн, и голос его дрожал от ярости, а копье было нацелено в грудь Ланселоту. – Послушаешь вас, так в Британии нет другого клинка, кроме вашего, чтобы защитить королеву. Да только не слишком складно выходит у вас, ибо защищали вы королеву от злодеев, да что-то ни одного из них не видим мы здесь. А чья кровь на траве – бог весть.
Но тут король Артур поднял руку, и все замолчали, он же проговорил:
– Чему же верить, сэр Ланселот? Вашим словам о неведомых злодеях или тем девяти юношам, что лежат изрубленные в поле близ Камелота? Они-то и встали на защиту королевы, а тот, кто порубил их всех, был, без сомнения, славным рыцарем, недаром же у него на пятках золотые шпоры. Да только потерял он одну, когда увозил королеву. – И тут король Артур высоко поднял зажатую в кулаке золотую шпору, и увидел сэр Ланселот, что попался он в ловушку, как молодой волчонок, ведь была та шпора частью его, Ланселотовых, доспехов.
– Сегодня не осталось слов на твою долю, – сказал тут, усмехаясь, сэр Кэй, – потому что есть свидетель, что видел, как отъезжаешь ты с бесчувственной королевой, и выследил тебя, и, не жалея коня, помчался к благородному Артуру, ибо, как добрый христианин, не захотел терпеть столь гнусное предательство.
И тут выступил вперед сэр Мелегант и, глядя в лицо Ланселоту, лгал и похвалялся тем, как крался он по лесной чаще за Ланселотом и Гвиневерой и слышал, как поклялся Ланселот, что убьет Артура и сам станет править Англией.
– А несчастную нашу королеву, – сказал лживый Мелегант, – он опоил колдовским зельем, когда прекрасная Гвиневера попросила пить. Верно, и теперь где-нибудь неподалеку спит она.
– Смерть изменнику! – воскликнул тут кое-кто из рыцарей, а громче всех требовал смерти сэр Мордред.
Пеший, без лат, с одним щитом и мечом, стоял перед ничтожными лжецами Ланселот, и спешили закованные в железо трусы расправиться с благородным рыцарем.
Однако, хоть и тяжелы были обвинения против сэра Ланселота и не мог он ничего возразить своим врагам, немало нашлось рыцарей, кому не понравилось такое судилище, и одни из них зашумели, а другие поставили своих коней так, чтобы заслонить сэра Ланселота от мечей и копий. А рыцарь Грифлет сказал:
– Что-то суд ваш больше похож на убийство. Не так заведено в благородном рыцарстве. Пусть Мелегант с мечом в руках докажет, что говорил он по совести. Пусть честный поединок укажет виновного.
– Ну уж нет, – проговорил сэр Мелегант и спрятался поскорей за чужие спины. – Видел я, как кромсал он тех пажей, что сопровождали королеву. И клянусь чем хотите – не Господь ему дал такое умение. А кабы не опоил он королеву сонным зельем, то и она бы сейчас рассказала, сколь ужасен был рыцарь Ланселот в той схватке. Ведь рычал он, и выл по-звериному, и слизывал кровь со своего клинка, как пес.
– Воистину горе мне, – промолвил Ланселот. – Что ж, благородные сэры, дождемся пробуждения королевы. Пусть благородная Гвиневера расскажет о том, что за чудовище оказался Ланселот.
– Нечего нам ждать! – вскричал сэр Мордред. – Смерть изменнику!
Уж он-то знал, что стоит королеве пробудиться, и рухнут все россказни бесчестных негодяев. Однако весьма многие благородные рыцари не поверили Мелеганту, ибо хорошо знали сэра Ланселота. А сэр Динадан Соломенный вытянул из ножен клинок и сказал:
– О сэр Мордред, коли вам вздумается карать, начните с меня, ибо не подойдете вы к сэру Ланселоту прежде, чем моя голова скатится с плеч.
И верный рыцарь Грифлет молвил:
– Один только честный поединок решит, кто прав. А иначе – позор вам, король Артур!
Тогда сэр Мелегант заметался, как паршивая собачонка, которую застал в своем логове волк. И так он скулил и канючил, что наконец не выдержал сэр Ланселот.
– Ну вот что, – сказал он, – слушай меня, правдивый свидетель. Я выйду на бой без шлема, и левую половину тела я оставлю без доспехов. А чтобы ты смелее шел доказывать свою правоту, я и левую руку велю привязать у себя за спиною.
Тут сэр Мелегант живо протолкался вперед и закричал:
– Слышал ли это король Артур? А прочие рыцари, все слышали? Ибо я, рыцарь Мелегант, принимаю этот вызов! Так пусть же сэра Ланселота разоружат и свяжут, как он сам того пожелал.
И омрачилось лицо благородного короля Артура, потому что увидел он, как подл и низок Мелегант, но не нашел король в себе мужества и смолчал. Рыцари же, что стояли рядом с Ланселотом, обнажили ему сначала голову, а затем левую сторону тела. Левую же руку привязали ему за спиной, так что остался благородный рыцарь без щита.
Махнул король рукою, и началась схватка.
Вот заслонился сэр Мелегант широким щитом и напустился на Ланселота. И теснит он его, и рубит, и все норовит поразить мечом непокрытую голову. Однако повернулся сэр Ланселот к Мелеганту левым боком, и забыл хитрец про осторожность. Выставил он меч, подобно копью, и ринулся вперед. Но отшатнулся Ланселот в сторону и такой силы удар обрушил на затылок Мелеганта, что рассек ему голову надвое. Тем и кончился поединок, и стояли рыцари в молчании, ибо теперь одни опасались мести Ланселота, прочие же ждали, что скажет благородный рыцарь.
Однако ни слова не проронил он. Стер кровь со своего клинка, поднялся в седло и поскакал в сторону своего замка. И многие рыцари последовали за ним.
О том, как началась война между Артуром и Ланселотом
Молчал и король Артур. За весь путь к Камелоту не проронил он ни слова, лишь внимательно и печально глядел в лицо спящей Гвиневере, словно силился угадать, что скажет она, когда иссякнет сила колдовского зелья. И того же с ужасом ожидал сэр Мордред и его сообщники, ведь от одного слова Гвиневеры должна была рухнуть их ложь.
Однако изворотливы негодяи, и если не хватает им доблести, то уж хитростью своей запутают они кого угодно. Еще не кончился путь к королевскому замку, а уже новый план выдумал изворотливый Мордред и без страха следовал за королем.
Но вот прошел в Камелоте день, прошел другой, и раскрыла глаза свои королева Гвиневера. Долго оставался с нею король Артур в королевских покоях. Когда же вышел он, то повелел без промедления собрать рыцарей. И собрались рыцари и ждали королевского слова.
– Тяжкие времена пришли в Англию, – проговорил Артур наконец. – Давно ли в Камелоте была одна истина на всех и общая доблесть укрепляла нас. А нынче – не знаю, кому и верить. Ибо выходит, по словам королевы, что жестоко оскорбили мы сэра Ланселота и что был он единственным защитником Гвиневеры. Мы же смертью грозили ему. И когда закончился поединок и доказал он свою правоту, не умоляли остаться с нами и не просили забыть обиду. – И чем дольше говорил король Артур, тем сильнее слышался гнев в его словах. Но едва закончилась королевская речь, как выступил вперед сэр Мордред, и не было страха и лукавства в его лице, ведь был он умелым притворщиком.
– О благородный король, – сказал он так, чтобы слышали все, – воистину досада омрачила твою память. Уж если кто поверил лжецу Мелеганту, то уж никак не рыцари – ведь одному только королю Артуру рассказал Мелегант о том, что видел. А как же нам, верным Артуровым рыцарям, не верить тому, кому и сам король поверил?
И зашумели рыцари согласно, а сэр Кэй воскликнул:
– Божья церковь и королевское слово – нет другого закона для рыцаря!
– Воистину так! – подхватил сэр Мордред. – Да хотя бы и подползли мы к замку Ланселота на коленях – разве гордый рыцарь простит такую обиду? И те, что ушли с ним, не вернутся более ко двору Артура. Что ж, уйдут и остальные, если станет король рассказывать, как надул его нечестивый Мелегант. Кто захочет служить королю, который лучшего из своих рыцарей едва не казнил по лживому наговору?
– Боже милостивый, – проговорил тут сэр Гавейн. – Неужто и вправду так дорого придется заплатить нам за эту ошибку? Но как нам скрыть ее, чтобы сберечь и королевскую и свою честь? Ведь стоит королеве Гвиневере узнать, как жестоко оскорблен Ланселот, и не станет она молчать.
Тогда задумались все рыцари и смотрели с надеждою на короля Артура, но знал король Артур гордый нрав Гвиневеры и не нашелся что сказать своим баронам.
Вот тут-то раздался снова голос сэра Мордреда:
– Пусть простит меня благородный король Артур, ведь это он по великой своей милости усыновил меня, когда отца моего зарубили морские разбойники у северных границ Британии, да только плохим был бы я подданным, если бы смолчал сейчас. Государь, королева должна исчезнуть.
Вскочил с трона король, застыли в изумлении бароны.
– Опомнись! – вскричал король Артур. – Кто из рыцарей забудет свою честь и поднимет руку на королеву? А если бы и нашелся такой – любой из нас зарубил бы его в тот же миг.
– Что ж, – проговорил притворщик Мордред жалобно, – рубите меня, благородные сэры. А потом и друг друга рубите безжалостно. Когда не останется в Камелоте ни одного рыцаря, тогда и за честь бояться не придется. А уж новый король Ланселот вспомнит вас добрым словом.
Нахмурился тогда сэр Кэй и проговорил:
– Тяжело нам слушать рыцаря Мордреда, да только и дела наши – хуже некуда. О благородный Артур, удержите гнев в своем сердце, пусть сэр Мордред закончит свою речь.
И тогда король Артур сжал кулаки так, что побелели пальцы, и опустился на трон.
– Говори! – приказал он Мордреду, и голос его был подобен дальнему грому.
– Воистину королевское слово слышу я, – проговорил Мордред, и такое восхищение было в быстрых его глазах, что мудрено было понять, юлит он или в самом деле готов служить Артуру хитрыми своими советами. – Пусть немедля выставят меня за ворота королевского замка! – сказал Мордред и гордо поглядел кругом. – Пусть выставят меня, если по моей вине упадет с головы королевы хоть один волос. Благородные сэры, всего только и нужно нам – запереть королеву в каком-нибудь монастыре. Нет, не запереть! Как у меня и язык-то повернулся сказать такое?! Пусть до следующей весны в тихом монастыре поживет королева Гвиневера. А добрые рыцари будут служить ей. И уж верно, никто не решится похитить нашу владычицу. Когда же минет год, забудутся обиды – ведь некому будет напоминать о них. И даже благородный Ланселот, может статься, перестанет вспоминать о том, что наговорил несчастный Мелегант королю нашему Артуру. И снова воцарится в Британии мир.
Вот как хитро плел свою речь Мордред. Однако не заметили хитрости рыцари, и ярость короля миновала, ведь более привыкли они сходиться для боя в открытом поле и разить друг друга отточенной сталью, а не хитро задуманным словом. И только лукавый Мордред отлично знал, к чему ведет его хитрость.
Пришел наконец час, когда королева раскрыла глаза и поднялась со своего ложа. Тут же вошел к ней Артур, точно стерег за дверью ее пробужденье. Суровый владыка, а не любящий супруг стоял перед Гвиневерой, и поняла она, что безмолвная покорность – таков ее удел отныне. Не переча и не расспрашивая, собралась королева в путь и вышла из своих покоев.
– Одно только скажите мне, супруг мой, – проговорила она, когда уже расселась по седлам ее свита во дворе Камелота. – Отчего не вижу я среди рыцарей своего спасителя, сэра Ланселота?
Ни слова не проговорил в ответ король Артур, лишь потемнело его лицо и дрогнула рука, когда подсаживал он в седло королеву. Махнул рукою король, и пришпорили своих коней спутники королевы. А кто они: то ли свита, то ли тюремщики – никто не мог этого сказать в Камелоте.
Вот отстучали копыта по подъемному мосту, улеглась пыль на дороге, и тяжкой походкой направился король к дверям замка, и ни на шаг не отставал от него Мордред.
Не хуже королевского двор у сэра Ланселота. Ломятся от припасов его кладовые, и довольно пенистого вина в тяжелых бочках. Да только нечего праздновать рыцарям, и тихо в замке.
Нет, никто из верных друзей не корил сэра Ланселота за то, что не позволил он горькой обиде заслонить от него весь свет, и сам Ланселот не мечтал о мести. Слишком благороден был рыцарь, чтобы выйти на смертельный бой с теми, с кем еще вчера пировал за одним столом.
Судьба Гвиневеры – вот что тревожило его несказанно, ибо чувствовал рыцарь, что на страшный путь вступил сэр Мордред и никого не пощадит этот злобный завистник.
Оттого-то и посылал Ланселот верных людей в сторону Камелота и ждал вестей с великим нетерпением.
Но как-то вечером загремели колесами повозки у ворот Ланселотова замка. Купцы с заморскими товарами стояли под стенами и просили позволения раскинуть свои товары перед обитателями замка. Решил Ланселот, что не будет в том беды, и велел пустить торговцев.
Чего только не было у пришлых купцов! Запечатанные пахучей смолой глиняные бутыли с редкими винами, драгоценные меха из далеких северных стран, прекрасные клинки, что лежали в тюках, свернутые в кольцо, а стоило снять с них путы, как распрямлялись они силою своей упругости, и тогда можно было перерубить ими лучшую сталь как сухую былинку.
Вместе со всеми расхаживал перед разложенным товаром сэр Динадан Соломенный. Остановился Динадан около купца, что черен был лицом от зноя, а на голове носил диковинный убор из длинного и ловко скрученного куска драгоценной материи. В крохотной чашечке подал купец сэру Динадану густое вино.
– Испробуй, благородный рыцарь, в ваших краях не сыскать такого вина.
Тут решил схитрить Динадан, чтобы купец отдал ему вино подешевле. Он попробовал вино, понюхал его и сказал, что таким напитком рыцаря не удивить.
– Господин ошибается, – сказал купец, а чтобы рыцарь не разгневался, низко поклонился. – В семи днях пути отсюда стоит небольшой монастырь. И, клянусь Всевышним, я славно поторговал там этим вином.
Услышав это, сэр Динадан захохотал так, что купец на всякий случай отступил подальше, а собаки, что бегали по двору, попрятались кто куда.
– Ты, верно, сошел с ума от долгих своих странствий, – проговорил, насмеявшись вдоволь, Динадан. – Что могут монахи понимать в вине? Ведь они пьют одну только воду. Уж им-то ты мог продать что угодно.
– Нет, веселый мой господин, – отвечал купец твердо, ведь был он человек бывалый и не терпел, когда над ним насмехались, – не монахам я продавал вино. В том монастыре полно рыцарей. И, как говорят, они стерегут там королеву Гвиневеру.
Едва произнес купец имя королевы, смолк шум во дворе Ланселотова замка, и вот уже сам сэр Ланселот уводит его в свои покои и до поздней ночи говорит с ним.