Поначалу кое-что у Садовникова ладилось. В его исторический кружок записалось почти полсотни школьников всех возрастов. Молодой учитель исходил с ребятами все окрестности Петровского, показал им многие памятники прошлого, сохранившиеся на подмосковной земле. Кружковцы совершили автобусные экскурсии в Звенигород, Коломну, Владимир, Суздаль и множество других замечательных исторических мест.
Но время шло, а все остальные планы ВГ оставались неисполненными. Областное начальство посчитало, что краеведческий музей – это слишком большая роскошь для самой обычной деревни, каких в Подмосковье сотни. Статьи об истории Петровского, которые Садовников регулярно посылал в различные научные и научно-популярные журналы, почти никогда не публиковались. Автору лишь приходили критические отзывы о его работах. Иногда в этих письмах из редакций прямо говорилось о том, что интерес Садовникова к дореволюционному прошлому выглядит весьма подозрительным. Разве в советское время в Петровском не происходило ничего интересного? Разве история колхоза "Луч" или предприятия ИБИП, созданного по прямому указанию Ленина, не достойна самого внимательного изучения?
От постоянных неудач характер Садовникова начал портиться. Да и в школе дела у него не ладились. Другие учителя с ревностью и раздражением следили за деятельностью исторического кружка. Никому не нравилось, что многие ребята стали называть историю своим любимым предметом. В районный отдел образования посыпались кляузы, в которых утверждалось, что Садовников развивает у детей нездоровый интерес к буржуазному прошлому. На педсоветах Виктора Григорьевича обвиняли в том, что он игнорирует утвержденную в министерстве программу, что слишком увлекся внешкольными занятиями. А потом по школьным коридором поползло мерзкое словечко: местничество. Мол, Садовников мало уделят внимание истории страны, и вместо этого забивает головы школьникам всякими мелкими, пропахшими нафталином пустяшными фактами из истории Петровского и его окрестностей. Разве после этого школьники могут стать настоящими патриотами?
В петровскую школу стали приезжать комиссия за комиссией. Методы преподавания Садовникова изучали словно под микроскопом. И хотя выяснилось, что об истории Петровского Виктор Григорьевич в основном рассказывает на дополнительных, факультативных уроках, а также на заседаниях кружка, молодого учителя на время отстранили от занятий. Садовников не сдался, и поехал в Москву, в Академию наук. Ему удалось заручиться поддержкой знаменитого академика Лихачева, и районный отдел народного образования вынужден был сдаться. Садовников вернулся в школу.
Но долгая и изнурительная борьба надломила учителя истории. Да и в семейной жизни у него не ладилось. Детей у Садовникова не было, а жена, уставшая от постоянного безденежья и энтузиаста-мужа, уехала из Петровского. Спустя год она подала на развод. С той поры Садовников стал еще более мрачен и угюм. Злые языки утверждали, что он запил горькую, хотя никто и никогда не слышал от него даже запаха спиртного. Так или иначе, но Садовников распустил свой кружок, и постепенно свел на нет все факультативные занятия. Уроки его стали гораздо более казенными и скучными, чем прежде. И лишь иногда он неожиданно зажигался и выдавал такие потрясающие занятия, что даже самые равнодушные ребята открывали рты от удивления. Однако, такое случалось нечасто…
АРТ сделали небольшой крюк, чтобы посмотреть, как идет расчистка пожарища. К их изумлению, от старой школы уже не осталось и следа. Более того, ее кирпичный фундамент был разбит вдребезги, словно внутри его разорвалась бомба.
Среди груд красных кирпичей виднелась чья-то согбенная спина. Услышав шаги ребят, человек выпрямился. Это был старик, одетый в старенькую спецовку. В руках он держал молоток и небольшой топор, лезвие которого было густо покрыто красной пылью.
– Здравствуйте, Василий Дмитриевич, – вежливо сказал Родик.
– Здравствуй, здравствуй, внучок – слеповато сощурившись, ответил старик. – Что, пришли на могилку поглядеть?
– Какую такую могилку? – оторопел Антон.
– Как какую? Вашей старой школы. Дома они как люди, тоже рождаются, а потом помирают. Вот и этой школе конец пришел, одни только камешки от нее остались. А ведь в ней и я, и отец мой, царство ему Небесное, учились! Теперь все, нету ее. Все в мусор пошло, и пол, и стены, и крыша. А завтра, наверное, и фундамент увезут на какую-нибудь свалку. Вот я и хочу хоть немножко кирпичей отколоть, для хозяйства пригодится. Да куда там, разве их отобьешь! Намертво вцепились друг в дружку. Понятное дело – ведь не вчера фундамент делали, а при князюшке Александре Владимировиче. На совесть делали!
– А когда же его разбили? – полюбопытствовал Тёма. – Мы же вчера здесь были, и фундамент был еще цел!
Старик усмехнулся.
– Вот и я удивляюсь… С войны не помню, чтобы так споро развалины разбирали. Не успели бревна горелые увезти, как приехала здоровая такая машина, со стрелой. А на стреле подвешена здоровенная такая железяка вроде бомбы – "баба" называется. Ею стены каменные разбивают, когда дом на снос определяют. Вот этой "бабой" фундамент и разнесли. До самой темноты работали. А потом люди какие-то приехали, начали по развалинам с фонарями бродить. Словно искали чего-то.
АРТ переглянулись.
– Дедушка, а вы не видели, эти люди на белой машине приезжали? – с тревогой спросил Родик.
– Не видел, не видел… Трое их было. Здоровенные такие бугаи! Уж таким-то старые кирпичи ни к чему. Другое, верно, они искали – уж и не знаю, нашли или нет…
– Что же? – хрипло выдавил из себя Антон. – Что они искали?
Старик пытливо посмотрел на него, а затем усмехнулся.
– Золото, ясное дело.
– Что-то? – дружно воскликнули ребята. Им показалась, что земля уходит у них из под ног.
– Золото, касатики мои. Монеты золотые. Мне отец, царство ему небесное, рассказывал: когда фундамент школы закладывали, будто бы князюшка Александр Владимирович заложил в него железную коробку с десятью золотыми рублями. Ну, как бы на удачу, чтобы школа сто лет простояла. Такой обычай был тогда. И ведь не зазря монеты были положены – простояла школа почти век! За это время в нашей деревне, считай, почти каждый третий дом сгорел. А старой школе – хоть бы хны. Стояла до последней грозы, как милая. Но все же до ста лет немного не дотянула… А эти стервецы, наверное, от какой-нибудь болтливой старухи про золото и прослышали. По нынешним временам, небось, монеты эти большие деньги стоят! Вот и нагнали технику да рабочих, чтобы побыстрее до клада добраться. Что б им провалиться, бугаям этим! Такие и могилу матери родной раскопают, если там деньги спрятаны будут. Тьфу, ну до чего пакостные люди нынче пошли! Креста на них нет. Только мамоне и служат, мошну свою набивают…
Старик в сердцах махнул рукой и, вновь согнувшись, приставил лезвие топора к обломку фундамента, начал с размаху бить молотком по обуху топора.
Ребята тихонько ушли. Отойдя метров на двадцать – так, чтобы старик не услышал, Родик зашептал со счастливой улыбкой:
– Вот здорово! Монеты золотые те трое бандюг искали, вот и все! А мы-то невесть что подумали…
– Ну, это еще не факт, – как обычно, скептически возразил Тёма. – Сомневаюсь, что бандиты стали бы сжигать школу из-за десяти монет, пусть и золотых. Да и как эти монеты найдешь, даже расколов фундамент на части? Разве что те трое точно знали, где была заложена коробочка. Но это вряд ли. Ведь почти сто лет прошло!
Родик обиделся.
– Ну вот, опять ты ворчать начинаешь, Ватсон… И что у тебя за дурацкий характер? Так и норовишь навести тень на плетень. Антошка, а ты чего молчишь?
– Просто не знаю, что сказать, – честно признался Антон. – По-моему, десять золотых монет на клад все-таки не тянут. Маловато будет. А ведь Ахсар слышал, как те трое говорили про сокровища… Кстати, ты с отцом насчет Ахсара договорился, Лис?
– Нет еще, – виновато признался Родик. – Понимаете, вчера вечером отец приехал с работы не в духе, и я решил не лезть со своими просьбами под горячую руку. Сегодня, поговорю, клянусь кладом и крестом! Предок у меня добрый, должен помочь парню. Кстати, а кто такой – мамона?
– Чего? – удивился Антон.
– Ну тот тип, о котором старик говорил, что ему нынче служат нехорошие люди. Может. Это какой-то древний бог денег? "Мани, мани…" и все такое. А?
– Уж скорее не бог, а дьявол, раз ради него и школы не жалко, – проворчал Тёма.
Антон задумался. "Но ведь я с ребятами ищу тот же клад, что и они! Тогда получается, что и мы служим этому самому Мамоне, как и те люди, что сожгли старую школу? А чем мы лучше? Надо вечером посмотреть в Интернете, что значит "мамона" и с какой кашей его едят".
Негромко переговариваясь, друзья вновь вышли на улицу Гоголя. Вскоре впереди показалась невысокая зеленая ограда. За ней росла сплошной стеной ирга, сплошь усыпанная мелкими иссиня-черными ягодами. Ребята подошли к калитке и смущенно поглядели друг на друга.
– Ну, Антошка, иди вперед, – скала Тёма.
– Почему я?
– Кто у ВГ любимый ученик? И чья была идея нагрянуть ему в гости? Сам знаешь, любая инициатива наказуема!
Антон вздохнул и открыл калитку. Ребята прошли по узкой асфальтовой дорожке, ведущей вглубь обширного сада. Все вокруг выглядело до предела запущенным. Между яблонями росла высокая, почти до пояса трава, которой ни разу за все лето не коснулась коса. Кусты смородины и крыжовника не были даже окопаны, а большая, с железным каркасом теплица, густо заросла крапивой.
– Мда-а… – протянул Тёма, глядя по сторонам. – Здесь словно давным-давно никто не живет. Может, ВГ на все лето куда-нибудь уехал?
– Да нет, я его на той неделе в магазине видел, – прошептал Родик.
Ребята робко поднялись по скрипящим ступенькам на крыльцо. Антон глубоко вздохнул, и постучал в дверь. Спустя минуту-другую в глубине дома послышалось какое-то шевеление. Щелкнула щеколда, и дверь слегка приоткрылась.
– Ах, это вы, ребята… – с явным облегчением произнес знакомый голос. – Вот уж не ждал таких гостей! Ну, заходите.
Глава 11. ВГ
Ребята робко прошли через застекленную террасу и, переступив через порог, оказались в просторной комнате. Вдоль ее стен стояли стеллажи, заполненные сотнями книг. Книги были везде, даже на полу. Там же стояли стопки журналов.
Возле одного из двух окон располагался большой письменный стол, заваленный книгами и бумагами. Рядом с ним возвышался шкаф. Сквозь его стеклянную дверцу были видны предметы, которые обычно встречаются только в музеях: старая глиняная посуда, столовые приборы, ножницы, тряпичные куклы, лампадки, маленькие иконки и прочее. Подоконник был заставлен сразу шестью медными самоварами, мал мала меньше. В одном углу комнаты стояла старая прялка, а в другом – станок, на котором в прежние времена ткали ковры. Возле них стояли не нашедшие своего места кожаные саквояжи, керосиновые лампы, ступки для размола зерна, утюги и многие другие предметы не совсем понятного предназначения.
Заметив изумленные взгляды ребят, Садовников усмехнулся.
– Все это я собрал у жителей нашего Петровского и окрестных деревень. У кого купил, у кого выпросил. Думал, что все эти предметы старинного быта станут украшением местного краеведческого музея. Но с музеем ничего не вышло, вот и затопило все это барахло мою комнату… А сколько всего лежит на чердаке! Одних балалаек там штук пять, и есть даже самые настоящие гусли. Да вы садитесь, ребята, садитесь…
АРТ уселись на большом кожаном диване, стоявшим рядом с письменным столом. Садовников устроился на стуле, и с улыбкой глядел на растерянные лица ребят.
Это был высокий, худощавый человек, немного сутулый, широкий в кости. Он выглядел куда старше своих пяти с небольшим десятков лет. Быть может, виной тому была ранняя седина. А возможно, причина была в его тусклом, увядшем лице, покрытом глубокими морщинами. Особенно много их было на высоком залысом лбу, и на щеках по обеим сторонам от крупного, с легкой горбинкой носа.
– Чем обязан вашим визитом, ребята? – глубоким, бархатистым голосом спросил Садовников. – Тьфу, да что я говорю? Хотите, угощу вас чаем с мятой? У меня и шоколадные конфеты где-то есть…
– Не надо, Виктор Григорьевич, мы только что обедали, – поспешно отказался Антон. – Мы… Понимаете, мы трое… Словом, нам надоело болтаться по Петровскому без дела.
– Точно! – поддержал его Родик. – Скука смертная! Только и делай, что ничего не делай. Раньше, в прошлые года, мы с родителями на лето всегда куда-нибудь уезжали. Ну, на юг, или в горы, или хотя бы на Селигер… А в этом году…
Он запнулся, но учитель его понял.
– Понимаю, кризис больно по всем ударил. Сейчас многим стало не до путешествий. Но почему вы не найдете себе какое-нибудь дело? В ваши годы я старался за лето хотя бы немного, но подзаработать.
Тёма только рукой расстроено махнул.
– Мы пытались, Виктор Григорьевич! Но никто с нами и разговаривать не хочет. Колхоза уже фактически нет, а наши местные бизнесмены и сами еле концы с концами сводят. А на нашем рынке машины и без нас есть кому разгружать… Вот мы и подумали – может быть, нам заняться чем-то интересным и полезным? Например, краеведением. Все равно ведь целыми днями по округе болтаемся. Так пусть уж лучше болтаться с пользой…
Садовников удивленно покачал головой, пытливо переводя взгляд с одного мальчика на другого.
– Давненько никто уже не обращался ко мне с подобной просьбой, давненько… А ведь когда-то в нашей школе был исторический кружок. В него, кстати, любил ходить твой папа, Родион.
– Ну да? – искренне удивился Родик. – А мне он об этом почему-то никогда не рассказывал…
– Было такое дело, было. Но однажды случилась неприятная история, и… Впрочем, зачем ворошить прошлое? Я рад, что вы, пусть и от скуки, но все же пришли ко мне. Может, все-таки вскипятить чайку?
Антон кивнул. Когда Садовников вышел на террасу, где заодно располагалась и кухня, он сдавленно прошептал:
– Вы, обалдуи, держите язык за зубами. Говорить буду один я, понятно? Иначе мы запутаемся, и ВГ нас быстро расколет…
Вскоре Садовников вернулся в комнату, держа в руках поднос с чашками чая. В хрустальной вазочке лежали шоколадные конфеты.
Ребята взяли по чашке и по три конфеты, и с удовольствием выпили дымящийся, приятно пахнущий мятой чай. А за окном тем временем начало темнеть, и вскоре где-то издалека донесся глухой раскат грома.
Садовников подошел к окну и посмотрел в сад.
– Слава Богу, кажется, сегодня будет дождик, – бодро произнес он. – До чего надоела эта духота и жара… Хотя вам, молодежи, такая погода наверное, даже нравится. Небось, на речке все время проводили?
– А что еще делать? – деланно вздохнул Антон, запихивая в рот еще одну конфету. – Собственно, там, на речке, все и началось. Дня два назад поджариваемся мы на солнышке, и вдруг к нам подходит девочка, Оксана. Она недавно переехала в наше Петровское, и…
– Оксана Володарская? Вы уже познакомились с ней? Очень хорошо. Эта девочка будет учиться в вашем классе. Но прости, Антон, я перебил тебя.
– Ну вот, подошла она к нам, – не обращая внимание на предостерегающие взгляды друзей, продолжал Антон. – И говорит – мол, какая скука у вас в Петровском, не то, что в Москве! Она, понимаете ли, раньше в Москве жила, аж на самом Кутузовском проспекте. Ну, и зазналась жуть как. К тому же, отец у нее из крутых… в смысле, он банкир. Богатый! А нам, понятное дело, стало обидно. Я возьми да и расскажи ей про курган – ну тот, где была найдена стоянка неолитического человека. Помните, вы нам в прошлом году о ней рассказывали?
– Помню, – кивнул Садовников. – И рад, что вы не забыли об этом. Насколько я понимаю, слова Оксаны задели вас за живое, и вам захотелось рассказать про наше Петровское еще что-то удивительное и интересное, не так ли?
– Так оно и было! – совершенно искренне воскликнул Антон. – Но когда я начал рассказывать, то поплыл… Все как-то в голове спуталось. Все больше вспоминалось про Куликовскую битву да про царя Ивана Грозного. Вот я и предложил Тёме и Родику: давайте пойдем к ВГ… то есть тьфу, к вам, Виктор Григорьевич. Ну, чтобы вы рассказали про Петровское поподробнее. Книжки всякие дали почитать, и вообще… А то ведь стыдно – живем здесь, а толком ничего про родные места не знаем. То есть, вы, конечно, нам много чего рассказывали, но…
Садовников понимающе усмехнулся.
– Что ж, Оксана девочка очень красивая. На вашем месте я бы тоже попытался распустить перед ней свой павлиний хвост.
– Ну что вы, Виктор Григорьевич! – покраснев, запротестовал Тёма. – Да мы…
– Ничего дурного в этом не вижу, – пожал плечами учитель. – Женщины во все века вызывали в нас, мужчинах, самые лучшие чувства. "Я помню чудное мгновение…" – эти строки Пушкин написал тоже после встречи с очаровательной женщиной! И нечего здесь стесняться и оправдываться. Итак, вы хотите, чтобы я начал с вами заниматься краеведением?
– Да! – пылко воскликнул Антон. – Мы станем первыми членами вашего нового кружка. И я обещаю, что осенью заманим туда многих наших ребят!
Садовников кивнул и посмотрел на стенные часы.
– Очень хорошо. Конечно же, я готов позаниматься с вами. Но только не сегодня. Понимаете, у меня намечена вечером очень важная встреча в городе… Впрочем, полчаса у меня еще есть. Так что давайте, начнем с ваших вопросов. Наверное, у вас их накопилось уже немало?
Лицо Антона расплылось в широкой улыбке.
– Еще бы! Виктор Григорьевич, вы как-то рассказывали, что нашу деревню основал какой-то боярин… Протозанов, кажется?
– Прозоровский, – уточнил Садовников. – Но наше Петровское впервые упоминается гораздо раньше, еще в хрониках времен Великого князя Московского Ивана Третьего, а именно в 1505 году. Почти пятьсот лет назад! За полторы сотни последующих лет у нашего села – его тогда именовали сельцо, – сменилось немало хозяев. Были среди них бояре Плещеевы и Алтуфьевы, и князь Иван Хилков. При нем половину сельца выкупил дьяк Федор Федорович Лихачёв. Его зятем был Иван Семенович Прозоровский. Старая, известная на Руси фамилия! При царе Иване Грозном Прозоровские были в опале, а вот в начале 17 века Иван Семенович сумел заручиться покровительством другого царя, Михаила Фёдоровича, основателя династии Романовых.
В 1613 году Семён Васильевич был воеводой в Тихвине и сумел отбить приступ шведских войск, пытавшихся взять город. Позже воевал с поляками и литовцами, служил воеводой в Астрахани, Вязьме, Путивле. Потом была и царская немилость, ссылка. Но через месяц царь Михаил Фёдорович отменил ссылку, простил Прозоровского, а в 1637 году Семён Васильевич был назначен осадным воеводой в Москве.
Сын Семёна Васильевича Прозоровского, Иван Семёнович, служил уже другому царю – Алексею Михайловичу. Боярин Иван также был полковым воеводой. Он командовал войсками, взявшими Вильно и Ковно. В 1670 году руководил обороной Астрахани, осажденной отрядами Стеньки Разина. После взятия города тяжело раненный боярин был по приказу Разина был сброшен с башни городской стены и разбился насмерть. В тот же день восьмилетний сын его Борис Младший был повешен за ноги на городской стене. Вот такие жестокие были времена, ребята!