Забравшись внутрь, я очутился в коридоре, который заканчивался слева от меня и вел направо, заворачивая за угол. Здесь была только одна дверь с засовом, но без ручки; я осторожно подошел к ней, легонько толкнул, и она поддалась. За ней оказалось совершенно темно, но по запаху чистящего средства и мочи я предположил, что это туалет. Я шагнул внутрь, нащупал на стене выключатель и щелкнул им. Это действительно был небольшой туалет с раковиной, одним унитазом и шкафчиком, встроенным в стену. Исключительно для соблюдения методики я заглянул в шкафчик, где не нашел ничего компрометирующего, кроме туалетной бумаги. Больше здесь негде было спрятать человека - живого или мертвого. Я выключил свет и вернулся в коридор.
Прокравшись до угла, я остановился и медленно и осторожно огляделся. Коридор был пуст, его освещала единственная тусклая лампа. Дальше виднелись две двери и, кажется, лестница в дальнем конце.
Я завернул за угол и подошел к первой двери слева от меня. Осторожно повернув ручку, я открыл ее и вошел внутрь, одновременно закрывая за собой дверь и нащупывая выключатель. Загоревшийся свет оказался еще более тусклым, чем от лампы в коридоре, но его было достаточно, чтобы понять, куда я попал - в комнату для частных вечеринок. Слева на стене висел плазменный телевизор, напротив него располагался длинный низкий диван, перед которым стоял кофейный столик. За диваном виднелась барная стойка с верхом из зеленого мрамора и маленький холодильник под ней. Дальнюю стену скрывал тяжелый занавес из красного бархата.
В баре стояло не так уж много бутылок - там оказалось гораздо больше сосудов, выглядевших как лабораторные стаканы. Я взял один в руку - это действительно был стакан фирмы "Пирекс". На его боку виднелась надпись, выгравированная золотыми буквами: "Национальный банк крови".
Бархатный занавес на стене скрывал еще одну дверь. Я открыл ее, придерживая штору, и заглянул внутрь: небольшой чулан, в котором не было ничего, кроме метлы, швабры, ведра и пакета тряпок. Я захлопнул дверь и вернул занавес на место.
Следующая дверь в коридоре располагалась по правой стороне. Она оказалась закрыта, и я решил сначала проверить другую, в левой стене, которая была незапертой и скрывала за собой еще одну комнату для частных вечеринок, точно такую же, как первая.
Оставалась закрытая дверь. Здравый смысл подсказывал: то, что действительно заслуживает моего внимания, находится под замком, этот замок должен быть надежным, и я не смогу открыть его, не оставив следов. Кроме того, там, вероятно, стоит сигнализация. Я задумался, что важнее: остаться незамеченным или искать Саманту Альдовар и не обращать внимания на все остальное. Мы не обсудили этот вопрос с Деборой, а теперь он неожиданно обрел важность. После минуты напряженных раздумий я решил: раз я пришел сюда за Самантой, то искать ее следует везде, и в первую очередь там, куда хозяева заведения не хотят пускать посторонних, к примеру - за этой запертой дверью.
Итак, вернув свою смелость на подобающее ей место, я взял монтировку и принялся трудиться над закрытой дверью.
Я старался действовать как можно тише и оставлять поменьше следов, но с первым мне удалось справиться несколько лучше, и ко времени, когда я открыл дверь, она выглядела так, будто пережила атаку стаи взбесившихся бобров. Но все же я ее открыл и смог войти внутрь.
В том, что касалось тайн и секретов, комната могла разочаровать кого угодно, за исключением разве что бухгалтера. По всей видимости, это была контора клуба. Здесь стоял большой деревянный стол с компьютером и шкафчик для бумаг с четырьмя ящиками. Компьютер оставили включенным, и я решил покопаться в недрах жесткого диска. Там нашлось несколько финансовых отчетов, говоривших о неплохой доходности заведения, и вордовские документы - официальные письма членам и кандидатам в члены клуба. Еще там оказался большой файл под названием "шабаш. wpd", защищенный паролем, но его алгоритм был старым и я мог бы взломать его за пару минут. Однако пары минуту меня как раз и не было, поэтому я просто отметил факт наивности этих вампиров и продолжил поиски.
Больше ничто не привлекло моего внимания: мне не не далось ни файла под названием "Саманта. jpg", ни того, что могло бы указать мне направление поисков. Я покопался в ящиках стола и шкафчика для бумаг, но не нашел ничего интересного и там.
Прекрасно. Значит, я надругался над дверным косяком без внятных причин. Не то чтобы я и вправду чувствовал себя виноватым, но потраченного времени стало жаль - надо было уже думать о завершении спасательной операции и выбираться отсюда: в любой момент может нагрянуть команда уборщиков или Кукаров вздумает вернуться и полюбоваться на дверь своего кабинета.
Я вышел из офиса, закрыл дверь и направился к лестнице. Очевидно, что необходимости заниматься поисками в тех местах клуба, где бывало много людей, не существовало.
Невозможно представить, будто каждый из посетителей клуба увлекался людоедством - несколько сотен людей попросту не смогут долго хранить такой секрет. И если Саманта действительно где-то здесь, ее прячут в месте, скрытом от глаз большинства завсегдатаев.
Придя к этому выводу, я спустился по лестнице и прошел через танцпол не останавливаясь и не осматриваясь по сторонам. В дальнем конце зала, около возвышения, на котором вчера стоял Бобби с кубком, начинался небольшой коридор, и я свернул в него. Он вел к кухне и задней двери, видом которой снаружи я уже успел насладиться. Кухня оказалась очень скромной: маленькая плита, микроволновка, раковина и металлический стеллаж, на котором стояли кастрюли и лежало несколько очень симпатичных ножей. В дальнем конце виднелась металлическая дверь, по всей видимости, ведущая в большой холодильник. Больше здесь не было ничего, даже чулана для продуктов.
Скорее из желания не пропустить ничего, чем из каких-либо других побуждений, я направился к холодильнику. На уровне глаз в его двери было небольшое окошко, закрытое толстым стеклом, и, к своему удивлению, я обнаружил внутри свет. Я всегда думал, что свет в холодильниках выключается, как только дверь закрывается, так что из любопытства уткнулся носом в стекло и заглянул внутрь.
В ширину холодильник был примерно шесть футов и восемь в длину. Вдоль каждой стены виднелись ряды полок, большая часть которых оказалась заставлена большими, примерно на галлон, емкостями. У задней же стены я увидел предмет, который далеко не каждый день найдешь в холодильнике, - старую раскладушку.
Еще более неожиданным стало то, что раскладушка стояла здесь не просто так. На ней, завернувшись в одеяло, сидел сверток, напоминавший молодое человеческое существо женского пола. Она опустила голову и не двигалась, но внезапно медленно, как будто под действием наркотиков или сильной усталости, подняла ее и наши глаза встретились.
Это была Саманта Альдовар.
Не раздумывая я схватился за ручку двери и потянул. Она не была заперта снаружи, хотя я заметил, что изнутри ее открыть невозможно.
- Саманта, - окликнул я ее, - с тобой все в порядке?
Она устало улыбнулась.
- Все прекрасно, - ответила она, - уже пора?
Я не понял, что она имела в виду, поэтому просто отмахнулся.
- Я здесь, чтобы спасти тебя, - сказал я, - вернуть домой, к родителям.
- С какой стати? - спросила она, и я решил, что ее действительно чем-то накачали. Это было рационально: под воздействием наркотиков люди обычно ведут себя тихо, и их гораздо проще сторожить, - но при таком раскладе мне, видимо, придется выносить ее отсюда на руках.
- Сейчас, - сказал я, - подожди секунду.
Я огляделся в поисках того, чем можно было бы подпереть дверь, и остановился на пятигаллонной кастрюле, свисавшей с сушилки над плитой. Я схватил ее, поставил между дверью холодильника и косяком и вошел внутрь.
Мне потребовалось сделать только пару шагов, чтобы понять, чем заполнены все эти емкости.
Кровь.
Каждая банка наполнена кровью. Какое-то время я смотрел на кровь и не мог пошевелиться. Но я собрался с силами, глубоко вздохнул, и мир вновь обрел ясность. Это всего лишь жидкость, она тщательно заперта, она не вырвется наружу и никому не навредит. Самое важное сейчас - забрать отсюда Саманту. Я преодолел оставшееся до раскладушки расстояние и наклонился к ней.
- Пойдем, - сказал я, - я отвезу тебя домой.
- Не хочу, - ответила она.
- Знаю, - мягко произнес я, уверенный, что имею дело с типичным проявлением "стокгольмского синдрома". - Пойдем.
Я взял ее за плечи и помог встать с раскладушки. Она не сопротивлялась, я закинул ее руку себе на плечо, и мы пошли к двери и к свободе.
- Подожди, - сказала она. - Моя сумка. На кровати.
Она сняла руку с моего плеча и взялась за полку. Я направился к раскладушке. Сумки я не увидел, зато услышал лязг. Саманта выбила кастрюлю с ее места и сейчас закрывала дверь холодильника.
- Стой! - крикнул я, чувствуя себя идиотом. Думаю, Саманта тоже сочла меня таковым, поскольку она и не собиралась останавливаться, и, прежде чем я успел до нее добежать, захлопнула дверь и обернулась ко мне с выражением полупьяного триумфа на лице.
- Я же говорила, - заявила она мне, - я не хочу домой.
Глава 27
Внутри холодильника было холодно. Кто-то может подумать, что это очевидно, но от очевидности теплее не становится, и я начал дрожать, как только прошел шок, вызванный предательством Саманты. Итак, было холодно, маленькая комнатка оказалась уставлена банками с кровью, и выйти из нее, как выяснилось, невозможно, даже если вновь прибегнуть к помощи монтировки. Я попытался разбить стеклянное оконце в двери холодильника в дюйм толщиной, усиленное металлической проволокой, - так низко я пал под влиянием паники. Но даже если бы мне удалось его разбить, в получившееся отверстие я смог бы просунуть разве что одну ногу.
Естественно, я попытался дозвониться до Деборы по сотовому, и не менее естественно, что в герметичный металлический ящик с толстыми стенами сигнал не проходил. Я понял, насколько они толстые, когда, прекратив свой бесплодный труд над окошком, согнул монтировку, пытаясь открыть дверь. Некоторое время я занимался простукиванием стен, но и это принесло столько же пользы, как если бы я решил что-нибудь спеть. Монтировка согнулась еще сильнее, ряды банок с кровью, казалось, стали угрожающе надвигаться на меня, и у меня сбилось дыхание, а Саманта просто сидела, с улыбкой наблюдая за мной.
И раз уж речь зашла о Саманте - почему она сидит здесь с этой самодовольной улыбкой Моны Лизы на лице? Не может же она не знать, что в не столь далеком будущем ей придется оказаться закуской? И несмотря на это, когда я прискакал за ней на белом коне, сверкая доспехами, она закрыла дверь и оставила нас обоих в ловушке. Это наркотики, которыми ее определенно здесь накормили? Или она просто утратила связь с реальностью и могла надеяться, что С ней не случится того, что произошло с ее лучшей подругой Тайлер Спанос?
Постепенно, по мере того как меня покидало желание барабанить по стенам, сменявшееся необходимостью основательно подрожать, Саманта начала занимать меня все больше и больше. Она не обращала ни малейшего внимания на мои жалкие и довольно комичные попытки вырваться из огромного стального ящика при помощи куска дрянного железа - жестянки, если сравнивать его с материалом, из которого сделаны стены. Нет, она просто сидела и улыбалась, полуприкрыв глаза, даже когда я сдался и сел рядом с ней, позволив холоду добраться до моих костей.
Эта улыбка начинала меня раздражать. Пожалуй, такое выражение лица можно увидеть у агента по недвижимости, принявшего чересчур много снотворного, чтобы расслабиться после удачной сделки: оно выражало полнейшее удовлетворение собой, всеми своими поступками и миром, который, по ее мнению, был создан именно для нее. Я начал жалеть, что ее не съели первой.
В общем, я сидел рядом с ней, дрожал и пытался отвлечься от жутковатых мыслей о Саманте. Она и без того вела себя достаточно плохо, а кроме того, ей, видимо, и в голову не приходило поделиться со мной одеялом. Я попытался не думать о ней - это очень непросто, когда ты заперт в маленькой каморке с тем, о ком пытаешься забыть, - но я действительно старался.
Я посмотрел на банки с кровью. Они все еще вызывали у меня легкую тошноту, но по крайней мере отвлекали от мыслей о предательстве Саманты. Так много этой жуткой липкой дряни… Я отвел глаза и наконец нашел взглядом участок гладкого металла, не заслоненный кровью и Самантой, на который можно было спокойно смотреть.
Интересно, что Дебора собирается делать? Конечно, очень эгоистично с моей стороны, я понимаю, но моя судьба начинала все больше меня беспокоить. Полагаю, я уже изрядно задержался, и она, скрипя зубами, сидит в машине, барабанит пальцами по рулю, смотрит на часы и думает, не слишком ли рано принимать какие-либо меры, и если не рано, то какие именно меры следует принять. Эта мысль слегка приподняла мое настроение, и дело не в том, что она обязательно что-то сделает, а в том, что и ей сейчас приходится нервничать. Поделом. Пусть она скрипит зубами до тех пор, пока ей не понадобится помощь дантиста. Возможно, она сходит к доктору Лоноффу.
Единственно из беспокойства и невозможности чем-то заняться, а не потому, что я еще на что-то надеялся, я достал сотовый и попытался опять дозвониться до Деборы. Сигнал не проходил.
- Он не будет здесь работать, - медленно произнесла Саманта не в меру довольным голосом.
- Я в курсе, - ответил я.
- Тогда перестань.
Я новичок в вопросах человеческих эмоций, но даже мне было ясно: чувство, которое вызывала у меня она, называется раздражением на грани отвращения.
- Это именно то, что сделала ты, - поинтересовался я, - сдалась?
Она покачала головой и издала что-то похожее на тихий смешок.
- Ну уж нет, - сказала она, - только не я.
- Тогда, ради Бога, объясни, что все это значит. Почему ты заперла меня здесь, а сейчас просто сидишь и ухмыляешься?
Она повернулась и, кажется, только теперь по-настоящему обратила на меня внимание.
- Как тебя зовут? - спросила она.
У меня не имелось причин не отвечать ей. Строго говоря, причин не влепить ей пощечину у меня тоже не оказалось, но с этим можно было подождать.
- Декстер, - ответил я, - Декстер Морган.
- Ого, - удивилась она, издав еще один неприятный смешок, - странное имечко.
- Да, - согласился я, - совершенно бредовое.
- В любом случае, Декстер, есть у тебя что-нибудь такое, чего тебе по-настоящему хочется?
- Мне бы хотелось выбраться отсюда.
Она покачала головой:
- Нет, что-то такое… Совершенно, я не знаю, запретное. Понимаешь? Что-то действительно плохое. Но тебе этого все равно хочется. Тебе даже поговорить об этом не с кем, но иногда ты не можешь думать ни о чем другом.
Я подумал о Темном Пассажире, и он слегка зашевелился, как будто напоминая, что ничего подобного не случилось бы, если бы я прислушался к нему.
- Нет, ничего подобного, - ответил я.
Она посмотрела на мета долгим взглядом, приоткрыв рот, но не переставая улыбаться.
- Ну ладно, - проговорила она, будто зная, что я лгу, но это не имело значения. - А у меня есть. Я имею в виду, мне действительно кое-чего хочется.
- Мечты - это замечательно, - сказал я, - но не проще ли будет их осуществить, если мы выберемся отсюда?
Она покачала головой:
- Эмм… нет. В том-то и дело, именно поэтому я должна оставаться здесь. Или, понимаешь, меня никогда не…
Она как-то странно прикусила губу и опять покачала головой.
- Что? - переспросил я. Ее попытки прикинуться скромницей вызывали у меня острое желание пересчитать ей зубы. - Тебя никогда не… что?
- Мне трудно об этом говорить. Даже сейчас. - Она нахмурилась, и я счел это очень приятной переменой. - У тебя нет какого-нибудь секрета, который… с которым ты ничего не можешь поделать, но тебе стыдно за него?
- Естественно, - ответил я, - я как-то посмотрел целый сезон "Американского идола".
- Ну, такое есть у всех, - отмахнулась она с таким выражением лица, будто проглотила лимон. - Все делают что-нибудь подобное. Я говорю о другом… Понимаешь, люди хотят вписаться в общество, быть как все. А если внутри тебя есть то, что делает тебя… Ты знаешь, это неправильно, это странно, так ты никогда не станешь как все, но ничего не можешь с этим поделать - тебе действительно этого хочется. Это причиняет боль. И, может быть, заставляет усерднее пытаться слиться с толпой. В моем возрасте это особенно важно.
Я посмотрел на нее с некоторым удивлением. Я успел забыть, что ей восемнадцать и, по слухам, она была способным ребенком. Вероятно, действие наркотиков ослабло и она радовалась возможности с кем-то поговорить впервые за долгое время. Какова бы ни оказалась причина, но она наконец продемонстрировала наличие некоего внутреннего мира. Одной пыткой стало меньше.
- Не думаю, - ответил я, - что это остается важным всю жизнь.
- Но это намного больнее, - сказала она. - Когда ты молод и весь мир вокруг тебя - вечеринка, на которую тебя пригласили.
Она отвела взгляд, уставившись не на банки с кровью, а на голую стальную стену.
- Ясно, - сказал я, - понимаю, о чем ты.
Она взглянула на меня, призывая продолжать.
- В твоем возрасте я тоже был другим. Мне пришлось потратить много сил, чтобы научиться притворяться таким, как все.
- Ты это говоришь, чтобы я тебе доверилась.
- Нет, - возразил я, - это правда. Мне пришлось учиться вести себя как крутые ребята, притворяться, будто я и сам крутой, и даже смеяться я тоже учился.
- Что? - переспросила она с очередным неприятным смешком. - Ты не умеешь смеяться?
- Теперь умею.
- Давай проверим.
Я придал своему лицу лучшее из имевшихся у меня счастливых выражений и очень правдоподобно усмехнулся.
- Неплохо! - одобрила Саманта.
- Годы практики, - скромно ответил я. - Сначала это выглядело довольно жутко.
- Ага, ясно, - сказала она, - я все еще продолжаю учиться. Но мой случай намного сложнее, чем научиться смеяться.
- Это подростковый эгоцентризм. Ты думаешь, в твоем случае все сложнее, потому что это твой случай. Но, честно говоря, быть человеком - это тяжелый труд, особенно если ты себя таковым не ощущаешь.
- Я ощущаю, - тихо ответила она, - но совсем, совсем не таким, как все.
- Ну хорошо, - сказал я. Должен признать, она меня заинтриговала. Кто бы мог подумать: она, оказывается, личность. - Но в этом нет ничего плохого. И, возможно, если немного подождать, выяснится, что это, наоборот, хорошо.
- Ага, - согласилась она.
- Но у тебя не получится подождать, если ты отсюда не выберешься. Остаться здесь - это постоянно решать временную проблему.
- Как мило, - ответила она.