* * *
Маас спал на диване, когда я выходил из квартиры. Скорее всего он и теперь пребывал там, потому что полдень еще не наступил. Выйдя из полицейского участка в центре Бонна, я направился в ближайшую пивную, благо для этого мне пришлось лишь обогнуть угол.
Я сел к стойке среди других любителей утренней выпивки, заказал кружку пива и рюмку коньяка. Взглянул на часы. Одиннадцать двадцать пять. В кабинете Венцеля я пробыл менее двадцати минут, рюмка опустела, кружка стояла почти полная. Я решил, что вторая порция коньяка мне не повредит.
- Noch ein Weinbrand, bitte.
- Ein Weinbrand, - эхом откликнулся бармен и поставил передо мной вторую рюмку. - Zum Wohlsein.
Пришло время трезво оценить ситуацию, обдумать дальнейшие ходы. Маккоркл, доброжелательный владелец салуна, против одного из исчадий европейского ада, Мааса. Дьявольски хитрого Мааса. Но, как ни старался, я не мог вызвать в себе злобу, не то что ненависть, к этому низкорослому толстяку. Продвигаясь в этом направлении, я, должно быть, нашел бы достаточно доводов в его оправдание. И Падильо, уехавший Бог знает куда. Хорошо ли я знал Падильо? Ничуть не лучше родного брата, которого у меня не было. Вопрос громоздился на вопрос, и едва ли я мог отыскать ответы на них на дне пивной кружки. Поэтому я вышел на улицу, сел в машину и поехал в Годесберг.
Следующие полчаса ушли на подготовку салуна к открытию, просмотр счетов, заказ недостающих продуктов. Карл уже стоял за стойкой, более мрачный, чем обычно.
- Я никогда не лгал фараонам.
- Ты получишь премию.
- Какой с нее прок, если меня упекут за решетку.
- Не упекут. Не такая ты важная птица.
Карл прошелся расческой по длинным светлым волосам.
- Я вот обдумал случившееся и никак не могу понять, почему мы должны лгать насчет Майка.
- Что значит "мы"? - спросил я. - Ты опять болтаешь с прислугой?
- Вчера вечером я провожал Хильду домой. Она была расстроена, начала задавать вопросы.
- До и после того, как ты ее трахнул? Я говорил тебе, держись подальше от прислуги. Ты же, по существу, входишь в правление. - Я знал, что ему это нравится. - Если она опять раскроет рот, скажи ей, что у Падильо неприятности из-за женщины.
- Это похоже на правду.
- Скажи, что он уехал из-за ревнивого мужа. Скажи ей что угодно, лишь бы она угомонилась. И держись подальше от ее юбки.
- О Боже! Чего я ей только не говорил, но она все еще тревожится.
- Найди чем успокоить ее. Послушай, в Берлине я встретил одного парня, который знает, где находится "линкольн-континенталь" выпуска 1940 года. В Копенгагене. Его привезли туда до войны, и владелец спрятал его от наци. Разберись с Хильдой, и я прослежу, чтобы автомобиль стал твоим.
Карл обожал старые машины. Подписывался на все журналы, пишущие на эту тему. Ездил он на двухместном "форде" модели 1936 года, который купил у американского солдата за тысячу пятьсот марок. На нем стоял двигатель "олдсмобиля", и, я думаю, "форд" Карла мог легко обогнать мой "порше". Предложи я ему золотую жилу, едва ли он обрадовался бы больше.
- Вы шутите?
- Отнюдь. Мне говорил об этом один капитан ВВС. Владелец готов продать "линкольн" за тысячу баксов. Когда закончится эта история, я дам тебе эту сумму, ты сможешь съездить туда и пригнать "линкольн" в Бонн. Вроде бы он на ходу.
- Вы одолжите мне тысячу долларов?
- Если ты успокоишь Хильду.
- Будьте уверены. Какого он цвета?
- Займись лучше "манхэттэнами".
Карл сиял от счастья, а я сел за столик, закурил. Прикинул, не выпить ли мне, но решил воздержаться. Посетителей еще не было - кто пойдет в салун в первом часу дня, - поэтому мне не оставалось ничего иного, как считать, в скольких местах прожжен ковер слева от моего стула. Как оказалось, в шестнадцати, на четырех квадратных футах. Я подумал, сколько будет стоить новый ковер, и пришел к выводу, что игра не стоит свеч. Тем более что в городе была фирма, специализирующаяся на ремонте ковров. На прожженные места они ставили аккуратные заплаты из материи того же цвета. Созрело решение незамедлительно позвонить им.
Открылась дверь, в салун вошли двое мужчин. Одного, сотрудника посольства США, я знал, второго видел впервые. Из-за темноты меня они, естественно, не заметили. И прямиком направились к бару, отпуская обычные реплики насчет катакомб.
Они заказали по кружке пива. Когда Карл обслужил их, сотрудник посольства спросил:
- Мистер Маккоркл здесь?
- Он сидит по вашу правую руку, сэр, - ответил Карл.
Я повернулся на стуле.
- Я могу вам чем-то помочь?
С кружками они подошли к моему столику.
- Привет, Маккоркл. Я - Стэн Бурмсер. Мы встречались у генерала Хартселла.
- Я помню. - Мы обменялись рукопожатием.
- Это Джим Хэтчер.
Я пожал руку и второму мужчине.
Предложил им сесть и попросил Карла принести мне кофе.
- Отличное у вас заведение, мистер Маккоркл, - говорил Хэтчер, чеканя каждое слово, как в верхнем Мичигане.
- Благодарю.
- Мы с мистером Хэтчером хотели бы поговорить с вами. - А вот Бурмсер, похоже, рос в Сент-Луисе. Он огляделся, словно подозревал, что его подслушивает дюжина посторонних.
- Всегда к вашим услугам. У меня есть отдельный кабинет. Пиво возьмите с собой.
Гуськом, со мной во главе, мы прошли в кабинет, комнатушку с письменным столом, тремя бюро, пишущей машинкой и тремя стульями. На стене висел календарь, подаренный мне одним дортмундским пивоваром.
- Присаживайтесь, господа. - Я занял место за столом. - Сигарету?
Бурмсер взял одну, Хэтчер покачал головой. Какое-то время они пили пиво, я - кофе. Бурмсер еще и обкуривал Хэтчера. Последний, впрочем, не возражал.
- Давненько не видел вас в посольстве, - прервал молчание Бурмсер.
- Салун превращает человека в отшельника.
Хэтчер, похоже, посчитал, что светские приличия соблюдены и пора переходить к делу.
- Мы заглянули к вам, мистер Маккоркл, чтобы обсудить вчерашнее происшествие.
- Понятно.
- Возможно, для начала нам следует представиться, - они протянули мне забранные в черную кожу удостоверения, и я внимательно их прочел. Служили они не в ЦРУ, но в аналогичном учреждении. Я вернул удостоверения владельцам.
- Так чем я могу вам помочь? - вежливо поинтересовался я.
- Так уж получилось, но нам известно, что во время перестрелки ваш компаньон, мистер Падильо, находился в салуне.
- Да?
- Я думаю, с нами вы можете говорить откровенно, - вставил Бурмсер.
- Я стараюсь.
- Нас не интересует убитый. Мелкая сошка, что с него взять. Нам важен человек, с которым он встречался. Некий герр Маас.
- Вы встретили его в самолете, возвращаясь из Берлина, - напомнил Бурмсер. - Он разговорил вас, а затем вы предложили подвезти его до вашего ресторана.
- Все это я рассказал полиции, лейтенанту Венцелю.
- Но вы не сказали Венцелю, что Падильо был здесь.
- Нет. Майк попросил не впутывать его.
- Полагаю, вам известно, что Падильо иногда выполняет наши поручения?
Я глотнул кофе.
- Давно вы в Бонне, мистер Бурмсер?
- Два с половиной - три года.
- А я - тридцать, не считая службы в ГАВИ. Загляните в ваши архивы. Вам следует знать, как открывалось это заведение. Меня заставили взять компаньоном Падильо. Я не сожалею об этом. Он - отличный парень, пока не берет в руки расписание авиа полетов. Я знаю, что он работает на одно из ваших агентств, правда, никогда не спрашивал, на какое именно. Не хотел этого знать. Не хотел вешать на грудь табличку: "Я - шпион".
Кажется, Хэтчер чуть покраснел, но Бурмсер никоим образом не смутился.
- Мы тревожимся из-за Падильо. Вчера он должен был вылететь самолетом во Франкфурт. Оттуда - в Берлин. Но во Франкфурт он поехал поездом. И не улетел в Берлин.
- Возможно, опоздал к рейсу.
- Он не имел права опаздывать, мистер Маккоркл.
- Послушайте, если исходить из того, что мне известно, он мог лететь рейсом 487 в Москву, чтобы оттуда отправиться в Пекин. А получив секретные документы, за которыми ехал, собирался переодеться кули и на сампане добраться до Гонконга. Не исключаю я и вариант, что он встретил во Франкфурте смазливую бабенку, отдал должное "мартелю" и свил с ней уютное гнездышко в "Савиньи". Я не знаю, где он. Хотя хотел бы знать. Он - мой компаньон, и мне нравится, когда он на месте и помогает вести дела. Я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что мой компаньон летает на самолетах чаще, чем любой коммивояжер. И я не могу пожелать ему ничего иного, как бросить эти шпионские игры и заняться составлением меню и закупками спиртного.
- Конечно, конечно, - покивал Бурмсер, - мы вас понимаем. Но у нас есть веские основания полагать, что этот Маас причастен к опозданию Падильо на рейс в Берлин.
- Мне представляется, что основания ваши не такие уж веские. В четыре утра Маас сидел у меня в квартире, с "бриф-кейсом" и "люгером", и пил мое виски. Когда я уходил в одиннадцатом часу, он все еще храпел на моем диване в гостиной.
Возможно, их посылали в особую школу, где учат никоим образом не выражать удивление, да, пожалуй, и иные чувства. Может, они кололи друг друга иголками, и тот, кто вскрикивал от боли, оставался без ужина. Во всяком случае, лица их остались бесстрастными.
- И что сказал вам Маас, Маккоркл? - из голоса Хэтчера исчезли дружелюбные нотки.
- Сначала я сказал ему, что побуждает меня дать ему пинка и вышвырнуть из моей квартиры, а уж потом он объяснил, почему делать этого не следует. Заявил, что знает, куда и почему отправился Майк, и готов сообщить об этом боннской полиции, присовокупив, что Майк находился в салуне, когда там началась стрельба, если я не разрешу ему переночевать у меня. Я принял его условия.
- Он говорил о чем-нибудь еще? - спросил Бурмсер.
- В полдень у него была назначена встреча. Где, он не сказал. А я не спрашивал.
- И больше вы ни о чем не говорили?
- Он похвалил мое виски, а я предложил ему катиться к чертовой матери. Теперь все. Абсолютно все.
- После того как Падильо прибыл на вокзал Франкфурта, - заговорил Хэтчер, - он выпил кружку пива. Позвонил по телефону. Поехал в отель "Савиньи" и снял номер. Поднялся в него, пробыл там восемь минут, затем спустился в бар. Подсел за столик к двум американским туристам. Было это в восемь пятнадцать. В половине девятого он извинился и отправился в мужской туалет, оставив на столе портсигар и зажигалку. Из туалета он не выходил, и больше его не видели.
- Значит, он исчез, - констатировал я. - Так что я должен делать? Чего вы от меня хотите?
Бурмсер затушил окурок в пепельнице. Нахмурился, его загорелый лоб прорезали четыре глубокие морщины.
- Маас играет в этом деле ключевую роль, - пояснил он. - Во-первых, потому, что только он, за исключением нас, знал, что Падильо должен улететь тем рейсом. Во-вторых, потому, что Падильо не улетел. - Помолчав, он продолжил: - Если Маас знает, что поручили Падильо на этот раз, мы должны отозвать его назад. Все равно выполнить задание Падильо не удастся. Он раскрыт.
- Как я понимаю, вы хотите, чтобы он вернулся.
- Да, мистер Маккоркл. Мы очень хотим, чтобы он вернулся.
- И вы думаете, Маас знает, что произошло?
- Мы думаем, что ему известно куда больше, чем нам.
- Хорошо, если Маас объявится, я попрошу его сначала позвонить вам, а уж потом лейтенанту Венцелю. А если Падильо даст о себе знать, я скажу ему, что вы интересуетесь его самочувствием.
Их физиономии вытянулись.
- Если кто-то из них свяжется с вами, пожалуйста, сообщите об этом нам, - выдавил из себя Хэтчер.
- Я позвоню вам в посольство.
Теперь на их лицах проступило нескрываемое раздражение.
- В посольство не надо, мистер Маккоркл, - отчеканил Хэтчер. - Позвоните вот по этому номеру, - он вырвал из записной книжки листок, написал несколько цифр, протянул листок мне.
- Я выучу номер, а листок сожгу, - пообещал я.
Бурмсер чуть улыбнулся. Они поднялись и вышли из кабинета.
Я допил кофе, закурил, размышляя над причинами, побудившими двух высокопоставленных агентов столь внезапно открыться мне. За долгие годы существования нашего заведения никто из них не удосужился даже представиться. А вот теперь они ввели меня в свой круг, я вошел в состав команды, задача которой - раскрыть загадку исчезновения американского агента. Маккоркл, с виду невинный владелец гриль-бара, а на самом деле - резидент шпионской сети, щупальца которой протянулись от Антверпена до Стамбула.
А более всего мне не нравилось, что меня держат за дурака. Маас видел во мне шофера да квартиросъемщика, у которого можно переночевать. Бурмсер и Хэтчер не считали нужным поделиться какой-либо информацией. Хорошенькая история. Да еще это загадочное исчезновение компаньона, отправившегося в Берлин, с капсулой цианистого калия, замурованной в коренном зубе, и гибким метательным ножом, вшитым в ширинку.
Я выдвинул ящик, достал банковскую ведомость за прошлый месяц. В сумме, значившейся на нашем счету, недоставало одного, пожалуй, даже двух нулей, и я убрал ведомость обратно. С такими деньгами я не мог вернуться в Штаты, не мог отойти от дел. Конечно, их хватило бы на два-три года в Париже, Нью-Йорке или Майами. Номер в хорошем отеле, обеды в дорогих ресторанах, одежда из лучших магазинов, выпивки хоть залейся. Но не более того. Я вдавил окурок в пепельницу и вернулся в бар.
Глава 7
Зал уже заполнялся народом. Репортеры оккупировали стойку, изгоняя похмелье пивом, виски, джином. В основном англичане, разбавленные редкими американцами, немцами, французами. На ленч они обычно собирались в клубе американского посольства, где цены были пониже, но иногда радовали своим присутствием и нас. Ежедневно, к полудню, они все сбивались вместе и отсутствующего тут же обзывали сукиным сыном, поскольку он задумал раскопать что-то особенное.
Никто из них не перетруждал себя. Во-первых, все они состояли в штате и не умирали с голоду. Во-вторых, самое тривиальное убийство в Чикаго или, для Англии, в Манчестере превращало обстоятельный отчет о шансах социал-демократов на ближайших выборах в ФРГ в три абзаца колонки "Новости мира". Они многое знали, но в статьях не чурались вымысла и догадок и не делились с коллегами полученной информацией, предварительно не заслав ее в номер.
Я дал сигнал Карлу угостить всех за счет заведения. Поздоровался с некоторыми, ответил на несколько вопросов, касающихся вчерашней стрельбы, сказал, что понятия не имею, политическое это убийство или нет. Спрашивали они и о Падильо. В деловой поездке, коротко отвечал я.
От стойки я прошел к столикам, перекинулся парой слов с Хорстом, нашим метрдотелем, строгим, но справедливым предводителем официантов и поваров. Пожал еще несколько рук. Замкнув круг, вернулся к стойке.
Я заметил Фредль, едва она вошла в дверь, и поспешил ей навстречу.
- Привет, Мак. Извини, что задержалась.
- Хочешь присоединиться к своим друзьям за стойкой?
Она глянула на репортеров и покачала головой.
- Не сегодня. Благодарю.
- Я оставил для нас столик в углу.
Мы сели, заказали коктейли и еду, после чего Фредль одарила меня холодным взглядом.
- Что ты затеял?
- О чем ты? - искренне удивился я.
- Утром мне позвонили от лица Майка. Из Берлина. Некий Уитерби.
Я отпил из бокала, всмотрелся в кончик сигареты.
- И что?
- Попросил передать тебе, что дело - швах. Это первое. Во-вторых, сказал, что один Майк не справится и ему нужна рождественская помощь, причем как можно скорее. В-третьих, он хочет, чтобы ты остановился в берлинском "Хилтоне". Там он сам тебя найдет. Если не в номере, то в баре.
- Это все?
- Все. Мне показалось, что он очень спешил. О, и еще. Он полагает, что в салуне и в твоей квартире установлены подслушивающие устройства. И Кук Бейкер знает, кому тебе следует позвонить, чтобы избавиться от них.
Я кивнул.
- Займусь этим после ленча. Как насчет коньяка? - Я дал сигнал Хорсту. Хорошо все-таки иметь собственный ресторан. Обслуживают на высшем уровне.
- Что все это значит, черт побери? - пожелала знать Фредль.
Я пожал плечами.
- Полагаю, это уже не секрет. Падильо и я подумываем о том, чтобы открыть еще один салун в Берлине. Много туристов. Еще больше военных. В последнюю поездку туда я нашел подходящее местечко. Но, похоже, у Майка что-то не сложилось. Поэтому он и просит меня приехать.
- При чем тогда Рождество? На дворе апрель.
- Падильо тревожится, как бы нас не опередили конкуренты.
- Ты лжешь.
Я улыбнулся.
- Потом я тебе все расскажу.
- Ты, разумеется, едешь.
- Ну почему "разумеется"? Скорее всего я позвоню Майку или напишу ему письмо. Я же обо всем договорился. Раз он смог все испортить за один день, пусть сам и поправляет.
- Ты опять лжешь.
- Послушай, один из нас должен оставаться здесь, вести дела. Я не так люблю путешествия, как Падильо. Я - домосед. Не страдаю избытком энергии или честолюбия. Поэтому я - управляющий и владелец салуна. Работа не пыльная, а на хлеб и воду хватает.
Фредль встала.
- Ты слишком много говоришь, Мак, и не умеешь врать. Лгун из тебя никудышный. - Она открыла сумочку и бросила на стол конверт. - Твой билет. Счет я пришлю после твоего возвращения. Самолет вылетает из Дюссельдорфа в восемнадцать ноль-ноль. Времени тебе хватит. - Она наклонилась и потрепала меня по щеке. - Будь осторожен, дорогой. Поговорим, когда вернешься.
Поднялся и я.
- Спасибо тебе.
Взгляд ее карих нежных глаз встретился с моим.
- Я знаю, что ты мне все расскажешь. Скорее всего в три часа утра, когда полностью расслабишься и у тебя возникнет потребность выговориться. Я подожду. Мне спешить некуда. - Она повернулась и медленно пошла к выходу. Хорст обогнал ее, чтобы открыть дверь.
Я сел, глотнул коньяка. Фредль не допила рюмку, поэтому я перелил ее коньяк в свою - не пропадать же добру. В тех редких случаях, когда Падильо касался своего, как он его называл, "другого занятия", он сетовал, что одним из недостатков этого рода деятельности является необходимость работать с рождественскими помощниками. Кого он подразумевал, я не знаю, но, вероятно, под этим термином фигурировал широкий круг лиц, от сотрудников армейской разведки до туристов, обожающих фотографировать чехословацкие оружейные заводы. Почему-то их всегда ловила бдительная охрана, а на допросах все они, как один, прикидывались бедными студентами. Так что под "рождественской помощью" Падильо подразумевал тех, кого Бог пошлет, то есть дилетантов.