Однако сложившаяся ситуация требовала немедленного решения. Я мог плюнуть на авиабилет и на SOS Падильо, остаться в моем уютном салуне и как следует набраться. Или позвать Хорста, передать ему ключи от сейфа и всех дверей, поехать домой, собрать чемодан на столе и отправиться в Дюссельдорф. Коньяк я оставил на столе и подошел к бару. Репортеры уже смотались, и Карл преспокойно читал "Тайм". Он полагал, что это развлекательный журнал. Я склонялся к тому, чтобы согласиться с ним.
- Где Хорст?
- На кухне.
- Позови его.
Карл всунулся в кухню и позвал Хорста. Тощий, невысокий мужчина обошел стойку и вытянулся передо мной. Я даже подумал, что он щелкнет каблуками. За те пять лет, что он работал в салуне, наши отношения оставались строго официальными.
- Да, герр Маккоркл?
- На несколько дней вы останетесь за старшего. Мне надо уехать.
- Хорошо, герр Маккоркл.
- Куда это? - встрял Карл.
- Не твоего ума дело, - отрезал я.
Хорст неодобрительно глянул на него. Он получал пять процентов прибыли и соответственно куда с большим почтением воспринимал решения руководства.
- Что-нибудь еще, герр Маккоркл? - спросил Хорст.
- Позвоните в фирму, что реставрирует ковры, и узнайте, сколько они возьмут, чтобы заштопать все дыры, прожженные окурками. Если не слишком много, наймите их. Решение примите сами.
Хорст просиял.
- Будет исполнено, герр Маккоркл. Позвольте спросить, надолго ли вы отбываете?
- На несколько дней, возможно, на неделю. Падильо тоже не будет, так что командовать придется вам.
Хорст едва не отдал мне честь.
- О Господи, да разве так ведут дела? - не унимался Карл. - А как же мой "континенталь"?
- Подождет моего возвращения.
Я повернулся к Хорсту.
- К вам придет человек, может, двое, чтобы проверить телефоны. Думаю, завтра. Обеспечьте им все условия для работы.
- Разумеется, герр Маккоркл.
- Раз с этим все ясно, до свидания.
- До свидания, герр Маккоркл, - вытянулся в струнку Хорст.
- С нетерпением ждем вашего возвращения, - добавил Карл.
Выйдя из салуна, я сел в машину и проехал шесть кварталов до многоэтажного дома, точь-в-точь такого же, как у Фредль. Оставил машину у тротуара и поднялся на шестой этаж. Постучал в квартиру 614. Через несколько мгновений дверь приоткрылась на дюйм. На меня глянуло бледное лицо.
- Заходи, - дверь распахнулась. - Выпей, если хочется.
Я вошел в квартиру Кука Джи Бейкера, боннского корреспондента международной радиослужбы новостей, называвшейся "Глоубол рипортс, Инк.". Кроме того, Бейкер был единственным представителем "Анонимных алкоголиков" в стане журналистов, да и то с каждым днем сдавал свои позиции.
- Привет, Куки. Как идет борьба с зеленым змием?
- Я только что проснулся. Не желаешь пропустить по стопочке?
- Спасибо, я - пас.
В квартире чувствовалось отсутствие женской руки. Неубранная постель. Два заваленных книгами стола. Огромное кресло со встроенным в один из подлокотников телефоном. У второго подлокотника - портативная пишущая машинка на вращающейся подставке. И бутылки виски, расставленные по всей комнате. Некоторые наполовину пустые, другие - на четверть. Куки придерживался теории, что бутылка должна находиться на расстоянии вытянутой руки, когда бы у него ни возникло желание выпить.
- Иной раз, когда я уже на полу, чертовски долго ползти на кухню, - однажды объяснил он мне.
В тот год Куки исполнилось тридцать три, и Фредль утверждала: более красивого мужчину видеть ей не доводилось. На пару дюймов выше шести футов, гибкий, как тростинка, с открытым лбом, классическим носом, губами, на которых, казалось, вот-вот заиграет улыбка. И безупречный вкус. Встретил он меня в темно-синей рубашке спортивного покроя, галстуке в сине-желтую полоску, с широкими, как у шарфа, концами, серых брюках, стоивших не меньше шестидесяти баксов, и черных мягких кожаных ботинках типа мокасин.
- Присядь, Мак. Кофе?
- Не откажусь.
- С сахаром?
- Если он у тебя есть.
Он поднял с пола бутылку и направился на кухню. Несколько минут спустя протянул мне полную чашку и сел сам. Поднял одной рукой рюмку виски, другой - бокал молока.
- Пора позавтракать. Твое здоровье.
- Твое тоже, - отозвался я.
Он опрокинул рюмку, тут же запил спиртное молоком.
- Неделю назад опять начал пить, - сообщил он.
- Скоро бросишь.
Он покачал головой и грустно улыбнулся.
- Может, и так.
- Что слышно из Нью-Йорка? - спросил я.
- За прошлый год прибыль составила тридцать семь миллионов, и денежки сыплются на мой счет.
Семь лет назад Бейкер прослыл гением Мэдисон-авеню среди руководства рекламных компаний и информационных агентств, основав новую фирму - "Бейкер, Брикхилл и Хилсман".
- Я переезжал с места на место и никак не мог оторваться от бутылки, - рассказывал он мне одним дождливым вечером. - Они хотели выкупить мою долю, но каким-то чудом адвокатам удалось застать меня трезвым, и продавать я отказался. Мне принадлежит треть акций. И упрямство мое росло по мере того, как росла их цена. Однако мы пришли к соглашению. Я не принимаю участия в работе фирмы, а они переводят треть прибыли на мой счет. Мои адвокаты подготовили необходимые бумаги. Теперь я очень богат и очень пьян и знаю, что никогда не брошу пить, потому что мне не нужно писать книгу, которую я собирался написать, чтобы заработать кучу денег.
Куки пробыл в Бонне три года. Несмотря на частные уроки, выучить язык он так и не смог.
- Психологический блок, - говорил он. - Не люблю я этот проклятый язык и не хочу его учить.
Требовалось от него ежедневно заполнять одну минуту новостей и иногда выходить в прямой эфир. Информацию он черпал у личных секретарей тех, кто мог знать что-то интересное. Секретарш помоложе соблазнял, постарше - просто очаровывал. Однажды я попал к нему как раз в момент, когда он собирал новости. Он сидел в кресле, заранее улыбаясь.
- Сейчас зазвонит телефон, - объявил он.
И не ошибся. Первой вышла на связь девчушка из боннского бюро лондонской "Дейли экспресс". Если ее боссу попадало что-либо интересное, она сообщала об этом и Куки... Телефон звонил и звонил. И каждый раз Куки рассыпался в комплиментах и благодарил, благодарил, благодарил.
К восьми часам звонки прекратились. За это время мы успели раздавить бутылочку. Куки осмотрелся, убедился, что рядом с креслом стоит еще одна, полная, протянул ее мне.
- Разливай, Мак, а я пока запишу эту муть.
Развернул к себе пишущую машинку и начал печатать, изредка сверяясь с записями, произнося вслух каждое слово.
- "Канцлер Людвиг Эрхард сказал сегодня, что..." - В тот день ему дали две минуты эфира, а текст он печатал пять.
- Поедешь со мной на студию? - спросил Куки.
Уже изрядно набравшись, я согласился. Куки сунул початую бутылку в карман макинтоша, и мы помчались на радиостанцию. Инженер ждал нас у дверей.
- У вас десять минут, герр Бейкер. Уже звонили из Нью-Йорка.
- Еще успеем. - Бейкер достал из кармана бутылку. Инженер поднес ее ко рту первым, за ним - я, потом Куки. Я уже едва стоял на ногах, Куки же лучился обаянием. Мы прошли в студию, и Куки по телефону соединился с редактором в Нью-Йорке. Редактор начал перечислять материалы, уже полученные по каналам АП и ЮПИ.
- Это у меня есть... и это... это тоже. Об этом у меня поболе. Плевать я хотел, что АП это не сообщило. Обязательно сообщит после десяти.
Бутылка еще раз прошлась по кругу. Куки нацепил наушники и спросил у инженера в Нью-Йорке:
- Как слышимость, Френк? Нормально? Это хорошо. Тогда поехали.
И Куки зачитал текст. Прекрасно поставленным голосом. Будто неделю не брал в рот спиртного. Язык не заплетался, фразы строились четко, без лишних слов. Лишь однажды он глянул на часы, чуть сбавил темп и закончил ровно через две минуты.
Мы добили бутылку и отправились в салун, где Куки и я назначили встречу двум секретаршам из министерства обороны.
- Только этим я и держусь, - говорил мне Куки по пути в Годесберг. - Если б не ежедневный выход в эфир и не возможность спать допоздна каждое утро, мне бы давно мерещились черти. Знаешь, Мак, тебе нужно бросить пить. Иначе жизнь в роскоши тебя погубит.
- Меня зовут Мак, и я - алкоголик, - механически ответил я.
- Это первый этап. Ко второму перейдем, когда я протрезвею. Нам будет о чем поговорить.
- Я подожду.
Через перепелочек, как Куки называл секретарш, он знал Бонн как никто другой. К нему поступала информация и о проблемах с обслуживающим персоналом в посольстве Аргентины, и о внутренних трениях в христианско-демократическом союзе. Он ничего не забывал. Однажды даже сказал мне: "Иногда мне кажется, что в этом причина моего пьянства. Я хочу узнать, смогу ли отключиться. Пока мне этого не удавалось. Я помню все, что делалось или говорилось при мне".
- Сегодня у тебя совсем не дрожат руки, - заметил я.
- Добрый доктор каждый день делает мне витаминную инъекцию. Новый метод лечения. Он полагает, что я могу пить сколько душе угодно при условии, что буду получать витамины. Он составил мне компанию и перед тем, как уйти, решил, что такой же укол необходим и ему.
Я пригубил кофе.
- Майк полагает, что наш салун необходимо проверить. И мою квартиру. Нет ли подслушивающих устройств. Он считает, что ты можешь помочь.
- Где Майк?
- В Берлине.
- Как скоро это нужно?
- Чем быстрее, тем лучше.
Куки снял телефонную трубку и набрал десятизначный номер.
- Этот парень живет в Дюссельдорфе.
Он подождал, пока на другом конце провода возьмут трубку.
- Конард, это Куки... Отлично... В двух местечках Бонна требуется твой талант... "У Мака" в Годесберге... Ты знаешь, где это? Хорошо. И квартира. Адрес... - он глянул на меня. Я продиктовал адрес, а он повторил его в телефонную трубку. - Что именно, не знаю. Наверное, телефоны и все остальное. Подожди. - Он опять обратился ко мне: - А если они что-то найдут?
Я на мгновение задумался.
- Пусть оставят все на месте, но скажут тебе, где что находится.
- Оставь все на месте, Конрад. Ничего не трогать. Позвони мне, когда закончишь, и расскажи что к чему. Теперь, сколько это будет стоить? - Он послушал, спросил меня: - На тысячу марок согласен? - Я кивнул. - Хорошо. Тысяча. Получишь их у меня. И ключ от квартиры. Договорились. Завтра я тебя жду.
Куки положил трубку и ухватился за бутылку.
- Он проверяет мою квартиру раз в неделю. Однажды, когда позвонила какая-то перепелочка, мне показалось, что в трубке посторонний звук.
- Он что-нибудь обнаружил?
Куки кивнул.
- Перепелочка потеряла работу. Мне пришлось найти ей другую.
Он глотнул шотландского, запил молоком.
- Мак угодил в передрягу?
- Не знаю.
Куки посмотрел на потолок.
- Помнишь девчушку, которую звали Мэри Ли Харпер? Из Нешвилля.
- Смутно.
- Раньше она работала у одного типа по фамилии Бурмсер.
- И что?
- Ну, Мэри и я подружились. Стали просто не разлей вода. И как-то ночью, после энного числа мартини, прямо здесь, Мэри Ли начала "петь". И "пела" главным образом об одном милом человеке, мистере Падильо. Я споил ей еще несколько мартини. И утром она уже не помнила, что "пела". Я, естественно, заверил ее, что ночью было не до разговоров. Потом она скоренько уехала.
- Значит, ты знаешь.
- Знаю, и немало. Я сказал Майку, что мне многое известно, и предложил без всякого стеснения обращаться ко мне, если возникнет необходимость. - Куки помолчал. - Похоже, она и возникла.
- Что можно сказать о Бурмсере, помимо написанного в удостоверении, которое он показывает тем, кто хочет его видеть?
Куки задумчиво уставился на бутылку.
- Твердый орешек. Продаст собственного ребенка, если сочтет, что предложена стоящая цена. Очень честолюбивый. А честолюбие - штука коварная, особенно в тех делах, какими он занимается.
Куки вздохнул, поднялся.
- За те годы, что я здесь, Мак, перепелочки мне много чего нарассказали. И если сложить одно с другим, получится солидная куча дерьма. Одна перепелочка из команды Гелена как-то "пела" здесь едва ли не всю ночь. Она... ну да ладно... - Он ушел на кухню и вернулся со стаканом молока и рюмкой шотландского. - Если ты увидишь Майка... за этим ты и едешь, так? - Я кивнул. - Если ты увидишь его, предупреди, что от него требуется предельная осторожность. Совсем недавно до меня дошли кой-какие слухи. Пока я не могу сказать ничего определенного и не хочу, чтобы у тебя создалось впечатление, будто я чего-то недоговариваю. Просто скажи Майку, что идет грязная игра.
- Обязательно, - пообещал я.
- Еще кофе?
- Нет, не хочу. Спасибо, что нашел того парня. Вот ключ от квартиры. Я скажу Хорсту, чтобы он прислал тебе тысячу марок.
Куки улыбнулся.
- Не спеши. Отдашь ее сам, когда вернешься.
- Благодарю.
- Не волнуйся, все образуется, - успокоил он меня на прощание.
Я приехал домой. На этот раз меня не ждали с "люгером" наготове. Не было там ни толстяков с пухлыми "бриф-кейсами", ни каменнолицых полицейских в накрахмаленных рубашках и с чистыми ногтями. Я достал из шкафа чемодан, поставил на кровать, откинул крышку, уложил вещи, оставив место для двух бутылок шотландского, выбрал их из моей более чем богатой коллекции, уложил, а затем достал из потайного места, на полке шкафа под рубашками, кольт тридцать восьмого калибра и тоже сунул в чемодан. Защелкнул замки, спустился к машине и поехал в Дюссельдорф, чувствуя себя круглым идиотом.
К девяти часам того же вечера я уже сидел в номере берлинского "Хилтона", ожидая телефонного звонка или стука в дверь. Включил радио, послушал, как комментатор на все лады честит русских. Еще через пятнадцать минут я понял, что пора уходить: рука невольно тянулась к Библии, заботливо положенной на ночной столик.
На такси я доехал до Курфюрстендамм и сел за столик в одном из кафе, наблюдая за снующими взад и вперед берлинцами. Когда за мой столик присел незнакомый мужчина, я лишь вежливо поздоровался: "Добрый вечер". Среднего роста, с длинными черными волосами, синий костюм в мелкую полоску, сильно приталенный пиджак, галстук-бабочка. Подошла официантка, и он заказал бутылку пива. Когда принесли пива, выпил не спеша, маленькими глотками, его черные глаза перебегали от одного прохожего к другому.
- Вы так поспешно покинули Бонн, мистер Маккоркл. - Выговор как в Висконсине, автоматически отметил я.
- Я забыл снять с зажженной конфорки молоко?
Он улыбнулся, блеснули белоснежные зубы.
- Мы могли бы поговорить и здесь, но инструкция это запрещает. Лучше следовать инструкции.
- Я еще не допил пиво. Что предусмотрено инструкцией на этот случай?
Опять белозубая улыбка. Давненько мне не доводилось видеть таких отменных зубов. Должно быть, подумал я, он имеет успех у девушек.
- Вам нет нужды подначивать меня. Я лишь выполняю указания, поступающие из Бонна. Там полагают, что это важно. Возможно, вы с ними согласитесь, выслушав, что я вам скажу.
- У вас есть имя?
- Можете звать меня Билл. Хотя обычно я отзываюсь на Вильгельма.
- Так о чем вы хотите поговорить, Билл? О том, как идут дела на Востоке и насколько они пойдут лучше, если там созреет хороший урожай?
Блеснули зубы.
- Насчет мистера Падильо, мистер Маккоркл.
Он пододвинул ко мне бумажную подставку под бутылку, которыми снабжали кафе немецкие пивоваренные фирмы. На ней значился адрес. Не могу сказать, что он мне понравился.
- Высший класс, - прокомментировал я.
- Там безопасно. Жду вас через полчаса. Вам хватит времени, чтобы допить пиво, - он оторвался от стула и растворился в толпе.
На подставке значился адрес кафе "Сальто". Там собирались проститутки и гомосексуалисты обоих полов. Как-то я попал туда с приятелями, которые полагали, что тамошние завсегдатаи их развлекут.
Я посидел еще пятнадцать минут, потом поймал такси. Шофер красноречиво пожал плечами, когда я сказал ему, куда ехать. "Сальто" ничем не отличалось от аналогичных заведений Гамбурга, Лондона, Парижа или Нью-Йорка. Располагалось оно в подвале. Восемь ступеней вели к желтой двери, открывающейся в зал с низким потолком, освещенный розовыми лампами, с уютными кабинками. По стенам и с потолков свисали рыбачьи сети, раскрашенные в разные цвета. Билл Сверкающие Зубы сидел у стойки бара, занимавшего две трети левой стены. Он беседовал с барменом. Тот изредка кивал, глядя на него грустными фиолетовыми глазами. А роскошным вьющимся волосам бармена могли бы позавидовать многие женщины. Две или три девицы у стойки цепким взглядом пересчитали мелочь в моем кармане. Из кабинок долетал шепоток разговоров и редкие смешки. Негромко играла музыка.
Я прошел к бару. Молодой человек, назвавшийся Биллом, спросил по-немецки, не хочу ли я выпить. Я заказал пива, и грустноглазый бармен тут же обслужил меня. Билл расплатился, подхватил бокал и бутылку и мотнул головой в сторону кабинок. Я последовал за ним в глубь зала. Сели мы у самого автоматического проигрывателя. За музыкой нашего разговора никто бы не услышал, а мы могли разобрать слова друг друга, не переходя на крик.
- Насколько мне известно, в инструкции сказано, что в эти машины ставят подслушивающие устройства, - я указал на автоматический проигрыватель.
Он недоуменно посмотрел на меня, а затем его губы разошлись в широкой улыбке, в какой уж раз демонстрируя мне великолепные зубы.
- Ну и шутник вы, мистер Маккоркл.
- Так зачем я сюда пришел?
- Мне предложили приглядывать за вами, пока вы будете в Берлине.
- Кто?
- Мистер Бурмсер.
- Где вы меня нашли?
- В "Хилтоне". Вы и не пытались спрятаться.
Я поводил по влажной поверхности стола бокалом.
- Не сочтите меня грубияном, но откуда мне знать, что вы тот, за кого себя выдаете? Из чистого любопытства - есть ли у вас та черная книжечка, что подтверждает ваши полномочия?
Опять сверкающая улыбка.
- Если и есть, то я мог бы предъявить ее в Бонне, Вашингтоне или Мюнхене. Бурмсер попросил назвать вам телефонный номер... - Он назвал. Тот самый, что Бурмсер утром написал на листке.
- Этого достаточно, - признал я.
- Как вам это нравится?
- Что?
- Образ. Костюм, прическа.
- Убедительно.
- Так и должно быть. Как сказали бы наши английские друзья, я - темная личность. Провокатор, сутенер, распространитель марихуаны.
- Где вы учили немецкий?
- Лейпциг. Я там родился. А рос в Ошкоше.
- И как давно вы этим занимаетесь? - Я чувствовал себя второкурсником, расспрашивающим проститутку, когда она познала грех.
- С восемнадцати. Более десяти лет.
- Нравится?
- Конечно! Мы боремся за правое дело! - Такого я не ожидал даже от него.
- Так что вы хотели мне рассказать? Насчет Падильо?