Де Рокфор поднял голову и посмотрел в глаза остальных четырех сановников. Командор, служивший одновременно квартирмейстером и казначеем, был его другом. Де Рокфор потратил годы, налаживая отношения с этим сдержанным человеком, и надеялся, что его усилия вскоре принесут плоды. Кладовщик, следивший за одеждой и бельем братьев, явно готов поддержать дело маршала. Но капеллан, отвечающий за все духовные аспекты жизни братьев, представлял собой проблему. Де Рокфор никогда не мог добиться от венецианца ничего конкретного, лишь общие фразы. И сенешаль, державший в руках beauseant, - священное черно-белое знамя ордена. Он чувствовал себя комфортно в белой тунике и капюшоне, нашивка на левом плече свидетельствовала о его высоком чине. Подобное зрелище вызвало негодование у де Рокфора. Этот человек не имел никакого права носить столь драгоценное одеяние.
- Братья, консистория собрана. Время избрать конклав.
Процедура была обманчиво проста. Одно имя выбиралось из сосуда, в котором были записки с именами всех братьев. Потом этот человек называл имя еще одного брата - на свое усмотрение. Далее еще одно имя вынималось из сосуда, и новоизбранный опять выбирал еще одного члена конклава - и так случайное чередовалось с преднамеренным, пока не набиралось десять человек. Эта система смешивала элемент случайности и личные предпочтения, уменьшая возможность манипулировать конклавом. Маршал и сенешаль включались автоматически, таким образом, число избранных братьев доходило до двенадцати. Чтобы стать магистром, надо получить две трети голосов.
Де Рокфор внимательно следил за ходом выборов. В итоге были выбраны четыре рыцаря, один священник, крестьянин, два ремесленника и рабочий. Многие из них - его последователи. Тем не менее проклятая случайность позволила включить в конклав нескольких, чья преданность ему была под большим сомнением.
Десять братьев выступили вперед и образовали полукруг.
- У нас есть конклав, - объявил де Рокфор. - Консистория закончена. Давайте приступим к выборам.
Каждый брат откинул капюшон, показывая, что можно открывать дебаты. Конклав не был секретным мероприятием. Выдвижение кандидатов, обсуждение и голосование пройдут перед всем братством. Но устав требовал, чтобы зрители хранили полную тишину.
Де Рокфор и сенешаль заняли свои места в конклаве. Де Рокфор больше не был председателем - в конклаве все равны. Один из двенадцати, пожилой рыцарь с густой седой бородой, сказал:
- Следующим магистром должен стать наш маршал, охраняющий орден много лет. Я предлагаю обсудить его кандидатуру.
Еще двое согласились. Выдвинутый тремя братьями, де Рокфор стал кандидатом.
- Я не согласен с тем, что было сделано по отношению к покойному магистру. Он был хорошим человеком, любившим орден. Не следовало бросать ему такое обвинение. Я предлагаю кандидатуру сенешаля, - выступил вперед еще один брат.
Еще двое поддержали его.
Де Рокфор стоял неподвижно. Полки сформированы и выдвинуты на позицию.
Пусть начнется война.
Обсуждение шло уже второй час. Устав не ограничивал конклав во времени, но требовал, чтобы все присутствующие стояли. Поэтому продолжительность процедуры зависела от выносливости участников. Голосование еще не было объявлено. Любой из двенадцати членов конклава имел на это право, но никто не хотел упустить ни одного голоса - это было бы проявлением слабости, поэтому голосование назначалось, только когда две трети участников определялись с выбором.
- Меня не привлекает твой план, - сказал сенешалю священник.
- Я и не знал, что у меня есть план.
- Ты продолжишь путь нашего магистра. Путь прошлого. Так или нет?
- Я останусь верным моей присяге, как и тебе следовало бы, брат.
- Моя присяга ничего не говорит о слабости, - ответил священник. - Она не требует, чтобы я был почтителен по отношению к миру, погрязшему в невежестве.
- Мы берегли наше знание столетиями. Почему ты хочешь перемен?
Еще один член конклава взял слово:
- Я устал от лицемерия. Жадность и невежество чуть не уничтожили нас. Пришло время отплатить за это.
- Ради чего? - спросил сенешаль. - Чего мы добьемся?
- Справедливости! - выкрикнул другой рыцарь, и несколько членов конклава согласились с ним.
Де Рокфор решил, что пришло время выступить.
- "Иисус сказал: Пусть тот, кто ищет, не перестает искать до тех пор, пока не найдет, и, когда он найдет, он будет потрясен, и, если он потрясен, он будет удивлен, и он будет царствовать над всем".
Сенешаль принял вызов:
- "Иисус сказал: Если те, которые ведут вас, говорят вам: Смотрите, царствие в небе! - тогда птицы небесные опередят вас. Если они говорят вам, что оно - в море, тогда рыбы опередят вас. Но царствие внутри вас и вне вас".
- Мы никуда не придем, если будем сохранять прежний курс, - сказал де Рокфор.
Некоторые члены конклава согласно кивнули, но их было недостаточно, чтобы объявить голосование.
Сенешаль поколебался мгновение, затем спросил:
- Поведай нам, маршал, каковы будут твои планы, если ты станешь магистром? Можешь сказать нам? Или ты поступишь как Иисус, являя чудеса только достойным и поступая так, чтобы правая рука не ведала, что творит левая? - Он воспользовался подвернувшейся возможностью, чтобы дать понять братству то, что предвидел. - И сказано: "Ибо нет ничего тайного, что не будет явным". Так куда ты хочешь нас направить?
Де Рокфор обвел взглядом присутствующих. Это был его час.
- Подумайте о прошлом. О начале. Когда тысячи братьев приняли присягу. Это были храбрые люди, завоевавшие Святую землю. Хроники рассказывают о том, как один гарнизон потерпел поражение и был захвачен сарацинами. После битвы двумстам рыцарям было предложено сохранить жизнь, если они отвернутся от Христа и перейдут в ислам. Но каждый предпочел отдать свою жизнь. Это наше наследие. Крестовые походы были нашими походами.
Он сделал паузу для большего эффекта.
- Пятница тринадцатого октября тысяча триста седьмого года стала днем настолько позорным, настолько бесчестным, что западная цивилизация продолжает называть случившееся несчастьем. Тысячи наших братьев были арестованы не по праву. Еще вчера они были бедными рыцарями Христа и Храма Соломона, воплощением добра, готовыми умереть за свою церковь, Папу и Бога. А на следующий день их объявили еретиками. И каковы были обвинения? Что они плевали на распятие, обменивались непристойными поцелуями, проводили тайные собрания, поклонялись кошкам, практиковали содомию, благоговели перед идолами. - Он опять помолчал. - Ни слова правды, но наших братьев жестоко пытали, и многие не выстояли, сознавшись в том, чего не делали. Сто двадцать были сожжены на кострах.
Де Рокфор сделал еще одну паузу.
- Наше наследие запятнано позором, и в анналах истории нас подозревают в разных злодеяниях. И что ты скажешь миру? - спокойно вопросил сенешаль.
- Правду.
- Почему они должны поверить тебе?
- У них не будет выбора.
- Почему?
- У меня будут доказательства.
- Ты обнаружил наше Великое Завещание?
Сенешаль давил на его единственное слабое место, но де Рокфор не мог позволить себе поддаться.
- Оно в пределах досягаемости.
С галереи донесся шум.
Лицо сенешаля осталось бесстрастным.
- Ты утверждаешь, что обнаружил наши архивы, утраченные семь веков назад. Нашел ли ты наше сокровище, которое избежало рук Филиппа Красивого?
- Оно тоже в пределах досягаемости.
- Смелые слова, маршал.
Де Рокфор посмотрел на братьев:
- Я искал десять лет. Задача очень сложная, но вскоре у меня будет доказательство, которое мир не сможет опровергнуть. Мы докажем, что наши братья не были еретиками. Напротив, каждый из них был святым.
Толпа зааплодировала. Де Рокфор воспользовался энтузиазмом братьев.
- Католическая церковь распустила наш орден, обвинив нас в том, что мы идолопоклонники. Но церковь сама благоговеет перед своими идолами, устраивая пышные церемонии. - Он сделал паузу. Потом громко продолжил: - Я верну плащаницу!
Еще больше аплодисментов. Просто шквал. Его поддерживают. Нарушение устава, но никому не было до этого дела.
- Церковь не имеет права владеть нашей плащаницей! - закричал де Рокфор, перекрывая рукоплескания. - Наш Великий магистр Жак де Моле подвергся пыткам, унижениям и был сожжен заживо. И за что? За то, что был верным слугой своего Бога и Папы Римского. Его наследие - это не их наследие. Это наше наследие. У нас есть средства достигнуть нашей цели. Так и будет, под моим руководством.
Сенешаль передал beauseant человеку, стоявшему рядом с ним, подошел к де Рокфору и подождал, пока стихнет шум.
- Что будет с теми, которые не так уверены в этом, как ты?
- "Иисус [сказал]: Тот, кто ищет, найдет, [и тот, кто стучит], ему откроют".
- А с теми, кто не захочет?
- Евангелие ясно гласит. "Горе тому, кем завладели злые демоны".
- Ты опасный человек.
- Нет, сенешаль. Опасность - это ты. Ты пришел к нам поздно и со слабым сердцем. Ты не понимаешь наши нужды. Я же посвятил всю жизнь этому ордену. Никто, кроме тебя, не сомневается во мне. Я всегда придерживался мнения, что лучше сломаться, чем согнуться. - Он отвернулся от оппонента и дал знак конклаву. - Довольно. Я объявляю голосование.
Устав требовал, чтобы с этими словами дебаты закончились.
- Я проголосую первым, - добавил де Рокфор. - За себя. Все, кто согласен, скажите.
Он наблюдал, как остальные десять братьев обдумывали свое решение. Они хранили молчание во время его столкновения с сенешалем, но каждый внимательно слушал. Де Рокфор бросил яростный взгляд на конклав и впился глазами в нескольких, которых он считал целиком преданными.
Начали подниматься руки.
Одна. Три. Четыре. Шесть.
Семь.
У него были необходимые две трети, но он хотел большего, поэтому подождал еще, перед тем как объявить победу.
Все десять членов проголосовали за него.
Зал взорвался криками восторга.
В прежние времена его бы подхватили на руки и понесли в часовню, где в его честь отслужили бы мессу. Потом было бы празднование, один из редких случаев, когда орден позволял себе веселье. Но такого больше нет. Вместо этого люди начали петь его имя, и братья, которые обычно существовали в мире, лишенном эмоций, продемонстрировали одобрение, рукоплеща ему. Аплодисменты превратились в боевой клич - beauseant! - и это слово эхом отдалось в зале.
Будь славен.
Слушая пение, он уставился на сенешаля, все еще стоявшего рядом с ним. Их глаза встретились, и де Рокфор взглядом дал понять, что преемник, избранный покойным магистром, не только проиграл битву, но и жизнь его теперь в смертельной опасности.
ГЛАВА XXII
Ренн-ле-Шато
21.30
Стефани бродила по дому покойного мужа.
Помещение было типичным для этих мест. Прочный деревянный пол, потолки, укрепленные балками, простая мебель из сосны. Места не очень много, но хватает - две спальни, крошечная гостиная, ванная, кухня и мастерская. Ларс любил плотничать, она уже заметила, что его станок, стамески и долото сохранились, каждый инструмент висел на предназначенном для него колышке и был покрыт тонким слоем пыли. У Ларса был талант к резьбе по дереву. У нее еще остались кувшины, шкатулки и подсвечники, вырезанные им из здешних пород деревьев.
Пока они были женаты, Стефани приезжала сюда лишь несколько раз. Они с Марком жили в Вашингтоне, потом в Атланте. Ларс больше времени проводил в Европе, главным образом в Ренне. Никто из них не покушался на личное пространство другого без разрешения. Хотя они расходились во взглядах на жизнь, но вели себя вежливо. Может быть, слишком вежливо, она много раз думала об этом.
Она всегда считала, что Ларс купил этот дом на вознаграждение, полученное за первую книгу, но теперь знала, что ему помог Хенрик Торвальдсен. Это было так похоже на Ларса. Он обращал мало внимания на деньги, тратя все заработанное на путешествия и свои навязчивые идеи, а думать об оплате семейных счетов приходилось ей. Она совсем недавно выплатила кредит на обучение Марка. Сын несколько раз предлагал ей помочь погасить долг, особенно когда они стали отдаляться друг от друга, но она всегда отказывалась. Обязанность родителей - дать образование своему ребенку, и она относилась к этому серьезно. Может быть, слишком серьезно…
Она и Ларс много месяцев перед его смертью не общались. А его самоубийство - окончание страданий одного человека - продлевало мучения тех, кого он покинул. Боль неудачи, как это назвал один писатель.
Стефани закончила обход дома, вошла в гостиную и уселась напротив Малоуна, увлеченного чтением дневника Ларса.
- Твой муж был дотошным исследователем, - заметил он.
- Предпочитал разгадывать загадки - и сам был загадкой.
Он заметил, что Стефани расстроена.
- Не хочешь сказать мне, почему ты чувствуешь ответственность за его самоубийство?
Ей надо было выговориться.
- Я не чувствую себя ответственной, я просто ощущаю себя частью этого. Мы оба были гордыми. И упрямыми. Я работала в юстиции, Марк вырос, и мне собирались дать собственный отдел, так что я сконцентрировалась на том, что считала важным. Ларс сделал то же самое. К сожалению, никто из нас не ценил другого.
- Сейчас это легко понять, когда прошли годы. Но тогда вы не знали.
- Но в этом и была проблема, Коттон. Я здесь. А он нет. - Ей было не по себе говорить об этом, но она должна была. - Ларс был одаренным писателем и талантливым исследователем. А эти истории о Соньере и этом городе, которые я рассказывала тебе сегодня? Интересно, верно? Если бы я уделяла этому внимание, пока он был жив, может быть, он был бы с нами до сих пор. - Стефани занервничала. - Он был таким спокойным. Никогда не повышал голос. Никогда не ругался. Его оружием было молчание. Он мог неделями не говорить мне ни слова. Это повергало меня в ярость.
- Я понимаю. - И он улыбнулся.
- Я знаю. Мой вспыльчивый характер. Ларс никогда не умел управляться со мной. В конце концов мы решили, что для каждого из нас будет лучше жить своей жизнью. Никто не хотел развода.
- Это много говорит о его отношении к тебе.
- Я никогда этого не видела. Все, что я замечала, - между нами был Марк. Он был привязан к Ларсу. Мне тяжело было справляться с эмоциями. Не то что Ларсу. И Марк унаследовал отцовский интерес к религии. Они были так похожи. Мой сын предпочел мне отца, но я пыталась переломить этот выбор. Торвальдсен был прав. Для человека, столь успешного в работе, я была на редкость бестолкова в личной жизни. До того как Марк погиб, я не разговаривала с ним три года. - Боль разрывала ее сердце. - Можешь себе представить это, Коттон? Мы с сыном не общались три года.
- Почему?
- Он принял сторону отца, так что они пошли своим путем, а я своим. Марк жил тут, во Франции, а я осталась в Америке. Спустя какое-то время я привыкла не думать о нем. Никогда не позволяй, чтобы это случилось с тобой и Гарри. Никогда!
- Я просто поселился за четыре тысячи миль от него.
- Но твой сын обожает тебя. Эти мили мало что значат.
- Я много раз думал, правильно ли я поступил.
- Ты должен жить своей жизнью, Коттон. Идти своим путем. Твой сын, по-видимому, уважает твой выбор, хотя он такой юный. Мой был намного старше и намного жестче со мной.
Он глянул на часы:
- Солнце сядет через двадцать минут. Время пришло.
- Когда ты заметил, что за нами хвост?
- Сразу после нашего приезда. Двое мужчин. Оба похожи на тех из собора. Они следовали за нами на кладбище и потом по городу. Сейчас они рядом с домом.
- Они не войдут сюда?
Он отрицательно покачал головой.
- Нет. Они здесь, чтобы наблюдать.
- Теперь я понимаю, почему ты ушел из Billet. Постоянная тревога… Никогда не можешь расслабиться. Ты был прав там, в Копенгагене. Я не полевой агент.
- Беспокоиться я начал тогда, когда понял, что получаю удовольствие от всего этого. Это опасно для жизни.
- Мы все живем в относительной безопасности. Но чтобы за тобой постоянно следили люди, намереваясь убить тебя? Теперь я понимаю, как это могло сказаться на тебе. В конце концов ты должен был сбежать.
- Тренировки учат спасать собственную шкуру. Ты учишься справляться с неуверенностью. Но тебя никогда не тренировали для работы в поле. - Малоун улыбнулся. - Ты просто координатор и аналитик.
Стефани улыбнулась:
- Ты мой лучший агент.
- Я просто самый везучий. И у меня хватило здравого смысла вовремя остановиться.
- Петера Хансена и Эрнста Сковилля убили. - Она сделала паузу и наконец озвучила то, в чем убедилась. - И Ларса, наверное, тоже. Человек в соборе хотел, чтобы я это знала.
- Не вижу связи.
- Я знаю. Нет доказательств. Но я чувствую, что это так. Хотя я не полевой агент, но научилась доверять своим ощущениям. Тем не менее, как я всегда тебе говорила, нельзя делать выводы на основе предположений. Нужны факты. Все это дело очень странное.
- Расскажи мне о них. О рыцарях-тамплиерах. Секретные надписи на могильных памятниках. Священники, обнаружившие утраченное сокровище.
Она глянула на фото Марка на боковом столике, сделанное за несколько месяцев до его смерти. В полном жизни лице молодого человека угадывались черты Ларса. Такой же подбородок с ямочкой, яркие глаза и смуглая кожа. Как она допустила, чтобы они стали чужими друг другу?
- Откуда это здесь? - спросил Коттон, перехватив ее взгляд.
- Я поставила сюда эту фотографию, когда приезжала последний раз. Пять лет назад. Сразу после лавины.
Трудно поверить, что твой единственный ребенок мертв уже пять лет. Дети не должны умирать с мыслью, что родители их не любят. В отличие от ее мужа, который лежал в могиле, Марк был погребен под тоннами пиренейского снега в тридцати милях к югу отсюда.
- Я должна довести дело до конца, - пробормотала Стефани дрожащим голосом.
- Я до сих пор не понимаю, что это за "дело". - Малоун взмахнул дневником. - По крайней мере, мы знаем, где искать Кларидона. Его зовут Ройс Кларидон. Здесь есть адрес. Они с Ларсом были друзьями.
- Я гадала, когда ты обнаружишь это.
- Я что-то пропустил?
- Трудно выделить самое важное. Тут так много всего написано.
- Может быть, хватит врать мне? Я не смогу помочь, если ты будешь утаивать информацию.
Стефани кивнула.
- Что там с пропавшими страницами, посланными Сковиллю? Что-нибудь ценное?
- Это ты мне скажи. - И он протянул ей восемь страниц.