- Еще один характерный случай, - продолжал Рем, взмахивая рукой, словно зачерпывал ладонью невидимую влагу и подносил к черному рыльцу диктофона, который походил на пьющего знерька с мигающим рубиновым глазком.- Витек был одержим страстью, которой заразил его отец. Он был охотник. Уезжали вместе с отцом на Карельский перешеек или на псковские озеро на несколько дней. Возвращались с добычей. Зимой - зайцы, весной и осенью - утки, тетерева, рябчики. Витек приглашал меня отведать дичь. На клеенке, под матерчатым абажуром появ– милась масленая сковорода, а на ней зажаренные, смуглые утки, рябчики. Жесткие, но душистые, невероятно вкусные. Отец Витьки ломал руками птицу, клал перед каждым на клеенку, наливал себе водку и выпивал. Мы ели, и если на зуб попадала застрявшая в мясе дробинка, клали ее на клеенку, состязаясь, у кого отыщется больше. До сих пор помню эти свинцовые катышки, сплющенные о птичью плоть, тускло поблескивающие под абажуром. Однажды осенью Витек сообщил заговорчески, что собирается на охоту, чтобы добыть лося. Он знал болото, где живет лосиное семейство, состоящее из двух взрослых лосей и лосенка. Он задумал убить лосенка, обеспечить свой дом мясом на всю зиму. Охота на лосей была запрещена, и то, что он задумал, было преступлением, жестоким и отвратительным. Я отговаривал его, стыдил, корил. Он смеялся надо мной, называл тряпкой. Сказал, что не нуждается во мне и сам убьет лосенка. Я не находил себе места. Представлял это звериное семейство, живущее на глухом лесной болоте. Как ночью под звездами они лежат в тростниках, грея друг друга дышащими боками. Как на рассвете идут чередой, раздвигая заросли, взрослые - впереди, а лосенок следом, переставляя хрупкие, как струнки, ноги, и над ними красная осенняя заря. Я знал, что Витек осуществит свою злую затею, убьет лосенка. И у меня возник план. Я сказал, что согласен ехать с ним на охоту, согласен разделывать тушу убитого зверя, вытаскивать ее из леса. Готов раздобыть патроны, снаряженные картечью, специально на крупную дичь. Через друзей отца добыл две пачки американских, "хемингуэевских" патронов, с которыми заправские охотники ездят в Африку на сафари, стреляют буйволов, антилоп, носорогов. Серебристые гильзы с оттиснутыми изображениями африканских животных. Я вскрыл один патрон, показал Витьку крупную, как ягоды смородины, дробь. Пересказал новеллу Хемингуэя "Снега Килиманджаро". Витек попробовал дробину на вкус. Остался доволен, приял пачки с патронами. Не знал, что из остальных патронов я высыпал порох, насыпал вместо него обыкновенный песок. Мы поехали на охоту на Карельский перешеек, в сторону Выборга. У обоих ружья, большие рюкзаки за спиной, ножи для разделки туши, виниловая пленка, в которую мы завернем кровоточащие ломти, чтобы кровь не проступила на рюкзаках. Добрались до места, переночевали у знакомого старика, а утром отправились в лес. Эти чудесные осенние дебри, сумрачные ели, последняя желтизна еще не опавших листьев, запах сырости, свежести, студеный предзимний холод. Мы отыскали болото, и оно пахло мхами, тяжелыми, стылыми водами, в кочках, в кривых березках, в поломанных черных тростниках. Шли, хлюпая сапогами, с ружьями наперевес. И вдруг увидели лося. Большая, коричневая, с проседью лосиха, с крупным лбом, огромными фиолетовыми глазами, с бархатными ноздрями, из которых вылетали букеты пара. И чуть поодаль - лосенок, изящный, хрупкий, грациозный, с выпуклой спиной и очаровательной лобастой головой, по грудь в вялой траве. Их явление среди леса было волшебным, это были первозданные боги, принимавшие людей в свое зачарованное звериное царство. Я любовался, боялся их спугнуть, обожал их дышащие живые тела, стеклянно-черные немигающие глаза, чуть заметное, витавшее над их головами сияние. Витек вскинул ружье и нажал на курки, раз, другой. Вместо громогласного выстрела прозвучало два трескучих хлопка. Взорвались капсюли. "Стреляй же, стреляй!" - крикнул он мне истошно. Я, не целясь, куда-то мимо выстрелил, слыша все те же холостые хлопки. Лоси развернулись и побежали. Я видел, как они переставляют ноги, как лосенок неловко перескакивает поваленное дерево. Когда выяснился мой подвох, Витек с воем кинулся на меня, и мы жестоко подрались. Не разговаривали месяц. И лишь с большим трудом помирились…
- Какой великолепный эпизод! - ликовал Натанзон, делая пометки в тетрадь. - Как он выпукло характеризует вас обоих!
Виртуоз разглядывал чернобородого толстячка с плотоядными губами и глазами умного плута, которому все всегда удается. Натанзон был оружием, грозным и точным, которое не раз использовал Виртуоз, уничтожая с его помощью, казалось бы, неуязвимые цели. Это оружие обладало стремительной скоростью, непредсказуемым маневром и глубокой проникающей силой. Оно было оснащено головкой самонаведения, и ему следовало сообщить лишь первоначальный вектор, после чего оно "захватывало" цель и преследовало ее до полного уничтожения. Однако владеющий этим оружием должен был знать, что возможны случаи, когда оно выходит из подчинения, разворачивается вспять и поражает того, кто дал ему старт.
- Продолжим печальный рассказ о нашей детской дружбе с Виктором Викторовичем Долголетовым, которому я столь многим обязан. - Рем печально улыбнулся, словно прощал другу давнишние прегрешения, о которых упоминал без мстительности, а лишь желая увековечить важные для истории подробности. - В десятом классе с моим другом что-то случилось. Он был неузнаваем. Прогуливал занятия. Не ночевал дома. Связался с какими-то новыми друзьями, которые водили его по дискотекам, ресторанам, злачным местам. Должно быть, у него появились женщины, потому что лицо его исхудало, осунулось, под глазами легли черные тени. Мы почти не общались, ему казалось, что я слишком инфантилен. Нам в школе предстояла контрольная работа по математике, очень важная для будущего аттестата. Виктор запустил все занятия, ничего не смыслил в алгебраических уравнениях. Во время контрольной работы взмолился, чтобы я помог решить ему задачу. Времени было в обрез, но я отложил свою задачу и решил его вариант, передал черновик с ответом. Мне не хватило времени, и моя работа оказалась незавершенной. Я получил три с минусом. Он же был настолько рассеян и не подготовлен, что, списывая мою шпаргалку, умудрился напутать. За что и получил двойку. Он обвинил меня, что я будто бы нарочно подсунул ему фальшивку, как и в случае с холостыми патронами. После этого наша дружба повисла на волоске…
- Ваша дружба зиждилась на взаимном влечении и антагонизме, - Натанзон поднес к глазам крохотный диктофон, на котором пульсировали хрупкие электронные цифры. - Я изучал ваши гороскопы, и в них есть очень сильные полюса притяжения и отталкивания. Вы обречены на дружбу и войну, сотрудничество и противостояние. Я думаю, что Илларион Васильевич, создавая оригинальную, небывалую в России "двуглавую" систему власти, очень внимательно изучал ваши с Виктором Викторовичем гороскопы. - Натанзон высказал это предположение так, словно не он по просьбе Виртуоза составлял эти два гороскопа. Талантливый журналист и непревзойденный мастер "черного пиара", Натанзон часто использовал астрологические познания, дабы изъясняться с суеверными читателями на "языке звезд". Это ему принадлежали "черные гороскопы" Ромула, напечатанные в оппозиционных газетах накануне второго переизбрания, в которых звезды сулили избраннику напасти и беды, а избравшей его стране - голод, войну и мор. Эти астрологические пророчества Натанзон выполнил по заданию лондонского изгнанника, ненавидящего Президента Долголетова. Виртуоз знал об этой тайной операции, но счел за благо ее не заметить.
- Что ж, поручим звездам сплетать и распутывать нити наших с Долголетовым отношений, - философски заметил Рем. - Но вот еще один эпизод, на котором наша юношеская дружба оборвалась. Я увлекся девушкой по имени Лена. Она была красива, романтична, светилась обаянием, наивной доверчивостью и возвышенными порывами. Она увлекалась Серебряным веком, знала живопись "Мира искусств". Мы ходили в Русский музей, где искусствоведом работала ее мама. Она отводила нас с Леной в запасник, показывала холсты Филонова и Малевича, феерического Лентулова и магического Кандинского. Мы много гуляли с Леной, и она рассказывала мне удивительные истории о старых петербургских особняках и дворцах. Я целовал ее у сфинксов на набережной, и Нева, черно-блестящая, несла на себе огненные отражения. Виктор подсмеивался над моим увлечением, которое казалось ему старомодным и платоническим. Он изображал из себя опытного любовника, искушенного ловеласа, но иногда присоединялся к нам во время прогулок. Сидел с нами в кафе, остроумно шутил, и Лене нравились его едкие шуточки. Случилось так, что я заболел и неделю лежал в постели с ужасным жаром и бредом. Мне мерещились чудовища в какой-то красной раскаленной пещере. Мерещилась Лена в ужасающем растерзанном виде. Мерещился Виктор в отталкивающих отвратительных позах. Когда бред отступил и жар начал спадать, внезапно зазвонил телефон, и я услышал несчастный, рыдающий голос Лены: "Приезжай!.. Спаси меня!.." Очень слабый, шатаясь, я подхватил такси и нашел ее в какой-то запущенной, ужасной квартире на Фонтанке. Она лежала на жутком скомканном покрывале, вся растерзанная, с синяками от засосов на груди и шее. На столе валялись опрокинутые рюмки, недопитая бутылка. "Что с тобой?" Она рассказала, что встретила на улице Виктора. Они гуляли, забрели в кафе. Пили легкое вино. Видимо, он подсыпал в ее бокал какое-то снадобье, потому что она почувствовала ужасную сонливость. Полусонную, он привез ее в квартиру к приятелю, снова угощал вином. И снова что-то подсыпал, так что бедняжка потеряла сознание. Очнулась в этой мерзкой постели, голая, в укусах и засосах. Я отвез ее домой, и больше мы не встречались. Я слышал, что она уехала во Францию, окончила Сорбонну, преподает там и редко наведывается в Петербург. Так и не вышла замуж. После этого мы порвали с Виктором, и лишь спустя много лет нас снова соединила судьба.
- Роковые отношения, - Натанзон выключил диктофон, понимая, что сеанс общения завершился. - Верю, что книга "Негасимая Лампада" будет исполнена пронзительной искренности. Мы выпустим ее к тому дню, когда будет провозглашен Духовный Лидер Русского Мира, о котором говорил Илларион Васильевич. Благодарю за исповедь. - Он встал и, пятясь, с легкой театральностью, проследовал к дверям. Покинул кабинет, оставляя Виртуоза наедине с Президентом.
Рем гибко поднялся, покинул ампирный диван и перешел к рабочему столу, на котором стоял плоский компьютер. Он был соединен с множеством удаленных компьютеров, размещенных в ситуационной комнате. День и ночь эти компьютеры собирали информацию о мировых событиях в режиме реального времени. Работавшие за ними аналитики складывали из этих бесчисленных фрагментов общую картину мира, которая, как облако, постоянно меняла свой образ. Отражала со всей возможной полнотой исчезающе малый отрезок длящейся бесконечно истории. Рем включил компьютер, поиграл клавишами. Отыскал сообщение об ангитеррористической операции в Дагестане. Были видны стреляющие бэтээры, перебегающий в шлемах спецназ, выстрел гранатомета, от которого рухнула стена одноэтажного дома.
- Мне дали понять, что эти точечные вспышки насилия инициируются нашим Духовным Лидером. Виктор, таким образом, дает мне понять, что только он один может контролировать ситуацию на Кавказе. И в случае, если я не стану соблюдать наши с ним договоренности, он может вновь запалить Кавказ.
- Такое возможно, но маловероятно, - ответил Виртуоз, рассматривая картину боя, раненого в носилках, вспышки выстрелов из дымящего дома. - Не следует поддаваться мнительности. Она - не лучший советчик.
Рем ударил по клавише. Появилось печальное, с выпуклыми губами и оленьими глазами лицо Ходорковского, который читал какую-то книгу, устало откинувшись в кресле. Он все еще находился в заключении, но уже не в общем бараке, а в отдельном, комфортно обставленном помещении, с хорошей мебелью, телевизором, библиотекой. Такое улучшение условий произошло сразу же после избрания нового Президента. Рем лично распорядился перевести Ходорковского из общего барака, что породило слухи о скором освобождении именитого узника.
- Пожалуй, я освободил бы его. - Рем рассматривал узника, который перевернул страницу книги и стал растирать затекшую ногу, не зная, что за ним наблюдают в Кремле. - Это резко ослабит нашего достопочтимого Виктора. Поставит рядом с ним другого Духовного Лидера, не мнимого, а истинного, снискавшего свою репутацию мученичеством. Но это опасно, не правда ли? Мы выпустим на свободу будущего Президента.
- Пусть живет, как княжна Тараканова, - усмехнулся Виртуоз. - А хочешь, давай наденем на него "железную маску".
Рем уже рассматривал биржевую динамику, показатели крупнейших отечественных корпораций, в том числе и Газпрома. Индексы последнего шли вверх, повторяя кривую цен на нефть.
- Теперь, когда наши с Долголетовым доли в акциях Газпрома сравнялись, пора подумать о разделении банков, где хранятся наши с ним деньги. Пусть он остается в "Дойче банке", в "Барклае", в "Банк оф Нью-Йорк". Я же перевожу свои деньги в Гонконг и Макао. На разных континентах им будет уютнее.
- Что называется, дружба дружбой, а денежки врозь, - съязвил Виртуоз.
- А вот посмотри, - Рем бегло читал статью в "Вашингтон пост" под названием: "Разногласия между Лампадниковым и Долголетовым больше нельзя утаить в мешке". Как ты думаешь, кто заказал американцам эту замечательную статью? Уж не ты ли?
- Я по-прежнему делаю все, чтобы сохранить баланс ваших отношений. Но не все в моих силах. Долголетов покинул Кремль и лишил себя таинственного магнетизма власти, которую источают гробницы царей, урны красных вождей, фрески Грановитой палаты. А ты подпал под действие этих волшебных сил. Ты становишься все тяжелее, а он все легче.
- "Ты взвешен и найден слишком легким", - задумчиво произнес Рем. По его лицу пробежала легкая судорога, и на мягком, интеллигентном лице на мгновение обозначился черный жестокий клюв.- Ага, губернатор Приморья, опасаясь ареста, покончил жизнь самоубийством… Так мы скоро лишимся всех губернаторов, а также большей части мэров. Борьба с коррупцией не должна лишить нас "вертикали власти"… А, вот еще… Рухнул мост чрез реку Обь, а вместе с ним пассажирский поезд. Среди пассажиров есть утопленники…. Значит, надо снабжать пассажиров надувными плотиками, черт побери!..
Рем выключил компьютер и повернулся к Виртуозу:
- Скажи, что ты знаешь о поездке Долголетова в Псково–Печорский монастырь? О чем он там говорил со старцем Иоанном Крестьянкиным?
- Не ведаю, - ответил Виртуоз, стараясь не выдать волнения. - Ты же знаешь, он афиширует свои отношения с Церковью. Это соответствует его образу Духовного Лидера.
- Все-таки интересно, о чем они там говорили?
- Я наводил справки у монахов, но никто, даже настоятель, не присутствовал при встрече. Скоро после нее старец отдал Богу душу и был похоронен в пещерах.
- А нельзя ли его оттуда выкопать, отрезать голову и передать профессору Коногонову в "Стоглав"? Пусть добудет из мертвой головы содержание их беседы.
- Это рискованно. Вызовет недовольство в церковных кругах. Усекновение головы- это иудейская традиция. Вспомни Юдифь, обезглавившую Олоферна. Вспомни Соломею - ей поднесли на блюде голову Иоанна Крестителя. Иоанн Креститель - Иоанн Крестьянкин, это очень похоже. У тебя и так ищут еврейские корни.
- Это дело можно уладить, - настаивал на своем Рем. - Похитить голову, снять показания, а потом вернуть обратно. Я бы дал такое поручение директору ФСБ Лобастову.
- Поостерегись, - сказал Виртуоз.
- Ну, хорошо,- Рем мановением руки отмахнулся от сомнительной темы. - Сейчас начнут собираться наши "яйцеголовые". Ты их недавно слушал у Долголетова. Послушай теперь у меня.
В соседнюю с кабинетом "совещательную" комнату, где еще недавно главенствовал бывший Президент Долголетов, теперь входили знакомые Виртуозу сановники, присягнувшие на верность новому владыке - Президенту Лампадникову. Тут был энергичный, с верноподданным блеском в глазах кинорежиссер Басманов, схвативший двумя белыми жадными руками маленькую ладонь Президента. Лидер правящей партии Сабрыкин с тусклым жестяным лицом и жесткими, как кухонная терка, усами, - согнулся в поклоне, словно не решался схватить и поцеловать августейшую руку. Министр промышленности Данченко с влажными воловьими глазами, стремившимися угадать настроение и волю начальника. Очаровательная петербургская дама, мэр Королькова, в юном васильковом платье, пахнущая фиалками, с жемчужным лицом неотразимой светской львицы, тяжело переступавшая на венозных ногах. Директор ФСБ Лобастов, вкрадчивый, осторожный, с размытыми чертами лица, невыразительной вялой фигурой, - казалось, воздух вокруг его головы слабо туманится, словно голова испаряется.
Министр иностранных дел Валериев, лысый, лобастый, с коричневыми морщинами и выпуклыми надгробными дугами, - напоминал примата сутулой спиной и длинными повисшими руками, и только умные, усталые, все понимающие глаза выдавали в нем утомленного жизнью мудреца. Председатель правительственного телеканала Муравин, сдобный "бонвиван", не отказывающий себе в удовольствиях, искусно, словно мягкий шар, перекатывался из одной политической эпохи в другую, привнося в нее респектабельный конформизм. Министр обороны, неуклюжий увалень, никогда не носивший мундир, снискавший в войсках прозвище "макаронный маршал". Последним, сияющий и величественный, в благочестии и радушии, явился митрополит Арсений, седобородый и розовощекий, с эмалевой панагией, источавший бриллиантовый блеск и запах дорогих духов. Все пожимали Президенту руку, выслушивая от него несколько ласковых слов. Усаживались за широким столом, выражая готовность внимать, запоминать, исполнять. Виртуоз воспринимал их, как букет в хрустальной вазе, которую перенесли из "Дома Виардо" в Кремлевские покои, переставили с одного стола на другой.
- Спасибо вам, мои верные друзья, что почтили меня своим вниманием. - Рем мягко шутил, облекая обязательную еженедельную встречу в форму непринужденного дружеского собеседования.- Когда вас нет поблизости, я чувствую, что мне не хватает духовных калорий. Я нуждаюсь в вас, не только в ваших советах, но просто в вашем присутствии.
- А уж мы-то, Артур Игнатович, можно сказать, задыхаемся от недостатка кислорода, когда вас подолгу не видим, - пропела Королькова, и в ее миндалевидных глазах промелькнула блудливость старой комсомолки. - Уж вы нас пожалейте, приглашайте почаще.
- Вот и хорошо, что мы необходимы друг другу. Мой верный товарищ Виктор Викторович Долголетов замучил вас упреками. Мне говорили, он с карандашом просматривает газеты, считая, сколько раз появляется в статьях его и моя фамилия. Простим ему, у каждого свои слабости. Моя слабость - необходимость вас видеть, слышать ваши голоса, учиться у вас уму-разуму.
Напряжение, с которым поначалу усаживались за стол, улетучилось. Все чувствовали себя непринужденно, обласканные высочайшим расположением.
- Начну с поздравления вас, мой дорогой талантливый друг, - Рем обратился к режиссеру Басманову. - В Каннах мировая художественная элита склонилась перед вами, русским гением. Золотая пальмовая ветвь, которой отмечена ваша победа, помещает вас в круг лучших режиссеров мира. Вы возвращаете Россию в мировую культуру, преодолеваете нашу обособленность и отсталость. Знайте, что в ваших начинаниях я всегда рядом. Рассчитывайте на бюджетное финансирование. Россия нуждается в богатых, великолепных кинофильмах.