Санька подполз к третьему столбу и увидел под колючей городьбой углубление. Землю тут скребли чем-то тупым - камнем или палкой: дно рытвины бугристое, поковырянное будто невзначай.
Звенит тишина. Санька подполз к углублению. Замер. Кто-то тронул за ногу. Требовательный шепот торопит:
- Лезь скорей…
Санька оглянулся. Следом за ним ползли еще два пленника. Как ящерица, он шмыгнул под проволоку и пропал в снежной кутерьме.
3
Нынче на исходе дня забрел на подворье Кастуся дед Якуб, сосет чубук березовой трубки, утешает бабку Ганну:
- Дошлый он, Санька-то. Выкарабкается из беды.
Бабка Ганна тужит:
- За проволоку пихнули. Оттуда не выпрыгнешь…
На дворе шумит непогода. Свечерело. В избу неслышно, по-кошачьи вошла нелюдимая темень. Бабка Ганна не зажигает лампы. Нельзя. Запретный час уже… Якуб не спешит домой. Не хочет сидеть один, как барсук в норе. Тянется к людям.
- Слышь-ка, Ганна, - говорит Якуб, - завяжи в узелок еду. Завтра пойду к лагерю. Может, передам…
Кто-то тихо толкнул дверь в сенцах. Еще раз - сильней. Бабка Ганна прильнула к окошку. Пусто на дворе. Вышла в сенцы. На крыльце топчется кто-то.
- Открой, бабуля…
У старухи дрожат руки. Ищет впотьмах засов, щупает холодный простенок. Отворила дверь - на пороге… снежный мохнатый мужичок. Кинулся к бабке Ганне, обнимает за сухие плечи.
- Сердешный, - шепчет она.
Тянет его в избу за руку. Дед Якуб ради такого случая опять набивает трубку самосадом.
- Вишь, какой он герой… Сказывал, не пропадет. Так оно и вышло…
Санька стянул с плеч мокрую стеганку, сбросил с головы шапку. На иззябшее тело дохнуло домашним теплом. Сел возле загнетки снимать сапожишки и сразу весь завял. Голова падает на грудь, руки не слушаются. Разморило Саньку в тепле, наваливается на него дрема. Кое-как стащил один сапог. Ухватился за второй и - уснул, сидя на полу.
Проснулся днем в боковушке, на кровати, где, бывало, спал Кастусь. Высунул голову из-под одеяла, смотрит в окно. На дворе, как и вчера, мокрое месиво со снегом пополам. Прячется опять под одеяло - в теплое гнездо. А перед глазами - зеленая фуражка… Как-то он там, Егоров?
Бабка Ганна стучит посудой на загнетке. Завтрак готовит. Кличет Саньку. А он выскочил из боковушки и - в сенцы. Карабкается по лестнице на чердак: там в углу, под перекладиной, тайничок. Сунул руку - пусто. Нету самовзвода. Пропал… Вот ведь незадача!
После завтрака в поветь ушел. Рубит дрова, а сам все про Егорова думает. Небось, ждет его с наганом пограничник… Кто украл? Может, бабка перепрятала? Нет, не должно. Она и на чердак-то не залезет.
Принес дров, воды два ведра и заторопился к Владику.
Владик всегда что-нибудь мастерит: строгает, пилит, сколачивает. Вот и нынче…
В руках у Владика фанерный кузов балалайки-самоделки. Гриф к нему прилаживает. Фабричный. А струны из электрического провода…
- Били там? - спрашивает Владик.
Санька отрицательно качает головой.
- Пленных мордуют. Одному самовзвод обещал передать, а он пропал. Весь чердак обшарил - нету.
Владик смеется:
- Я унес… У себя прячу…
- Значит, цел он?! - Санька так и подскочил на радостях. - Егорову отнесу. Пограничник там один в лагере. Комиссар, видно: за всех хлопочет…
- Как же ты передашь?
- Их на Друть погонят, мост строить. И я с дручанцами туда пойду…
Через полчаса Санька шагал по главной улице мимо комендатуры. За пазухой он нес тяжелый семизарядный наган.
Утром, сунув в карман краюшку хлеба, Санька с лопатой на плече засеменил на площадь. Приходит, а там - ни души. Тихо на подворьях! Не голосят бабы. Не хлопают выстрелы. Видно, угнали дручанцев на реку. Опоздал Санька.
Мимо два мотоциклиста промчались. Куда-то на восточную окраину торопятся. Из ворот комендатуры выехали колымаги. В них - автоматчики. На заречную улицу катятся широкие фуры. А вон Залужный шагает из управы в комендатуру. В новом дубленом полушубке. На ногах - белые чесанки с калошами.
День скоротал в повети. Орудовал стругом, обфуговал новый поручень для ухвата: старый сломался у бабки Ганны. Едва смерклось, нырнул в боковушку. А утром вскочил ни свет ни заря, снова бежит на площадь. Нынче уж он не опоздал. Топчется на снегу. Поглядывает на соседний проулок - скоро будут гнать людей… Однако время идет, а рабочую команду немцы не собирают. Уже совсем обутрело. На площади - пусто. Что случилось?
На дворе у бабки Ганны он столкнулся с Якубом. Старик прищурил хитрые глаза, кивнул на лопату:
- С какой позиции?
Санька, не раздумывая и не колеблясь, обо всем рассказал старику.
Дед Якуб неторопливо набил трубку самосадом, достал из кожаного кисета огниво, кремень, отщипнул кусочек трута. Шаркнул огнивом по камешку, и он - серый, невзрачный на вид - брызнул красным горячим дождем. Пыхая трубкой, старик раскрыл загадку, которая мучила Саньку. Оказывается, теперь немцы угоняют дручанцев на Друть на целую неделю.
- Подожди до субботы, - советует он. - К новой партии приладимся. Найдем пограничника. Верь…
- Бабке Ганне не говорите, - просит Санька. - А то не пустит…
Дед смотрит на Саньку прищуренным взглядом. Седые с прозеленью усы, пожелтевшие снизу от курева, топорщатся. Под ними прячется хитрая улыбка.
- А зачем говорить? Наше дело мужчинское, а она - женщина…
В субботу утром старик поднял Саньку в такую рань, что еще даже воробьи спали под стрехой. Видно, боялся опоздать. Рисковое дело затевает, оголец! Как тут не помочь? Нет, Якуб не будет стоять в стороне. Надо выручать людей из беды… Без проволочки.
Бабка Ганна напихивает в холщовую торбу еды на двоих. Пеняет старику:
- Кому помогать идешь, старый пехтерь?! И мальчишку тянешь за собой…
Старик запальчиво перечит:
- Читала на заборе объяву? У меня спина не казенная, чтоб по ней резиновая палка плясала. Под перекладиной качаться тоже нету охоты. Сходим покопаем, чтоб им могилу выкопали…
На площади уже выстраивали рабочую команду. Людей в колонне - не густо. Санька насчитал всего двадцать семь человек.
Прошлый раз, когда Санька попал в ловушку возле керосиновой цистерны, он старался вырваться из колонны. И ушел-таки. А сейчас боялся, как бы его не вытолкнули конвоиры. Лез в середину, поднимался на цыпочки, чтоб казаться выше ростом. Даже грудь выпячивал, как солдат.
Но конвоиры не собирались выгонять Саньку из рабочей команды. Чем он для них не работник? Есть ноги - они донесут его до моста. Есть руки - они цепко держат лопату. Есть спина - по ней в любое время может прогуляться палка.
Через час Санька уже кидал лопатой мерзлые звонкие куски грунта в кузов грузовика. Рядом с ним пыхтел дед Якуб. Когда немец, что следил за работой, приближался к грузовику, старик делал вид, что старается изо всех сил: суетно махал лопатой, щеки надувал так, что они синели от натуги. Рукава засучил. Даже изредка покрикивал на тех четверых дручанцев, которые тут же работали.
Уловки старика смешили Саньку. Он до боли прикусил губу, чтоб не прыснуть смехом: немец с палкой стоял невдалеке.
Поодаль, там, где копер вбивал деревянные сваи в берег рядом с покореженными фермами моста, копошились пленные. Санька то и дело поглядывал туда - не покажется ли зеленая фуражка. Но в этот день он так и не увидел ее.
4
Прошло уже четыре дня, а Санька все носил за пазухой завернутый в тряпку револьвер. На ночь, когда дручанцев пригоняли в щелястый, сколоченный наспех из досок сарай, он прятал его в соломе и ложился на него головой, чувствуя даже во сне тревожащий холодок металла. А перед рассветом, когда их поднимали конвоиры свирепыми окриками, совал самовзвод опять под рубаху и туго стягивал живот солдатским ремнем.
Нынче Санька совсем упал духом: два дня осталось мучиться им тут с дедом Якубом на добровольной каторге, а пограничника он так и не встретил. Не видно его. Куда-то исчез.
Военнопленные работали в трех местах: одна группа тесала бревна и вбивала сваи на реке, вторая разбирала старую дамбу, третья валила строевой лес в двух километрах от моста. Ветер приносил оттуда протяжный гул падающих деревьев, и тогда над лесом поднимались белые вихри - косматые, как медведи. Изредка там хлопали одиночные выстрелы.
Приглушенные расстоянием, они были похожи на щелканье пастушьего кнута.
Дед Якуб в душе тоже волновался, но виду не подавал.
- Не тужи, - утешал он Саньку. - Найдем его, пограничника-то. Еще целых два дня… Не встретим до конца недели - еще один заход сделаем. Отдохнем дома малость и сызнова в "добровольцы" подадимся…
Санька заметил, что и на дамбе и возле копра работают не одни и те же люди. Тут каждый день появляются новые лица, а старые исчезают. Видно, по утрам в лагере немцы делали усиленную перетасовку рабочих команд перед отправкой колонны на стройку.
В это утро дручанцев сразу после подъема пригнали к сарайчику, где хранился рабочий инвентарь. Когда конвоиры приказали брать пилы и топоры, дед Якуб толкнул Саньку локтем в бок:
- Слышь, в лес погонят… Держись!
И верно, их погнали в лес. Там уже токовали топоры, визжали пилы и со стоном, тяжко ухая, падали на снег корабельные сосны.
В рассветном сумраке сновали между деревьями люди в рваных кургузых шинелишках. Одни валили сосны с корня, другие обрубали сучья, третьи волокли бревна к штабелям.
Дручанцам отвели участок возле оврага рядом с военнопленными. Санька в паре с дедом Якубом пилил гулкие высоченные деревья. Они падали, поднимая снежную пургу и швыряя Саньке в лицо белое крошево.
Когда совсем рассвело, Санька увидел, что на лесосеке работала большая партия военнопленных - несколько сот человек. Их охранял усиленный конвой. Между дручанцами и пленными стоял тупорылый пулемет, таращил черный зловещий глаз из-под приземистой елки, которая одиноко торчала в снегу посередине вырубки. Возле лесосеки сновали автоматчики. Некоторые водили за собой на поводке рослых сухопарых овчарок.
Санька все ждал, не замаячит ли где-нибудь между деревьями знакомая фуражка. Обшаривал жадным взглядом лесосеку, где копошились военнопленные. Но и здесь, на лесовырубке, пограничника не было.
В середине дня Санька и дед Якуб подошли почти вплотную к делянке военнопленных. Невдалеке, сгорбившись возле комля сосны, шаркали по дереву пилой двое. Один - в пилотке, с обвязанными платком ушами, второй - в заячьем треухе.
Конвоир отвернулся, смотрит на дручанцев. Посвистывает. Пленные разогнули спины - короткая передышка. Санька ненароком бросил взгляд на того, что был в заячьем треухе, и чуть не вскрикнул от радости. Егоров!.. Да, это был он. Пограничник тоже узнал Саньку. Он кивнул головой и сделал непонятный жест рукой, будто хотел по-пионерски салютовать. Санька смекнул - пограничнику нужно что-то сказать, а между ними стоит конвоир. Санька тоже жестами принялся объяснять пограничнику свое присутствие тут, в лесу. Он то прикладывал ладонь к груди, где у него грелся под стеганкой наган, то вдруг начинал сгибать и разгибать указательный палец, будто нажимал на спусковой крючок. Мол, принес…
Однако, как показалось Саньке, Егоров смотрел на его сигналы равнодушно. А потом и вовсе отвернулся, ухватившись за пилу. Санька с нетерпением ждал, что вот опять их взгляды встретятся и тогда он еще раз объяснит на пальцах… Но пограничник и его напарник продолжали пилить сосну, а когда она упала, прошумев разлапой кроной, перешли к другой сосне - с глубоким затесом на комле.
Саньку обидела такая встреча. Из-за него, Егорова, они с дедом Якубом пошли добровольно работать на немцев и приняли за четыре дня столько палок, что если бы их все сразу обрушить на Санькину спину, то бабка Ганна, пожалуй, нынче же заказала бы по нему панихиду в церкви.
Но все-таки в душе у него бушевала радость: нашел он его - пограничника. Нашел… Теперь надо ждать случая, чтобы передать "гостинец"…
- Чего глазеешь на заячий треух? - спрашивает дед Якуб, суетясь с пилой в руках возле комлястой сосны.
- Он, - таинственно сообщает Санька. - Егоров…
- Конвоир за нами следит, - предупреждает старик. - Берись за пилу, а то огреет палкой. Пограничнику я сам сделаю знак. Уйдет конвоир, тогда…
В полдень на лесосеку пришла подвода - два немца на буланом битюге привезли военнопленным баланду в железной бочке. Зычными окриками конвоиры согнали пленных в колонну и повели к саням. Загремели солдатские котелки, консервные банки. Измученные люди присаживались на поваленные деревья и пили холодную брюквенную жижу, заедая припрятанными пайками хлеба.
Подвода уехала. Возле пленных остались два автоматчика. Остальные конвоиры ушли за штабель, где, как вулкан, дымил высокий костер. Вспарывали тесаками консервные банки, грели их у огня.
Дручанцам тоже разрешили перекусить. Доставая из торбы еду себе и деду Якубу, Санька не сводил глаз с пограничника. Егоров сидел на корточках и чистил снегом котелок после обеда. Совсем недалеко… А как подойти? Вдруг Саньку осенило. Между ним и Егоровым торчал из снега выворотень с черной лохматой пастью. От выворотня рукой подать до пограничника.
- Пойду, - сказал он деду Якубу и направился к выворотню, расстегивая на ходу штаны.
Конвоир угрожающе клацнул затвором и что-то визгливо выкрикнул. Дед Якуб шагнул к нему и начал горячо объяснять, хлопая рукавицей себя по опояске:
- Животом мучается… Третий день. Ты уж не трожь парнишку.
А Санька, между тем, уже сидел под выворотнем. Достал из-за пазухи револьвер. Ждет. Сейчас… Как только Егоров повернет лицо в его сторону, Санька кинет ему… С опаской поглядывает на автоматчика, что топчется около пограничника. Негодует на Егорова. Разиня. Не мог дальше отойти! Нашел где чистить котелок - возле конвоира!
Но вот конвоир отвернулся от Егорова, чиркает зажигалкой, норовит прикурить на ветру сигаретку.
Изловчился Санька, метнул наган пограничнику. Егоров схватил его на лету. Охранник обернулся и, увидев в руке у пленника, оружие, рванул с шеи автомат. Но Егоров опередил его. Гулкий выстрел - и конвоир повалился навзничь. В тот же миг в руках Егорова очутился автомат. Пограничник отскочил к дереву и оттуда стал строчить по фашистам, сгрудившимся у штабеля…
Возле пулемета суетится долговязый верзила-немец. Замешкался что-то. К нему мимо выворотня бегут два пленника. Еще трое спешат из лохматого ельника. Навалились смельчаки на пулеметчика. А спустя минуту плеснули оттуда по костру крупнокалиберным дождем.
Охранники метнулись от костра к штабелю, отстреливаются из-за укрытия. А с другой стороны возле штабеля сгрудились военнопленные. Их привел Егоров. Он размахивает автоматом и что-то кричит. Может, зовет своих товарищей в рукопашную. Некоторые уже успели вооружиться винтовками, остальные держали в руках топоры, колья.
Тех, кто был с оружием, Егоров повел в обход по кустарнику. Вскоре в подлеске за штабелем затрещали, защелкали выстрелы, а из-за укрытия, стреляя впопыхах, стали выбегать конвоиры.
Вторая группа военнопленных, вооруженкая топорами и дубинами, замешкалась в конце штабеля за сугробом. Вот один из них - в зеленом солдатском бушлате, коренастый и подвижный. - вскочил на бревна и, размахивая березовым колом, бросился по штабелю к немцам. Оробевшие вначале люди полезли через сугроб навстречу убегающим конвоирам, били их топорами по голове, сшибали с ног кольями.
Еще два охранника бегут из-за штабеля, прячутся от пуль за деревьями. Тот, коренастый, с березовым колом, кинулся им наперерез. Настиг одного и обрушил ему на голову страшный, смертельный удар. И вдруг сам взмахнул руками, как птица крыльями, и упал навзничь на снег возле старой, высоченной сосны.
Теперь по всей лесосеке хлопали выстрелы, бухали взрывы гранат. То в одном углу вырубки, то в другом возникала рукопашная схватка. Сзади, где обедали дручанцы, тоже хлопали выстрелы.
Санька оглянулся, и сердце его сжалось от страха, по телу пошла дрожь. На него бежал тот самый немец с черной повязкой на глазу. В его руке посверкивал широкий, как предплужник, тесачище. Одноглазый потерял, видно, в бою автомат и теперь, вырвавшись каким-то чудом из схватки, убегал с лесосеки к своим на Друть. А на пути Санька…
Ищет Санька глазами своих дручанцев. Бегут они вразброд к еловой чащобе за овраг, оставляя на снегу трупы убитых. От сосны к сосне, как заяц в загоне, мечется дед Якуб. По нему стреляют конвоиры из винтовок, и старик после каждого выстрела приседает, втягивая голову в плечи. Он что-то кричит, делает Саньке какие-то знаки. Но Санька не может оторвать взгляда от страшного тесака…
Одноглазый рядом - в пяти шагах от Саньки. Он тяжело сопит и таращит налившийся кровью, как у чумного бугая, единственный глаз. Под ногами у него жутко хрустит снег. Поднял руку с тесаком…
Санька метнулся на выворотень, стоит почти на уровне плеч конвоира. Тот тоже остановился в двух шагах. Смотрит, с какой стороны сподручнее напасть на Саньку.