Фотогеничная! Журналистка! Ага, раскатала губы, машинку губозакатывальную покупай!
Я тихонько сползла с дивана - хорошо ещё, что сидела на том конце, что ближе к дверям! - и выскочила за порог. По дороге успела услышать, как идиотски-важным голосом вещаю о том, что классно быть спортсменкой и что личная жизнь спорту только мешает.
Никто не заметил этого бегства, все так и впились глазами в телевизор, так и наслаждались моим позором…
На улице было прохладно. Это хорошо, никогда раньше не думала, что выражение "сгореть со стыда" нужно понимать вполне буквально - лицо у меня так и пылало, казалось, что кожа вот-вот лопнет.
У ворот конюшни сразу стало легче - на меня пахнуло родными запахами - соломы, сена, лошадей. Боргез как всегда заржал, увидев меня. Заржал тихонько, одним трепетом ноздрей. Вот уж кому совершенно будет без разницы, даже если я не веснушками, а язвами покроюсь. Он всё равно не перестанет меня любить… Я похлопала его по шее и прислонилась к тёплому боку.
И зачем надо было фантазировать, придумывать всякие глупости? Таким как Денисюк - высоким, красивым - на телевидении самое место. А рыжим-конопатым идиоткам лучше сидеть и не рыпаться.
Ну и ладно, раз не суждено стать телеведущей - ничего не поделаешь. Зато мы с Боргезом будем прыгать лучше всех. И обязательно попадём на Олимпиаду. Пусть не на эту, но на следующую - точно. А если ты прыгаешь любой самый сложный маршрут без единого повала, всем глубоко будет наплевать, что ты похожа на чучело…
- Света… Ты здесь?
Машкин голос. Я приподнялась на цыпочки и выглянула из-за спины Боргеза.
- Ты чего ушла, не досмотрела? - спросила Машка.
- Иди ты! Ещё спрашиваешь!
- Да что такое-то?
Кажется, сейчас я заплачу…
- Ну что ты слепая, да? Не видела, да? Ужас такой… Хоть бы в школе никто эту передачу не посмотрел! - так и знала, слёзы потекли, значит, завтра глаза опухнут…
- Светка, да ты что, совсем?! Ты так классно говорила! Всем понравилось.
- Ага, "понравилось"…
- Ты что, не веришь мне? Я что, тебе когда-нибудь брехала?
Точно, мы с Машкой всегда говорили друг другу правду. Если, конечно, не считать моё враньё насчёт похорон Карагача…
- Так что, нормально было?
- Конечно, ещё как! Пошли домой, чай пить!
Мне стало легче. Ну да, никто ведь не знал, что я в мыслях уже считала себя телезвездой, что вообразила - а всё этот придурок-оператор! - будто некрасивая физиономия станет красивой только оттого, что её сняли на видеоплёнку. Никто и не ожидал, - разумеется, кроме меня, - увидеть фотогеничную рыжую девушку. И я на экране совсем не показалась необычной. Конопатая? Красноносая? Нормальное Светино состояние.
Ладно. Может, и всё это к лучшему, может, хоть Денисюк перестанет сниться. А то, представляете, в каждый сон лезет. То я его спасаю от хулиганов, то помогаю пробраться мимо охраны, чтобы снять обалденный сюжет. И везде он такой красивый, такой уверенный. Даже когда его бьют.
… Мы дошли почти до крыльца, когда у меня мозги окончательно встали на место и я вспомнила, что хотела сказать Машке.
- Подожди. Давай пойдём… ну хоть под навес. Я тебе такое расскажу!
Под навесом пахло пылью. Я споткнулась о борону, которой разравнивают конкурное поле и чуть не грохнулась. Хорошо, что Машка поймала меня:
- Осторожней! Ну, что ты хотела?
- Помнишь, я тебе говорила, что у Борисовича есть фотка, на которой - убитый в молодости?
- Ну, помню.
- Так знаешь, на кого он ещё похож? На нашего Арсена!
- Да ты что?!
- Точно! Вот когда показали, как он прыгает, во второй раз, крупно, я увидела - это копия - тот снимок!
У Машки оживилось лицо:
- Ты уверена?
- Сто процентов! - я слегка стукнула по набитому тренировочному мешку. Мешок закачался и я от избытка чувств предложила:
- Давай грушу попинаем!
Машка отвернулась:
- Нет… Не хочу.
- А чего?
Она уставилась в пол. На щербатом сером бетоне - одинокие соломинки, пара высохших "яблочек" конского навоза…
- Знаешь, Светка, я решила бросить единоборства.
- Почему?
- Когда… Когда Кори погиб, я поняла, что всё это - боксы, кикбоксинги, каратэ и прочее - ерунда. Только дети думают, что если ходишь в секцию, это всегда поможет. Ты можешь быть суперсильным, супербыстрым, но если…если кто-то у тебя умирает, ты нич-чего, нич-чегошеньки не сможешь сделать. Со всей своей силой! И я не хочу… заниматься ерундой.
Я ударила мешок сильнее. Он снова закачался. Заскрипела верёвка.
- Э, девчонки, чего вы прячетесь? - нас нашёл Витька. - Там все уже чай пьют!
- Ну и ладно, - буркнула я, остановив мешок ладонью.
Витька не уходил:
- Слушай, ты здорово завернула - про спорт и культуру! А то они там, в городе, блин, все думают, что мы здесь совсем серые. А ты ка-ак врезала!
Ей-богу, Витька не издевается! Я осторожно спросила:
- Что, в самом деле ничего получилось?
- Ну! Ещё как! Ладно, идите чай пить!
Мне совсем не хотелось возвращаться в дом, но выбора не было - с одной стороны меня за руку схватила Машка, с другой - Витька:
- Пошли!
К чаю Аня и тётя Оля нажарили пирожков с повидлом из диких груш. Мы каждую осень собираем эти груши в лесу. Аня делает очень вкусные пирожки, в пирожковом деле тётя Оля ей помогает, а не наоборот. Аня вообще любит готовить и у неё здорово получается, но из вредности она не хочет это делать каждый день, хотя мы с Машкой предлагали: давай мы будем посуду мыть когда будет твоя очередь, а ты будешь помогать готовить вместо нас.
На пятом или шестом пирожке, почти наевшись, я вдруг сообразила, что надо было сделать уже давно, сразу как только предположила, что убитый мог быть конокрадом.
Надо было проверить защиту нашей конюшни.
Я вылезла из-за стола, как положено сказала: "Спасибо", оделась и побежала во двор. Машка за мной не пошла, хоть я и делала ей знаки. Она медленно жевала, смотрела на тарелку с пирожками и о чём-то думала.
Акташа уже спустили с привязи, и он весело запрыгал рядом со мной, думая, что сейчас я с ним буду играть.
Была половина девятого и Витька уже запер конюшню. Конечно, он ещё не спал, но я не стала стучать. В конце концов, мне же надо узнать, как можно забраться в конюшню, а не как из неё, запертой, выйти.
Собственно, путей было только два. Через чердак или через вторые ворота. Я представила себя конокрадкой и поняла, что обратила бы внимание исключительно на эти два места. На первых воротах, выходящих к дому, - решетка, и окна тоже зарешечены. Не от воров, оконные решётки стоят изнутри, чтобы лошади не могли выбить носом стекло и пораниться.
Потом я поняла, что если полезут через чердак, будет слишком много шуму. Чердачный вход заколочен, придётся отдирать доски, на самом чердаке сложены запасные стойки для препятствий и жерди. Пробраться по ним без грохота просто невозможно, самый сонный конюх проснётся, поймёт, что на ферму пытаются залезть и позвонит в село, Владимиру Борисовичу и в милицию.
Как и на всех конюшнях, центральный проход был сквозным. Пользовались мы только ближними к дому воротами, вторые открывали только в жару. Осень, лето и весну они стояли запертыми. Ну, запертыми-то запертыми, но гвозди, которыми была прибиты цепи, соединённые замком, выходили остриями наружу и снаружи были загнуты. Так что если очень захотеть и как-нибудь избавиться от Акташа, дверь можно открыть почти без шума. Разогнуть гвозди, осторожно постучать по остриям, чтобы выбить их внутрь. Потом расшатать, то потягивая на себя ворота, то снова прижимая их к косяку, так чтобы между створками образовалась щель. В эту щель просунуть руку с клещами и выдрать гвозди совсем. Зайти потихоньку в конюшню, продеть метлу в ручку двери дежурки, чтобы конюх, если даже проснётся, не смог выйти. Аккуратненько перекусить клещами телефонный провод, выходящий на крышу… И всё - выводи сколько угодно лошадей! Ограда не помешает, она проволочная, чтобы коровы на территорию не лезли и просто для порядка. От людей с их умелыми ручками и орудиями труда она - не защита.
Мы с Акташем обошли конюшню и задумчиво постояли у задних ворот. Здесь не было бетона, росла трава и на траве виднелись два отчётливых, словно циркулем проведённых полукруга - когда летом ворота открывали, створки обвисали на петлях, сминая траву и царапая землю.
Сначала в голову пришла система сигнализации с помощью пустых консервных банок, бутылок и прочей шумной мелочи. Запутать, например, проход леской, а на леску всё это подвесить… Но такую сигнализацию надо устанавливать изнутри, иначе грохочи-не грохочи, конюх не услышит. А если делать это, сразу же, естественно, спросят "Зачем?". Скажешь "От конокрадов", - в лучшем случае посоветуют бросить дурью маяться, а в худшем начнут расспрашивать, с чего это я взяла, что на конюшню ожидается конокрадский налёт. Если промолчать, опять же скажут: "Не майся дурью", - а рассказывать про убитого нельзя…
И тут я вспомнила, что под навесом, там где телега, борона и Машкин тренировочный мешок, в углу лежит небольшая кучка цемента.
А под воротами - щель. Если в щель натолкать камешков и замазать цементом… Всё равно наши до следующего лета ворота открывать не будут.
В траве я нашла кусок волнистого серого шифера - их тут много валяется ещё с тех пор, когда деревенские грабили пустые коровники. Цемент под навесом ссохся, его пришлось долго скоблить этой же самой шифериной. Акташ наскобленное понюхал, расчихался и мне пришлось своим платком вытирать ему нос - не хватало ещё, чтобы наш пёс зацементировался!
Потом я насыпала цемент на шиферную плитку и размешала его с водой из уличного крана, под которым замывали ноги лошадям после тренировок. Камешки искать не надо, ведь мы живём в Крыму, где камни словно сами по себе прорастают из земли. Замазывать щель пришлось прямо пальцами, не было времени искать мастерок или что-нибудь вроде него, подходящее. Так что работа получилась на славу - ну, насколько видно было это в чёрной тени которую стена конюшни отбрасывала при свете прожекторов. Только потом отмывать пришлось не одни руки, а ещё и штаны, хорошо что я не одела джинсы, вышла в одних стареньких "спортивках".
У крыльца дома стоял "газик" - вот чёрт, я провозилась так долго, что уже Владимир Борисович приехал за тётей Олей, значит, больше десяти вечера! Вымыла руки, торопливо замыла пятна на штанах… А то застынет цемент, будут они стоять в уголке, хоть я из них давно выйду!
- Света! Ты где была, мы тебя искали!
- Я траву для Боргеза рвала, тёть Оля!
- Ну нельзя же так поздно… - меня ещё немного поругали, Владимир Борисович покачал головой: "Гулёна…" и я, довольная, что не пришлось объясняться по поводу мокрых штанов, юркнула в нашу комнату. И тут - здорово! - на меня накинулась Машка:
- Ищу тебя, ищу!
ГЛАВА 7
Мы выключили свет и Машка заявила:
- Слушай, Светка, надо это дело расследовать.
Я согласилась:
- Точно. Вдруг тот мужик приходил, чтобы увидеть Арсена?
- Это одна версия. Есть ещё две: он может быть просто конокрадом, или Арсеновским папашей и конокрадом одновременно.
- Тогда уже не две, а четыре версии. Ведь он мог быть бандитом или невинным человеком, которого за что-то убили бандиты. Нет, даже пять - он мог быть милиционером, который проник в мафию, а его вычислили и убрали.
Машка упрямо тряхнула головой:
- Нет, эти версии никуда не годятся. Откуда пришлые бандиты узнали бы про могильник? А если даже узнали бы, то поехали бы туда прямо с дороги, не стали бы сначала подниматься до фермы - рисковать что их оттуда заметят, - потом вываливать убитого в канаву, потом уезжать, потом снова приезжать и ещё вручную волочить его чёрт-те сколько по соснам, чтобы закопать. А местных бандитов у нас нет. Настоящих, я имею в виду. Ну, может, только Кругляш. Просто он не дурак, тоже не стал бы сначала тащить тело на гору, а потом - с горы. Согласна?
- Ладно, только тогда твоя версия, что убитый был просто конокрадом, тоже никуда не годится. Я точно помню, что он и тот… Коля Зуенко с фотографии - один к одному.
- Ты что, про Перри Мэйсона не читала? Вот если бы у тебя в тот момент, когда ты смотрела телевизор, была фотография, и ты могла бы на экране остановить кадр и сравнить их…
- Слушай! Какая у Арсена фамилия?
- Что, сама не знаешь? Зуйков.
- Во-от. Зуйков - Зуенко. Почти совпадает.
- Это совпадение надо рассматривать в ряду других фактов.
Я не удержалась, захохотала. Вы бы тоже засмеялись, если бы увидели такую картину. Представьте: ночь, тёмная комната, сидит на кровати по-турецки пацанчик лет двенадцати - у Машки фигура типично мальчишечья, широкие плечи, узкие бёдра, грудь почти незаметна и роста небольшого - так вот, сидит такой ребёнок и изрекает: "Это надо рассматривать в ряду других фактов"!
- Чего ты смеёшься? - удивилась Машка. - Это ж тебе не гадание, это научная работа и всё должно быть строго по системе.
- Ну и пусть по системе, всё равно мне кажется, что просто конокрадом этот мужик быть не может.
- Тогда уж говори: "не мог". Итак, версия первая: убитый - конокрад. Какие факты её подтверждают?
- Только то, что ночью он шатался возле фермы.
- Вовсе и не только. Ещё и то, что это его фотография в альбоме у Владимира Борисыча… Хотя не факт, что именно его…
- Как не факт!? Я видела!
- Ты над этим трупом с фотографией не стояла - раз! И два - сколько времени ты смотрела на убитого? - Надо же, Машка почти слово в слово повторила вопрос Олега.
- Ой, недолго… Где-то минуту.
- Точно минуту?
- Может, меньше. Это Верка его долго рассматривала. И трогала ещё! Но она не станет опознавать фотку. Не хочет связываться.
- В любом случае, хорошо бы получить оригинал снимка…
- Машка, - меня снова разбирал смех, - сделай лицо попроще!
Она снисходительно улыбнулась и продолжила:
- Так что на конокрадскую версию у нас ничего нет. О том, что убитый мог быть отцом Арсена, говорит одно… Ой, нет! Тоже ничего точного!
- А фамилия?
- Случайное совпадение. Она может считаться дополнительной уликой только тогда, когда мы докажем, что Николай Зуенко и мертвяк - одно и то же лицо.
Нет, наверное, мне придётся привыкать к этому новому научному Машкиному языку. Пусть лучше она так смешно говорит, чем будет молчать и вспоминать Карагача, и улыбаться улыбкой, при которой только губы растягиваются… Я хмыкнула:
- Чтобы сравнить фотку и трупа, надо фотку украсть и труп выкопать.
Машка удивилась:
- Зачем выкапывать? Он ведь уже, наверное, разложился и вообще ни на какую фотографию не походит.
Меня пробрала дрожь. Она так спокойно говорит об этом! Но, в общем, понятно, ведь Машка убитого не видела, не чувствовала того, что чувствовала сегодня я на скотомогильнике. Для неё убитый всё ещё оставался чем-то вроде фигурки на шахматной доске или картинки в книге.
Машка продолжала:
- Сейчас напишем его словесный портрет…
Она встала с кровати, полезла к себе в стол за бумагой и ручкой, а я представила лицо убитого, покрытое копошащимися червями, сине-зелёное, как у мертвеца из фильма ужасов…
- Свет, Светка! Очнись! Эй! Давай, начинай…
Я с трудом проглотила стоявший в горле комок:
- Сейчас.
- Во-первых, он был высокий или низкий? Сосредоточься, - Машка положила на колени какой-то учебник и раскрыла новенькую тетрадку.
Что-что, а сосредотачиваться мы умеем. Это было первое, чему нас учил Роман Иванович. Если хочешь передавать свои мысли, необходимо уметь сосредоточиться на какой-то одной. Я привычно отбросила в сторону всё ненужное. И будто снова очутилась на ночной дороге…
- Скорее высокий. Он, знаешь, казался таким длинным… Метра два.
- Ну, это, может потому, что лежал. Ладно, записываю: роста среднего или выше среднего. До двух метров. Толстый или худой?
- Живота - пуза большого - не было, но не тощий, крепенький такой.
- Ага. Пишу: "телосложение плотное". Волосы какие?
- Чёрные. Причёсаны набок. Короткие.
- Лысины не было?
- Откуда я знаю? Может и была на затылке. Я ж его не переворачивала.
- Хорошо, запишем: "волосы тёмно-русые или чёрные, короткие…" Понимаешь, ты могла не разглядеть, в темноте и тёмно-русые, и чёрные покажутся одинаковыми.
Я старательно удерживала в памяти лицо мертвеца, не давая ему превратиться в копошащуюся червями маску. Машка очень хорошо и последовательно задавала вопросы, так что легко было представить себя на занятиях по запоминанию и дисциплине мысли. В конце концов мы составили вполне нормальный словесный портрет: "Лицо квадратное, волосы начинаются высоко над бровями. Нос средний, немного сплющенный. Губы тонкие. Подбородок с ямочкой. Одет в чёрную водолазку, чёрную или тёмно-коричневую кожаную куртку, тёмные джинсы (или брюки) и чёрные туфли." В самый раз для конокрадского разведчика, кроме, пожалуй, туфель. Если бы я собиралась на разведку, я бы выбрала кроссовки, в них бегать удобней.
Машка перечитала описание с явным удовольствием:
- Вот! С этим уже работать можно. Сейчас составим план действий. Во-первых, надо сравнить словесное описание с фотографией у Владимира Борисовича. Это сделаю я, у меня свежий глаз, я сразу замечу, если что-то не совпадает. Я не-пре-дубеждённый эксперт, я ж до сих пор ни фотографию, ни трупа не видела. А то, что возраст разный - это ерунда. На описание мало влияет. Если у человека брови прямые, они такими… дугообразными не сделаются. Я имею в виду, у мужчин. У женщин - могут. Если волосики повыщипывать и карандашиком косметическим новые бровки нарисовать. Мужики таким не занимаются.
- А "голубые"?
- Ну, разве что "голубые"… Он что, на "голубого" был похож?
- Не-а, вроде нет.
- А много ты видела "голубых", что судишь? - спросила Машка прокурорским тоном.
Мы посмотрели друг на друга и расхохотались. Машка от смеха опрокинулась на спину, учебник и тетрадка соскользнули у неё с коленей, ручка упала и куда-то покатилась.
- Ага, толпы "голубых", - проговорила я вытирая глаза, - кучи "голубых" так и лазят по деревне… - и вдруг вспомнила: - Слушай, когда я спросила тренера, кто там на фотографии, он ка-ак насторожится!
В поисках ручки Машка залезла под кровать и голос её оттуда звучал приглушённо:
- Интересно… Фу, ну тут и пылюка! Хотя это работает на обе версии. Во-первых, он бы насторожился, если бы знал, что этот Зуенко был папашей Арсена - ты же в курсе, он всегда не то чтобы пугается, но как-то душевно съёживается, когда речь заходит о родителях - вообще о родителях, не только о наших.
Я вспомнила наш разговор в машине:
- Точно! И сразу переходит на другую тему.
- Ага. А, во-вторых, если б этот Зуенко был трупом, тоже бы насторожился. Убить его мог только наш конюх, а любой из них бы тренеру точно сообщил.
- Ну нет! Я думаю, если даже конюх убил, он бы Владимиру Борисычу ничего не сказал! Потому что Владимир Борисыч не стал бы скрывать такое… Это ж убийство! Это ж преступление! Ну сама подумай!
Машка наконец отыскала ручку, вылезла из-под кровати и, отряхнувшись, сказала: